131
М. Г. ЯРОШЕВСКИЙ
(доктор психологических наук, почетный член РАО)
НЕ ВСПОМНИТЬ ЛИ О КАНТЕ?
Нездоровье нашего психологического сообщества становится все более грозным. Стремительно падает его иммунитет к «вирусам», лишающим жизнеспособности нашу науку как «организм», производящий именно научные знания, а не какие-либо иные. Один из примеров тому, приводимый Е.Д. Хомской, — пресловутый Указ «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа». С каких это пор направления научных исследований стали выбираться и задаваться «сверху» по указам, хотя бы и президентским? Тем более что каждому мало-мальски искушенному в истории нашей науки человеку ведомо, что никакого «философского» психоанализа в России никогда не существовало, «возрождать» же нечто подобное тому, что делалось в клинике Института, возглавлявшегося И.Д. Ермаковым в 20-х гг., значило бы утратить рациональные достижения психоаналитического движения (которое, на мой взгляд, Е.Д. Хомская несправедливо клеймит как биологизаторское). Тем не менее некоторые лидеры нашей психологии, в свое время потратившие немало слов, чтобы «изобличать» идеологическую вредность фрейдизма, не только не подали голос протеста, но немедля, оттесняя друг друга, стали выдавать себя за тех, кто способен обеспечить «возрождение»: ведь за Указом брезжат соблазнительные миллиардные ассигнования. Перед нами наглядный пример падения нравственных (а в данном случае и научных) ценностей в мире науки в условиях «рыночной экономики». Люди этой экономики столкнулись, в силу нового образа жизни и мысли, не только с экономическими, но и психологическими проблемами. Им навстречу бросились молодые (да и не только молодые) психологи, воспитанные на образцах «академической науки», мало пригодных для работы в тех областях, куда их привела нужда (тем более что в институтах нищенскую зарплату не платят месяцами, а семью кормить надо). Отсюда и особая «утечка умов» в практическую психологию и оскудение работы на уровне фундаментальных исследований, без которых эта работа превращается в «фельдшеризм», на что справедливо сетует Е.Д. Хомская.
Замечу между прочим, что своими высшими достижениями
отечественная психология обязана тем, кто жил в напряженном диалоге между
повседневной практикой общения с живыми душами как объектом эмпирического
анализа и голосом философской, теоретической рефлексии. Достаточно вспомнить о П.П. Блонском, Л.С. Выготском, Б.М. Теплове, причем
эта рефлексия органично сочеталась с осмыслением исторического опыта.
Без неиссякаемого диалога теоретической психологии с
практической обе обречены. В наши дни пьянящий воздух свободы от идеологического
диктата не столько стимулировал творческие искания в различных направлениях,
без оглядки на табу и стереотипы, сколько размыл методологические устои науки.
Эти устои заданы и испытаны не в нашей стране и не в советский период, а всем
историческим опытом и преобразуются соответственно логике развития познания.
Объяснительные принципы этой логики (направляющие движение научной мысли, к
каким бы объектам она ни устремлялась) общеизвестны. К ним относится и принцип
детерминизма, благодаря которому научное знание, как говорил И.П.Павлов,
отличается «предсказанием и властностью» (в смысле власти над явлениями). Е.Д.
Хомская справедливо пишет о различном «качестве» детерминизма, выделяя наряду с
«жестким» его особую «мягкую» форму и понимая под ней опосредствование
психических процессов орудиями и знаками (школа Выготского). Мне думается, что
следовало бы сосредоточиться на принципе психического
детерминизма, благодаря которому психология завоевала право на собственное
место в семье наук. Обращу в связи с этим внимание на то, что Л.С. Выготский в
своих последних работах принял за основную единицу человеческой психики переживание, что вскоре С.Л. Рубинштейн,
определяя предмет психологии, выделил переживание в качестве одного из исходных
начал, образующих этот предмет, что у Б.М. Теплова переживание трактуется как
детерминированная культурой важнейшая способность личности. А до перечисленных
авторов Г.Г. Шпет избрал новый путь изучения переживания, соотнеся его с
этнопсихологическим духовным укладом.
Антитеза «номотетического» — «идиографического» и
вообще других версий «двух психологий» (например, объяснительной и
описательной, каузальной и понимающей), сложившаяся на рубеже XIX и XX
столетий, в которой каждый второй член «пары» оценивается Е.Д. Хомской как
враждебный детерминизму и якобы исповедующий «независимость от объективной
реальности», может стать предметом дискуссии. Но таким предметом не могут стать
острые коллизии, возникшие в связи с притязаниями некоторых психологов на то,
чтобы заменить научное объяснение наиболее интимных и сложных проявлений
человеческой психики религиозными верованиями. Это возвращает ко временам
старинных догматов о душе как бестелесной и бессмертной сущности. Советовал бы
сторонникам этих взглядов почитать богобоязненного И. Канта, который еще в
конце XVIII в. учил, что религиозное понимание души может быть предметом веры,
но не научного знания.
Несмотря на это, «народ безмолвствует». Е.Д.
Хомская, нарушая молчание, приглашает к дискуссии. Мне, однако, совершенно не
ясно, каков будет предмет этой дискуссии: она заведомо не может быть научной,
поскольку приверженцы критикуемых автором взглядов не принимают научной
парадигмы, а называемое ими альтернативной парадигмой ни по одному признаку к
науке (в том именно понимании, которое исторически присуще этой форме культуры
и деятельности) отношения не имеет. Это же касается и хиромантии, астрологии,
спиритизма и т.п.
Необходима публикация вслед за статьей Е.Д. Хомской
других работ, анализирующих с предельной откровенностью и объективностью
ситуацию методологического разброда, ведущего к утрате достижений нашей
психологической науки и компрометации самого имени психологии.