ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ:

Н.Е.ОСИПОВ В МОСКВЕ И ПРАГЕ

И.Е.СИРОТКИНА

Работа выполнена благодаря поддержке Фонда "Культурная инициатива" и Центрально-Европейского университета в Праге.

Русские психотерапевты из захваченного революцией поколения получили впоследствии в России неравную известность: имена одних, отошедших от психотерапии и занявшихся психиатрией, — М.М.Асатиани, Ю.В.Каннабиха — были больше на слуху, о других, не покинувших профессию и оказавшихся за границей, — М.В.Вульфе, Н.Е.Осипове — стали писать лишь в недавнее время. Начиналась же научная судьба тех и других похоже: так, все московские психотерапевты (среди которых также А.Н.Бернштейн, Н.А.Вырубов, Л.М.Розенштейн, Ф.Е.Рыбаков, С.А.Суханов и другие) были выходцами из психиатрической школы С.С.Корсакова и его ближайших учеников и сотрудников Н.Н.Баженова и В.П.Сербского. «Отцы-основатели» русской психиатрии, много потрудившиеся над созданием ее институционального фундамента, сделали также возможным развитие в России психотерапии. Их «психотерапевтические дети», кроме профессионализма унаследовавшие тягу к общественным, философским и этическим проблемам, воспринимали мировую психотерапию через призму «отцовских» интересов. Случай Н.Е.Осипова существен для понимания связи между двумя поколениями — психотерапевтами и их предшественниками в психиатрии.

Становление психиатрии как профессии в России приходится на последнюю четверть прошлого века: первая университетская кафедра нервных и душевных болезней основана в 1857 г. в Военно-Медицинской академии в Санкт-Петербурге, за ней последовали кафедры в Казанском и Московском университетах. Однако предметом преподавания была в основном неврология, по психиатрии же читался лишь краткий курс, не сопровождавшийся клинической практикой: еще в начале 1880-х гг. студенты кончали университет, не видев ни одного душевнобольного [18].

Психиатрические больницы до середины 1870-х гг. представляли собой скорее приюты, места содержания душевнобольных, чем медицинские учреждения: они находились в ведении Приказа общественного призрения и управлялись чиновниками без медицинского образования. В больницах применялись меры стеснения, что при недостатке медицинского персонала считалось неизбежным. (Известный впоследствии психиатр С.С.Корсаков, придя после окончания университета в 1875 г. в Преображенскую больницу — единственную в Москве

городскую психиатрическую лечебницу, услышал от работавшего там старого и уважаемого врача: «В университете ведь вас мало учили психиатрии, вы даже, вероятно, не знаете, как связывать», и первым уроком был урок связывания...(цит. по: [25; 5]. Единственным местом, где проводилось полноценное психиатрическое лечение, были частные клиники.

Институционализация психиатрии как дисциплины и профессии, включая расширение ее преподавания в университетах, открытие новых психиатрических больниц и постепенное превращение больницы-приюта, больницы как места содержания душевнобольных в клинику, стала возможной благодаря тому, что в новой социальной ситуации либеральных реформ I860 — 1870 гг. усилия, предпринимавшиеся психиатрами, оказались особенно эффективными. Создание земств — органов местного самоуправления — способствовало реорганизации системы здравоохранения. В частности, в 1870-х гг. земства получили право требовать от правительства, чтобы оно обеспечило местами в больницах всех нуждающихся в этом душевнобольных, что привело к открытию или расширению многих больниц в провинции [27; 285].

Карьера известных впоследствии русских психиатров начиналась в земских больницах: Н.Н.Баженова (1857 — 1924) —в Рязанской, В.П.Сербского (1858— 1917) — в Тамбовской. Работая в провинции, Н.Н.Баженов сделал первую в России попытку поместить больных в семьи — организовать так называемое посемейное призрение (patronage familial) душевнобольных (в 1913 г. он же организовал в Москве Международный конгресс по призрению душевнобольных). Его коллега в Тверской губернии Н.П.Литвинов основал первую в России сельскую колонию для душевнобольных (1884).

