Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в полнотекстовом ресурсе.  Заглавная страница ресурса... 

18

 

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ И ПРИВЯЗАННОСТЬ МАТЕРЕЙ И МЛАДЕНЦЕВ ГРУПП РИСКА

Р. Ж. МУХАМЕДРАХИМОВ

 

Экспериментальные исследования последних двадцати лет позволили получить данные о направленности младенца на взаимодействие с матерью или другим близким и ухаживающим человеком, описать вызванное младенцем поведение матери, рассмотреть собственно процесс взаимодействия [25], [43]. В отличие от сложившегося к 1970-м гг. традиционного рассмотрения развития как результата однонаправленного влияния родителей на ребенка, новые данные позволили понять влияние младенца на поведение матери и роль взаимодействия в развитии ребенка. Появилось основание рассматривать развитие с более широких теоретических позиций в сложной системе матери и младенца, членов семьи и младенца. Настоящая работа является продолжением представления данных литературы по взаимодействию и привязанности матери и младенца [6] и посвящена особенностям протекания взаимодействия и формирования привязанности у младенцев и матерей групп риска.

МЛАДЕНЦЫ ИЗ ГРУППЫ РИСКА

В ряду особых, трудных для установления взаимодействия и способствующих формированию сложных взаимоотношений с матерью выделяют младенцев с «трудным темпераментом» (difficult temperament [16; 43]), представителей групп риска по медицинским показателям, младенцев, испытавших нежелательные условия пренатального развития, рождения или постнатального развития [13], [25].

Темперамент. «Трудный» темперамент был выделен как синдром характеристик, включающий высокий уровень активности, интенсивные эмоциональные реакции, сложности приспособления и в целом негативное настроение [16]. Данные литературы показывают, что, несмотря на предположение о неблагоприятном влиянии такого младенца на взаимоотношение с родителем, прямой связи между темпераментом ребенка и различиями в поведении родителя не обнаружено [12]. Оказалось, что связь между темпераментом и последующим родительским поведением может быть результатом процедур измерения темперамента, большинство которых основано на отчете матери, или может быть скорее следствием, чем причиной материнского поведения [13]. К примеру, неуступчивость, гнев или недостаток уверенности у ребенка могут быть результатом поведения матери, а не темперамента ребенка. Объективные наблюдения показывают слабую связь между неонатальными характеристиками младенца и развитием отношений между ним и родителем. Авторы предполагают, что без влияния на родителя других факторов риска биологически опосредованные характеристики младенца не ведут к изменению

 

19

 

 отношений [13]. К примеру, обнаружено, что усиление нечувствительности матери к 12 мес зависело одновременно как от отрицательных пренатальных отношений, так и от увеличенной раздражительности новорожденного. Ненадежная, небезопасная привязанность раздражительного младенца к матери формировалась в случаях, когда матери испытывали недостаток социальной поддержки.

Карающее родительское поведение матерей-подростков, испытавших отвержение в собственном детстве и ограниченную поддержку со стороны близких, проявлялось вне зависимости от раздражительности младенцев. В то же время при одном и том же карающем поведении родителей дети, оцененные в три месяца как раздражительные, были более неуступчивыми, менее уверенными и чаще сердились по сравнению с менее раздражительными младенцами.

Таким образом, при всей сложности отношений в паре родитель — ребенок результаты исследований обнаруживают, что при определенных условиях характеристики темперамента ребенка могут влиять на взаимодействие матери и младенца [41].

Преждевременно родившиеся младенцы. В первые месяцы жизни эти младенцы часто менее отзывчивы, более раздражительны и сонны, их плач может отличаться от плача вовремя родившихся детей [23]. Двигательная координация бедна, руки и ноги двигаются дезорганизованно, с частыми подергиваниями и вздрагиваниями [25]. Такой младенец может часто открывать рот, выкрикивать, улыбаться или гримасничать, у него наблюдается рефлекторная улыбка. Поведение недоношенных младенцев непоследовательно: они могут быть чрезмерно суетливыми или проводить много времени во сне, не дают ясных сигналов о том, когда хотят есть или спать, а также о чрезмерности или недостаточности стимуляции [25]. Они более беспокойны, отводят взгляд, меньше улыбаются во время взаимодействия лицом к лицу [21], [23], [25].

В 3 и 5 мес при взаимодействии с матерью у таких младенцев наблюдается меньшая согласованность аффективной вовлеченности и ритмов социального взаимодействия, чем в диадах с вовремя родившимся ребенком. Было обнаружено, что недоношенные младенцы реже вступают во взаимодействие, чем доношенные. Недоношенные и переношенные младенцы менее внимательны к сигналам матери, проявляют меньше положительных чувств и соответственно получают меньше радости в ранних взаимодействиях с нею по сравнению с вовремя рожденными детьми [21].

Особенности непоследовательного поведения преждевременно родившегося младенца вводят родителей в замешательство и огорчают [25], они испытывают тревогу, связанную с проблемами выживания и развития ребенка [13]. Родители могут избегать ребенка или, наоборот, имеют тенденцию компенсировать изменения поведения недоношенных младенцев, вести себя более активно и, несмотря на несоответствие своего поведения сигналам младенца,  излишне стимулировать его, еще более ухудшая поведение ребенка и увеличивая свою собственную фрустрацию [21], [25]. Со временем взаимодействие между недоношенными младенцами и родителями меняется. Так, было обнаружено, что если в 4 мес взаимодействие характеризовалось интенсивной вовлеченностью матери и ограниченной отзывчивостью младенца, то в 8 мес — меньшей внимательностью и вовлеченностью матери и более живым, отзывчивым поведением младенца [11]. К двум годам матери преждевременно родившихся младенцев меньше

 

20

 

стимулировали младенца по сравнению с матерями вовремя родившихся детей. Это явление очевидного «перегорания» родителя в течение первого года взаимодействия с ребенком получило подтверждение и в других работах.

