63

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ КОНСТРУКТЫ И ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ В ИНДЕКСАХ МОТИВАЦИИ ОПРОСНИКА ЭДВАРДСА

 

Т.В. КОРНИЛОВА

 

Работа выполнена при поддержке российского гуманитарного фонда. Проект №95 — 06 — 17829а

 

Целью статьи является анализ теоретических предпосылок и возможностей понимания диагностики мотивов применительно к методике А.Эдвардса, широко применяемой за рубежом для анализа личностного профиля в ряду других многофакторных личностных опросников. В первых публикациях по апробации опросника А.Эдвардса на отечественных выборках [9], [10] представлен эмпирический материал, но не проанализированы основания использования этого диагностического средства в психологических исследованиях, авторы которых могут не разделять исходных предпосылок в понимании мотивов. Соответствующий пробел и восполняет эта статья. Обращение к конкретному диагностическому средству дало нам также повод сформулировать предпосылки к изменению понимания той психологической реальности, которая соотносится с конструктом “мотив”; эти предпосылки могут быть эксплицированы в ряде современных работ психологической и социально-психологической направленности. При этом мы старались сохранить позицию психолога, стремящегося разумно использовать методическое средство, т.е. представить доводы как за, так и против заявленной при его разработке авторской позицией в реконструкции “мотивов”.

Рассматриваемая вербальная методика является одним из средств диагностики мотивационной сферы личности, за рубежом она известна с 1959 г. — года выхода первого руководства к ней — под названием Edwards Personal Preference Schedule (EPPS), или “Список личностных предпочтений” А.Эдвардса. Она представляет интерес по ряду оснований.

Разработанная применительно к классификации основных социогенных потребностей Г.Мюррея, методика А.Эдвардса, на наш взгляд, позволяет диагностировать несколько иную психологическую реальность, а именно мотивационные тенденции,

 

64

 

которые могут рассматриваться в качестве репрезентированных самой личности общих направлений предпочитаемых ею способов действий и взаимодействий с социальным окружением. Способ выявления личностных предпочтений на основе сравнения двух высказываний, из которых нужно выбрать то, что лучше характеризует человека, с точки зрения автора этой методики предполагает отнесенность количественных показателей к пласту потенциально осознаваемого в мотивационной сфере личности.

Опросник включает процедуру попарных сравнений, не так часто используемую при изучении мотивационной сферы. Вместе с тем именно эта методическая процедура позволяет не сводить задачу диагностики к сопоставлению индивидуальных показателей с нормативными (хотя и таковые обычно приводятся). Выраженность разных мотивов в заданных шкалах представлена взаимосвязанными индексами предпочтений суждений, где увеличение одних показателей происходит за счет других. Тем самым понятие индивидуального профиля становится здесь более оправданным, чем при использовании нормативных опросников с независимыми пунктами.

С точки зрения выявления популяционных характеристик, т.е. при работе с конкретными выборками людей, эта методика хорошо зарекомендовала себя в многочисленных исследованиях, проводимых в США и Китае, Словении и Израиле, Дании и Нигерии, Германии и Индии. Соответствующий кросскультурный контекст сопоставления нормативных показателей был уже нами ранее представлен [9].

 

1. ПРЕДПОСЫЛКИ ДИАГНОСТИКИ МОТИВОВ КАК ИХ ИДЕНТИФИКАЦИИ

 

Вопрос о возможности диагностики особенностей мотивационной сферы личности предполагает анализ ряда взаимосвязанных проблем. Назовем важнейшие из них, подразумевая, что подходы к их решению могут быть в разной степени ориентированными на теоретические разработки проблем мотивации или на поиск средств методической фиксации (диагностики, измерения) эмпирических показателей. В аспекте теоретического рассмотрения это, во-первых, обоснования различий между терминами “мотив” и “мотивация”, с одной стороны, и контекстов их использования в разных психологических теориях — с другой.

Во-вторых, это прояснение на уровне так называемого личностного знания позиций, предполагающих за используемыми конструктами мотива и мотивации динамику определенной эмпирической реальности или, напротив, реальности постулируемой, реконструируемой в рамках принятия определенного словаря для описания побудительных оснований действий или деятельностей человека. Причем соответствующий словарь мотивационных терминов присущ как “наивному” сознанию субъекта, выступающему в позиции обследуемой — и в этом смысле эмпирической — личности, так и профессиональному мышлению психолога. В таком словаре взаимоотношения понятий “мотив” и “предпочитаемая направленность” действий могут существенно разниться.

