А.А. Леонтьев, Д.А. Леонтьев
Публикуемая рукопись А.Н. Леонтьева, обнаруженная И.В. Равич-Щербо, которой мы выражаем огромную благодарность, в архивах РАО, интересна прежде всего тем, что о ней до этого не было известно никому из исследователей. Она не сохранилась в архиве А.Н. Леонтьева, он не упоминал ее в списках научных работ и даже в личных беседах с коллегами и близкими, с нами в том числе. Осознанно или нет, но статья оказалась вытесненной
125
им из числа своих научных работ. Вместе с тем его авторство сомнений не вызывает.
Она
относится к периоду, когда А.Н. Леонтьев писал и публиковал чрезвычайно мало, —
к периоду непосредственно после печально известного постановления ЦК ВКП(б) от
4 июля 1936 г. “О педологических извращениях в системе Наркомпросов”, на
которое в тексте есть прямая ссылка. Она была написана не раньше конца 1936 г.
и не позже 1938 г., что вытекает из некоторых особенностей используемой А.Н. Леонтьевым
терминологии (мы на них еще остановимся ниже), скорее всего — в зловещем
1937-м.
Наука в
этот период, как и все общество, испытывала жесточайшее идеологическое
вмешательство со стороны партийно-государственной верхушки. Многие крупнейшие
ученые, став объектом нападок, либо попадали в тюрьмы, лагеря, под расстрел,
либо были вынуждены отказаться от активной деятельности. В ссылке М.М. Бахтин и
А.Ф. Лосев, арестованы и затем расстреляны Г.Г. Шпет и Е.Д. Поливанов, убиты
М.Д. Кондратьев и А.Я. Чаянов. Разгромлены психотехника, социальная психология.
Единая трудовая школа, детище А.В. Луначарского, П.П. Блонского, Л.С. Выготского,
прекратила свое существование, образование вернулось на дореволюционные пути,
даже введенная снова школьная форма была скопирована с гимназической. Поэтому
постановление ЦК ВКП(б) и последовавший за ним разгром не только самой
педологии, но и всего, что сколько-нибудь ее напоминало, были вполне логичны...
А.Н. Леонтьев
в то время был в крайне трудном положении. Только что созданная лаборатория
генетической психологии во Всесоюзном институте экспериментальной медицины
(ВИЭМ), куда он был приглашен заведующим, после скоротечного идеологического
скандала, вызванного докладом А.Н. Леонтьева (который известен под названием
“Психологическое исследование речи”), была закрыта Московским горкомом партии.
Закрыт был и Высший коммунистический институт просвещения (В КИП), где
сотрудничал А.Н. Леонтьев. Он оказался на несколько месяцев безработным. К тому
же в январе 1937 г. вышла печально знаменитая брошюра Е.И. Рудневой “О
педологических извращениях Л.С. Выготского”, в конце которой автор
констатировала, что “часть его (Выготского) последователей до сих пор не
разоружилась (Лурия, Леонтьев, Шиф и др.)”. Именно Л.С. Выготский вместе с М.Я.
Басовым и П.П. Блонским был с июля 1936 г. главной мишенью травли — и слава
Богу, что ни его, ни М.Я. Басова к этому времени уже не было в живых...
Осенью 1937 г. директором
Государственного института психологии вновь стал К.Н. Корнилов, и он взял А.Н. Леонтьева
на работу. Ни о каких “сомнительных” темах не могло быть речи: до самого начала
войны А.Н. Леонтьев занимался только фоточувствительностью кожи (в связи с
общей проблемой генезиса чувствительности) и восприятием детьми рисунка.
До сих пор мы не знали, что А.Н. Леонтьев
все-таки пытался в этот период разрабатывать принципиальные методологические
вопросы психологии. Публикуемая рукопись свидетельствует об этом. Хотя
создается впечатление, что ее написание было вызвано конъюнктурной
необходимостью, связанной в те времена не с карьерой, а с простым выживанием,
но при этом А.Н. Леонтьев умудряется, во-первых, превратить формально
неизбежную критику
126
Л.С. Выготского-педолога (в тексте есть прямая квалификация
некоторых педологических идей Л.С. Выготского как идеалистических и
позитивистских) чуть ли не в апологию, несмотря на уже вполне теоретически
оформившиеся к этому времени расхождения Л.С. Выготского и харьковской группы
его учеников по вопросу о магистральных путях изучения психики — через сознание
и общение (Л.С. Выготский) или через жизнь и деятельность (А.Н. Леонтьев).
