Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в полнотекстовом ресурсе.  Заглавная страница ресурса... 

61

 

КУЛЬТУРА, ЭМОЦИИ И ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ

 

А.Б. ХОЛМОГОРОВА, Н.Г. ГАРАНЯН

 

Проект поддержан фондами INTAS и РФФИ, проект № 95-0331.

 

 

1. КУЛЬТУРА И СОВРЕМЕННЫЕ ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ

 

Цель данной статьи - показать роль дезадаптивных установок по отношению к эмоциям в эпидемиологических тенденциях последних десятилетий, приведших к резкому возрастанию количества аффективных (прежде всего тревожных и депрессивных) расстройств, в том числе в их современном обличии - в виде различных соматических масок [3], [4], [8], [9].

Представляется, что именно эмоциональная сфера, как во времена З. Фрейда сексуальная, становится наиболее патогенной зоной в современной культуре. И это наблюдение можно встретить у некоторых авторов, прежде всего психотерапевтов, работающих в тесном и глубоком контакте с другими людьми и анализирующих меняющуюся природу их внутренних конфликтов и проблем: "Я считаю, что так называемые негативные чувства слишком часто вытесняются, что приводит к личностным проблемам, физическим недомоганиям и латентным депрессивным состояниям. Патриархальные установки, реализуемые в нашей культуре, заставляют многих людей бессознательно прибегать к героическим средствам для переработки травмирующего опыта и героическим решениям возникших в результате этого опыта проблем. По этой причине болезненные переживания часто слишком быстро исчезают из нашего сознания и

 

62

 

мы перестаем осознавать наше страдание. По моему опыту и моему убеждению нам нужно научиться принимать так называемые негативные чувства и разрешать себе выражать их" [15; 2].

В 1997 г. авторами данной статьи был инициирован кросскультурный проект с участием немецких, швейцарских и бельгийских ученых "Эмоции в семейном и интерперсональном контексте (на примере соматоморфных расстройств)". Работа над проектом пока не закончена, здесь мы хотели бы поделиться теми предварительными исследованиями и наблюдениями, которые стали отправными точками проекта по соматоморфным расстройствами, а также наблюдениями и гипотезами, касающимися депрессивных и тревожных расстройств.

Депрессивные, соматоморфные и тревожные расстройства были выбраны нами для изучения и анализа в силу того, что именно эти нарушения отражают основные эпидемиологические тенденции психических нарушений в настоящее время. По данным Национального комитета по психическому здоровью США, к 2020 г. депрессия выйдет на второе место в мире после сердечно-сосудистых заболеваний как причина утраты трудоспособности среди населения. По некоторым данным, хотя бы раз в жизни депрессивный эпизод перенесла каждая пятая женщина. Что касается соматоморфных и тревожных расстройств, то они настолько настойчиво заявили о себе в современной медицине, что пришлось из уважения к ним вводить специальные отдельные кластеры в различные системы классификации болезней.

По данным Комитета по психическому здоровью США, каждый десятый житель этой страны страдает или страдал тревожным расстройством в виде генерализованного тревожного расстройства, агорафобии, панических атак или социальной фобии. По различным данным, не менее 30 % людей, обращающихся за помощью к терапевтам, кардиологам, невропатологам и другим специалистам районных поликлиник и диагностических центров, страдают соматоморфными расстройствами, т.е. психическими расстройствами, которые замаскированы соматическими жалобами, не имеющими достаточной физической основы. Диагноз ипохондрии можно поставить лишь небольшому числу из этих людей. Соматоморфные расстройства тяготеют к эмоциональным нарушениям - у этих больных, как правило, значительно повышены показатели по шкалам депрессии и тревоги, которые они просто не осознают. Недаром появляется все больше исследований, указывающих на коморбидность депрессивных, тревожных и соматоморфных расстройств, т.е. подтверждающих, что эти различные диагнозы нередко сосуществуют у одного человека. Некоторые же авторы полагают, что это одна болезнь - депрессия [2], изменившая свое прежнее облачение в виде явного меланхолического аффекта и замаскировавшаяся жалобами на боли различной локализации, недомогание, усталость и, наконец, сильно окрасившаяся тревогой.

К. Хорни была одним из первых психоаналитиков и психотерапевтов вообще, переключивших свое внимание с ранних детских переживаний как основных источников психических нарушений на более широкий культурный контекст, в котором эти переживания возникают и развиваются. Одним из важнейших ее достижений и шагом вперед по сравнению с классическим анализом была критика биологических основ теории неврозов З. Фрейда, основанной на представлениях о врожденных стремлениях и видах сексуальной энергии, которые, подвергаясь вытеснению в процессе развития, становятся источником невротических симптомов. "Делая такие утверждения, Фрейд поддается искушению своего времени: делать обобщения относительно человеческой природы для всего человечества, хотя его обобщение вытекает из наблюдения, сделанного в сфере лишь одной культуры" [10; 14]. При этом роль культуры рассматривалась З. Фрейдом исключительно как репрессивная, но никак не определяющая содержание невроза, его центральный конфликт. Социокультурная теория неврозов К. Хорни позволяет пролить свет на изменяющееся лицо неврозов, на вклад патогенных ценностей и установок культуры в формирование "невротической личности нашего времени": "Когда мы сосредоточиваем внимание на сложившихся к данному моменту проблемах невротика, мы сознаем при этом, что неврозы порождаются не только отдельными переживаниями

 

63

 

человека, но также теми специфическими культуральными условиями, в которых мы живем. В действительности культурные условия не только придают вес и окраску индивидуальным переживаниям, но и в конечном счете, определяют их особую форму... Когда мы осознаем громадную важность влияния культурных условий на неврозы, то биологические и физиологические, которые рассматриваются Фрейдом, как лежащие в их основе, отходят на задний план" [10; 14].

Современные исследования различных психических заболеваний подтверждают их биопсихосоциальную природу или, выражаясь в ставшей популярной терминологии, диатез-стрессовую модель. Согласно этой модели, биологический диатез или биологическая уязвимость выливаются в болезнь только при условии воздействия стрессоров - неблагоприятных психологических и социально-психологических факторов.