В-третьих, это теоретические обоснования способов индикации (или описания) тех видов мотивационных образований, которые подразумеваются в качестве конкретных форм мотивационной регуляции деятельности

 

65

 

или действий человека. Сами же “мотивы” как конструкты или пути становления тех или иных видов мотивации могут обсуждаться вне контекста возможной их диагностики.

Если же рассматривать проблему в другом аспекте, а именно как вопрос о конкретизации средств психологической диагностики, то заведомо должен быть определен способ психологической реконструкции исследуемой психической реальности на основании выделения тех или иных эмпирически выявляемых признаков, или индикаторов мотивационных образований.

Мотивационная динамика в регуляции действий была на разных теоретических основаниях представлена в таких разных концепциях, как теория поля К.Левина, классификация социогенных потребностей Г.Мюррея (Х.Хекхаузен специально обосновывает, почему его воззрения нельзя назвать теорией) или теории деятельности С.Л.Рубинштейна и А.Н.Леонтьева. Отражаемый субъектом аспект значимости для него тех или иных явлений внешнего и внутреннего мира как в теориях поля, так и при деятельностном подходе связывался с предположениями о потенциальной направленности активности личности.

При различии целевых структур и способов целедостижения направленность деятельности могла характеризоваться путем приписывания ей определенного мотива (или их структуры), а процессы мотивации реконструировались как обеспечивающие регуляцию направленности и динамики действий с точки зрения их обусловленности этим мотивом (а также борьбой мотивов и т.д.). На подобный способ идентификации мотивов личности и интерпретацию их видов в концепции Г.Мюррея (1938) опирается “список личностных предпочтений” А.Эдвардса. В классификации потребностей по Мюррею эти типичные тенденции в мотивационной регуляции поведения представлены как темы, сфокусировавшие в своем содержании интеракционистскую природу становления представленного в “теме” мотива. Обычно в литературе отмечается, что классификация мотивов по Г.Мюррею — это классификация психогенных потребностей (needs); акцентируется поставленная задача диагностики потребностей как латентных переменных, присущих человеку. Но слова Г.Мюррея о том, что “многое из того, что находится внутри организма, раньше было вне его” (цит. по [15; 109]), свидетельствуют как о многообразии возможных форм мотивации, так и о невыводимости представлений о мотивации только из анализа внутренних побуждающих структур.

При обсуждении направленности диагностических процедур и проблем измерения выраженности тех или иных мотивов или видов мотивации представления о соответствующих этим конструктам латентных переменных и вопросы их генезиса оказываются на втором плане по сравнению с аспектами выявления их функциональной роли, в частности, с точки зрения явной или потенциальной представленности в регуляции конкретных форм деятельности субъекта мотивов разного предметного содержания. Однако усилия по разработке проблемы функциональной регуляции1 деятельности были в психологических исследованиях представлены

 

66

 

в меньшей степени, чем анализ разных видов предметной мотивации (учебной, профессиональной и т.д. или мотивации “достижения”, “агрессии” и т.п.).

С позиции обзора инструментария диагностики мотивационной сферы вопрос о диагностике мотивов не выглядит простым и потому, что применительно к одному и тому же виду мотивации применимы разные средства ее выявления, предполагающие, в частности, совсем иные, чем в традиционной психометрической парадигме, пути идентификации. Например, при диагностике познавательной мотивации используются как опросники, так и другие средства — качественная идентификация интеллектуальных стратегий испытуемого [3], [8], выявление ситуативных регуляторов познавательной активности, изучение продуктов деятельности [14].

В учебниках по психодиагностике представлен критерий психологической регуляции, на котором основаны методики, но собственно разделы “саморегуляции” оказываются при этом практически незаполненными [1], [11], [12]. Последнее обстоятельство может свидетельствовать о недостаточной разработанности представлений о соотношении мотивационных факторов и уровней произвольной регуляции сознательно действующей личности.

