44

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

ОПЫТ УТВЕРЖДЕНИЯ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ — КУЛЬТУРНЫХ СИМВОЛОВ — В ИНДИВИДУАЛЬНОМ СОЗНАНИИ

 

Т.М. БУЯКАС, О.Г. ЗЕВИНА

 

Человек изначально, с момента своего рождения, помещен в мир культуры. В этом мире накоплен и зафиксирован гигантский общечеловеческий опыт. Способы его фиксации самые разные: это и феномены общественного сознания: верования, традиции, установки, культурные приоритеты и т.п.; это и многообразие символики и мифологии; это предметы искусства и тексты; это и языковые значения, понятия, знания и даже фиксированные умения [11; 277] и т.д. и т.п.

Человек - субъект культуры: в своей деятельности, поступках, мыслях, переживаниях он опирается на общечеловеческие духовные и нравственные ценности; культура, как онтологические корни, которые питают и взращивают личность, обеспечивает человека образцами и средствами решения личностных задач. Сознание человека развивается внутри культурного целого, в котором кристаллизован опыт деятельности, общения и мировосприятия. Человеку необходимо не только усвоить этот опыт, но и преобразовать на его основе свои естественные возможности и способности так, чтобы состоялось "второе рождение" - рождение своего собственного жизненного пути.

Говоря иначе, культура задает систему ценностных представлений, регулирующих индивидуальное и социальное поведение человека, служит базой для постановки и осуществления познавательных, практических и личностных задач. Культура переводит человека в другой способ бытия, способ, который лежит вне отдельного человека и является более осмысленным и упорядоченным.

Однако присвоение культурного опыта - от орудийных действий до нравственных норм - не происходит автоматически и не является спонтанным; оно требует произвольных осознанных усилий, специально организованной деятельности. "Почему мысль Паскаля не может простым чтением перейти мне в голову?" Этот вопрос - устойчивая тема размышлений М.К.Мамардашвили [2; 36]. Известные другим знания человек не может просто "взять" - он должен переоткрыть их для себя, должна состояться предельно личная встреча с ними. Понять можешь

 

45

 

только ты сам, "понимание всегда отмечено знаком индивидуального состояния". Эту проблему столь же остро чувствовал и ставил М.М.Бахтин: "Культурные ценности суть самоценности, и живому сознанию должно приспособиться к ним, утвердить их для себя... Этим путем живое сознание становится культурным, а культурное - воплощается в живом... Всякая общезначимая ценность становится действительно значимой только в индивидуальном контексте" [1; 108-109]. "Я единственный должен встать в определенное эмоционально-волевое отношение к историческому человечеству, я должен утвердить его как действительно ценное для меня, этим самым станет для меня ценным и все для него ценное" [1; 117].

Если встреча не случится, "культурные ценности" навсегда будут мертвы для меня - они, как древняя окаменелость, будут молча хранить свою тайну в самих себе. Для меня же они останутся непонятыми, а потому и не нужными, не вызовут эмоционального отклика, к ним не возникнет чувства доверия. Иначе говоря, по отношению к ним человек окажется поставлен в "герменевтическую ситуацию". Современная философия определяет ее как ситуацию непонимания и кризиса доверия [10; 85].

Опасность такой ситуации хорошо осознана в современной философии, психологии и психотерапии. Так, Х.-Г.Гадамер говорит об "исчезновении спонтанного понимания" и в связи с этим о потребности в специальной "дисциплине", которая занималась бы "искусством понимания текстов" [5; 215]; В.Франкл заостряет наше внимание на важнейшей проблеме современного общества в целом и конкретного человека в нем - на проблеме "экзистенциального вакуума" [21]. Утрата людьми смысла жизни есть прямое следствие разрушения старых ценностей и традиций, потери человеком своих культурных корней. Кризис смысла, кризис ответственности - это расплата за то, что человек больше не способен быть носителем общечеловеческого опыта, исторически выработанных человечеством форм поведения и деятельности. У К.Роджерса, когда он в процессе своей практической работы понял, что "знание, добытое лично тобой, не может быть прямо передано другому", произошло прямо-таки драматическое событие - у него "пропал интерес быть учителем" [19; 336].

Потребность в усвоении базисных текстов и традиций остро стоит и в социологии (как проблема укоренения в нормах и правилах культуры), и в педагогике (как проблема усвоения общезначимых ценностей и знаний), и в религии (как проблема сохранения веры в нынешнем секуляризованном мире) и т.п.

Можно, по-видимому, сказать, что проблема "утверждения" общечеловеческих ценностей в индивидуальном сознании относится к числу фундаментальных проблем человеческой экзистенции. Естественно поэтому, что поиск путей и способов ее решения находится в центре внимания теологов, философов, психологов и психотерапевтов. Данная работа относится к числу исследований в этом направлении и нацелена на конструирование методики, позволяющей трансформировать общечеловеческие ценности в личностные. Рассмотрим, какие пути решения этой проблемы предлагаются.

Изначально герменевтика появилась и была неразрывно связана с теологией, с толкованием сочинений Отцов Церкви. Однако и в наши дни христианские теологи могут дать весьма поучительный пример того, насколько ясно осознана ими опасность потери человеком своих культурных корней. Свою важнейшую задачу в этой связи они видят в переводе "христовой вести" на язык людей нашей эпохи, в обеспечении ее актуальной значимости сейчас. Серьезные

 

45

 

усилия в этом направлении предпринимают протестантские теологи, "теология посредничества" которых носит особенно крупномасштабный характер [2], [3], [17]. Рассмотрим пути и способы решения ими этой проблемы.

