Для психологического потомства имя Сергея Ивановича Щукина - известного в свое время мецената

ДВЕ НАУЧНЫЕ ШКОЛЫ В ОТЧЕМ ДОМЕ ПСИХОЛОГОВ РОССИИ

М.Г. ЯРОШЕВСКИЙ

Для психологического потомства имя Сергея Ивановича Щукина - известного в свое время мецената - дорого и незабываемо. Страстью С.И. Щукина были произведения живописи. Г.И. Челпанов убедил его не поскупиться на поддержку науки - науки о душе человеческой. Так вырос в центре Москвы на территории его прославленного университета исполненный гармонии особняк на Моховой, ставший отчим домом для нескольких поколений русских психологов.

К явлениям мира души обращались многие ученые. В середине XIX в. эти явления стали предметом отдельной науки, отличной от философии и физиологии. В духе нового подхода закипела жизнь в новом институте. В лабораторию поместили не лягушку или собаку, а человека с его бессмертной душой, с его незримыми процессами сознания. Эти процессы изучались при помощи экспериментальных приборов. Но главное - другое. В институте закипели научные исследования. Г.И. Челпанов сам был воодушевлен этими исканиями и старался передать соответствующий настрой другим. Будучи профессором университета, он открыл двери для студентов. Обучение других науке - это великая миссия ученого. Имея особую социокультурную ценность, она требует от него не щадить себя, свою интеллектуально-мотивационную энергию, решать задачи, отличные от чисто интеллектуальных, заданных разработкой собственно проблемного поля.

Не всякий исследователь способен стать учителем. Из далекого Алтая к Г.И. Челпанову приехал учиться крестьянский сын К.Н. Корнилов. Г.И. Челпанов уговорил молодых философов Г.Г. Шпета и П.П. Блонского приехать из Киева в Москву, чтобы заняться наукой. Впоследствии оба стали "звездами" института. В дальнейшем лидирующими фигурами следующего поколения становились те, кто обучался у Г.И. Челпанова, работал в его практикуме, сдавал ему экзамены. Среди них будущие сотрудники института: А.А. Смирнов, Б.М. Теплов, П.А. Шеварев, С.В. Кравков, А.Н. Леонтьев, Н.Н. Жинкин, Н.А. Рыбников, П.М. Якобсон и многие другие. Подсчитано, что эту школу прошли свыше 150 человек. Ни один институт, в том числе и прославленный Лейпцигский институт Вундта (принятый Г.И. Челпановым за образец для московского), не мог гордиться такими масштабами приобщения к научной психологии. Тем более что творчество многих из названных придало "лица необщее выражение" русской психологии. Став блестящими экспериментаторами, они осваивали, наряду с конкретными знаниями и навыками, общие принципы научного мышления - его рациональность, независимость от личного произвола, контролируемость, воспроизводимость в опыте.

Многие особенности научной работы молодые умы воспринимают не иначе как в непосредственном общении с мастером, в виде "личного знания" (под ним разумеется знание, неотчуждаемое от субъекта, поэтому формализовать его невозможно). Здесь выступает ничем не восполнимое преимущество научной школы. В дальнейшем питомцы Челпановской школы пошли различными теоретическими путями и по своим достижениям превзошли учителя. Однако это не умаляет его роль, напротив, она становится более зримой. Роль Г.И. Челпанова не только в том, что он исповедовал в России экспериментальную психологию. В России была психологическая мысль, но еще не было окончательно сформировано научно-психологическое сообщество с его нормами, коммуникациями, способами подготовки из неофитов

серьезных исследователей, с коллективным мышлением. Работой Г.И. Челпанова такое сообщество подготавливалось. Одним из первых центров его консолидации стал Психологический институт, наряду с журналом "Вопросы философии и психологии" и Психологическим обществом.

Дело Г.И. Челпанова следует рассматривать в контексте духовной атмосферы его времени. В этом случае становится очевидным следующее, обычно игнорируемое, обстоятельство. В начале XX в. Г.И. Челпанов отстаивал научное понимание психики, тогда как общество заполонили различные варианты религиозно-мистического воззрения на мир и место в нем человека.