 

2. КОНСТРУКТЫ “МОТИВ” И “МОТИВАЦИЯ”

 

В разных по исходным методологическим позициям концепциях мотивации побудительная и направляющая функции мотивов представлены в качестве достаточно общего звена. Разница заключается в том, как мыслятся источники побудительности: связывается ли направленность действий с осознанием только будущего результата или же и их мотивационных оснований, предполагается ли установление связей между динамикой смены целей и предметным содержанием мотивов. Смыслообразующая функция, которой также в теоретических разработках уделяется достаточно внимания, в диагностическом аспекте почти не рассматривается, что, на наш взгляд, не в последнюю очередь связано с несоответствием представлений о ней и сложившихся подходов к качественной идентификации мотивов личности. Поэтому именно указанные первые два аспекта выделяются обычно в качестве наиболее важных для задачи идентификации мотивов.

При решении задач “квалификации” и “измерения” мотивов при использовании вербальных методик, апеллирующих к самоотчетам испытуемых, реализуется путь восполнения подразумеваемых (реже — эксплицируемых) связей между структурами действий (в психических или предметно-практических формах деятельности), для фиксации которых разработаны эмпирические индикаторы, и предполагаемыми процессами мотивации как системой регуляции действий со стороны латентной переменной “мотива” или “потребности”. Приписывания термину “потребности” — когда речь идет о потребностях человека как субъекта деятельности, общения и познания — именно активирующего и побудительного начала еще недостаточно для понимания отличия этого понятия от понятий “мотива” и “мотивационного образования”. С мотивом в большей степени связывается единство побудительных и направляющих функций.

С направленностью действий в теориях поля и в теориях деятельности связаны конструкты целей и намерений.

 

67

 

Осознанные субъектом цели раскрывают ему мотивационную обусловленность его действий посредством систем личностных смыслов. Целевые структуры и презентированные субъекту его личностные смыслы могут выступать и в качестве анализируемых индикаторов мотивационных процессов, поскольку характеризуют динамику побудительности целей действий. Но и они не охватывают всех аспектов формирования побудительности в целостной системе личностной регуляции активности субъекта. Системы переживаний, свидетельствующие о значимости тех или иных взаимодействий с внешним (в том числе и социальным) миром, также репрезентируют субъекту мотивационный аспект в направленности его активности. Однако открытым остается вопрос о “диагностических признаках” как единицах, в которых были бы представлены единство и взаимосвязь целевой регуляции направленности действий субъекта и их смысловой регуляции. С этим связано, на наш взгляд, и известное отставание эмпирических исследований процессов смыслообразования.

Нет единства во мнениях психологов относительно того, “что составляет мотивационную сферу человека и что должна объяснять психология мотивации...” [4; 23]. Однако можно видеть общность деятельностно-ориентированных теорий и теорий поля именно в том, что мотивационная сфера рассматривается в регуляторном аспекте и что основной путь реконструкций составляющих ее образований — объяснение направленности действий как функциональное проявление мотива.

При оценке значимости для человека тех или иных событий апелляции к показателям переживания этой значимости и к поведенческим коррелятам развивались в методически разных руслах решения проблемы индикации мотивов. Методика А.Эдвардса стала редким случаем операционализации таких единиц анализа направленности действий личности, в которых произошло соединение показателя субъективной значимости (в косвенной оценке личностного предпочтения) и поведенческой направленности “темы” взаимодействия с окружением. Анализ же интраиндивидуального профиля личностных предпочтений — как количественных индикаторов различных мотивационных тенденций — выступил также в качестве обходного пути при решении вопроса о степени осознаваемости субъектом мотивационной регуляции его деятельностей.

Постулируемая обычно закрытость для самого субъекта связей между формами его активности и “мотиваций” как системой регуляции этой активности присутствовала в подходах к решению проблем осознавания мотивов2, их представленности в эмоциональных переживаниях и других формах репрезентации субъекту его внутреннего мира (в том числе и в контекстах самосознавания и самоотношения). В теоретических и эмпирических разработках мотивационной регуляции действий именно “цель” связывалась с субъективно осознаваемым модусом проявления регуляторной функции мотива. Для поиска индикаторов мотивационных образований именно целевая направленность действий фокусирует их мотивационную направленность, хотя

 

68

 

для решения диагностических задач открытым остается вопрос об уровневых связях поведенчески проявляемой и осознаваемой направленности действий с компонентами, межкомпонентными или межуровневыми связями в целостной системе регуляции деятельности.