Р.Бультман, один из наиболее влиятельных теологов XX столетия, коллега и близкий друг М.Хайдеггера, взял на вооружение хайдеггеровский экзистенциальный анализ и пришел к выводу, что "всякая интерпретация исторических текстов должна быть экзистенциальной интерпретацией". Это значит, что понять исторический текст может лишь тот, кто "движим вопрошанием экзистенциальным: что означают эти тексты для меня сегодня?" [17; 52]. Именно сегодня, так как Р.Бультман настаивает на необходимости всякий раз заново осуществлять личную встречу со словом Бога: "В вере человек всегда, раз за разом, понимает себя заново. Это новое самопонимание может сохраняться лишь как возобновляющийся и всякий раз новый ответ на слово Бога" [10; 83]. Только "предельно личная встреча" со словом превращает его в "звучащее слово": потому-то и "совершается суд в проповеди апостола, что проповедник для одних делается запахом смертоносным на смерть, а для других запахом живительным на жизнь" [3; 113].

Итак, вводя понятие "экзистенциальной интерпретации" исторических текстов, в частности Нового Завета, Р.Бультман показал, что понимание текста - это мой ответ на вопрос, с которым текст сейчас обращается ко мне. Иными словами, текст должен быть воспринят как обращенный ко мне: осмысляться должны те возможности, которые он открывает для меня, и те требования, которые он предъявляет мне.

После Р.Бультмана дискуссия по поводу толкования базисных религиозных и культурных текстов была значительно расширена в рамках философской герменевтики Х.Гадамером и П.Рикером. Для Х.Гадамера, так же как и для Р.Бультмана, "понимание всегда содержит в себе еще и сознание нашей сопринадлежности этому миру" [5; 344]. Однако Х.Гадамер уточняет эту идею и вводит представление о "круговой структуре понимания", говорит о диалоге с текстом: мы понимаем текст, лишь когда понимаем свой вопрос, на который текст является ответом, т.е. когда смысл текста понимается как некий ответ на наше собственное спрашивание. И когда это случается, текст уже не оторван от меня, он присвоен мною - ведь он стал моим собственным ответом.

Практическая сложность понимания состоит, таким образом, в том, чтобы суметь задать вопрос так, чтобы текст стал ответом на него. Для этого, считает Х.Гадамер, "требуется принципиальное воздержание от собственных предсуждений", что позволяет "осознать притязание на истину другого предрассудка" [5; 354]. Однако это не "просто отрешение-от-себя" - это лишь преодоление власти своих стандартных мнений, "нашей собственной партикулярности" [5; 361]; "мы способны раскрыть себя навстречу превышающим нас самих притязаниям текста" [5; 368]. В процессе такого прилаживания порождается адекватная тексту "антиципация смысла, направляющая наше понимание" [там же; 348]. Лишь в таком случае мы расслышим "собственный, иной по отношению к нам смысл предания" [там же; 362]1.

Вступая в диалог с текстом, мы, таким образом, порождаем новое предпонимание, что соответственно расширяет

 

47

 

горизонт собственного сознания. Понимая новый текст, мы начинаем еще в чем-то новом понимать себя. Х.Гадамер сформулировал это предельно кратко и красиво: "Само понимание есть самопонимание в чем-то" [5; 227]. Так, наследие прошлого становится способом самопознания; так происходит "познание в инобытии самих себя". Именно поэтому М.Хайдеггер "мыслил самопонимание как движение трансцендирования, возвышения над сущим" [5; 311].

Но как может человек воздержаться от собственных стандартных предсуждений? Ответ Х.Гадамера звучит так: надо стать "сопричастным тексту", "вовлечься в него", "принять в нем подлинное участие". Именно поэтому процесс решения герменевтической задачи Х.Гадамер сопоставлял с процессом игры: игра может поглотить нас целиком, а это приведет к самозабвению. Самозабвение есть способ услышать другого.

Здесь просто нельзя не услышать голос М.М.Бахтина: "Вживанием осуществляется нечто, чего не было ни в предмете вживания, ни во мне до акта вживания, и этим осуществленным нечто обогащается бытие-событие, не остается равным себе... На месте другого как и на своем, я нахожусь в том же бессмыслии" [1; 93]. Поэтому понимание для М.М.Бахтина - это единое и единственное событие: "понять предмет - значит понять его в отношении ко мне в единственном бытии-событии" [1; 95].

Итак, в диалоге с текстом - в диалектике вопроса и ответа, - в едином событии видят Х.Гадамер и М.М.Бахтин пути и механизмы понимания любого текста и предмета.

Проблему усвоения общечеловеческого опыта решал в рамках педагогической психологии А.Н.Леонтьев: "Человек в ходе своей жизни усваивает опыт человечества, опыт предшествующих поколений людей, это происходит именно в форме овладения им значениями и в меру этого овладения" [11; 275]. Однако, чтобы овладеть значением, мало обрести соответствующее знание. Нужно, чтобы в процессе усвоения эти мысли и знания стали "внутренне своими", "вместились в личность", начали определять отношение к миру. Иначе говоря, процесс овладения данным знанием, значением обязательно предполагает выявление того, "ч е м  д л я  с а м о г о ч е л о в е к а становятся те мысли и знания, которые мы ему сообщаем" [11; 237], т.е. какой смысл они приобретают для него.