Внушительная статистика роста депрессивных, тревожных соматоморфных расстройств не может быть объяснена чисто биологическими факторами и простым учащением количества стрессовых провокаций в результате общего увеличения уровня стрессогенности нашего существования. Она означает, что важные факторы эмоциональных расстройств следует искать не только в области биологии, потому что известно, что генетика и биохимия человека не могут столь радикально измениться всего лишь за одно поколение. На наш взгляд, в современной культуре существуют и достаточно специфические психологические факторы, способствующие росту общего количества переживаемых отрицательных эмоций в виде тоски, страха, агрессии и одновременно затрудняющие их психологическую переработку. По нашей гипотезе, это особые ценности и установки, поощряемые в социуме и культивируемые во многих семьях, как отражениях более широкого социума. Затем эти установки становятся достоянием индивидуального сознания, создавая психологическую предрасположенность к эмоциональным расстройствам.

Что же это за ценности и установки? И почему возникла такая гипотеза? Гипотеза родилась из трех источников:

1) из собственного опыта психотерапевтической работы с больными, позволяющей более глубоко проникнуть в мир ценностей и установок больного [3], [4], [7], [9];

2) из работ представителей социального психоанализа, прежде всего из работ К. Хорни [10], [11];

3) из анализа не очень многочисленных, но чрезвычайно интересных кросскультурных исследований, доказывающих неравномерность распространенности различных эмоциональных расстройств в разных культурах [6], [20], [21], [29].

То, что "лик", или основное содержание, депрессии меняется в зависимости от культуральных конфликтов и ценностей, отмечается разными авторами [14].

Кросскультурные исследования депрессии показали, что число депрессивных нарушений выше в тех культурах, где особо значимы индивидуальные достижения и успех и соответствие самым высоким стандартам и образцам. Эти исследования проводились на группах, относящихся к одному этносу (т.е. имеющих общие биологические корни), но проживающих в условиях различных культурных традиций и норм. Такое исследование было проведено на разных племенах индейцев, проживающих в США и резко различающихся числом депрессивных состояний [20], а также в католических сообществах, отличающихся повышенной религиозностью и одновременно повышенной статистикой депрессивных расстройств [21], [29]. Для так называемых депрессивных сообществ оказались характерными высокие и жесткие стандарты и требования к детям в процессе воспитания с частой критикой и наказаниями за отклонения от них, модель замкнутого существования с изоляцией от остального мира и концепцией окружения как враждебного, а жизни как трудной и опасной ("юдоли скорби").

В МНИИ психиатрии совсем недавно было выполнено диссертационное исследование двух групп подростков - этнических корейцев из Республики Корея и из Узбекистана [6]. Результаты показали, что уровень депрессии среди подростков гораздо выше в Республике Корея. Одновременно было выявлено, что эти две группы различаются по ценности успеха и достижения, которая оказалась значимо выше в группе из Кореи.

 

64

 

Американцы, вкладывающие большие деньги в исследования и лечение депрессии, становящейся бичом этого процветающего общества, всемерно пропагандируют культ успеха и благополучия. Этот культ настолько глубоко вошел в сознание современного американца, что его патогенность зачастую не осознается даже специалистами. Так, молодой врач-психиатр из США в начале лекции для русских коллег представился со следующими словами: "Я из штата Мичиган, о котором говорят, что у нас все женщины самые красивые, все мужчины самые сильные, а все дети выше среднего уровня". Конечно, ему хотелось пошутить, но эта шутка хорошо отражает реальные ценности и установки общества.

Тревожные расстройства сравнительно недавно выделены в особую группу, но еще К. Хорни обнаружила почву для их стремительного роста в нашей культуре. Почву эту она увидела в глобальном противоречии между христианскими ценностями, проповедующими любовь и партнерские равные отношения, и реально существующей жесткой конкуренцией и культом силы. Последнюю ценность она сформулировала в емкой фразе-лозунге американской семьи - "Быть на одном уровне с Джонсами".

Результатом ценностного конфликта становятся вытеснение собственной агрессивности и ее проекция на других людей. Таким образом, собственная враждебность подавляется и приписывается окружающему миру, что и ведет, согласно К. Хорни, к резкому росту тревоги по двум причинам: 1) восприятие окружающего мира как опасного, 2) восприятие себя как не способного этой опасности противостоять (вследствие запрета на агрессию, а значит, активное сопротивление опасности). В качестве еще одной причины роста тревожных, впрочем, так же как и депрессивных, расстройств можно назвать культ силы и культ рацио, которые ведут к запрету на переживание и выражение негативных эмоций. При этом резко затрудняется их психологическая переработка, а значит, происходит их постоянное накопление, при этом психика работает по принципу "парового котла без клапана".

Современное лицо эмоциональных нарушений сильно окрашено соматическими симптомами, которые нередко настолько маскируют сами эмоции, что выходят фактически на передний план в виде соматоморфных расстройств. Такая склонность современного человека к соматизации, или склонность переживать психологический стресс на физиологическом уровне [28], также имеет, на наш взгляд, определенные культуральные источники. Культ рационального отношения к жизни, негативная установка по отношению к эмоциям как явлению внутренней жизни человека находят выражение в современном эталоне супермена - непрошибаемого и как бы лишенного эмоций человека. В лучшем случае эмоции сбрасываются как в помойную яму на концертах панк-рока и дискотеках. Запрет на эмоции ведет к их вытеснению из сознания, а расплата за это - невозможность их психологической переработки и разрастание физиологического компонента в виде болей и неприятных ощущений различной локализации.

В табл. 1 приводятся данные, которые в определенной степени подтверждают нашу гипотезу о том, что запрет на различные эмоции (как следствие проанализированных выше ценностей) является одним из факторов эмоциональных расстройств. Эти данные получены с помощью опросника, разработанного нами совместно с В.К. Зарецким. Он включает вопросы типа: "Жаловаться ниже моего достоинства" (запрет на печаль) или "Страх - признак слабости" (запрет на страх) и т.п. Тестируется запрет на четыре базальные эмоции - радость, гнев, страх, печаль. Положительные ответы рассматриваются как запрет на переживание и выражение соответствующих эмоций. В таблице приведены проценты положительных ответов в группе здоровых и в группе с эмоциональными расстройствами.