 

3. РАСШИРИТЕЛЬНЫЕ ТРАКТОВКИ И ПРОБЛЕМА ДИАГНОСТИКИ МОТИВОВ

 

Современные публикации по проблемам взаимосвязей личностных структур и мотивационной регуляции дают представления о разных направлениях детализации проблем, хотя они и не помогают совершенствованию средств диагностики мотивов. Можно было бы говорить о психологических и социологических обоснованиях распространяющегося во “вне субъекта” поля мотивационных отношений, обусловленных его взаимодействиями с предметным и социальным миром. Мы хотим в первую очередь выделить две позиции, существенные с точки зрения возможностей пополнения представлений о мотивах как “темах” такого взаимодействия.

В.Вилюнас развивает идею о потенциальной значимости отражаемых явлений на основании детализации представлений о пристрастно-оценочных отношениях человека к любым аспектам окружающей действительности. Оценочные отношения могут стать побудительными силами, и тот факт, что не все они будут побуждать развитие внешних форм деятельности, не умаляет их мотивационного потенциала. Но когда оценочные отношения рассматриваются как “влиятельные детерминанты таких форм внутренней деятельности, как воспоминания, мечты и т.п.” [4; 27], то отсюда один шаг до разделяемой Г.Мюрреем позиции о проявлении именно в указанных видах деятельности латентных потребностей. Сам В.Вилюнас обращается к ссылке на Г.Мюррея в другом контексте: указания на то, что “собирательный характер предметного содержания отдельных видов человеческой мотивации создает возможность его отражения на разных уровнях понятийного обобщения” [4; 32]. И это тоже свидетельствует в пользу положения о том, что нельзя стремиться к конечному мотивационному объяснению любых поступков или действий, поскольку за ними может прослеживаться не только иерархия ряда мотивов, но и разноуровневая их представленность в самой личности.

В психологической литературе словосочетание “мотивационные тенденции” уже присутствовало, но не в собственно терминологическом плане. При обосновании В.Г.Асеевым необходимости использования концепции С.Л.Рубинштейна о многоуровневости строения сознания применительно к проблеме побуждения, которое может представлять собой сложное сцепление разных их видов и уровней, мотивационными тенденциями были названы именно неосознаваемые тенденции, представленные как уровень непроизвольной регуляции психического [2]. Но поскольку потом за названными “неосознанными мотивационными тенденциями” не было закреплено какого-либо статуса в системе диагностируемых с помощью опросников мотивационных образований, мы считаем возможным следовать далее в обсуждении проблемы “темы” как единицы анализа мотивационной обусловленности “субъект-объектных” и “субъект-субъектных” взаимодействий (и построении ее индексов в методике А.Эдвардса) такому пониманию мотивационной тенденции,

 

69

 

в котором учитывается уровень как осознанного, так и неосознанного развития той или иной “темы”.

При этом нам кажется важным развитие идеи разноуровневости и многоплановости представленности “на полюсе субъекта” его мотивационных взаимодействий, включаемых в единую систему. Предметная многоплановость одной и той же “потребности” (по Г.Мюррею) в индикаторах ее представленности (выбор высказываний в их попарных сравнениях применительно к EPPS), конечно, отражает совсем иные методологические установки, чем в отечественных теориях деятельности. Но при возврате к эмпирически рассматриваемому субъекту термин “мотивационной тенденции” может послужить средством критичного отношения к тому факту, что психологу не известны уровни предполагаемого мотивационного образования, к которому обращено используемое средство психодиагностики.

Не только в психологических, но и в социологических работах выражены поиски таких истолкований регуляции действий и поступков человека, которые бы позволяли выйти за пределы понимания мотивации как имманентных факторов. Одну из таких позиций представляет так называемый релационный подход. В работах И.Израэля [5] его положения обусловлены, во-первых, постулированием имманентного характера свободных действий личности, для обоснования которых не нужно искать мотивационных объяснений, и во-вторых, рассмотрением единицы взаимодействия — или интеракции — как необходимого этапа распределения ответственности между всеми участниками взаимодействия, а также намерениями субъекта и условиями их реализаций.