Несмотря на изменения раннего взаимодействия матери и младенца, к концу первого года жизни различия выражений эмоций  и видов привязанности у доношенных и недоношенных младенцев оказались незначимыми [30]. Получены противоречивые данные, свидетельствующие, с одной стороны, о том, что большее число младенцев с небезопасной привязанностью тревожно-сопротивляющегося типа обнаружено среди детей, тяжело болевших в пренатальный период [37], а с другой — о том, что по сравнению с доношенными младенцами недоношенных с большим основанием можно отнести к группе с безопасной привязанностью [30]. По сравнению с менее больными в перинатальный период детьми, тяжело больные недоношенные младенцы чаще впадали в стресс. После  состояния возбуждения у них с трудом снижается уровень  стресса.

По свидетельству автора одного из наиболее полных обзоров литературы, к настоящему времени не существует достаточной информации, позволяющей обобщить столь противоречивые данные различных исследований [13]. Однако очевидно, что преждевременно родившиеся младенцы не являются гомогенной группой и что существуют более уязвимые с точки зрения нарушения развития подгруппы высокого риска, такие, например, как младенцы с тяжелыми респираторными заболеваниями. Надежность, безопасность привязанности младенца и матери в таких случаях может быть более слабой. В то же время ранние проблемы могут быть устранены впоследствии, если мать приспосабливается к характеристикам недоношенного младенца и способна установить сензитивный, взаимонаправленный стиль общения [14]. Различия между недоношенными и доношенными младенцами не столь очевидны, если недоношенные дети воспитываются в семьях, имеющих эмоциональные ресурсы для компенсации нарушения взаимодействия у младенцев. Но значимые различия аффективных проявлений и качества привязанности могут сохраняться, если преждевременно родившиеся младенцы, особенно с высоким биологическим риском, воспитываются в семьях социального риска.

Младенцы с особыми потребностями. Сравнение игрового взаимодействия в контрольной группе матерей и со здоровыми младенцами  и в группе матерей и младенцев с особыми потребностями показало, что если в первой группе матери подстраивают свое поведение под способности и поведение ребенка, то во второй наблюдается дефицит поддержки независимой или инициированной младенцем игры, намного более частое инициирование игры самой матерью [15]. Авторы связывают такое поведение матерей, направленное на контроль взаимодействия,  с восприятием особенностей своих младенцев.

Сравнение взаимодействия матерей и детей без отставания в развитии, а также матерей и детей с синдромом Дауна не показало различий в частоте участия во взаимодействии, однако если в первой группе взаимодействие направлялось чаще ребенком, то во второй группе — матерью. Несмотря на то что число вокализаций младенцев с синдромом Дауна оказалось столь же велико, как и в контрольной группе, имело место   нарушение очередности  вокализаций [32].

Анализ взаимодействия матери и младенца в ситуации свободной игры показал,

 

21

 

что матери детей с отставанием в умственном развитии воспринимали себя как пытающихся изменить поведение младенцев чаще, чем это делали матери нормально развивающихся детей. Было обнаружено, что младенцы с отставанием в развитии меньше отвечали на инициативу матерей и, по сравнению с контрольной группой, вдвое меньше инициировали взаимодействие [22]. Автор подчеркивает, что эти дети были меньше вовлечены во взаимодействие, а  матери  больше доминировали.

Среди причин меньшей согласованности поведения и большего доминирования матери в парах «мать — младенец с отставанием в развитии» выделяют особенности характеристик самих младенцев [11]. Получены данные, подтверждающие предположение, что  младенцы с задержкой в развитии подают голос реже и слабее, поэтому поведение матери может носить случайный и не вполне соответствующий сигналам младенца характер. Так, уже в ранних работах было обнаружено, что в группе из десяти пар матерей и слепых младенцев только две матери были способны самостоятельно, без помощи персонала установить хорошую тактильную коммуникацию с детьми [27]. Автор объясняла это тем, что, по сравнению со здоровыми детьми, слепые младенцы были менее отзывчивы, реже подавали голос и  медленнее обучались локализации объекта по звуку.

Обзор литературы, в которой сравнивались младенцы без отставания в развитии и младенцы с синдромом Дауна, показал значимые различия в проявлениях темперамента,  использовании взгляда глаза в глаза, вокализации, в расстоянии между младенцем и матерью [38]. По мнению автора, эти данные подтверждают связь различий социального взаимодействия в диадах «мать — младенец без отставания в развитии» и «мать — младенец с особыми потребностями» с различиями характеристик самих младенцев.

Исследование игрового поведения 60 младенцев с органическими поражениями головного мозга и отставанием в развитии и их матерей показало, что многие виды материнского поведения, которые были связаны с положительным или отрицательным функционированием ребенка в познавательной области, схожи с поведением матерей, имеющих детей без отставания в развитии [36]. Так, чувствительность к состоянию ребенка, удовольствие от взаимодействия с ним, отзывчивость на его реакции и соответствующее обучающее поведение у матерей были положительно связаны с результатами оценки уровня развития детей, тогда как директивность и контролирующее поведение матерей, нечувствительность к интересам ребенка — отрицательно. Матери младенцев, имеющих наиболее высокие оценки по шкале Бейли, были больше заняты поддержкой инициированных детьми действий, чем руководством ими.

Проблема подстраивания является одной из основных во взаимодействии матери и младенца с особыми потребностями. Имеются данные о том, что в нормальных диадах с развитием младенца очередность взаимодействия повышается, тогда как относительная частота одновременной вокализации снижается [43]. При анализе вокального взаимодействия матерей и младенцев с синдромом Дауна была обнаружена тенденция одновременных вокализаций по сравнению с соблюдением очередности взаимодействия в диадах «мать — младенец с нормальным развитием». С  течением лет диады, которые включали младенцев с особыми потребностями, становились менее успешными во взаимной адаптации и регуляции вокального поведения.

 

22

 

Эти факты свидетельствуют об искажении процесса взаимодействия в парах «мать — младенец с особыми потребностями» уже в течение первых шести месяцев и дополняют данные об асинхронности вокального взаимодействия в парах, включавших детей второго года жизни с синдромом Дауна [32].

Было обнаружено также, что вокальное взаимодействие матерей и годовалых младенцев с отставанием и без отставания в развитии одинаково успешно [11]. Однако когда младенцы с задержкой в развитии были разделены на две подгруппы с высокими и низкими оценками развития по шкале Бейли, то оказалось, что плохое различение наличия или отсутствия вокализации матери у детей второй подгруппы влияло на стиль взаимодействия матерей, могло вести к случайным и менее соответствующим сигналам ребенка ответам.