Из табл. 1 видно, что больные отличаются от здоровых по уровню запрета на различные чувства. Мы не приводим здесь отдельно данные по тревожным и депрессивным расстройствам, однако культуральное происхождение этих запретов хорошо иллюстрируют половые различия, связанные с полоролевыми стереотипами сильного мужчины (у мужчин выше запрет на страх как в норме, так и в патологии) и мягкой женщины (у женщин выше запрет на гнев как в норме, так и в патологии).

 

65

 

Таблица 1

Установки по отношению к эмоциям в норме и патологии, %

 

Эмоции

Группы

Здоровые

Больные

Женщины

 (N=54)

Мужчины

 (N=21)

Женщины

(N=14)

Мужчины

 (N=7)

Печаль

54

62

67

87,5

Гнев

74

57

88

75

Страх

40

60

82

71

Радость

44

48

71

37,5

 

2. МНОГОФАКТОРНАЯ МОДЕЛЬ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ РАССТРОЙСТВ

 

Подытоживая, можно сказать, что эмоциональные нарушения тесно связаны с культом успеха и достижений, культом силы и конкурентности, культом рациональности и сдержанности, характерными для нашей культуры. В табл. 2 показано, как эти ценности преломляются затем в семейных и интерперсональных отношениях, в индивидуальном сознании, определяя стиль мышления, и, наконец, в болезненных симптомах (см. соответствующие уровни). В таблице мы попытались связать тот или иной тип ценностей и установок с определенными синдромами - депрессивным, тревожным, соматоморфным. Разведение это достаточно условно, и все выделенные установки могут присутствовать при каждом из трех анализируемых расстройств. Речь идет лишь об удельном весе тех или иных установок, о тенденциях, но не о жестких причинно-следственных связях определенной установки с определенным синдромом.

Итак, многие современные культурные ценности и нормы сопряжены с запретом на отдельные эмоции в частности и эмоции вообще, но при этом парадоксальным образом эти же нормы и ценности сопряжены со стимулированием эмоций, которые они призваны подавлять. Так, культ успеха и благополучия исключает печаль, тоску, недовольство жизнью. При этом именно с ним оказывается культурально сопряженной депрессия. Культ силы и конкурентность несовместимы с чувством страха, однако именно с ними связывает К. Хорни рост тревожного аффекта в нашей культуре. Наконец, культ рацио, в виде общего запрета на чувства, способствует их вытеснению и трудностям в переработке, т.е. постоянному накоплению и превращению нашего тела в отстойник физиологических коррелятов эмоций (сравните макросоциальный и симптоматический уровни). Мы назвали это эффектом обратного действия сверхценной установки: культ успеха и достижения при его сверхценной значимости ведет к депрессивной пассивности, культ силы - к тревожному избеганию и ощущению беспомощности, культ рацио - к накоплению эмоций и разрастанию их физиологического компонента.

В последние десятилетия за рубежом интенсивно проводятся исследования эмоциональной экспрессивности в семьях, убедительно доказавшие на разных группах больных и в разных культурах связь уровня негативных эмоций в семье с благоприятным или неблагоприятным течением заболевания [25]. К сожалению, эти исследования, значительно изменившие практику помощи больным за рубежом, очень мало известны у нас в стране. Согласно экспериментальным данным, депрессивные больные больше, чем больные других нозологических групп, оказались зависимы от уровня негативных эмоций в семье. Так, достаточно надежным предиктором неблагоприятного течения депрессии оказался положительный ответ на один-единственный вопрос, который задавался женщинам, испытывающим депрессию: "Часто ли Вас критикует Ваш муж?" [24].

Мы исследовали как репрезентации родительских семей в сознании больных, так и реальные семьи различными семейными опросниками, а также методом генограмм. Суммируя данные собственных наблюдений

 

65

 

и имеющиеся немногочисленные исследования семей, члены которых страдают эмоциональными расстройствами, можно резюмировать, что эти семьи отличаются закрытыми границами и симбиотическими связями, при которых эмоции перетекают от одного члена семьи к другому как по сообщающимся сосудам. Другая характерная особенность этих семей - повышенный индекс стрессогенных событий в семейной истории. Таким образом, в этих семьях создается благоприятная ситуация для циркулирования, фиксации и индуцирования отрицательных эмоций. В то же время упомянутые особенности характерны для многих дисфункциональных семей.

 

Таблица 2

Многофакторная модель эмоциональных расстройств

 

Уровни исследования

Объекты исследования

Эмоциональные расстройства

Депрессивные

Тревожные

Соматоморфные

Макросоциальный

 

Социальные ценности и стереотипы, способствующие росту

отрицательных эмоций и затрудняющие их переработку

Культ успеха и

достижения

Культ силы и

конкурентность

Культ рацио и

сдержанность

Семейный

Особенности семейной системы, способствующие индуцированию,

фиксации и трудностям переработки отрицательных эмоций

Закрытые семейные системы с симбиотическими связями

Высокие родительские требования и ожидания, высокий уровень критики

Недоверие к другим людям (вне семьи), изоляция, сверхконтроль

Игнорирование эмоций в семейных отношениях и запрет на их проявление

Межличностный

Трудности в построении близких отношений с людьми

и получении эмоциональной поддержки

Высокие требования и ожидания от других людей

Негативные ожидания от других людей

Трудности самовыражения и понимания других

Личностный

Личностные установки, способствующие негативному восприятию жизни, себя, других и затрудняющие самопонимание

Перфекционизм

Скрытая враждебность

Жизнь во вне» (алекси-тимия)

Когнитивный

Когнитивные процессы, стимулирующие отрицательные эмоции

и затрудняющие самопонимание

Депрессивная триада

Тревожная триада

«Чувствовать опасно»

Абсолютизация

Преувеличение

Отрицание

Негативное селектирование, поляризация, сверхобобщение и т.д.