Следует указать также такую методологическую установку, принимаемую автором вслед за Ч.Р.Миллсом, относительно которой в отечественных разработках не сложилось определенных позиций. Речь идет о том, что “мотивы” можно понимать не как психологические конструкты, а как словарь, сложившийся для обозначения функций в определенных общественных ситуациях. То есть мотив не “побудитель” деятельности, а приписываемый ей атрибут, необходимый для того, чтобы сам субъект и участники взаимодействия могли не только описывать, но и объяснять свои действия. Активная деятельность рассматривается И.Израэлем как естественное состояние личности, а понятие деятельности — как самодостаточное, не предполагающее апелляций к побуждающим мотивам.

Представленные обоснования навряд ли будут разделяться психологами, признающими за конструктом “мотив” существование определенной психологической реальности. Но в случае диагностики мотивов с помощью опросников рассмотренную позицию нельзя сбрасывать со счетов. Недостаточный учет наивных теорий мотивационных интерпретаций своих действий на уровне самосознания субъекта затрудняет решение диагностических задач.

По-иному — с точки зрения задач психодиагностики — выглядят те современные поиски в доопределении конструктов “мотив” и “мотивация”, которые расширительно трактуют структуру единицы соответствующей психологической реальности. Тогда “мотивация” вновь оказывается одним мешком, в который помещены уже не только разные побудительные силы, но и все те блоки или стадии актуалгенеза, посредством которых осуществляется

 

70

 

регуляция действия. Такой подход представлен, например, в работе Е.П.Ильина [6]. Им справедливо отмечается, что инициация поведения и деятельности — сложный процесс, обеспечиваемый совокупностью ряда “мотиваторов”, присутствующих на разных уровнях и имеющих свои функции. Но представленное понимание мотива как сложного интегрального образования снимает вопрос о возможности диагностики мотивационных образований как факторов или уровней личностной регуляции активности, отличающихся от других не только по степени их осознанности.

 

4. МОТИВАЦИОННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ КАК ШКАЛЫ В “СПИСКЕ ЛИЧНОСТНЫХ ПРЕДПОЧТЕНИЙ” А.ЭДВАРДСА

 

Список шкал, содержательно задающих диагностируемые виды мотивации посредством определения количественных индексов сделанных личностью предпочтений, включил в методику Эдвардса большую часть из названных Г.Мюрреем потребностей. Однако в отличие от ТАТ’а тест А.Эдвардса в меньшей степени ориентирован на диагностику личностных латентных диспозиций. В классификации Г.Мюррея кроме критерия разделения низших и высших потребностей присутствовал и критерий разведения латентных и явных потребностей. “Явные потребности свободно и объективированно выражаются во внешнем поведении... В определенных ситуациях отдельные потребности могут объединяться в мотивации поведения, или конфликтовать друг с другом, или подчиняться одна другой и т.д.” [15; 110].

Опросник А.Эдвардса — средство диагностики преимущественно явных проявлений потребности в той или иной “теме” взаимодействий, поскольку сравниваемые высказывания фиксируют именно осознаваемые индивидом формы проявления своей поведенческой активности, а за критериями личностных предпочтений стоит превалирование той или иной мотивации. Поэтому мы в дальнейшем будем использовать понятие мотивационных тенденций вместо понятия потребности применительно к опроснику А.Эдвардса: не сами по себе психогенные потребности (needs), а тенденции поведения и устремлений, осознаваемые испытуемым в отнесенности их к собственному Я, связываются в нем со шкалами мотивации. Однако сделаем и другие замечания для характеристики той психологической реальности, которая предположительно диагностируется как система относительных предпочтений личности с помощью методики А.Эдвардса.

В формулировках “списка личностных предпочтений” преобладают прямые утверждения типа “Мне нравится руководить действиями других людей”, “Я предпочитаю публичную критику лица, которое того заслуживает”, “Я хотел бы совершить нечто выдающееся” и т.д. Избегание тех или иных форм поведения представлено здесь в меньшей степени. Поэтому, в частности, из постулированных Г.Мюрреем двух разных потребностей — мотивации достижения (как поиска успеха или стремления к внешне признанным высоким критериям достижения) и мотивации избегания неудач в опроснике А.Эдвардса присутствует уже только одна — достижения.