Серии исследований показали нарушения, которые случаются в процессе раннего взаимодействия, когда мать неспособна понять сигналы своего ребенка и обеспечить оптимальную стимуляцию. Такие нарушения раннего взаимодействия связаны с последующими поведенческими и эмоциональными проблемами в школьном возрасте, включая гиперактивность, ограниченность внимания, нарушение взаимодействия со сверстниками, эмоциональные нарушения, диагностируемые как депрессия [25]. Обнаружено, что младенцы высокого риска меньше глядят на матерей, улыбки и вокализации случаются реже, они беспокоятся и плачут чаще, чем нормальные младенцы. Большие проявления негативных аффектов у младенцев высокого риска вместе с повышенной частотой сердечных сокращений приводят к выводу о том, что они переживают  стресс в процессе взаимодействия с матерью. Автор считает, что отмеченные поведенческие и физиологические изменения у младенцев могут отражать повышение возбуждения вследствие информационной перегрузки, чрезмерной стимуляции [25]. По мере того как родители становятся более чувствительными к сигналам младенцев и лучше предсказывают результаты их поведения, они становятся и более уверенными в себе как в родителях.

Поведение матери может быть определено как излишне стимулирующее, излишне контролирующее и излишне доминирующее, если оно ведет к неуловимым или сильным сигналам избегания взаимодействия у младенца. В естественных попытках вызвать у младенца положительный аффект матери часто проводят слишком большую стимуляцию и подвергают младенца стрессу. Одно из объяснений такого поведения состоит в том, что усиление фрустрации в случае слишком слабого ответа младенца ведет к раздражительности матери. Другое объяснение связано с тем, что матери становятся более активными, возможно, для того, чтобы компенсировать относительное отсутствие активности младенцев, сохранить некоторое подобие протекания взаимодействия. Третье связано с желанием матери, чтобы ребенок вел себя как сверстники, и с попытками поощрить это более частым моделированием поведения. Еще одна интерпретация поведения матери состоит в том, что представление матери о своем младенце как о слабом и с задержкой в развитии ведет к чрезмерной протекции, а в крайнем варианте — к чрезмерно контролирующему родительскому поведению [25].

 

МАТЕРИ ИЗ ГРУППЫ РИСКА

 

Депрессия. В целом эмоциональное развитие детей, воспитываемых пребывающими в депрессивном состоянии матерями, менее благоприятно, чем развитие детей нормальных матерей или матерей с другими диагнозами. Нарушения раннего взаимодействия младенцев

 

23

 

с матерью ведут впоследствии к тому, что у ребенка появляются  проблемы в психическом  развитии [29], [39].

Исследование женщин с симптомами послеродовой депрессии показало, что в процессе спонтанных взаимодействий лицом к лицу их младенцы ведут себя менее позитивно по сравнению с младенцами здоровых матерей, и показывают небольшое изменение поведения при взаимодействии с матерью в ситуации симуляции депрессии [24]. Наоборот, в ситуации взаимодействия с симулирующей депрессию матерью младенцы не депрессивных матерей либо пытались восстановить более позитивное взаимодействие, либо переживали стресс, отворачивались в сторону, протестовали.

В общем, поведение и эмоциональное состояние младенцев отражают поведение и состояние их депрессивных матерей. В спонтанных взаимодействиях депрессивные матери показывают вялые аффекты, меньший уровень активности и меньшее число ответов, соответствующих поведению младенцев [24]. У депрессивных матерей чаще отмечается суровое выражение лица, оно редко выражает  положительный настрой. Они меньше разговаривают со своим  младенцем, смотрят на него и  прикасаются к нему [25], меньше  играют с ним, выражения их лиц более нейтральны, однако они смотрят на своего ребенка и говорят с ним так же много, как и в контрольной группе [24].

В процессе спонтанных взаимодействий младенцы матерей, испытывавших депрессию, были менее активны, выглядели менее  удовлетворенными, больше суетились [24]. При взаимодействии со своей матерью лица таких младенцев выражали больше отрицательных эмоций, они часто отводили взгляд, проявляли протест, были менее активны  по сравнению с  детьми в нормальной группе. Результаты исследований позволяют сделать вывод о том, что у младенцев матерей, испытывающих  депрессию, также развивается депрессивный стиль реагирования. Однако не известно, являются ли депрессивные эмоциональные проявления у младенцев результатом отражения поведения матерей или результатом минимальной стимуляции со стороны матерей [25].

Оценка поведения детей неонатального возраста показала, что новорожденные  матерей,  испытывавших депрессию, имеют более низкий уровень активности и хуже реагируют на обращение к ним [26]. Такие изменения в поведении новорожденных могут быть результатом как генетически опосредованной передачи депрессивного статуса от матери к ребенку, так и испытания повышенного стресса в течение беременности. Было выдвинуто предположение о том, что проблемы раннего взаимодействия матери и младенца усиливаются при имевшем место ранее  неблагоприятном влиянии эмоционального состояния матери на плод.

Подобное поведение сохраняется и по  достижении младенцами трехмесячного возраста;   удовольствие у них выражается менее ярко, они проявляют больше  беспокойства  в процессе взаимодействия [25], [26]. Поскольку пренатальная депрессия матери продолжается и после рождения ребенка, то  на ее лице нечасто отражаются положительные эмоции, она менее активно общается  со своим младенцем, реже  играет с ним [25]. Однако по-прежнему не ясно, является ли проявление депрессии у младенца результатом длительной экспозиции депрессии матери или присуще ему от рождения.

Эти младенцы выглядят  подавленными даже в том случае, если их матери внешне не проявляют депрессии.

 

24

 

Несмотря на то что многие исследователи выделяют в депрессивном поведении родителя отсутствие активности и отчужденность, некоторые матери в большей степени проявляют навязчивый стиль взаимодействия [18]. Вне зависимости от того, ведут ли себя матери, испытывавшие депрессию, отчужденно или навязчиво, их младенцы, по-видимому, отзываются главным образом  на негативное поведение матерей, в то время как младенцы здоровых матерей более отзывчивы на положительное родительское отношение. Таким образом, в обоих случаях дети отражают доминантное настроение своих матерей или подражают ему.