Психологический институт начал работать в период, названный Серебряным веком. Автору этих строк посчастливилось спросить у одной из героинь этого века - А.А. Ахматовой, чтоґ скрыто за этим загадочным словом. Серебряный свет, ответила она, подобен лунному. Луна - владычица ночи. Ее блики, переливы света и теней, мрак и блеск таят прекрасное и непостижимое. Культ красоты в сочетании с культом мистики - вот что определяло тогда умонастроение части столичной - петербургской и московской - интеллигенции. Ирреальному придается смысл высшей реальности, намеки на которую содержат темные в своей последней глубине символы. Воспевается вечная одинокость личности и абсурдность ее существования.

Все это отражало духовный кризис, который испытывала интеллигенция в предощущении великих потрясений. Именно эти идейные токи пронизывали первые годы творчества Л.С. Выготского, о чем говорит рукопись его работы о шекспировском "Гамлете". Оригинальность своего подхода Л.С. Выготский усматривал в том, что на главную роль в трагедии он вывел тень отца Гамлета, через которую потустороннее определяет здешнее. Раздумья автора пронизаны мотивами импрессионизма, которые популяризовал его учитель Ю.И. Айхенвальд. У Л.С. Выготского они озвучены крайне пессимистически. Трагедия, по его мнению, заражает душу беспросветной скорбью. Мы видим в ней свою вину, вину рождения, вину существования. В этом Л.С. Выготский - дитя Серебряного века.

Кончился Серебряный век, исчезли или изменились его люди. Изменился и Л.С. Выготский. После революции он переезжает в Гомель, где становится учителем в школе. Одновременно при педтехникуме он организует психологический кабинет. Задачей, определившей интеллектуальный облик и его непреходящий вклад в психологию, выступает обучение и воспитание детей.

С какой же психологией он встретился? Истинный взрыв в этой науке произвело открытие русскими - неврологом В.М. Бехтеревым и физиологом И.П. Павловым - механизмов поведения. Оно инициировало появление американского бихевиоризма. Сведя психику к стимул-реактивным отношениям, бихевиоризм отверг прежнюю науку о ней как пережиток алхимии и схоластики. Сложилась кризисная проблемная ситуация. Многие искали выход в том, чтобы соединить старое понятие о сознании с новым - о поведении. Однако такое эклектическое решение было бесперспективным. Логика науки требовала вдохнуть новую жизнь в оба понятия. Тем временем набирал поклонников психоанализ. В начале 20-х гг. в Москве возник Психоаналитический институт. Его ученым секретарем стал А.Р. Лурия. Он сидел в большом кабинете под портретом З. Фрейда и тестировал воспитанников детского сада при институте (среди них был и сын Сталина). Из этого института А.Р. Лурия перешел в Психологический, став, несмотря на свои 20 лет, ведущим научным сотрудником. По психологическому институту, как он вспоминал, ходила мрачная фигура Г.И. Челпанова.

После революции в течение шести лет Г.И. Челпанов сохранял за собой должность директора. Стало быть, власть считала его лояльным к новым порядкам. Об этом говорит и то, что он не попал в проскрипционный список профессоров, выдворенных из России. Но ведавшие наукой смотрели на него все более подозрительно. В стране утверждалась марксистская идеология и предписывалось внедрять ее в науку. Г.И. Челпанов же оставался верен своей декларации о независимости психологии как науки, изучающей реальную ткань сознания (никакой другой науке неведомую) посредством контролируемого самонаблюдения.

Между тем наступили времена, когда от верности марксистским догмам зависела возможность работать в государственном учреждении. Таковым же учреждением стал построенный по инициативе и под руководством Г.И. Челпанова, на щукинские деньги, Психологический институт. В качестве созвучного новому мировоззрению радостно привечалось учение об условных рефлексах. Оно повсеместно популяризировалось как призванное под эгидой И.П. Павлова покончить со старой челпановской психологией. Но такое прочтение работ И.П. Павлова, мотивированное идеологической предвзятостью, искажало образ его мыслей. До конца дней И.П. Павлов свято верил, что они с Г.И. Челпановым с разных сторон делают общее дело. К тому, чтобы приветствовать открытие Психологического института специальным письмом, И.П. Павлова побудила не только дружеская расположенность к Г.И. Челпанову. Создание института, изучающего сознание, виделось ему в близкой его сердцу перспективе. Экспериментальная работа этого института представлялась источником сведений, способных дополнить "со стороны внутреннего мира" модель внешнего поведения. Отношение сознания к этому поведению мыслилось по "принципу дополнительности". Но тогда из глубины веков выступала грозная тень формулы о параллельности духовного и телесного. Впрочем, И.П. Павлову достаточно было принять их неразделенность, с одной стороны, и неслиянность - с другой. На этом он и стоял, отдавая психологии право "на формулировку явлений нашего субъективного мира". И только безвестный гомельский учитель Л.С. Выготский впервые на Всероссийском съезде исследователей поведения отважился сказать: "дуализм и есть настоящее имя точки зрения И.П. Павлова". И тот же Л.С. Выготский через несколько лет принялся проектировать мост от условного рефлекса к сознанию.