Превращение приюта в клинику тесно связано с гуманизацией режима содержания душевнобольных. В 1828 г. московский психиатр В.Ф. Саблер снял с больных цепи, ввел в обиход огородные и рукодельные работы, музыкальные инструменты. Одновременно он ввел в обычай «скорбные листы» — истории болезни, рецептурные книги, ординатуру [9]. За ним последовали доктора Казанской (1869) и Колмовской (Новгородская губерния, 1875 г.) больниц. Особый резонанс получила деятельность С.С.Корсакова (1854 — 1900) на посту главного врача Преображенской больницы в Москве — он пропагандировал «пять систем: морального влияния, нестеснения, открытых дверей, рабочего режима, постельного режима» [25].

Эти перемены, несомненно затрагивающие жизнь общества, требовали от психиатров поиска контактов с властями, а иногда и прямого участия в политике и привлечения на свою сторону общественного мнения. Работа по «social negotiations», собственно и сделавшая возможной институционализацию психиатрии, выпала на долю первого поколения, поколения «отцов». Н.Н.Баженов составил проект законодательства о душевнобольных и участвовал в правительственной комиссии по врачебному законодательству. С.С.Корсаков и его ученики много выступали публично и в печати с обсуждением социальных вопросов: гуманного отношения к больным (в 1892 г. на собрании Московского общества невропатологов и психиатров отмечалось столетие снятия цепей с больных Филиппом Пинелем в парижской больнице Сальпетриер), возможного вреда гипноза (эта дискуссия завершилась принятием в 1893 г. указа, разрешающего применение гипноза только в клинике и в присутствии нескольких врачей) и др.

Психиатры высказывались и по более острым политическим поводам, например о влиянии революционных событий 1905 — 1907 гг. на рост психических заболеваний или об отмене смертной казни. Какую бы позицию каждый из них ни занимал, он так или иначе становился участником дискуссии (например, в дискуссии о смертной казни Н.Н.Баженов выступал за ее отмену, видя в ней такую моральную пытку, которую не мог вытерпеть и об избежании которой молил даже Богочеловек [4], а психиатр из Тарту В.Ф.Чиж выступал за ее сохранение;

в дискуссии о последствии революционных событий одни психиатры признавали, а другое отрицали вспышку психических заболеваний в период революции). Даже В.П.Сербский, посвятивший себя академической карьере и далекий от политики (в отличие, например, от того же Н.Н.Баженова, бывшего довольно активным членом партии конституционных демократов), произнес на открытии первого съезда Союза русских невропатологов и психиатров в 1911 г. такую речь, которая чуть не спровоцировала закрытие съезда полицией [5; 42].

Литература и литературное творчество давали еще одну тему для «общественных» выступлений психиатров. Вопрос об отношении искусства и общества, считавшийся одним из самых животрепещущих с пушкинских времен, в эпоху, о которой идет речь, получил решение в духе Н.А.Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Появившаяся вскоре литература декадентов и символистов в этом контексте выглядела вызовом и была обвинена в «безыдейности» и «поверхностном эстетизме». Психиатрам она дала обильный материал для профессионального анализа и обсуждения популярной темы о близости таланта, творчества и помешательства, впервые возникшей в 1850-х гг. в работах Ж.-Ж. Моро де Тура и продолженной Ц.Ломброзо. В нарочитом эстетизме декадентов, выборе болезненных и просто «неприличных» предметов и странных метафор стали видеть следы психологической и нравственной патологии ("моральную недостаточность", которую в то время считали болезнью). В таком ключе написана брошюра врача психиатрической клиники Московского университета Ф.Е.Рыбакова «Современные писатели и больные нервы» (М., 1907). Н.Н.Баженов, стажировавшийся в Париже и близко общавшийся с французским психиатром Валентином Маньяном, одним из авторов концепции вырождения как причины душевных заболеваний, писал о возможном влиянии вырождения на творчество французских декадентов и русских символистов [2; 10 —40].