В одном из исследований показано, что у матерей в состоянии депрессии процент времени, в течение которого они испытывают раздражение или не вовлечены во взаимодействие с младенцем, был намного больше, а времени, которое они уделяли  игре, — намного меньше, чем у здоровых матерей [25]. В свою очередь, по сравнению с детьми здоровых матерей младенцы больных матерей больше проявляли протест или смотрели в сторону и меньше — внимательность, они мало играли. Столь подавленное их поведение не ограничивается лишь взаимодействием с матерями – они  схожим образом  взаимодействовали   и со здоровыми женщинами. Результаты показывают, что депрессивный стиль взаимодействия распространяется на общение младенцев с взрослыми, не испытывающими депрессии. Вне зависимости от причин постоянство проявления такого взаимодействия с разными партнерами является очень тревожным моментом [25].

Исследование женщин — представительниц низких социальных слоев, имевших множество проблем, включая высокий уровень хронической депрессии, показало, что во время взаимодействия лицом к лицу со своим ребенком они проявляли больше способностей к изменению, чем ожидалось [18]. Не все были одинаково угнетены и молчаливы, однако проявления положительных эмоций и отзывчивость в целом были ниже, чем у нормальных матерей. Некоторые из матерей данной группы показали высокий уровень вовлеченности во взаимодействие, правда, она проявлялась в первую очередь в форме навязывания поведения или раздражения, чего не наблюдалось у нормальных матерей. В естественной ситуации, при спонтанном взаимодействии с детьми раздраженные  матери проявляли тенденцию избегать своих младенцев, мало инициировали взаимодействие. В свою очередь, младенцы также были угнетены и редко проявляли положительные эмоции. При наблюдении в домашних условиях, когда младенцам было уже 12 мес, та же группа женщин показала значительно больше скрытой враждебности по отношению к своим детям в сравнении с контрольной группой нормальных матерей.

Обобщение результатов этих исследований позволило выявить несколько паттернов взаимодействия матерей, испытывающих депрессию, и их младенцев. Эти паттерны бывают разными в зависимости от тяжести депрессивного состояния, его длительности и других факторов риска [13]. Один характеризуется выравниванием аффекта, социальным отдалением и понижением уровня энергии,  другой — более явным отрицательным аффектом, который сопровождается враждебностью и созданием помех в процессе взаимодействия.  Еще один паттерн характеризует  чередование  то устранения от взаимодействия, то навязывания себя и излишней стимуляции общения.

Таким образом,  родитель в состоянии депрессии   не отвечает в должной мере на сигналы, исходящие от  ребенка, он может быть эмоционально

 

25

 

отдален, враждебен, не всегда доступен для общения. Все эти изменения поведения родителя могут задерживать развитие у младенца ощущения контроля, удовольствия, чувства безопасности в отношениях. Кроме того ребенок может находиться под влиянием депрессивного состояния и раздражительности матери, испытываемых ею вследствие этого негативных эмоций.

Исследование показало, что нарушение социального развития младенцев, рожденных  матерьми, больными шизофренией, начинает проявляться с пятого месяца; оно характеризуется снижением эмоциональной выразительности при взаимодействии с матерью и другими взрослыми людьми. Отмечается, что у младенцев, матери которых больны шизофренией, сопровождающейся длительными депрессивными состояниями, улыбка не становится средством инициации общения [4]. Клинические исследования детей, родители которых больны шизофренией, показали, что патологические реакции на стрессовые ситуации, обусловленные биологическими и социальными факторами, наблюдаются на всех этапах раннего онтогенеза. Наиболее общей и характерной особенностью младенцев из этой группы риска является дефицит развития  эмоциональной и двигательной сфер, а также сферы общения [2], [3], [10].

В сравнительном исследовании родительского поведения больных женщин из различных групп было показано, что матери с невротическими депрессивными расстройствами развивают своих детей хуже, чем матери с шизофренией или личностными расстройствами [39]. Если у первой группы матерей были обнаружены значительные различия по сравнению с контрольной группой здоровых матерей, то у группы матерей, больных шизофренией, различий оказалось немного. Истории родов и состояние новорожденных младенцев матерей с невротическими депрессивными расстройствами были более тяжелыми. Эта группа матерей показала наименьшую вовлеченность во взаимодействие с детьми в возрасте четырех месяцев, эти младенцы были наименее общительными. В 12 месяцев различий между группами обнаружено не было, однако в 30 месяцев  матери с невротическими депрессивными расстройствам говорили о своих детях как о менее общительных, более депрессивных и эмоционально более эксцентричных. Авторы предполагают, что аффективные качества отношения родителя и ребенка, особенно депрессия и отчужденность, могут оказывать наиболее заметное влияние на взаимодействие матерей с их младенцами. Однако в целом на развитие ребенка большее влияние оказывают тяжесть и длительность материнской психопатологии, чем специфический диагноз.

Исследования показывают, что дети первого года жизни подвергаются риску развития и возникновению проблем, связанных с нарушениями в эмоциональной сфере, формированием небезопасной привязанности и сниженным уровнем  познавательного развития в случае, если по крайней мере один из родителей имеет психиатрический диагноз «депрессия». Младенцы из семьи с родителем с биполярными эмоциональными нарушениями имеют еще больше проблем. Несмотря на меньшую вовлеченность во взаимодействие со сверстниками, они чаще и интенсивнее проявляют агрессию по отношению к ним,  по сравнению с контрольной группой детей. Дети из таких семей сильнее расстраиваются во время конфликта, вовлекая в него других, и испытывают меньшую удовлетворенность от разрешения конфликта. Те же дети проявляют больше страха и гнева в ситуациях свободной игры,  при тестировании, при приближении  незнакомого человека [29].

 

26

 

Проявления небезопасной привязанности чаще наблюдаются у детей, матери которых испытывают тяжелую  депрессию. В то же время у отдельных таких детей подобная небезопасная привязанность не обнаружена, зато она встречается и у детей здоровых матерей [29].