Операторное мышление

Поведенческий и симптоматический

Тяжелые эмоциональные состояния, неприятные физические ощущения и боли, социальная дезадаптация

Пассивность, тоска и недовольство собой, чувство разочарованности в других

Поведение избегания, ощущение беспомощности, тревога, страх критического отношения к себе

Эмоции суммируются и переживаются на физиологическом уровне без психологических жалоб

 

Что же специфического обнаруживается для "депрессивных" семейных систем? Это прежде всего высокий уровень критики и высокие родительские требования и ожидания в плане достижений. Ребенок в этих семьях редко заслуживает одобрения, так как

 

67

 

стандарты очень высоки и поощряют в ребенке стремление к совершенству. Образующийся разрыв между притязаниями и реальными достижениями и возможностями обрекает ребенка на постоянное ощущение неудовлетворенности, индуцирует негативные чувства. В этих семьях совершенство из ценности или идеала, к которому можно стремиться, но невозможно достичь, превращается в цель, которая подменяет выдвижение реалистичных целей. Так постепенно формируются ценности и установки маленького перфекциониста (личностный уровень в табл. 2), способствующие негативному восприятию жизни, себя и других (негативная когнитивная триада, по А. Беку, - см. когнитивный уровень).

Основной патогенный конфликт перфекциониста - это конфликт между потребностью непосредственно воплотить совершенство и невозможностью это сделать в реальности. Недаром губитель человеческих душ Мефистофель произносит фразу: "Кто хочет невозможного, мне мил". Ведь в реальности не существует совершенства, без которого сердце перфекциониста не знает удовлетворения. Впрочем, так же мучительно для него видеть чьи-то высокие достижения, так как они обостряют чувство собственного несоответствия высоким стандартам. Высокие перфекционистские требования и ожидания от других ведут к разочарованиям и разрывам, лишая перфекциониста необходимой эмоциональной поддержки, которая возможна при близких и доверительных отношениях (см. межличностный уровень). Это подтверждается данными о снижении уровня социальной поддержки и дефектами социальной сети, полученными соответствующими опросниками. Наконец, уже в детстве у маленького перфекциониста складывается особый когнитивный стиль, который мы условно назвали абсолютизирующим, или максималистским: "Если не справился блестяще - значит, не справился вообще", "Настоящий друг должен все понимать без слов" и т.д. Этот когнитивный стиль был блестяще описан и исследован в работах А. Бека [16]. Таким образом, перфекционист обречен на постоянные разочарования, а также на пассивность вплоть до полного "паралича" деятельности (см. симптоматический уровень), ведь практически ничего невозможно сделать очень хорошо сразу.

Обратимся к тревожным расстройствам. Нередко и для них типичен перфекционизм, который может быть мощным источником не только тоски, но и тревоги по типу "не справлюсь на нужном уровне". Вместе с тем наблюдения за семьями, члены которых страдают какими-либо тревожными расстройствами - паническими атаками, генерализованной тревогой, агорафобией, выявляют общий высокий уровень тревоги в этих семьях, которые по поведению и самоощущению их членов нередко напоминают осажденный лагерь. Корни этого просматриваются в семейной истории больных, которая изобилует стрессами (ранние смерти, болезни, жестокое обращение). Для этих семей характерен высокий уровень недоверия по отношению к окружающему миру и высокий уровень контроля и доминирования у родителей, ведущий к подавлению любых форм сопротивления у ребенка и запрету на протест и агрессию. Дети в этих семьях редко позволяют себе открытые проявления агрессии. Тревожные расстройства сопряжены с особенно тяжелыми нарушениями контактов, так как для них характерны негативные ожидания от окружающих и установка на изоляцию (см. табл. 2 - межличностный уровень). Они редко активно ищут поддержку, а когда ее предлагают, зачастую неспособны принять ее как из-за недоверия, так и из-за страха оказаться в позиции слабого. Низкий уровень поддержки находит отражение в соответствующих опросниках.

Для таких детей характерен когнитивный стиль, сопряженный с недооценкой собственных сил и преувеличением опасности (тревожная диада, по А. Беку). Нам кажется, что эту диаду ("я слаб - мир опасен") можно дополнить третьим компонентом - "никто не поможет", т.е. представлением о равнодушии или враждебности окружающих. Все сказанное выше приводит к поведению избегания, ощущению беспомощности и страху критического неодобрительного отношения со стороны других (см. симптоматический уровень).

Если в семьях депрессивных и тревожных больных наблюдается индуцирование отрицательных эмоций, то, по предварительным

 

68

 

экспериментальным данным, основная тенденция в семьях, где преобладают соматические симптомы эмоциональных нарушений, доминирует тенденция к элиминированию эмоций из жизни семьи в виде игнорирования этого аспекта жизни и запрета на выражение чувств. Например женщина, у которой болен раком муж, жалуется на боли в желудке, но отрицает свои собственные тяжелые душевные переживания: "Настроение нормальное".

По нашей гипотезе, именно так может развиваться алекситимия, характерная для этих больных, - неспособность к осознанию и выражению собственных чувств и, соответственно, чувств других людей. Базовый конфликт при этой патологии - это конфликт между эмоциональной природой человека и отказом от этой природы - попыткой жить "во вне", игнорируя эмоциональную сторону жизни. Результат этого - дефицитарные контакты, отрицающий когнитивный стиль и разрастание физиологического компонента эмоций, которые не осознаются и не перерабатываются на психологическом уровне (см. соответствующие уровни).