Утверждение Л.С. Выготского, что во всяком психологическом факте даны в
механически неразложимом виде и свойства субъекта деятельности, и свойства
действительности, в отношении которой осуществляется эта деятельность, А.Н. Леонтьев
считает бесспорным, и “весь вопрос заключается в том, насколько удается автору
его конкретизировать в дальнейшем исследовании”. По его мнению, Л.С. Выготский,
развивая свою концепцию, “вступает... в противоречие со своими собственными
исходными положениями”. Л.С. Выготский не развивал, по А.Н. Леонтьеву,
принципиально ошибочную с самого начала теорию, — она исходно совершенно верна,
но в ней содержатся “конкретные положения, которые приводят автора к общим
ошибочным позициям”. При этом Л.С. Выготский “настойчиво пытается сохранить это
единство” (единство конкретной личности ребенка), “выдвигает совершенно
правильное требование”: психологический анализ должен быть направлен на
отношение личности к действительности. “Положение Л.С. Выготского о том, что
сознание есть продукт речевого общения ребенка в условиях его деятельности по
отношению к окружающей его вещной действительности, необходимо обернуть...”.
Обернуть, а отнюдь не отбросить! И вот итог: понятие среды, понятие значения,
“как и целый ряд других понятий, введенных Л.С. Выготским в советскую психологию,
по-настоящему обогащает ее и сообщает необходимую жизненность и конкретность
нашему психологическому анализу. Было бы грубым нигилизмом простое отбрасывание
того положительного содержания, которое они отображают”.
Ничего себе критика Л.С.Выготского:
понятия, введенные им, в том числе понятие среды, по-настоящему обогащают
советскую психологию и сообщают психологическому анализу жизненность и
конкретность... И это на фоне заявлений вроде таких: “Профессора Блонский и
Выготский являются примером полного банкротства перед лицом той задачи, которую
они взяли на себя” (нарком просвещения А.С.Бубнов; это еще вполне академично!);
“работы его и его учеников, проводившиеся на детях, являлись по сути
издевательством над нашей советской детворой” (Е.И.Руднева); “вредная система
Выготского... должна быть разоблачена и отброшена, а не исправлена” (она же)…
Да, Е.И. Руднева оказалась права: судя по публикуемой статье, А.Н.Леонтьев
отнюдь не “разоружился”. Видимо, поэтому статья и осталась в архиве
Психологического института.
Во-вторых,
А.Н.Леонтьеву удается развить в статье ряд принципиальных теоретических и
методологических идей. Более того, статья убедительно показывает, что основные
идеи и подходы, легшие в основу будущей психологической теории деятельности,
полностью сформировались у А.Н.Леонтьева уже в 1937 г. “Отношение... есть не
что иное, как содержание конкретной деятельности субъекта. Данный предмет и
становится средой, лишь вступая в действительность деятельности субъекта как
один из моментов этой действительности... Субъект вне его деятельности
127
по отношению к действительности, к
его "среде", есть такая же абстракция, как среда вне отношения ее к
субъекту...” Здесь недвусмысленно сформулировано и положение о том, что
сознание является продуктом деятельности, а особый интерес представляет анализ
А.Н. Леонтьевым понятия переживания у Л.С. Выготского, из которого видно, что
именно из понятия переживания выросло появившееся у А.Н. Леонтьева через
два-три года понятие смысла, ставшее одним из центральных понятий его
общепсихологической теории. Генетически леонтьевское понятие смысла связано
именно с ним, а не с понятием смысла у Л.С. Выготского, которое носит у того
чисто семантический характер.
Может быть, недостаточная степень
критичности сделала невозможной публикацию этой статьи сразу после ее
написания, но в то же время для А.Н. Леонтьева эта мера критичности была
слишком большой, чтобы идентифицироваться с этой статьей впоследствии, в менее
опасные времена. Как бы то ни было, научное содержание этой статьи весьма весомо
и не совпадает с другими работами А.Н. Леонтьева, и внимательный читатель
сможет оценить это в полной мере.