А.Н.Леонтьев обсуждает, по сути дела, тот же самый механизм "личной встречи". Мы видим, таким образом, что теологи, философы, психологи оказались едины в своих представлениях о природе усвоения общечеловеческих ценностей. Они подчеркивают, что усвоение несводимо к безличному знанию: индивидуальное сознание страстно - оно есть не только знание, но и отношение. Этому отношению, в зависимости от концепции автора, присваивается лишь разное имя: "личная встреча", "диалог", "событие", "личностный смысл". И пока личная встреча не состоится, пока мы не наладим диалог с текстом или не попадем с ним в единое событие, т.е. не "оживим" его своим отношением, он останется нами не понят, не станет живым участником смысловой сферы личности. Эту необходимость каждый раз заново воссоздавать то, что уже известно, М.К.Мамардашвили называет "законом непрерывного творения мира". Согласно этому закону, "вся цивилизация, вся культура, все христианство - это сказки, выдумки, ерунда в той мере, в какой это не вырастает из души каждого... не порождено каждым изнутри себя" [16; 89] (курсив наш - Т.Б., О.З).

И здесь встает практический вопрос, на решение которого и нацелена

 

48

 

наша методика: как породить это произрастание? Мы знаем теоретический ответ Х.Гадамера: надо стать сопричастным тексту, вовлечься в него. Но как сделать это?

Исследования А.Н.Леонтьева важны для нас именно тем, что предлагают психологические средства, которые позволяют воссоздать свое отношение - механизм "возвращения чувственного опыта": "Одна из сторон движения значений в сознании конкретных индивидов состоит в "возвращении" их к чувственной предметности мира... в своей "надындивидуальности" значения безразличны к формам чувственности, в которых мир открывается конкретному субъекту... их функционирование в осуществлении его реальных жизненных связей необходимо предполагает их отнесенность к чувственным впечатлениям" [11; 148]. Иначе говоря, именно через возвращение к чувственно данной человеку предметности мира раскрывается ему смысл значения, значение превращается в "для-себя-бытие конкретного субъекта" [11; 153].

Итак, чтобы значение начало функционировать в реальных жизненных связях субъекта, "нужно прожить его" - ведь "смысл порождается не значением, а жизнью" [11; 279].

Объектом нашего исследования являются символы. Роль символа как медиатора человеческого развития, "духовной вертикали" человека достаточно полно представлена в психоанализе и глубинной психологии К.Юнга, однако "едва просвечивает в культурно-исторической психологии" [8]. Мы остановились на символе как наиболее емком средстве фиксации общечеловеческого опыта. "Емкость", а лучше - "тайна" символа проистекает из его смысловой неисчерпаемости. Ведь символ - это воплощенный эйдос, непосредственно явленная сущность, "изваяние" смысла [14]. Кроме того, символический язык - это язык целостного миросозерцания; он структурирует внутреннее смысловое пространство - превращает хаос в космос. Не случайно поэтому К.Юнг называл символ "органом ассимиляции и интеграции" [22]. Мы остановились на таких символах, семантика которых содержит в себе высшие, вечные смыслы бытия [15]. Это крест, чаша, чаша с жемчужиной, треугольник. Осмысление их огромного, можно сказать, неограниченного пространства значений позволяет человеку не только породить новые для себя смыслы, но и объединить, связать в единое целое свой фрагментарный жизненный опыт.

Как присвоить символ? Как попасть в единое событие с ним? Как "оживить" его своим отношением? Как наполнить абстрактное значение эмоционально-чувственным содержанием? Ответы на эти вопросы являются целью данного исследования.

Известно, что наиболее очевидной формой "возвращения" чувственного опыта является практическая деятельность субъекта. Однако не так легко включить символ в реальные жизненные отношения субъекта. Высшие, вечные смыслы, которые в нем сокрыты, отражают не столько актуальные жизненные отношения субъекта, сколько непреходящие аспекты бытия. Поэтому и порождение их осуществляется, скорее, не потребностями субъекта, а "автономными смыслообразующими структурами" [13]. Эти автономные структуры Д.А.Леонтьев называет личностными ценностями. Именно они отражают в структуре личности инвариантные аспекты общечеловеческого опыта. Поэтому берущие от них начало смыслообразующие процессы могут породить высшие, вечные смыслы. Через этот источник, а точнее, высший уровень смыслообразования "человек закладывает в себя новые, независимые от потребностей регуляторы поведения" [12; 27].

 

49

 

Преобразовать общечеловеческие ценности в личностные можно, на наш взгляд, используя категорию переживания.

Созвучную позицию относительно возможности осмысления общечеловеческих ценностей путем переживания форм, в которых они зафиксированы в культуре, мы находим в работе В.К.Вилюнаса [4]. Развивая понятие чувственной ткани, предложенное А.Н.Леонтьевым, и обсуждая возможность "новой интерпретации чувственной ткани как проблемы субъективного переживания", В.К.Вилюнас подчеркивает: "Образы, мысли, идеи не могут существовать без некоторого носителя, субстанции воплощения, и такой субстанцией является субъективное переживание. Человек может для сохранения перекодировать образы в ту или иную систему символов и знаков... но для того, чтобы стать достоянием другого человека, они должны быть им перевоплощены обратно, переведены из конвенционального, внешнего, во внутренний, живой носитель. Важно подчеркнуть, что... именно субъективное переживание является носителем психических образов" [4; 219].