 

3. ДВЕ ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ

 

Из всего вышесказанного можно заключить, что эмоциональную жизнь современного человека определяют две разнонаправленные тенденции. Первая тенденция характеризуется возрастанием частоты и интенсивности эмоциональных нагрузок, чему способствует ряд особенностей современной жизни: стремительное изменение социальной и физической среды, повышение темпов жизни и ее стоимости, разрушение традиционных семейных структур, социальные и экологические катаклизмы. На это человек реагирует переживаниями страха, тревоги, беспомощности, тоски и отчаяния. Вторая тенденция характеризуется негативным отношением к эмоциям, которым приписывается деструктивная, дезорганизующая роль как в политической, так и в личной жизни отдельного человека. Как мы уже отмечали, эта тенденция связана с рядом присущих XX в. ценностей: культом рационального логичного подхода к жизни, ценностью внешнего благополучия и успеха, культом силы и мужественности, когда идеалом человека, способного справляться с трудностями жизни, мыслится непрошибаемый супермен (в современном кино такой идеал олицетворяют С. Сталлоне и А. Шварценеггер). Стремление выглядеть благополучным и процветающим нередко доходит до абсурда. Так, американские врачи полушутя, полусерьезно жалуются на то, что традиционное "I'm OK" не позволяет им добиться жалоб даже от умирающих больных. Однако культ благополучного внешнего фасада характерен не только для американского общества. В консультативной практике нам очень часто приходится сталкиваться с тем, как, стремясь выглядеть в глазах окружающих благополучными, люди тщательно скрывают свои проблемы и трудности. Например, безработные избегают контактов с людьми, опасаясь, что те узнают об их унизительном положении. Мать тяжелобольного ребенка тщательно скрывает факт болезни, так как боится, что ее сочтут плохой матерью, недосмотревшей ребенка. Таким образом, попав и в без того затруднительную ситуацию, люди жертвуют источниками возможной помощи ради картины внешнего благополучия.

В бывшем СССР имитация эмоционального благополучия граждан превратилась еще и в государственную ценность, в результате чего, например, причины эмоциональных расстройств в форме депрессий сводились к чисто биологическим, а в учебниках по медицинской психологии отсутствовали главы, посвященные психологии эмоциональных расстройств. В качестве причин суицидальных действий также рассматривались биологические факторы, а социальные и психологические чаще всего вообще не упоминались.

Негативное отношение к определенным эмоциям связано также с традиционными христианскими ценностями: терпения и мягкого уступчивого поведения, исключающего проявления гнева, особенно у женщин.

Недооценка важности и действенности эмоциональной стороны жизни, ее игнорирование приводят к утрате навыков психогигиены

 

69

 

эмоциональной жизни. Подытожим последствия этого для психического и физического здоровья и для качества жизни в целом.

1. Возрастание числа расстройств аффективного спектра (депрессивных, тревожных, соматоморфных, психосоматических, пищевого поведения). Согласно современным представлениям, одним из важных факторов этих заболеваний являются подавленные, не отреагированные во внешнем плане эмоции.

2. Возрастание числа тяжелых душевных состояний, которые все чаще встречаются в жизни, а не только в клинике тревожно-депрессивных расстройств и требуют амбулаторной консультативной помощи.

3. Возрастание эмоциональных взрывов и конфликтов, так как игнорирование эмоций и отсутствие своевременного и адекватного по форме отреагирования приводит к их накоплению и поведению по типу "парового котла без клапана".

4. Состояние неудовлетворенности собой и своей жизнью. Игнорирование эмоций, презентирующих в сознании потребности, желания и мотивы, приводит к ложным жизненным выборам на основе внешних норм и требований, а не на основе собственных склонностей и интересов (А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн).

5. Трудности установления теплых, доверительных контактов и получения социальной поддержки. Современный человек часто страдает от одиночества, так как именно открытое безбоязненное выражение чувств служит основой подлинных и искренних отношений и сигналом о помощи для окружающих.

 

4. ЭМОЦИИ И ВОСПИТАНИЕ

 

Постмодернизм как состояние современной культуры после кровопролитных войн XX в. скорее зафиксировал (вслед за З. Фрейдом) пагубные страсти, бушующие в человеке и не подконтрольные интеллекту, но не сумел выдвинуть собственной позитивной программы, предавшись упадническим, зловещим пророчествам и интеллектуальным играм. Разочарование в принципах эпохи Просвещения привело к крушению веры в безграничное могущество человеческого разума и технический прогресс, однако не привело к более позитивному и уважительному отношению к эмоциям, а лишь увеличило страх перед ними. Вся система воспитания и образования продолжает строиться на развитии интеллекта с неизмеримо меньшим вниманием к развитию эмоциональной сферы. Культура эмоциональной жизни современного человека - умение словами, красками, движением выразить себя - мало осознается как специальная задача в современном образовании. На западе, да и у нас все большее значение приобретают программы с компьютерным обучением. Между тем только межличностное общение способно структурировать эмоциональный мир, содействовать его развитию и навыкам самопонимания и самовыражения. Такое компьютерное образование грозит современному человеку тяжелыми последствиями, и ощущение этой угрозы связано не с консервативной любовью к традиционному обучению (ибо и оно далеко от совершенства), а с осознанием несовместимости такого обучения с возможностью развития эмоциональной сферы человека. О диалогической природе человеческого сознания много писали российские исследователи (Л.С. Выготский, М.М. Бахтин, В.С. Библер, Е.Т. Соколова). Опираясь на традицию культурно-исторического деятельностного подхода к психике, можно сказать, что все развитие личности в целом происходит в процессе собственной деятельности через осмысление этой деятельности и себя в ней в диалогическом эмоциональном контакте с другим человеком.

Почему эмоциональном? Да потому что эмоции дают необходимые сигналы и импульсы для осмысления противоречий и конфликтов, неизбежно возникающих в жизни и деятельности человека, в частности, эмоции другого человека становятся важнейшим источником обратной связи от мира, в котором каждый человек ищет свое место. Возникающее в эмоциональном контакте чувство близости и доверия позволяет человеку полнее открываться и глубже осмыслять себя, ведь только в диалогическом контакте с другим человеком формируется важный механизм человеческого развития - рефлексия. Наконец, без эмоционального доверительного контакта невозможна истинная передача нравственных ценностей.

 

70

 

Наш опыт работы с детьми, у которых отмечается асоциальное поведение (воровство, наркомания и т.д.), показывает, что либо эти дети росли в среде, где внутренней эмоциональной жизни вообще уделялось крайне мало внимания, а интересы взрослых сосредоточивались на материальном, рациональном полюсе жизни, либо у родителей по тем или иным причинам был нарушен эмоциональный контакт с ребенком, они плохо представляли себе его духовную жизнь и имели очень мало влияния на нее. Нет другого пути передачи ценностей и принципов маленькому человеку, кроме как через эмоциональный контакт с ним, основанный на доверии и привязанности. Только тогда ценности, передаваемые взрослыми, заряжаются положительной валентностью.