Несмотря на то, что есть основания говорить о генетическом компоненте депрессивных расстройств, особенно в случае биполярного маниакально-депрессивного заболевания у родителя, большая часть исследователей описывают множество причин эмоциональных нарушений у младенцев. Среди них выделяют уязвимость младенца, возникающую вследствие изменения поведения и нарушения взаимоотношений родителя и ребенка. Предварительные данные говорят о том, что развитие младенца может пойти по нормальному пути в случае, если мать выздоравливает от послеродовой депрессии [25]. Так, показано, что если мать находится в состоянии депрессии в течение первых шести месяцев после родов, то у ее ребенка развивается депрессивный стиль взаимодействия. Однако если к концу этого периода мать выходит из состояния депрессии, то и младенец не испытывает депрессии. Эти данные свидетельствуют как о глубоком влиянии депрессии матери на поведение младенцев, так и о гибкости и способности младенцев к адаптации. Не удивительно, что настроение младенца может меняться в соответствии с изменением настроения матери [25]. В других случаях вмешательство, которое осуществляется матерью, имеющей  психическое заболевание, способствует развитию младенцев. В целом матери тех детей, у которых отмечаются  наибольшие достижения в развитии, чаще проявляют положительные эмоции, у них есть друзья, они  меньше погружены в себя, проявляют способность любить, активное желание поделить заботу о своих детях с другими взрослыми.

Плохое родительское обращение представляет собой нарушение основной родительской функции — защиты ребенка. Оно выделяется в каждой культуре и может включать в себя множество различных форм поведения, включая физическое насилие (избиение), пренебрежение (не обеспечение подходящей пищей, медицинским уходом, присмотром). В некоторых случаях сюда включают использование матерью незаконных лекарств, наркотиков во время беременности [13]. Несмотря на то что различные виды плохого обращения по-разному могут повлиять на развитие ребенка, трудно выделить виды плохого обращения, поскольку часто физическое насилие, пренебрежение и дурное эмоциональное обращение имеют место  одновременно. У подвергавшихся плохому обращению детей наблюдаются снижение иммунитета, неадекватное лечение болезней, из-за плохого  питания и  ухода у них может быть слабое здоровье, анемия. Хотя реальное лицо, плохо обращающееся с ребенком, может быть значимым для ребенка с точки зрения отношений привязанности, большинство исследований не уделяют ему внимание и фокусируются на отношении матери и ребенка.

Очевидно, что такие жизненные обстоятельства, как бедность, недостаток социальной поддержки, другие источники хронического стресса, могут настолько истощить психологические ресурсы родителя, что в этом случае возможны

 

27

 

пренебрежение заботой о детях, насилие. Однако большинство родителей, испытывающих высокий уровень стресса, не обращаются плохо со своими детьми. Было обнаружено, что нарушение родительского поведения более вероятно в том случае, если родители переживали насилие в своем собственном детстве или со стороны супруга и если социальная поддержка была неудовлетворительной [44].

Исследование  показало, что адекватно ведущие себя матери имели значительно большую поддержку и долгие, более удовлетворительные социальные отношения, чем матери, которые  плохо обращаются с детьми [19]. Однако не все семьи, где  плохо обращаются с детьми,  были изолированы, некоторые из них имели широкие социальные контакты, хотя и не устанавливали взаимные, долговременные отношения. Пренебрегавшие детьми матери имели главным образом кратковременные дружеские отношения, нечастые контакты с друзьями, очень частые контакты с родственниками и были недовольны зависимостью от их поддержки. Многие плохо обращающиеся с детьми родители сообщали об опыте подобного обращения с ними самими в детстве. Исследователи данного вопроса приходят к заключению, что серьезные изменения родительского поведения редко возникают, если детство родителей было благоприятным. Вопрос о том, почему в одних семьях из поколения в поколение наблюдается плохое обращение с детьми, а в других нет, почему некоторые дети, выросшие в условиях плохого обращения со стороны родителей, ведут себя таким же образом, тогда как их братья и сестры не ведут, требует дополнительного объяснения.

Анализ исследований личности плохо обращающихся с детьми родителей показал сложность выделения стойкого набора черт. Более того, обнаружено, что существует лишь ограниченная связь между чертами личности и актуальным поведением родителя. В одной из работ рассматривались характеристики родителей до рождения детей, испытавших впоследствии плохое обращение. У матерей этой группы, плохо обращавшихся с детьми в пренатальный период развития и в три месяца, были выявлены более высокий уровень  агрессивности, оборонительная тенденция, тревожность, меньшее стремление к взаимности в отношениях и более низкий уровень интеллекта по сравнению с матерями, которые обеспечивали заботу и уход за детьми, несмотря на бедность и стресс. Матери с дурным поведением отрицательно реагировали на опыт беременности и при описании себя чаще использовали пренебрежительные выражениями. Существуют работы, в которых показана схожесть  профилей личности матерей и отцов, плохо обращавшиеся с детьми. Важными детерминантами нарушения родительского поведения были социальная изоляция, плохие взаимоотношения между супругами, неуправляемый стресс, низкая самооценка, опыт плохого обращения с ними самими, когда они были детьми [13].

Попытки ранней идентификации родителей, у которых потенциально возможно плохое обращение с детьми, были построены на результатах обсуждавшихся выше исследований;  с точки зрения статистики они оказались успешными [31]. Однако, как указывают авторы, фактически плохое обращение с ребенком является относительно редким, детерминированным множеством факторов случаем, а характеристики личности и опыт детства родителей,  плохо обращающихся с детьми, и родителей, хорошо обращающихся с детьми, частично совпадают.

 

28

 

Существуют данные о том, что плохо обращающиеся с детьми матери проявляют отклоняющееся родительское поведение и аффект во многих других обстоятельствах. Они проявляют больше гнева и раздражения при просмотре видеофильмов, запечатлевших  плачущих младенцев. Они чаще неправильно идентифицируют показанные на слайдах различные эмоциональные выражения лиц младенцев [33].