Близкую точку зрения мы находим у М.К.Мамардашвили. Чтобы указать на роль внутреннего опыта как средства оживления некоего значения в собственной душе, М.К.Мамардашвили использует слова средневекового христианского мистика Ангелиуса Силезского: "Иисус Христос мог тысячу раз рождаться в Вифлееме, но если он не родился снова в твоей душе, то ты все равно пропал, погиб" [15; 211]. Иначе говоря, переживание позволяет "пользоваться всяким человеческим опытом так, чтобы его смысл перетекал в нас, чтобы тем самым мы длили человечество" [15; 215]. В качестве примера М.К.Мамардашвили приводит жену О.Мандельштама, Надежду Яковлевну, "обычную, не слишком умную, как всякий обычный человек, женщину", которая "настолько любила своего мужа и друга и настолько держала его живым, что постигала вещи как бы силами Осипа Мандельштама, а не своими собственными. Она была как бы амплифицирована, ее силы были усилены Мандельштамом, который оставался живым" [15; 216].

По своей природе и функциям непосредственные переживания, как мы считаем, близки к "коллективным представлениям" Л.Леви-Брюля. "С помощью "коллективных представлений" архаический человек как бы помещает себя в природный и социальный мир... Они адекватны потребности не объяснять мир, но жить в нем... Представление о жизненном мире формируется у первобытного человека через процесс сопричастия. Факт сопричастия есть факт сознательного существования человека в мире" [18].

Современный человек для сознательного существования в мире, для того, чтобы сформировать свое ценностно-смысловое пространство, должен поместить себя в мир общечеловеческих ценностей. Это погружение он осуществляет с помощью непосредственного переживания.

Итак, приведенный выше анализ позволяет нам предположить, что, только когда символ будет непосредственно пережит субъектом, станет его конкретным внутренним опытом, только тогда он из общечеловеческой ценности превратится в личностную ценность, станет достоянием индивидуального сознания, живым участником смысловой сферы личности; только тогда субъект сможет рассказывать о нем на своем собственном языке (а не на языке энциклопедии или словаря символов). И тогда символ начнет функционировать в реальных жизненных связях субъекта, станет определять его отношение к миру.

 

50

 

Как вызвать такой опыт? В истории психотерапии и экспериментальной психологии в школе немецкого философа, психолога, психотерапевта К.Дюркхайма успешно решалась задача пробуждения "нового сознательного опыта" в процессе интенсивного и устойчивого сосредоточения на символе [7], [24]. К.Дюркхайм и его коллега и жена М.Гиппиус предлагали своим клиентам в качестве объектов графической концентрации круглые линии, такие, как чаша, арка, круг, спираль и др., и прямые линии - прямую, квадрат, треугольник и др. Многолетний опыт практической работы позволил авторам заключить, что если рисование этих "праформ" выполняется в условиях глубокого сосредоточения, происходит возвращение их чувственной данности. Причем внутренний опыт субъекта соотносится с семантикой заданного символа.

Работы К.Дюркхайма и его коллег стали методической базой нашего исследования. Исходя из них, мы предположили, что интенсивная и устойчивая концентрация внимания на символе может стать условием для его усвоения. Под состоянием интенсивной и устойчивой концентрации внимания мы имеем в виду состояние внимания, которое хорошо известно в психологии и описано как "производное первичное внимание" [6] или "послепроизвольное внимание" [20]. Этот вид внимания обычно сопровождает творческую деятельность и не вызывает у субъекта чувства усилия при ее реализации.

Для проверки гипотезы нами разработана методика, которая позволяет формировать состояние устойчивого внимания на символе. При разработке методики использовались опыт и методы работы в Центре К.Дюркхайма - "Школе экзистенциально-инициальной психотерапии" (Тодтмос-Рютте, Германия). Этот опыт свидетельствует о возможности сосредоточить свое внимание на символе путем выполнения двигательных, тактильных, графических и т.п. действий с ним. Для усиления степени сосредоточения предлагаемая методика позволяет осуществлять последовательную концентрацию внимания на символе - тактильную, двигательную, а также в форме графически заданных движений.

 

ПРОЦЕДУРА ЭКСПЕРИМЕНТА

 

Эксперимент представляет собой групповое занятие.

Предварительно, перед началом занятия, мы разъясняем испытуемым, что при концентрации внимания на символе надо держаться как можно ближе к содержанию самого символа и не позволять себе уходить от него в процесс "свободных ассоциаций".

Эксперимент включает в себя несколько последовательных фаз.

1 фаза - тактильная концентрация. Испытуемым предлагаются объекты, олицетворяющие собой тот или иной символ. Это могут быть разные треугольные предметы (если объектом концентрации является треугольник), чаши или сосуды самых разнообразных форм (если объект концентрации - чаша), набор специально изготовленных керамических крестов и т.д. Участников эксперимента просят закрыть глаза и сконцентрировать все свое внимание на процессе тактильного восприятия того или иного объекта.