Великий старец И.П. Павлов, говоря о "законном браке" условных рефлексов с психологией, представлял психологию по-челпановски. Научная же молодежь восприняла павловское учение как могучую опору для своих новых построений. Одним из первых выступил К.Н. Корнилов. Он попытался примирить Г.И. Челпанова с И.П. Павловым путем замены понятия о рефлексе понятием о реакции. Рефлекс - по определению - означал действие, которое совершается объективно, по ту сторону сознания. Реакция же - по корниловской версии - имеет два плана: внешний, объективный, и внутренний, субъективный. Тем самым автор этой версии, вскоре канувшей в Лету, занял такую же беспросветно эклектическую позицию, как и другие искатели компромисса двух психологий - интроспективной и бихевиоральной, тогда как историческая задача заключалась в том, чтобы выйти из поля их тяготения. Но не научные представления придали авторитет и популярность К.Н. Корнилову, а его стремление к альянсу с официальной идеологией, его призывы перестроить работу института на началах диалектического материализма. Органы, правящие наукой, нашли его пригодным для замены прежнего директора. В знак протеста часть сотрудников покинула институт. Со стороны, как было сказано выше, пришел А.Р. Лурия. Впоследствии он писал, что вся корниловская перестройка свелась к перестановке столов и замене табличек на дверях лабораторий.

А.Р. Лурия привел в институт Л.С. Выготского. Вскоре к ним примкнул еще один молодой человек - А.Н. Леонтьев. Образовался триумвират, в котором главным зазвучал голос Л.С. Выготского. Сперва стали разбираться с учением об условных рефлексах как самым выдающимся событием в психологии XX столетия. А.Н. Леонтьев и А.Р. Лурия были откомандированы в Ленинград к И.П. Павлову. Однако, как известно, беседа с ним не состоялась. Тем временем А.Р. Лурия, увлеченный фрейдовским понятием о комплексах и методикой К. Юнга, разработал собственную методику тестирования комплексов по неосознаваемым двигательным реакциям на критические слова. Первыми испытуемыми были исключенные из университета (к ним одно время относился А.Н. Леонтьев, которого отчислили по причине социального происхождения). Затем круг тестируемых был существенно расширен и включал, в частности, лиц, обвиняемых в совершении преступлений (по данным Московского уголовного розыска). Установка на прямое служение социальной практике стала жизненным кредо

научной активности триумвирата. Напомним, что институту времен Г.И. Челпанова это было чуждо. Методика А.Р. Лурия использовалась в дальнейшем американскими психологами при разработке "детектора лжи". Но не всегда помнят о том, что эта, самая известная на Западе из всех рожденных в России методик, была создана на Моховой, в Психологическом институте.

Там же на Моховой, в маленькой комнатке, в полуподвальном помещении, поселился Л.С. Выготский. Приступив к работе в институте в должности научного сотрудника второго разряда (т.е. м.н.с.), Л.С. Выготский проявил удивительную творческую активность. К тому времени он многое обдумал, проработав шесть лет с детьми в провинциальной школе. Он неотступно испытывал способность психологии быть верным компасом в деле обучения. Университетская психология вселяла мало надежды. Зато воодушевляло учение об условных рефлексах: оно объясняло механизм обретения опыта. Однако детский опыт представлял совершенно другое измерение. Л.С. Выготский преобразовал павловскую модель, показав определяющую роль социокультурных факторов в становлении сознания, - изначально диалогичного и драматичного. Из внешних действий и отношений, опосредствованных знаками и орудиями культуры, благодаря интериоризации возникает и развивается незримый внутренний план сознания. Развитие психики стало для Л.С. Выготского приоритетным проблемным полем, в работу на котором он вовлек А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьева, Р.Е. Левину, Н.Г. Морозову, а затем и других сотрудников. В те годы научно-психологический мир заинтересовали работы Ж. Пиаже. Л.С. Выготский их ставил высоко, но отвергал подход Ж. Пиаже к развитию как движению "чистой" мысли безотносительно к обучению. Его главная формула гласила: обучение способно развивать. По этой формуле велись в дальнейшем исследования во многих лабораториях Психологического института, в частности аспиранткой Л.С. Выготского Н.А. Менчинской. Другим пунктом споров с Ж. Пиаже стала его трактовка эгоцентрической речи. Группа Л.С. Выготского показала значение этой речи в организации детского поведения и переходе к речи внутренней. С докладом об этом А.Р. Лурия отплыл с советской делегацией во главе с И.П. Павловым в США - на IX Международный психологический конгресс. Серию экспериментов по изучению того, как образуются понятия, провел под руководством Л.С. Выготского талантливый сотрудник Л.С. Сахаров, к сожалению, покончивший с собой.