Специально проведенный контент-анализ пунктов опросника позволил констатировать, что в них практически не представлены образования на

 

71

 

уровне “Я-концепции”, т.е. отнесенность явных компонентов поведенческих тенденций к плану самосознания личности не изменяет их уровня преимущественно ситуационно проявляемых мотивационных регуляторов [17].

Потребности понимания и познания уступили в списке место одной. Это потребность в самовосприятии или самопознании — Intraception; ей соответствуют высказывания о готовности анализировать собственные мысли и чувства, размышлять о причинах, побуждающих других людей действовать тем или иным образом и т.д. Соответствующие высказывания характеризуют тенденции, не связанные с внешними формами проявления активности субъекта; это скорее тенденции в плане самосознания. Это вполне согласуется с представлением Г.Мюррея о том, что высшие потребности могут не обнаруживать себя во внешних поведенческих проявлениях.

Но по отношению к такой потребности, как потребность в агрессии, высказывания уже допускают и поведенческий, и внутренний, скрытый от других план их репрезентации, т.е. высказывания в опроснике А.Эдвардса допускают проявление в этой шкале как латентно, так и явно — поведенчески — представленные формы агрессии. Можно было бы сказать, что в пределах каждой предметно определенной потребности возможны латентные и явные (или актуальные) формы ее проявления.

Явная форма представленности потребности связана с реализацией социальноприемлемых видов деятельности, в то время как содержательно та же латентная диспозиция остается на уровне бессознательного. Это и служило основанием разработки проективных техник, на основе которых психоаналитик или психолог получает возможность реконструировать не проявляющиеся явно на поведенческом уровне динамические силы той или иной направленности. Но если ТАТ был прямо адресован диагностике латентных потребностей, то “список личностных предпочтений” — это компромисс в диагностике явных и латентных компонентов, по-разному представленных в той или иной шкале измерения личностных предпочтений субъекта. Главное же, что это компромисс между осознаваемыми альтернативами выборов и необязательно осознаваемыми критериями осуществления предпочтений.

Инструкция “Вы должны выбрать из двух высказываний одно, которое, как Вы считаете, Вас в большей степени характеризует”, оставляет два вопроса. Первый: в какой степени человек должен ориентироваться на то, как он действует, а в какой — на то, как он хотел бы действовать или каким бы хотел быть в своих действиях? Например, выбор ответа “Я хотел бы совершить что-нибудь значительное” может быть выбран одним человеком в случае осознания им своего активного движения на пути к успеху, например, в профессиональной деятельности. Но столь же прав в выборе этого ответа и другой человек, когда он говорит, что вообще-то он никогда ничего такого не совершал и не совершит, но как хотелось бы! Если вспомнить русскую литературу, то прототипы героев И.А.Гончарова Штольц и Обломов выступили бы здесь как равноправные персонажи в идентичности их мотивационных тенденций по направленности, но не по реализуемой действенности их устремлений.

Второй вопрос, который остается без ответа в использованном методическом варианте попарных сравнений,

 

72

 

заключается в следующем. В пределах каждой мотивационной тенденции могут быть лучше и хуже представленные самосознанию элементы ее проявления. Тогда при выборе между высказываниями критерий предпочтения может включать решение такой существенной дилеммы, как выбор между в равной степени осознанными, но отличающимися тенденциями, или же выбор по принципу большей или меньшей осознанности присутствующих в высказываниях форм поведения или личностных свойств.

Если у Г.Мюррея представление о латентных потребностях было связано с психоаналитической трактовкой бессознательного в психике и с возможностью его выявления проективными средствами, то у А.Эдвардса путь от неосознаваемых проявлений тех же видов мотивации к интерпретации показателей шкал не очерчен. Готовность признать за собой ту или иную мотивационную направленность (стремиться к достижениям, критиковать других и т.д.), с одной стороны, включена в содержание высказываний, а с другой — может входить в неосознаваемые критерии сделанных личностью предпочтений.

Наконец, как отнестись к случаю, когда обе предметно заданные в высказываниях тенденции не осознаются испытуемым как его собственные свойства? В этом случае в мотивационный индекс входит не собственно личностное предпочтение, а единица формального выбора.