Показано, что такие матери проявляют тенденцию крайней нечувствительности к младенцам, чаще препятствуют их целенаправленному поведению и проявляют больше скрытой враждебности [20]. Они стремятся к  минимизации взаимодействия и его эмоциональной окрашенности, включая увеличение физического расстояния до ребенка и продолжительности пауз в разговоре, уменьшение контакта глаз. По сравнению с ними матери с нормальным родительским поведением более отзывчивы, проявляют  больше любви и чуткости к  младенцу [20]. Плохо обращающиеся со своими детьми матери отличаются от родителей с нормальным поведением методами контроля над детьми в дошкольном возрасте; они отдают больше команд, навязывают свою власть и реже прибегают к позитивным стратегиям контроля, их эмоциональные проявления уплощены, попытки получить согласие ребенка менее настойчивы.

Некоторые исследователи предполагают, что особенности младенца, такие, как недоношенность и «трудный темперамент» (а также  наблюдаемые в этом случае раздражительность, неясность исходящих от него сигналов), могут спровоцировать плохое обращение родителя. Было выдвинуто предположение, что особенности ухода за недоношенным ребенком могут сильно истощать ограниченные ресурсы некоторых матерей, что причины нарушения отношения находящихся в стрессовом состоянии родителей к детям могут быть связаны с ранним, длительным отделением недоношенных детей от матерей [34]. Есть данные о том, что короткий интервал между рождением и первоначальным контактом вовремя родившегося ребенка и матери уменьшает вероятность возникновения у нее стресса впоследствии [45].

В одном из исследований новорожденные родителей с риском   плохого обращения с детьми в случайном порядке были определены либо в группу младенцев, остающихся с матерями, либо в контрольную группу детей, которых сразу после рождения отделяли от матерей на период времени до 12 ч [45]. Впоследствии было обнаружено, что если в первой группе матерей плохое обращение наблюдалось только в одном случае из 143, то во второй группе — в 9 случаях из 158. Авторы пришли к заключению, что ранний контакт с новорожденным ребенком положительно влияет на предрасположенных к плохому обращению родителей. Вероятно, для матерей с более значительными ресурсами родительского поведения не составляет больших трудностей адаптироваться к раннему отделению младенцев.

Обнаружено, что плохо обращающиеся с детьми родители описывают их как более раздражительных и трудноуправляемых.

 

 29

 

Возможно, что дети, с которыми плохо обращались, не вполне адекватны во взаимодействиях с окружающими [13]. По сравнению с детьми контрольной группы их описывают как значительно более агрессивных, фрустрированных, неуступчивых, реже проявляющих  положительные эмоции.

В последнее время число систематических наблюдений за испытавшими плохое обращение младенцами растет;  изучаются их привязанность, взаимодействие с  родителем  в лабораторных условиях или дома,  поведение в дошкольных учреждениях. Преобладающее число исследований показывает, что плохое обращение не связано с небезопасной привязанностью к матери [40], если источником плохого обращения была не биологическая мать, а другое лицо. Большинство исследователей считают, что чаще всего встречается  небезопасная привязанность избегающего типа, реже  —тревожно-сопротивляющегося типа [40], другие предлагают новую  классификацию, в основу которой положены как избегание, так и сопротивление [19], так как в условиях  нарушенных отношений  обычная классификация не подходит. Некоторые испытавшие плохое обращение младенцы способны формировать с родителями отношения безопасной привязанности, хотя со временем эти отношения могут утратить нестабильность [40]. Не ясно, что значит иметь безопасную привязанность при таких условиях - настолько условия плохого обращения изменяют чувство безопасности.

Обнаружено, что маленькие дети, испытавшие плохое обращение со стороны родителей, с большей вероятностью отвечают на фрустрацию агрессией, более агрессивны со сверстниками. Они набрасываются или угрожают напасть на близких и ухаживающих за ними людей, что не наблюдалось ни у одного из детей контрольной группы. Дети, с которыми плохо обращались, избегают других детей и близких, ухаживающих за ними взрослых намного чаще детей контрольной группы [28]. В одном из исследований взаимодействия детей в дошкольном учреждении было выделено пять пар, в которых один из детей эксплуатировал другого или делал его жертвой (например, наносил удар, когда партнер показывал болезненную зону; демонстрировал  враждебность по отношению к другому, унижал его; прижимал партнера к полу,  не позволяя ему подняться). Было обнаружено, что в каждом из случаев мучающий другого ребенок имел опыт плохого обращения со стороны своего родителя [42].

Наблюдение в детских садах показало, что не испытавшие плохого обращения дети второго года жизни как из семей среднего класса, так и из неблагоприятных, находящихся в условиях стресса семей, реагировали на страдание ровесников выражением интереса и беспокойства, сочувствия или печали. Однако ни один из детей того же возраста, имевших опыт отрицательного родительского поведения, не проявлял беспокойства при виде страданий другого ребенка. В таких случаях они чаще всего испытывали страх или гнев, делали попытки физического нападения, значительно реже пытались попеременно то нападать, то утешать [13].

 

30

 

Существуют данные, что у детей второго года жизни, которые имели опыт плохого родительского обращения, развивается измененная система понимания самих себя (self-system): увидев себя в зеркале с румянами на носу, они испытывали либо отрицательные эмоции, либо вовсе никаких, тогда как большинство детей реагировало положительно [17]. Дальнейшие исследования показали, что эта группа детей меньше говорила о своих чувствах или о чувствах других.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В течение последних лет было проведено значительное число экспериментальных исследований социально-эмоционального развития младенца в процессе раннего взаимодействия с наиболее близким человеком. Считается, что вследствие индивидуальных генетических особенностей, различий пренатального и перинатального опыта младенцы от рождения отличаются друг от друга  чувствительностью и отзывчивостью на стимуляцию. Матери учатся читать социально-эмоциональные проявления младенцев (выражения лица, жесты, вокализации, изменения взгляда и т. д.), изменять в зависимости от них   свое  поведение и в процессе взаимодействия удерживать интерес ребенка, модулировать стимуляцию, подстраиваясь под индивидуальный уровень возбуждения и стимуляции младенцев. Если им это удается, младенец становится более отзывчивым эмоциональный настрой и физиологический ритм матери и младенца синхронизируются,   взаимодействие между ними налаживается.