В странах, где запрет на выражение чувств является нормой (это прежде всего восточные культуры Японии, Китая и т.д.), возникла широкая сеть, включающая разные виды психологических и физических тренировок, помогающих дистанцироваться от стрессогенных ситуаций и добиться расслабления мышечной мускулатуры при любых эмоциональных стрессах. В свете нашей гипотезы о связи соматизации и элиминирования эмоций из жизни представляется интересным факт о большей распространенности соматоморфных расстройств у представителей восточных культур [22]. В древние времена, в период наибольшей нестабильности жизни и жестокости нравов возникла философская система стоиков, основанная на полном подчинении чувств интеллекту c философской позиции принятия всего происходящего. В то время она способствовала выживанию в нечеловеческих условиях, когда человеческая жизнь ничего не стоила, а жестокости и страдания достигали такой степени, что чувствительные натуры едва ли могли выдержать их.

В христианских культурах, где запрет на определенные чувства также имеет место, овладевать чувствами помогали многочисленные ритуалы: пост, молитва и т.д.

Чем меньше современный человек связан с разрабатываемыми тысячелетиями способами защиты от собственных чувств, тем в большей степени он разрушается ими, так как не готов принять их и психологически работать с ними. И здесь на психологов и психотерапевтов ложится ответственность в плане разработки рекомендаций для системы образования и воспитания, с опорой на существующие знания и разработки в области эмоций.

Культурно-исторические исследования показывают, что в более древние времена и взрослые, и дети могли выражать свои чувства свободнее. Дети были больше в курсе не только дел, но и чувств взрослых, они рано соприкасались со смертью, опасностями и заботами. Начиная с викторианской эпохи возник достаточно строгий запрет на гнев у детей, так как взрослые стали находить это неудобным и недопустимым [23], [30]. Гнев и сейчас продолжает рассматриваться как недружественное и отвергаемое чувство, затрудняющее достижение целей и эффективность действий [31], и в большинстве семей существует запрет на проявления гнева у детей.

Мир современного ребенка, начиная с середины прошлого века, всячески очищается от отрицательных чувств, неприятных ощущений и переживаний. Наиболее здоровым аффектом считается радость, и она всячески стимулируется путем быстрого переключения ребенка от возникших слез или неприятных переживаний.

В зависимости от того, насколько важной и желательной считается эмоция в той или иной культуре, она может быть больше или меньше представлена в языке [26]. Так, на о. Таити отсутствует слово для выражения эмоции печали, поэтому матери в случае такого горя, как смерть ребенка, воспринимают слезы и свое физиологическое состояние как болезнь, не связывая это с душевной болью. В восточных культурах много слов, выражающих оттенки стыда, на вызывании которого в значительной степени построена система воспитания.

Некоторые наши наблюдения и эксперименты наводят на мысль о сокращении словаря эмоций у современного человека. Во время семинаров по психологии и психиатрии мы просили называть слова, обозначающие различные эмоции, что неизменно вызывало довольно сильное затруднение у аудитории. Люди говорили о том, что им редко приходится использовать эти слова в повседневной жизни.

 

71

 

Комментируя словами состояние ребенка, придавая определенное эмоциональное выражение своему лицу и также сопровождая это словесным комментарием, мать с детства приучает (или не приучает) ребенка дифференцировать свои эмоциональные состояния, определять, давая им обозначение, и, таким образом, потенциально делать предметом работы и переработки. На наш взгляд, чрезвычайно эвристичной для понимания алекситимного типа сознания и мышления является теория Л.С. Выготского о единстве мышления и речи. Бедность и недифференцированность эмоционального словаря матери ведет к формированию особого типа сознания и мышления у ребенка, сознания, в котором внутренняя жизнь очень мало представлена.

 

5. ЭМОЦИИ И СЕМЕЙНОЕ ОКРУЖЕНИЕ

 

В рамках исследований социальной поддержки, число которых стремительно растет в последние десятилетия, показана важная роль интимных, доверительных отношений для психического и физического здоровья. Так, было обнаружено, что у женщин, склонных к депрессии, отношения с партнером менее близкие и доверительные [17], [18].

Исследования эмоциональной экспрессивности в семье дали и дают поразительные результаты в плане значения эмоционального поведения родственников для выхода из болезненного состояния и дальнейшего течения заболевания. На первый взгляд результаты этих исследований противоречат тезису о важности свободного выражения чувств. В силу чрезвычайной важности данных этого направления для практики и теории современной психотерапии остановимся на них подробнее.

Речь идет об исследованиях уровня эмоциональной экспрессивности (ЭЭ), начатых в начале 60-х гг. английской исследовательской группой под руководством Г. Броуна, а затем продолженных С. Воном, Е. Лефом и многими другими исследователями. Результаты исследований, проведенных в разных странах, полностью подтверждают следующий вывод.

Если в семье больного шизофренией или депрессией хотя бы кто-то из проживающих с ним родственников склонен переживать (и выражать) большое число негативных эмоций по отношению к больному, то у этого больного резко (более чем вдвое) повышается риск повторного приступа и неблагоприятного течения болезни по сравнению с больными, родственники которых имеют низкий уровень эмоциональной экспрессивности, т.е. не склонны выражать отрицательные эмоции по отношению к больному.

Под эмоциональной экспрессивностью имеются в виду высота тона, интонация и эмоциональное содержание высказываний. Традиционно измерение индекса эмоциональной экспрессивности проводится с помощью Кэмбервильского семейного интервью (CFI), разработанного группой Г. Броуна [17]. Интервью представляет собой полуструктурированный опросник, включающий пять показателей эмоциональной экспрессивности: 1) критические комментарии, 2) позитивные комментарии, 3) враждебность, 4) сверхвключенность, 5) тепло.