Психиатрический анализ писательского творчества распространился и на русских классиков — Ф.М.Достоевского, Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого. С одной стороны, этот анализ заключался в своего рода патографии творчества — поиске у писателей психопатологии, «ответственной» за те или иные особенности их произведений, — меланхолии у Гоголя, эпилепсии у Достоевского, ипохондрии у Толстого. С другой стороны, работы комментировали портреты героев, описания их психологии и в особенности патопсихологии, иными словами талант писателя как психолога [1], [22], [23], [24].

Опубликованные речи, статьи и брошюры, посвященные общественным событиям и литературе, образовали целый жанр, названием которому мог бы служить заголовок книги Н.Н.Баженова: «Психиатрические беседы на литературные и общественные темы» (М., 1903). Жанр, обращенный к широкой публике, имел целью вызвать общественный резонанс. Иметь «общественное лицо» — конечно; прежде всего либеральное — не только отвечало духу времени, но и усиливало престиж психиатрической профессии, а поэтому считалось в среде психиатров первого поколения несомненным достоинством. Идеалом врача-общественника стал рано умерший С.С.Корсаков, вокруг которого сложилась целая агиография, где он изображался как психиатр-гуманист и наделялся титулом «врача русского рабочего интеллигента» [2;2].

Когда благодаря работе «отцов» российской психиатрии ее институциональный фундамент был построен, пришло второе поколение профессионалов, перед которым задача добиться успеха в «социальных переговорах» и обеспечить поддержку властей и общественного мнения не стояла так остро. В 1910 г. издавались четыре журнала по психиатрии:«Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии» (основан в 1896 г.), «Журнал невропатологии и психиатрии имени С.С.Корсакова» (основан в 1901 г.), «Современная психиатрия» (основан в 1907 г.) и «Психотерапия» (основан в 1910 г.), к этому времени

состоялись три съезда отечественных психиатров (в 1887, 1905, 1909 гг.) и готовился первый съезд организуемого Союза русских невропатологов и психиатров (открылся в сентябре 1911 г.). Были изданы учебники психиатрии, общий курс душевных болезней расширен до двух лет, введены другие курсы (в Московском университете читались судебная психопатология (В.П.Сербский), психология (А.А.Токарский) и спецкурс по психопатическим эпидемиям (Н.Н.Баженов). Поколение «детей» получило возможность спокойно заниматься исследованиями в клиниках и преподавать в университетах, возможность выбирать различные области в психиатрии или разрабатывать новые (например, такую, как психотерапия). И все же «социальная ангажированность» «отцов» у молодых русских психиатров не прошла бесследно: она проявилась в интересе к этике, философии и методологии психиатрии, в предпочтении определенных концепций, в частности рациональной и этико-философской терапии. Даже входивший в моду психоанализ в России оценивался прежде всего с этической стороны и был воспринят как призыв к «очищению души» (см.ниже).

Биография Н.Е.Осипова (1877 — 1934), одного из наиболее деятельных психиатров начала века, особенно показательна для судьбы второго поколения. Отец Николая Евграфовича, Евграф Алексеевич Осипов был видным деятелем земской медицины и одним из создателей Пироговского общества. Его дядя, В.А.Осипов, еще гимназистом был подсудимым в одном из самых крупных процессов над революционерами — "деле 193-х". Сам же Николай Евграфович, по собственному признанию, в молодости политикой не интересовался, «много танцевал и мало работал» [8; 10]. Случай привел к тому, что он, сам того не желая, оказался замешан в студенческую забастовку и потерял возможность продолжать образование в России. Несмотря на это, он сохранял лояльность режиму и даже опасался, что его доклад на 10-м Пироговском съезде в 1906 г., в разгар революционных волнений, будет освистан из-за консервативного реноме автора.