Данные экспериментальной психологии развития младенцев показывают, что от рождения ребенок настроен на восприятие социальных сигналов [43], среди множественных стимулов окружающей среды предпочитая сигналы, идущие от человека, от наиболее близкого — матери. Чуткая мать изменением своего поведения организует сенсорный мир ребенка с момента его появления на свет, она сама (ее запах, прикосновения, голос, лицо и т. д.) является его сенсорным окружением, «первичным объектом» [35]. Используя представления Б. Г. Ананьева о сенсорно-перцептивных характеристиках индивидуального развития человека, можно сказать, что мать создает условия для развития «сенсорной организации» младенца, «оптимальные условия нервно-психического здоровья» [1; 182] человека в этом возрасте. Мать или другой наиболее близкий человек предоставляет младенцу сенсорно-перцептивный опыт, который относится «... к коренным феноменам жизнедеятельности, связанным с глубокими слоями целостной структуры человеческого развития и личности» [1; 181], является основой индивидуального развития ребенка, этапом развития Я в первые месяцы жизни (the sense of an emergent self [43; 37]). С этих позиций нарушение взаимодействия с наиболее близким человеком является для младенца не только социальной депривацией, но и сенсорным дефицитом, не только риском отставания в социально-эмоциональном развитии, но и риском нарушения психического здоровья.

Нарушение взаимодействия у матерей и младенцев, относящихся к группе  высокого риска, может быть связано с особенностями предъявления социальной стимуляции, изменением чувствительности, нарушением приема и обработки социальной информации, взаимного поддержания оптимального для каждого партнера уровня возбуждения. Матери испытывают затруднения в выявлении и определении значения поступающих от младенцев с особыми потребностями сигналов, в определении актуального уровня возбуждения и предъявлении индивидуального для каждого ребенка оптимального уровня стимуляции. Низкие уровни стимуляции не вызывают ответов, а высокие могут заставлять младенца отводить  взгляд и

 

31

 

вызывать у них  беспокойство. При нарушении взаимодействия с неотзывчивым или избегающим ребенком с особыми потребностями мать отстраняется либо чрезмерно активна. В последнем случае поведение родителя и ребенка проходит по замкнутому циклу: матери становятся более активными по мере того, как младенец остается неактивным и неотзывчивым. Активность родителя контрпродуктивна, так как ведет к меньшему, а не большему ответу со стороны младенца. Схожие модели поведения наблюдаются во взаимодействии матерей и младенцев с синдромом Дауна, церебральным параличом, преждевременно родившихся младенцев, слепых, глухих, аутичных [25], [27], [32].

В соответствии с предлагаемой моделью организации взаимодействия в системе «мать — младенец»  дезорганизация, асинхронность взаимного поведения и ритма матери и младенца, нарушение модулирования стимуляции и подстраивания под уровень возбуждения наблюдаются и в тех случаях, когда мать эмоционально  не отзывается, например при депрессии, шизофрении или других ведущих к отстраненности от ребенка психических расстройствах и заболеваниях. Предпочитаемый матерью или другим  ухаживающим за младенцем человеком уровень возбуждения и стимуляции [8], [9] может значительно отличаться от того, который необходим ребенку. В случае взаимодействия с младенцем взрослого из группы риска резервы для изменения предпочитаемого уровня стимуляции могут быть весьма ограничены [7], что ведет к трудностям подстраивания под потребности ребенка. Лишаясь в лице неотзывчивой матери важного внешнего источника регуляции стимуляции, депривированный младенец оказывается не в состоянии изменением своего поведения влиять на поведение матери, развивать или поддерживать необходимые для него стимуляцию, уровень и ритм возбуждения. В этом случае может наблюдаться подстраивание ребенка под стимуляцию, предпочитаемую матерью. Обнаружено рассогласование между потребностями самого ребенка и удовлетворением этой потребности со стороны первичного окружения — матери. Система «мать — младенец» функционирует не на основании партнерства и приоритетов ребенка, а исходя из приоритетов матери.

Опыт междисциплинарного, центрированного на семье обслуживания матерей и младенцев из групп риска (см. [5]) показывает, что достижение значительных положительных изменений в поведении матерей и младенцев возможно при организации программы раннего вмешательства и создании условий для оптимального функционирования системы «мать—младенец».

 

1. Ананьев Б. Г. Избр. психол. тр.: В 2 т.  / Под ред А. А. Бодалева, Б. Ф. Ломова. Т. 1. М.: Педагогика, 1980.

2. Горюнова Л. В. Двигательные нарушения и их коррекция у детей из группы высокого риска по развитию шизофрении в раннем возрасте // Журн. Невропат. и психиатр. 1994. № 4.

3. Козловская Г. В., Горюнова А. В. Нервно-психическая дезинтеграция в раннем онтогенезе детей из группы высокого риска по эндогенным психическим заболеваниям // Журн. Невропат. и психиатр. 1986. № 10.

4. Колоскова М. В. Психическое развитие младенцев с повышенным риском заболевания шизофренией: Автореф. канд. дис. М., 1989.

5. Мухамедрахимов Р. Ж. Игротека для детей с риском отставания в развитии: опыт русско-шведского сотрудничества //Вопр. психол. 1997. № 4 С. 13—20.

6. Мухамедрахимов Р. Ж. Формы взаимодействия матери и младенца // Вопр. психол. 1994. № 6. С. 16—25.

7. Мухамедрахимов Р. Ж. Шкалирование громкости и оценка предпочтения тона при одностороннем поражении височной области у человека // Сенсорные системы. 1991. Т. 5. № 1. С. 80—88.

8. Мухамедрахимов Р. Ж. Оценка предпочтения и вегетативные реакции при восприятии интенсивности звука // Физиол. человека. 1993. Т. 19. № 2. С. 45—52.

9. Мухамедрахимов Р. Ж., Палей И. М. Исследование сенсорной и эмоциональной психофизических функций в структуре индивидуальности // Психологические проблемы индивидуальности. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. Вып. 2. С. 173—176.

 

32

 

10. Римашевская Н. В. Психические расстройства и особенности развития у детей раннего возраста из группы высокого риска по шизофрении: Автореф. канд. дис. М., 1989.

11. Barnard K. E., Kelly J. F. Assessment of parent — child interaction // Meisels S. J., Shonkoff J. P. (eds). Handbook of early childhood intervention. Cambridge; N. Y.: Cambr. Univ. Press, 1990. P. 278—302.