Наиболее сложным показателем является сверхвключенность, которая представляет собой современную характеристику того, что психоаналитики [19], [27] называли симбиотической связью, т.е. сверхконтроль, повышенная эмоциональная включенность во все дела и проблемы больного, нередко сопровождающаяся самопожертвованием и гиперпротекцией, а также эмоциональной экзальтацией в виде, например, чрезмерного восхваления и т.д. Следует отметить, что сам термин "эмоциональная экспрессивность" является не очень удачным. Он создает иллюзию, что можно переживать отрицательные эмоции, но никак не выражать их. В соответствии с этим может сложиться впечатление, что главное - обучить родственников не выражать отрицательные эмоции. Между тем существующие негативные установки и эмоции обязательно находят более или менее косвенное выражение в поведении, по крайней мере невербальном. Наконец, такая характеристика эмоциональной экспрессивности, как сверхвключенность, характеризует далеко не только выражение эмоций, но и общую организацию жизни семьи. Все это следует учитывать, рассматривая исследования по эмоциональной экспрессивности.

 

72

 

За тем, что называется ЭЭ, фактически стоит качество отношений между членами семьи и, соответственно, качество переживаемых эмоций.

Родственник рассматривается как имеющий высокий ЭЭ, если он делает шесть или более критических замечаний во время CFI, выражает хоть какую-то враждебность и высказывает хотя бы три комментария, свидетельствующих о сверхвключенности. Если даже у одного члена семьи баллы по этим трем шкалам выше нормы, то вся семья определяется как имеющая высокий ЭЭ.

Как в семьях больных шизофренией, так и в семьях больных депрессией высокий ЭЭ оказался надежным предиктором последующего рецидива заболевания в разных культурах и позволил надежно выявлять стрессогенное семейное окружение. Напротив, низкий ЭЭ не является нейтральным, а ассоциируется с лучшим выходом из болезни [32]. Во всех исследованиях отмечается негативная корреляция между показателями тепла и высоким уровнем ЭЭ. В специально организованных исследованиях было показано, что снижение уровня критицизма в результате работы с семьей сопровождается повышением тепла [25]. Таким образом, низкий ЭЭ и высокий уровень тепла ассоциируются с поддержкой и помощью в преодолении стрессов.

Больные депрессией оказались даже более чувствительными к критике, чем больные шизофренией, и для них показателем неблагоприятного течения заболевания являются всего три критических замечания по Кэмбервильскому интервью. Женщины, страдающие булимией, также гораздо чаще испытывают приступы обжорства, если супруг склонен к чрезмерной критике.

Исследователи приходят к выводу, что в семейных интервенциях важно не снижение уровня эмоциональной экспрессивности само по себе, а изменение стоящих за высокой ЭЭ дисфункциональных отношений в семейной системе, что требует работы со всей семьей, включая больного [25]. Важно, что родственники с низким ЭЭ не просто нейтральны, но оказывают поддержку и помогают больным справляться с жизненными стрессами, в то время как родственники с высоким ЭЭ сами становятся источником постоянно действующего стресса.

Общая позитивистская ориентация этой традиции - изучать внешнее поведение (в данном случае проявление эмоций) - опасна новой дискредитацией эмоций как деструктивной силы. Поэтому следует еще раз подчеркнуть, что отрицательные эмоции лишь отражают дисфункциональные отношения в семье и сигнализируют о необходимости их изменения. Конструктивным может быть лишь изменение этих отношений, ведущее к уменьшению отрицательных эмоций, но не отказ от эмоций вообще как вредных для психического здоровья.

 

6. ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ КАК БАЛАНС АФФЕКТА И ИНТЕЛЛЕКТА

 

Культ эмоций, однако, так же опасен, как и культ рацио (как любой культ или крайность вообще). Психическое здоровье - это прежде всего баланс различных психических свойств и процессов (баланс между умением отдать и взять от другого, быть одному и быть среди людей, любви к себе и любви к другим и др.). В случае проблемы эмоций речь идет о балансе аффекта и интеллекта, т.е. свободы и права на выражение чувств со способностью осознавать их и управлять ими.

Напомним уже цитированное в начале статьи исследование, проведенное на двух эскимосских этносах [20]. В сообществе, где чувства выражались более свободно, детей в большей степени баловали и воспитывали, не предъявляя к ним особых требований и при этом максимально удовлетворяли потребности. В этом этносе депрессии почти не встречались, зато можно было наблюдать истерические реакции и симптомы, которые возникали чаще всего в случае отказа и невозможности удовлетворить какое-либо свое желание. Современная западная культура, напротив, требует от человека слишком многого в плане внешнего благополучия и достижений.

Процитируем одного из современных писателей философско-психологической ориентации, пытающегося вскрыть конфликты современного человека: "Чрезмерные требования к себе губят большинство человеческих жизней... за последние столетия сознание человека изменилось очень сильно,

 

73

 

мир его чувств значительно меньше. Отсюда разрыв между интеллектуальным и эмоциональным уровнями. У большинства из нас имеются... чувства, которых мы предпочли бы не иметь. Существуют два выхода, и оба никуда не ведут: либо мы, насколько возможно, подавляем наши примитивные, недостойные эмоции, рискуя при этом и вовсе убить мир своих чувств, либо называем недостойные чувства другими именами - налепляем на них фальшивый ярлык, угодный нашему сознанию. Чем утонченнее и изощреннее наше сознание, тем многочисленнее, тем благороднее лазейки, которые мы изыскиваем, тем остроумнее самообман... Завышенные требования к себе обязательно приводят к необоснованным угрызениям совести. Один ставит себе в укор, что он не гений, другой, что несмотря на все старания не стал святым... Сознавая свои поражения, мы, однако, не понимаем их как сигналы, как симптомы неправильного устремления, уводящего нас прочь от себя. Странным образом наше тщеславие направлено не на сближение с собой, а на дальнейший разрыв" [12; 295].