Получив в 1903 г. степень доктора медицины в Базельском университете, Н.Е.Осипов возвращается в Россию и поступает ординатором в частную клинику Н.Н.Баженова. В 1906 г. он становится старшим ассистентом В.П.Сербского, директора психиатрической клиники Московского университета, в которой формировалась московская школа психиатрии. Н.Н.Баженова и В.П.Сербского, ближайших коллег покойного к тому времени С.С.Корсакова, он считал своими учителями в психиатрии. Центром интересов молодого медика становится «малая психиатрия»: он ведет прием больных, открывая в клинике психотерапевтическую амбулаторию, и пишет работу о неврозе навязчивых состояний. Кроме этого, он берет на себя задачу познакомить русскую аудиторию с современными западными работами по психотерапии, которые он успел узнать благодаря учебе в Германии и Швейцарии. С 1907 г. в психиатрических журналах публикуются его рецензии на работы Е.Блейлера, П.Дюбуа, З.Фрейда, К.Юнга и др., обзоры работ по различным направлениям в психотерапии. Он один из основателей (вместе с А.Н.Бернштейном, Н.А.Вырубовым и Ю.В.Каннабихом) и активный автор журнала «Психотерапия» (1910 — 1914), в котором публикуются первые переводы работ по психоанализу и другим направлениям психотерапии, а в 1911 — 1913 гг. предпринимает вместе с О.Б.Фельцманом выпуск «Психотерапевтической библиотеки», 11 книг которой содержали переводы работ О.Бумке, Л.Вальдштейна, П.Дюбуа, Я.Марциновского, З.Фрейда. В этих переводах, которые Н.Е.Осипов редактировал, а иногда делал сам, впервые на русском языке отрабатывалась психотерапевтическая терминология, и многие термины затем прочно закрепились.

Н.Е.Осипова последнее время часто представляют одним из лидеров психоаналитического движения в России [26], что односторонне и неточно характеризует его деятельность. Действительно, он был увлечен работами З.Фрейда, вступил

с ним в переписку в связи с изданиями его работ в России и даже побывал в Вене в 1910 г. З.Фрейд, по-видимому, считал Осипова одним из наиболее серьезных своих последователей в России, отзываясь о нем в письмах к коллегам как о «ясной голове и убежденном последователе» и «замечательном исследователе» (цит. по: [28; 8]) и введя в состав коллегии журнала, который он издавал в Вене с 1911 г. Переписка между ними велась по меньшей мере до 1927 г. (известно письмо З.Фрейда Н.Е.Осипову, датированное февралем 1927 г. [32; 626]).Несмотря на это, называть Н.Е.Осипова адептом психоанализа вряд ли было бы справедливо.

Во-первых, воспитанный на гуманистическом мировоззрении земских врачей, он считает, что врач должен быть выше любой специальной психотерапевтической или даже философской доктрины: врач должен иметь личную философию, которой в конечном счете он и лечит больного, передавая ему свое понимание болезни. Он с сочувствием цитирует слова П.Дюбуа: «Врач не должен говорить неврастенику ничего такого, чего он не мог бы сказать своему больному коллеге и чего он не должен был бы сказать самому себе, если бы сам заболел» [8; 106]. На вопрос, сколько невротиков ему удалось вылечить, Н.Е.Осипов отвечает: «Ни одного», ибо «излечивает природа, врач только помогает», и в подтверждение приводит мнение Л.Н.Толстого. Толстой, недолюбливавший официальную медицину, которая игнорировала душу больного и насильственно вмешивалась в ход событий, сравнивал хорошего врача с мудрым историческим деятелем, таким, например, как М.И.Кутузов. Князь Андрей в «Войне и мире» говорит о Кутузове: «У него ничего не будет своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, — он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли — это неизбежный ход событий» (цит. по: [14; 17]).