2 фаза - концентрация внимания на движениях. Испытуемых просят сконцентрировать все свое внимание на движениях, которыми они уподобляют себя символу. Это специально разработанная система движений. Ее сценарий и музыкальное сопровождение соответствуют объекту концентрации. Задача этой фазы состоит в том, чтобы включить все тело в переживание символа. Участие всего тела, как показали предварительные эксперименты,

 

51

 

позволяет более глубоко проникнуть в индивидуально окрашенную семантику символа.

3 фаза - концентрация внимания на процессе рисования символа. Испытуемых просят закрыть глаза и сосредоточить все свое внимание на процессе повторяющегося вычерчивания заданного символа. Им дается инструкция: "Рисуйте непрерывно, повторяя раз за разом заданный символ удобного для Вас размера, в удобном для Вас темпе. Вы свободны в выборе формы (топологии) символа и вольны следовать за процессом ее динамики. В рисовании символа должно участвовать все тело, а не только кисть руки. Иначе говоря, опыт, приобретенный в предыдущей фазе, следует перенести на процесс графического рисования. Все Ваше внимание должно быть сконцентрировано на процессе, Вы должны быть поглощены им. Вы не должны думать о символе, анализировать его - Вы должны стать им". Процесс рисования сопровождается специально подобранной музыкой.

4 фаза - предварительный рассказ о внутреннем опыте субъекта в форме живописного самоотчета. Через 30-40 мин после начала графической концентрации участникам эксперимента предлагаются акварель и кисти, цветные карандаши и мелки, их просят открыть глаза и рассказать о пережитом, пользуясь этими живописными средствами. "Рассказ" длится в среднем 30-40 мин.

Фаза живописного самоотчета введена в целях предварительной фиксации опыта средствами более мягкого языка. Такой язык позволяет, с одной стороны, не потерять опыт для уровня сознания, а с другой - не подвергнуть его слишком поспешной концептуализации, которая неизбежно привела бы к редукции смыслового содержания опыта.

5 фаза - вербальный самоотчет и коллективное обсуждение. Испытуемых просят рассказать без каких-либо оценок, суждений, интерпретаций то, что они пережили на данном занятии. Мы специально следим за тем, чтобы сначала было рассказано то, что человек пережил, а не то, что он думает по этому поводу. Мы не спешим с концептуализацией пережитого, так как придерживаемся принципа К.Юнга, что осмысление станет более успешным, когда появится возможность анализировать один опыт в контексте другого. Требуется, как правило, несколько занятий, чтобы тема, которая начала проявляться, оформилась в целостный образ и была осмыслена.

Работа по описанной выше методике ведется нами в течение шести последних лет с группой из 10 человек.

В состав группы входят студенты факультета психологии МГУ и его выпускники. Каждое экспериментальное занятие длится в среднем 5 ч. В целом нами было проведено более 100 занятий.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

 

Результаты экспериментов позволяют сказать, что участникам занятий после этапа предварительного обучения, как правило, удается оказаться в состоянии интенсивной и устойчивой концентрации внимания на символе. Для тестирования степени концентрации использовался адаптированный опросник Осиса [23].

Можно заключить, что разработанная нами методика позволяет организовать процесс интенсивного сосредоточения на символе.

В процессе такого сосредоточения, как показали эксперименты, значения, которые содержит символ, действительно воплощаются в конкретном внутреннем опыте субъекта, наполняются эмоционально-чувственным содержанием, начинают как бы произрастать изнутри субъекта.

От занятия к занятию этот опыт развивается. Шаг за шагом уточняется

 

52

 

то смысловое пространство символа, которое созвучно настоящему этапу жизненного пути субъекта. В среднем к десятому занятию у некоторых испытуемых происходит собирание всего пережитого и понятого в единый "личностный миф".

В качестве примера приведем типичные образцы таких мифов: это рассказ о внутреннем опыте, который пережили испытуемые на последних занятиях в процессе концентрации на разных символах, и о своем понимании его.

 

Испытуемый В.З. (символ - треугольник): "...возник образ: из единого Источника поднимается огонь и одновременно истекает вода. Подняв голову вверх, я почувствовал себя этим пламенем, само тело воплощало его беспокойную устремленность вверх. При этом ноги мои были подобны стекающим вниз потокам вод. И представилась огромная волна, на вершине которой мерцает огонек. Но откуда он?..

И тут появился синий цветок, я узнал в нем увиденный раньше и не понятый тогда образ замысловатого растения, явно не земного вида. И этот цветок покоится на дне океана, скрывая в себе драгоценный камень - дивный бриллиант. И тут вода вокруг этого цветка приходит в движение, рождая со дна большую волну. Волна эта постепенно начинает поднимать цветок, в котором находится бриллиант. Волна становится все сильнее и сильнее, собирает все больше воды, но оказывается недостаточной и растекается, с тем чтобы вернуться еще более полноводной и мощной. Вновь и вновь происходит это собирание и опадание волны, и вот уже тело мое включается в этот процесс - совершенно реальное напряжение мышц, раскачивание и порывы тела помогают этой волне, а может, становятся самой волной, уже вобравшей в себя всю воду. И на вершине напряжения сил волна выносит цветок к небу, удерживает его там и помогает ему расти. Там, уже высоко в небе, цветок распускается, и из его бутона появляется сверкающий бриллиант. Он взмывает к звездам и, сам став звездой, распускается в ослепительный алмазный цветок (показывает рисунок цветка, сотворенный в процессе четвертой фазы занятия). И теперь, уже из этого цветка, изливается Свет, освещая все кругом. Струясь, ниспадая вниз, он выглядит стеблем этого цветка. Это очень мягкий, зеленоватый такой, ночной и очень спокойный свет, ведь это свет звезды...