Наряду с "Педагогической психологией" Л.С. Выготский пишет обширную работу "Психология искусства", которую защищает как диссертацию (при оппоненте К.Н. Корнилове). По невыясненным причинам рукопись не была опубликована, но она стала известна московской интеллигенции. По рассказам современников, знаменитая пианистка М.В. Юдина, которая часто свои концерты предваряла небольшими лекциями, упоминала о труде Л.С. Выготского. Беловой вариант рукописи был найден в архиве великого кинорежиссера С.М. Эйзенштейна. Стало быть, это теоретическое исследование было востребовано практикой работы людей искусства. Л.С. Выготский же ушел в другую область практики. Он предложил и реализовал план радикальной реформы дефектологии, став общепризнанным лидером этого направления.

В тот же период, отличавшийся поразительным взрывом его творчества, он совместно с А.Р. Лурия и А.Н. Леонтьевым, обсуждал ситуацию в мировой психологии и, подведя итоги их спорам, составил обзор психологических теорий. Так было положено начало разработке области, которую следует назвать теоретической психологией. Не в смысле обобщенной схемы частных психологических факторов, а в смысле "теории теорий", рефлексии об их рождении, об их жизни и смерти. Поднявшись на этот уровень, Л.С. Выготский вступил в "населенный" множеством теорий оппонентный круг (круг значимых других, полемика с которыми порождает направленную энергию собственной мысли). Он оппонировал З. Фрейду, В. Келеру, Г. Штерну, К. Левину, Л. Бинсвангеру и множеству других психологов, определявших научный "ландшафт" эпохи.

Л.С. Выготский, как и Г.И. Челпанов, был выдающимся учителем. Он стал харизматическим лидером школы. Ряд его учеников работали в других городах. Д.Б. Эльконин - в Ленинграде, А.В. Запорожец - в Харькове, Л.И. Божович - в Полтаве.

Л.С. Выготский выезжал к ним, опекал их, переписывался с ними. Это была своего рода школа-диаспора; ее участники возглавили впоследствии ведущие подразделения Психологического института.

Итак, в Психологическом институте сложились две школы: школа Челпанова и школа Выготского. В предметно-логическом плане они представляли различные стадии в развитии мировой психологической мысли. Школа Челпанова восприняла традиции классического экспериментального направления с его верой в субъективный метод. В 20-е гг. — период, когда зримым стал крах интроспекционизма, — в качестве главной альтернативы его картине сознания была выставлена бихевиористская картина поведения. Обе были отвергнуты школой Выготского. Для этой школы сознание — это не стимул-реактивный механизм, а предметное действие, которым субъект управляет посредством психологических орудий, обретенных в социокультурной жизни.

Школе Челпанова был присущ академизм. Она сторонилась бурной и тревожной общественно-политической жизни предреволюционных лет. Школа же Выготского была изначально устремлена к задачам формирования личности человека нового социального строя. Однако несмотря на то, что свой творческий облик они приобрели в различных социальных и предметно-логических обстоятельствах, обе школы культивировали высоконравственное отношение к научному труду.

Каждая из школ вписала собственную нестираемую главу в летопись Психологического института, обусловив его ведущую роль в отечественной психологии. Традиции — это последнее, что у нас осталось. Их у нас никто не отберет. Они говорят не только о том, кем мы были, но и кем способны стать. Пусть же молодежь, приходя в отчий дом русских психологов, помнит о пребывавших здесь душах и по их примеру учится делать науку чистыми руками.