12. Bales J. E. Temperament in infancy // Osofsky J. D. (ed. ) Handbook of infant development. 2nd ed. N. Y.: A Wiley-Interscience Publ., 1987. P. 1101—1149.

13. Beckwith L. Adaptive and maladaptive parenting: Implications for intervention // Meisels S. J., Shonkoff J. P. (eds). Handbook of early childhood intervention. Cambridge;  N. Y.: Cambr. Univ. Press, 1990. P. 53—77.

14. Brachfeld S., Goldberg S., Sloman J. Parent — infant interaction in free-play at 8 and 12 months: Effects of prematurity and immaturity // Infant Behav. And Devel. 1980. V. 3. P. 289—305.

15. Brooks-Gunn J., Lewis M. Development of play behavior in handicapped and normal infants // Topics in Early Childhood Special Education. 1982. V. 2. P. 14— 27.

16. Chess S., Thomas A. Origins and evolution of behavior disorders. From infancy to early adult life. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1987.

17. Cicchetti D., Schneider-Rosen K. Toward a transactional model of childhood depression // New directions for child development. San Francisco: Jossey-Bass, 1984. V. 26. P. 5—27.

18. Cohn J. F. et al. Face-to-face interactions of depressed mothers and their infants // Tronick E., Field T. (eds). Maternal depression and infant disturbance. New directions of child development. San Francisco: Jossey-Bass, 1986.

19. Crittenden P. M. Maltreated infants: Vulnerability and resilience // J. of Child Psychol. and Psychiat. 1985. V. 26. P. 85—96.

20. Crittenden P. M., Bonvillian J. D. The relationship between maternal risk status and maternal sensitivity //Am. J. of Orthopsychiat. 1984. V. 54. P. 250—262.

21. Crnic К. А. et al. Social interaction and developmental competence of preterm and full-term infants during the first year of life // Child Devel. 1983. V. 54. P. 1199—1210.

22. Ehearl B. K. Mother — child interactions with non-retarded and mentally retarded preschoolers // Am. J. of Mental Deficiency. 1982. V. 87. P. 20—25.

23. Field T. M. Effects of early separation, interactive deficits, and experimental manipulations on infant — mother face-to-face interaction // Child Devel. 1977. V. 48. P. 763—771.

24. Field T. Affective and interactive disturbances in infants // Osofsky J. D. (ed. ) Handbook of infant development. 2nd. ed. N. Y.: A Wiley-Interscience Publ., 1987. P. 972—1005.

25. Field T. Infancy. Cambridge; Massachusetts: Harvard Univ. Press, 1990.

26. Field T. et al. Pregnancy problems, postpartum depression and early mother — infant interactions // Devel. Psychol. 1985. V. 21. P. 1152—1156.

27. Fraiberg S. Blind infants and their mothers: An examination of the sign system // Lewis M., Rosenblum L. A. (eds). The effect of the infant on its care-giver. N. Y.: Wiley-Interscience Publ., 1974.

28. George С., Main M. Social interactions of young abused children: Approach, avoidance and aggression // Child Devel. 1979. V. 50. P. 306—318.

29. Gaensbauer T. J. et al. Social and affective development in infants with a manic-depressive parent // Am. J. of Psychiat. 1984. V. 141. P. 223—229.

30. Goldberg S. et al. Maternal behaviors and attachment in low-birth-weight twins and singletons // Child Devel. 1986. V. 57. P. 34—46.

31. Gray J. D. et al. Prediction and prevention of child abuse and neglect // Child Abuse and Neglect. 1977. V. 1. P. 45—58.

32. Jones O. H. M. Mother — child communication with pre-linguistic Down's syndrome and normal infants // Schaffer H. R. (ed. ). Studies in mother — infant interaction. San Francisco: Acad. Press, 1977. P. 379— 401.

33. Kropp J. P., Haynes O. M. Abusive and nonabusive mothers' ability to identify general and specific emotion signals of infants // Child Devel. 1987. V. 58. P. 187—190.

34. Lamb M. E., Hwang C. Maternal attachment and mother-infant bonding: Critical rev. // Lamb M. E., Brown A. L. (eds). Advances in developmental psychology. Hillsdale, NJ: L. Erlbaum Press, 1982. V. 2. P. 1—39.

35. Mahler M. S., Pine P., Bergman A. The psychological birth of the human infant. N. Y.: Basic Books, 1975.

36. Mahoney G., Finger I., Powell A. Relationship o! maternal behavioral style to the development of organically impaired mentally retarded infants // Am J. of Mental Deficiency. 1985. V. 90. P. 296—302.

37. Plunkett J. M. et al. Patterns of attachment among preterm infants of varying biological risk // J. of the Am. Acad. of Child Psychiat. 1986. V. 25. P. 794-800.

38. Richard N. B. Interaction between mothers and infants with Down syndrome: Infant characteristics Topics in Early Childhood Special Education. 1986. V. 6. P. 54—71.

39. Sameroff A. J., Siefer R., Zax M. Early development of children at risk for emotional disorder // Monogr. of the Society for Research in Child Devel. 1982. V. 47 (7, Ser. № 199).

40. Schneider-Rosen К. et al. Current perspectives attachment theory: Illustration from the study of maltreated infants // Bretherton I., Waters E. (eds). Growing points of attachment theory and research: Monogr. of the Society for Research in Child Devel. 1985. V. 50 (1—2, Ser. № 209).

41. Sroufe L. A. Attachment classification from the perspective of infant-caregiver relationships and infant temperament // Child Devel. 1985. V. 56. P. 1—14.

42. Sroufe L. A., Fleeson J. Attachment and the construction of relationships // Hartup W., Rubin (eds). The nature and development of relationship Hillsdale, NJ: L. Eribaum Press, 1986. P. 51—71.

 

33

 

43. Stern D. N. The interpersonal world of the infant. A view from psycho-analysis and developmental psychology. USA: Basic books, 1985.

44. Straus M. A. Stress and child abuse // Kempe C. H., Heifer R. E. (eds). The battered child. Chicago: Chicago Univ. Press, 1980. P. 86—103.

45. Vietze P. et al. Transactional approach to prediction of child maltreatment // Infant Mental Health J. 1980. V. l. P. 248—261.

Поступила в редакцию 27. III 1997 г.