Сколь многое открылось мне в этом образе, стало осмысленным и понятным, родным и сокровенным! Какая глубокая тайна души обрела очертания и исполнила меня благоговения и счастья. Теперь чувствую заряд творчества мощный - хочется сейчас же сесть и все это воплотить в материале..."

 

Испытуемая О.Н. (символ - чаша с жемчужиной): "...стенки чаши начали постепенно опускаться, совсем опустились, образовав что-то вроде холмика, на вершине которого находилась жемчужина. Жемчужина начала увеличиваться все больше и больше и, в конце концов, начала распыляться, растекаться по всему пространству, выезжать за бумагу. Это сопровождалось каким-то неприятным ощущением потери себя: моя суть, моя сущность в этом растворении теряется. Тут же подумалось, что это похоже на переживание смерти: душа начинает растекаться по пространству и в конце концов теряется, тает в нем, сливается с окружающим миром.

Потом начались вариации формы чаши, появилось какое-то обилие форм, которые я даже не могу назвать формами - это формы-тени, формы-призраки. Все может быть всем, одно может быть другим, какая-то полная аморфность. Мир теней. По-прежнему неприятное чувство бесконечного, бессмысленного, серого блуждания, перетекания, совершенно беспросветного.

Чтобы уйти от этого чувства, стала опять рисовать обычную чашу с жемчужиной. Смущала двойственность: верхний и нижний рисунок чаши никак не соединяются, эти две темы идут изолированно друг от друга. Когда ведущим занятие был задан ритм (рисования), все объединилось, все стало на свои места: я как-то собралась, усилилась, жемчужина-Я увеличилась, стала больше, в ней стало больше энергии, концентрирующей силы, крепости. Нижнее пространство теперь не поглощало, оно было, но оно не доминировало. И тогда я совершенно спокойно как бы допустила существование этого нижнего мира: я должна об этом знать, об этом помнить. Но при крепкой большой жемчужине доминирует верхнее пространство, а нижнему я просто не позволяю участвовать в формировании жемчужины. Когда же жемчужина слабая, для нее есть опасность развалиться, растечься или стать черным шаром.

Всплыло memento mori - "помни о смерти". Смерть как переход в не-Я, в мир, где нет меня, нет моей жемчужины, нет человеческого, в мир без форм. Я могу быть с этим связана, это как-то во мне живет, я должна знать об этом мире и помнить о нем, но определяюсь целиком и полностью верхней чашей.

 

53

 

У меня текли слезы: было острое чувство Бытия, того, что Я есть, но вместе с тем (и это было больно) есть небытие и смерть. Но если бы не было одного, не было бы и другого. Мне хотелось чем-то покрыть эту черноту: ведь земля, чернота, корни чем-то покрыты, земля не обнажена и покрыта тем, что проистекает из жемчужины - Жизнью... Как-то ясно увиделось, что в жизни присутствует смерть, но это лишь придавало остроту ощущению жизни, силу и мощь. Появилась связь с верхним пространством. Все как-то встало на свои места: со мной, кроме моей Чаши жизни, всегда присутствует и моя Чаша смерти, их невозможно оторвать друг от друга: смерть участвует в порождении жизни и они неразделимы. И чем сильнее я ощущала присутствие смерти, тем сильнее становился мой центр жизни, моя энергия, моя воля. Таким чувством себя закончилось занятие, так я ощущаю себя и теперь".

 

Испытуемая Т.Б. (символ - крест): "...возник образ: я нахожусь в центре сферы, будто продолжаю жизнь в утробе, но теперь уже не материнской, а утробе своих эго-программ. Они меня защищают, услаждают, возвеличивают. В этом питательном бульоне я разрастаюсь, как раковая клетка, и становлюсь все больше и значительнее. И занята я только тем, что возвеличиваю и укрепляю эту утробу: усиливаю свои защиты, услаждения, возвеличиваю себя. В таком состоянии я находилась некоторое время. Но с какого-то момента, совсем неожиданно, я почувствовала, что мне становится душно. Чувство удушья стремительно нарастало. Тогда я вырвалась, разорвала эту удушающую утробу: я раскрыла себя миру, отдала ему себя, но в то же время почувствовала, что и взяла этот мир на себя. Теперь я отвечаю за все, что в нем происходит, происходит в каждый момент. Ощутила, что держу теперь все на своих плечах как тяжелую железнодорожную шпалу; она тяжелым грузом легла на мои плечи. Я чувствую это давление, сгибаюсь под тяжестью балки. Мне хочется растереть плечи и позвонки на шее, которые горят от ее давления. Мне трудно, очень трудно; это жертва, тяжелая, почти невозможная. И началось мое трудничество, мой Путь трудничества. "Раскрытие себя миру есть распятие себя" - пришло мне в голову. Я несу этот крест на своих плечах, и это кровавая жертва, столь трудная, что я истекала кровью. Кровь капля за каплей собиралась в моем сердце. И у меня капали слезы. Я шла и шла этим путем трудничества, жертвы, путем принятия своего креста. Я ясно чувствовала, что этот Путь связан со всем земным, человеческим, телесным, что пространство распятия - земное. И я им ограничена и не могу вырваться за его пределы. Крест переживался исключительно как "Т" - в нем не было четвертого луча. И когда стало почти совсем невыносимо, оказалось, что у чаши страдания есть мера: когда чаша переполнилась кровью, кровь превратилась в пламень. Начался неистовый пожар. Он сжег все внутреннее пространство, всю утробу защит. Это - моя Крестная Смерть.