Итак, что же дает возможность постулировать мотивационные основания предпочтений в опроснике А.Эдвардса? Введение “тем”, объединяющих полюсы давления на субъекта со стороны социальных взаимодействий и исходящую от него самого гипотетическую силу, которая организует восприятие, интеллект, волю и действие на изменение ситуаций в сторону удовлетворения по потребности индивида. Такое мюрреевское понимание единицы взаимодействия в диаде “личность — среда” действительно сохраняется в понимании диагностируемых с помощью “списка личностных предпочтений” мотивационных тенденций.

В идентифицированном профиле индексов мотивации психолог может количественно представить разную степень выраженности диагностируемых мотивационных тенденций, оставаясь в пределах анализа индивидуального случая, т.е. не обращаясь к нормативным выборкам. Это роднит методику с другими приемами диагностики в рамках идеографического подхода. В то же время в самом руководстве к методике А.Эдвардс приводит данные по нормативным выборкам (выборочные средние и стандартные отклонения).

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

В интерпретации возможности диагностики мотивов (по данным самоотчетов) психологи могут апеллировать к плану осознавания субъектом как аспектов организации его действий, так и актуальной или потенциальной значимости включенных в его регуляцию детерминант. Для опросника, включившего процедуру принятия решения о выборе предпочтительного высказывания применительно к тем индикаторам, которые представлены при использовании методики А.Эдвардса EPPS, термин мотивационной тенденции выглядит, на наш взгляд, более адекватным для интерпретации индексов мотивации, чем исходная их маркировка

 

73

 

в терминах “потребности”. Расширительным наше понимание не является, оно лишь легализует неразделенность в представлении о “теме” предполагавшихся “полюсов” социальных взаимодействий (давление на субъекта — исходящая из его потребностной сферы динамическая сила). И эта легализация позволяет более опосредованно относиться к измеряемым индексам, а именно трактовать их не как показатели внутренних побудительных сил, а как индикаторы представленных в самосознании личности предпочитаемых взаимодействий с окружением.

 

 

1. Анастази А. Психологическое тестирование: В 2 т. М., 1982.

2. Асеев В.Г. Мотивация поведения и формирование личности. М., 1976.

3. Богоявленская Д.Б. Интеллектуальная активность как проблема творчества. Ростов-на-Дону, 1985.

4. Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. М., 1990.

5. Израэль И. Психология мотивации или социология ограничений? // Альманах THESIS. Мир человека. 1993. № 3. С. 92 — 114.

6. Ильин Е.П. Сущность и структура мотива // Психол. журн. 1995. Т.16. № 2. С. 27 — 41.

7. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

8. Корнилова Т.В. О типах интеллектуальных стратегий принятия решений // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1985. № 3. С. 11 — 24.

9. Корнилова Т.В., Григоренко Е.Л. Сравнение особенностей американских и российских студентов (по опроснику А.Эдвардса) // Вопр. психол. 1995. № 5. С. 108 — 115.

10. Корнилова Т.В., Парамей Г.В., Ениколопов С.Н. Апробация методики А.Эдвардса “Список личностных предпочтений” на российских выборках // Психол. журн. 1995. Т.16. № 2. С. 142 — 151.

11. Практикум по психодиагностике. Психодиагностика мотивации и саморегуляции. М., 1990. С. 129 — 145.

12. Психологическая диагностика: Учебное пособие / Под ред. К.М.Гуревича, М.К.Акимовой, Г.А.Берулава и др. Бийск, 1993. С. 173 — 174.

13. Соколова Е.Т. Проектированные методы исследования личности. М., 1980.

14. Тихомиров О.К. Психология мышления. М., 1984.

15. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. Т. 1. М., 1986.

16. Edwards A. Edwards Personal Preference Schedule. Manual. N.Y., 1976.

17. Furtham A., Henderson M. A content analysis of four personaly inventories // J. Clinical Psychol. 1982. V. 38. P. 818 — 825.

 

Поступила в редакцию 23.X 1996 г.

 



1  Мы не имеем здесь в виду вопрос о разведении таких видов мотивации, как результативно направленная и процессуально направленная (и в этом смысле функциональная). Под “функциональной” ролью мотивов имеется в виду представленность их роли и функций в общей системе саморегуляции активно действующей личности.

2  В концепции А.Н.Леонтьева предполагалось, что функции мотива могут приобретать и другие психические образования, например обсуждался феномен “сдвига мотива на цель”, но тем самым подразумевалось внутреннее переструктурирование регуляции действий при возникновении осознанного мотива.