Парадокс заключается в том, что запрет на эмоции делает бессмысленной и неэффективной рефлексию - главное средство человеческого самопознания и саморегуляции, имеющее интеллектуальную природу [5]. Ведь по-настоящему эффективный самоанализ возможен только при понимании своих реальных чувств. Иначе человек все дальше уходит от самого себя, от своих проблем и противоречий, которые презентируются ему в его чувствах. Его выборы и решения оказываются ложными, и он проживает чужую жизнь, подобно герою процитированного выше произведения М. Фриша. В этом, на наш взгляд, ярче всего проявляется единство аффекта и интеллекта, о котором писал Л.С. Выготский [1].

И все же за человеком всегда остается выбор: казаться сильным и благополучным или принять "мирской удел" и быть - быть человеком со всеми слабостями и проблемами, предполагаемыми человеческой природой. Как писал великий психоаналитик К.Г. Юнг: "Утаивание своей неполноценности является таким же первородным грехом, что и жизнь, реализующаяся исключительно через эту неполноценность. То, что каждый, кто никогда и нигде не перестает гордиться своим самообладанием и не признает свою богатую на ошибки человеческую сущность, ощутимо наказывается, - это похоже на своего рода проявление человеческой совести. Без этого от живительного чувства быть человеком среди других людей его отделяет непреодолимая стена" [13; 17].

 

1. Выготский Л.С. Проблема умственной отсталости // Собр. соч.: В 6 т. Т. 5. М., 1984. С. 231-256.

2. Вертоградова О.П., Довженко Т.В., Васюк Ю.А. Кардиофобический синдром (клиника, динамика, терапия) // Психические расстройства и сердечно-сосудистая патология // Под ред. А.Б. Смулевича. М., 1994. С. 19-28.

3. Гаранян Н.Г., Холмогорова А.Б. Групповая психотерапия неврозов с соматическими масками. Ч. I: Теоретические основания подхода // Моск. психотерап. журн. 1994. № 2. С. 29-50.

4. Гаранян Н.Г., Холмогорова А.Б. Групповая психотерапия неврозов с соматическими масками. Ч. II: Практическая реализация подхода // Моск. психотерап. журн. 1996. № 1. С. 59-71.

5. Зейгарник Б.В., Холмогорова А.Б., Мазур Е.С. Саморегуляция в норме и патологии // Психол. журн. 1989. Т. 2. С. 12-24.

6. Ким Л.В. Кросскультуральное исследование среди подростков - этнических корейцев - жителей Узбекистана и Республики Корея: Автореф. канд. дис. М., 1997.

7. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г. Эмоции и психическое здоровье // Вестн. реабилитационной и коррекционной работы. 1996. №. 1. С. 7-14.

8. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г. Соединение когнитивного и психодинамического подходов на примере психотерапии соматоморфных расстройств // Моск. психотерап. журн. 1996. № 3. С. 141-163.

9. Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г. Способы саморегуляции при расстройствах аффективного спектра: Метод. рекомендации МЗ РФ. М., 1997.

10. Хорни К. Невротическая личность нашего времени. М.: Прогресс, 1993.

11. Хорни К. Наши внутренние конфликты. М.: Юрист, 1995.

12. Фриш М. Штиллер. М.: Худож. лит., 1972.

13. Юнг К. Проблемы души нашего времени. М.: Прогресс, 1993.

14. Arieti S., Bemporad J. Depression. Krankheitsbild, Entsteheung, Dynamik und psychotherapeutische Behandlung. Stuttgart: Klett-Cotta, 1983.

15. Asper K. The abandoned child within // Fromm International Publishing Corporation. N.Y., 1987.

16. Beck A.T. Cognitive therapy and the emotional disorders. N.Y.: Am. book, 1976.

17. Brown G., Rutter M. The measurement of family activities and relationships // Human Relations. 1966. P. 241-263.

18. Brown G.W., Harris T.O. Social origins of depression. L.: Tawistock.

19. Bowen M. The use of family theory in clinical practice // Comprehensive Psychiatry. 1966. N 7. P. 345-374.

20. Eaton J.W., Weil R.J. Culture and mental disorders. Glencoe: Free Press, 1955.

21. Eaton J.W., Weil R.L. The mental health of the Hutterites // Rose A.M. (ed.) Mental health and mental disorders. N.Y.: Norton, 1955 б.

22. Faroog M.S. et al. "Somatization" - a transcultural study // J. of Psychosomatic Research. 1995. V. 39. N 7. P. 883-888.

23. Gordon S.L. The socialization of children's emotions: Emotional culture, competence, and exposure // Saarni C., Harris P.L. (eds.) Children's understanding of emotion. Cambridge: Camb. Univ. Press, 1989. P. 319-349.

24. Keitner G.I., Miller I.W. Family functioning and major depression: An overview // Am. J. of Psychiatry. 1990. V. 147. N 9. P. 1128-1138.

25. Leff J. Review article controversial issues and growing points in research of relatives expressed emotion // Inter. J. of Soc. Psychiatry. 1989. V. 35. N 2. P. 133-145.

26. Levy R. The emotions in comparative perspective // Scherer K.R., Ekman P. (eds.) Approaches to emotion. Hillsdale: Erlbaum, 1985. P. 397-412.

27. Lidz R., Lidz T. The family environment of schizophrenic patients // Am. J. Psychiatry. 1949. V. 106. N 5. P. 332-345.

28. Lipowsky J. Somatization: Its definition and concept // Am. J. Psychiatry. 1989. V. 147. N 7. P. 521-527.

29. Parker S. Eskimo psychopathology in the context of eskimo personality and culture // Am. Anthropologist. 1962. V. 64. P. 76-96.

30. Stearns C.Z., Stearns P. Anger: The struggle for emotional control in American history. Chicago: Chicago Univ. Press, 1986.

31. Ulich R.I. Kinder, Jügendliche, Gefuhle, Umwelt-Sozialisation und Entwicklung von Emotionen // Petzold H. (Hrsg.) Die Wiederentdeckung des Gefuhles. Junfermann Verl., 1995. S. 119-135

32. Vaughnn C.E., Leff J.P. The influence of family and social factors on the course of psychiatric illness: A comparison of schizophrenic and depressed neurotic patients // Brit. J. Psychiatry. 1976. V. 15. P. 157-165.

 

Поступила в редакцию 22.XI 1997 г.