Пламень прорвался вверх, прошел сквозь прежде непреодолимую балку-преграду. Вместе с пламенем мне удается прорваться вверх, в Небо... Мое состояние изменилось: стало легко, свободно, появилось великолепное чувство покоя. Я была по-прежнему активна, но эта активность - совсем иная: не напряженная и страдательная, а основательная, ясная, бесстрастная. И тут я увидела, что засиял четвертый луч креста, крест стал полным. Это мое Воскресение. Мне открылся смысл, который поразил меня: воскресение лишает смерть силы... Ради этого воскресения и должно жертвовать и страдать. Не наступи оно - останется лишь трагизм бытия.

Это переживание открыло что-то очень важное: чтобы войти в Небесное пространство, надо переполнить свою Чашу страдания, сжечь пространство собственных защит - чтобы обрести защиту Небесную. В Небеса можно войти только после Крестной Смерти. Распятый не остается в смерти, но воскресает. Надо жить так, чтобы не просто умереть, а умереть на Кресте! Смысл Креста открылся для меня как ерничество в земном пространстве и Воскресение в четвертом луче креста".

 

Хорошо видно, что в приведенных выше протоколах испытуемые рассказывают не о стандартных значениях символа, которые он мог легко узнать, прочитав тот или иной текст в Энциклопедии символов. Самоотчеты свидетельствуют о прямо противоположном: субъект рассказывает о своем собственном, абсолютно конкретном внутреннем опыте. Этот опыт обладает для него статусом реальности: субъект живет и действует в ней. У него возникают определенные образы и чувства, он участвует в происходящих событиях, эмоционально сопереживает и осмысливает их; у него возникают какие-то желания, формируется определенное состояние.

Таким образом, происходит действительное перевоплощение символа из

 

54

 

конвенциального, внешнего, во внутренний, живой носитель. И это позволяет субъекту увидеть те смыслы, которые символ приобретает для него, открыть те возможности и требования, которые символ предъявляет именно ему. Символ становится достоянием его сознания, живым участником смысловой сферы личности.

В целом можно сказать, что в процессе занятий формируются те условия, которые необходимы для усвоения общечеловеческой ценности: значения символа воплощаются в индивидуальном внутреннем опыте человека, осмысливаются им и обретают для него статус личностной ценности.

Чтобы ответить на вопрос, насколько обретенные смыслы, действительно, становятся живыми участниками смысловой сферы личности, т.е. начинают функционировать в реальных жизненных связях субъекта, определяют его отношение к миру, мы периодически тестируем наших испытуемых. Здесь мы приведем лишь пример того, как они отвечают на вопрос, произошли ли изменения и если да, то какие, в их смысложизненных ориентирах в результате проводимых занятий. Такой вопрос мы задаем после каждого цикла (около 20 занятий) работы с определенным символом.

 

Испытуемый О.Н.: "Мне кажется, что я очень сильно изменилась: у меня теперь редко бывает плохое настроение, даже если все "объективные" причины способствуют его возникновению. После того как на нескольких занятиях пережила опыт, связанный с проблемой смерти, мое восприятие мира, если можно так выразиться, изменилось на 180 градусов. Теперь в глубине всех вещей, какие бы внешние формы они ни принимали, вижу изначальный "плюс" ("это хорошо"). Я начала получать огромное удовольствие от жизни - воспринимаю каждый день как подарок. Смогла оторваться от материальных проблем - они есть, но они меня не захватывают. Какие бы эмоции я ни испытывала, могу наблюдать за собой как бы со стороны, т.е. не идентифицируюсь с ними, как раньше. Это решило многие проблемы, в частности, в отношениях с мужем. Почувствовала, насколько все зависит от меня: если раньше я была страдающей "жертвой", то теперь, напротив, чувствую себя за все ответственной.

Легче стало в общении с окружающими после того, как на нескольких занятиях переживался опыт, связанный с идеей воплощения, прихода к миру, а не ухода от него.

Если раньше я не ценила людей и больше всего любила одиночество, то теперь поняла, насколько люди значимы для меня. Стала более открыта и нахожу радость в общении с другими. В целом стала более терпима по отношению к людям. Исчезла тревожность как общее тоскливое состояние и как тревожность по конкретному поводу.

Обострилось чувство понимания, что мне соответствует, а что - нет; появилось умение отделять мою сущность от наносного и жить, исходя из этого чувства.

Появилось глубокое чувство-знание, что мир изначально совершенен, что все в нем взаимосвязано и что мне есть место в этой прекрасной системе. И одновременно понимание того, что, чтобы соответствовать этому, надо постоянно прилагать усилия по ежесекундному творению Себя, а не жить, следуя когда-то раз и навсегда заданным догмам".

 

Чтобы сравнить воздействие, которое оказывает символ на субъекта, когда он не переживается им, не становится его внутренним опытом, была проведена контрольная серия экспериментов. В ней были устранены условия, способствующие устойчивой концентрации внимания на символе. Со смысловым пространством символа клиентов знакомил в форме информационной беседы экспериментатор. Текст беседы был составлен по Энциклопедии символов [9]. Иначе говоря, здесь были исключены условия для "личной встречи" субъекта с символом, символ оставался для него на уровне значения.

Приведем образец типичного самоотчета участника контрольной группы. Символ - чаша с жемчужиной:

 

"Странная картинка. Никаких чувств особых у меня эта форма не вызывает... Ничего. Если это "Чаша с жемчужиной", тогда Чаша - это вся жизнь, а Жемчужина - это самое хорошее, что есть в человеке. Может быть это душа? Еще это похоже на мертвую петлю, по которой

 

55

 

ты спускаешься, в этой точке ты как будто между жизнью и смертью и не знаешь, то ли вниз упадешь, то ли все будет нормально... А дальше по этой ветке поднимаешься наверх и здесь все хорошо... Хорошо - это значит все нормально, пронесло... Больше, вроде, никаких ассоциаций эта форма у меня не вызывает".

 

Анализ самоотчетов показал, что в них нет элементов внутреннего опыта, которые были характерны для самоотчетов основной серии. Здесь нет ни зрительных образов, ни эмоциональных переживаний, ни конкретных чувств и ощущений, ни определенных желаний, ни чувства личного участия в происходящем, ни изменения общего состояния.

Иначе говоря, здесь отсутствует личный опыт субъекта. Сам субъект никак не участвует в происходящем, и символ не "оживает", не наполняется эмоционально-чувственным содержанием. Рассказы предельно логичны, содержат изложение стандартных концепций, которые субъект как бы считывает извне, не наделяя их каким-либо личностным смыслом.

Отсутствие внутреннего опыта, как видно, не позволило испытуемым породить свое собственное отношение к символу и поэтому никак не обогатило их сознание новыми смыслами.

 

Подводя итоги, можно сказать, что в работе сделан акцент на том, что процесс понимания, усвоения общечеловеческих ценностей не происходит автоматически, а "усилием берется", так как человек должен каждый раз заново воссоздавать уже существующие истины, осуществлять "предельно личную встречу" с ними.

Работа нацелена на поиск условий, которые позволяют осуществлять такую "встречу", и тем самым трансформировать общечеловеческие ценности (в данном случае символы) в личностные. В основание сконструированной методики положено состояние интенсивной и устойчивой концентрации внимания на символе. В процессе такого сосредоточения, как показали эксперименты, значения символа воплощаются в конкретном внутреннем опыте субъекта. Этот опыт обладает для субъекта статусом реальности: субъект живет и действует в ней. В процессе такого проживания общезначимая ценность - символ вводится в индивидуальный контекст, "утверждается" как действительная ценность для субъекта. Этот процесс интеграции позволяет субъекту открыть свое собственное понимание символа и, опираясь на общечеловеческие ценности, находить пути решения своих личных проблем - обретать символическое жизнечувствование.

 

1. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники / Под ред. И.Т. Фролова. М., 1986.

2. Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М., 1994.

3. Бультман Р. Новый Завет и мифология // Вопр. философ. 1992. № 11. С. 86-114.

4. Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. М., 1990.

5. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.

6. Добрынин Н.Ф. О теории и воспитании внимания // Хрестоматия по вниманию / Под ред.  Л.Н. Леонтьева, А.А. Пузырея и В.Я. Романова. М., 1976.

7. Дюркхайм К. О двойственном происхождении человека. СПб., 1992.

8. Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. М., 1994.

9. Купер Д. Энциклопедия символов. М., 1995.

10. Лезов С.В. Теология Рудольфа Бультманна // Вопр. философ. 1992. № 11. С. 71-85.

11. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

12. Леонтьев Д.А. Очерк психологии личности. М., 1993.

13. Леонтьев Д.А. Структурная организация смысловой сферы личности: Канд. дис. М., 1988.

14. Лосев А.Ф. Философия имени // Из ранних произведений. М., 1990.

15. Мамардашвили М.К. Вена на заре XX века // Литературная Грузия. 1991. № 5. С. 207-224.

16. Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте. М., 1995.

 

56

 

17. Мольтманн Ю. Теология сегодня // Путь. 1994. № 5. С. 3—81.

18. Петухов В.В. Психология творческого воображения: Курс лекций для студентов МГУ.

19. Роджерс К. Взгляд на психотерапию. Становление человека. М., 1994.

20. Титченер Э.Б. Внимание // Хрестоматия по вниманию / Под ред. Л.Н. Леонтьева, А.А. Пузырея и В.Я. Романова. М., 1976.

21. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

22. Юнг К. Подход к бессознательному // Архетип и символ. М., 1991.

23. Osis J. Dimensions of the meditative experience // J. Transpersonal Psychol. 1973. V. 5. N 2.

24. Schoeller G. Heilung aus dem ursprung. Praxis der Initiatischen Therapie. München: Novalis, 1983.

 

Поступила в редакцию 15.III 1996 г.



1 Х. Гадамер базируется на концепции М. Хайдеггера о проективном характере всякого понимания и считает, что «предвосхищающее движение предпонимания постоянно определяет понимание текста» [5; 348].