Во-вторых, само восприятие психоанализа в России не было похожим на современное. Когда психоанализ только начал заявлять о себе, он был одной из многочисленных концепций психотерапии. Психотерапия как метод лечения психических заболеваний, основанный на психическом же воздействии, в начале века располагала двумя наиболее эффективными техниками: гипнозом, или внушением (наиболее подробно они были изучены во французских школах Шарко в Сальпетриере и Льебо и Бернхейма в Нанси, специализировавшихся на лечении истерии), и убеждением, которое также называли рациональной психотерапией, или «моральным перевоспитанием». Разновидности рациональной и этико-философской терапии, направленные на то, чтобы развеять предубеждения больного по поводу его болезни и помочь ему жить новыми ценностями, в те годы выдвигали П.Дюбуа (Берн), чрезвычайно популярный в России, Г.Оппенхейм (Берлин) и многие другие.

Психотерапии как лечению должны были предшествовать анализ болезни, выяснение этиологии. Относительно генеза неврозов не существовало единой точки зрения: одни считали их органическими заболеваниями (в основе которых лежит, например, нарушение обмена веществ), другие придерживались идеи их психогенной природы. Психоанализ был встречен в этом контексте как еще одна концепция, дающая психологическое объяснение неврозу и довольно успешная при анализе этиологии. Н.Е.Осипов писал, что концепция З.Фрейда направлена прежде всего на анализ болезни и поэтому удачно дополняет рациональную психотерапию, которой, по его мнению, «не хватает анализа» [12; 1781]. К предлагаемому же в психоанализе методу лечения он поначалу призывал относиться с осторожностью, цитируя Ф.Бэкона: «Всякий человек, изучающий природу, должен остерегаться того, что обольщает его разум и чрезмерно приковывает его внимание» [11; 586]. Большинство психотерапевтов предпочитали рациональную психотерапию, которая проверена временем и, во всяком случае, безвредна [20; 269].

По мере того как русская аудитория ближе знакомилась с работами З.Фрейда и с ним самим (по крайней мере три российских психотерапевта — М.В.Вульф, М.М.Асатиани и сам Н.Е.Осипов — посетили его в 1909—1910 гг.), опасения таяли, и психоанализ прочно вошел в обойму психотерапии. Единственным основанием принятия или отвержения той или иной концепции было то, берет ли данная концепция в расчет душу больного, обращается ли к его внутреннему миру, ценностям, нравственности или же видит в больном, как традиционная психиатрия и вообще медицина, «невменяемого», т.е. безответственного, превращая его в пассивный объект воздействий. Поэтому, хотя Н.Е.Осипов, конечно, видит разницу между психоанализом и рациональной психотерапией, он иногда относит оба эти направления к этико-философской психотерапии, нацеленной на то, чтобы побудить больного к самопознанию, к поиску своих ограничений и возможностей, к ясности и честности перед самим собой [15; 578].

Именно этот пафос, а не призыв к сексуальному освобождению в духе В.Райха увидел Н.Е.Осипов в психоанализе: он терпеливо разъясняет не слишком внимательным читателям З.Фрейда, что тот вовсе не рекомендует coitus в качестве средства от невроза [13; 169]. Он редко цитирует З.Фрейда большими кусками, и тем показательнее текст, который он выбирает, — это абзац из работы «Я и Оно»: «Если бы кто-нибудь высказал парадоксальное положение, что нормальный человек не только значительно безнравственнее, чем он думает, но и значительно нравственнее, чем он знает (про себя), то психоанализ, на наблюдениях которого базируется первая половина утверждения, ничего не имел бы и против второй (выделено Осиповым. — И. С.)» [1. Ед. хр. 3. Л. 69]. В конечном счете у психоанализа и у рациональной терапии, как считает Н.Е.Осипов, одна задача — "духовное очищение", но решают они ее по-разному: рациональная терапия — пробуждая и укрепляя «духовного человека», психоанализ — помогая познавать «животного человека» в себе и бороться с ним. Он цитирует «Воскресение» Л.Толстого: герой этого романа, Дмитрий Нехлюдов, время от времени чувствует необходимость «чистки души», очищения от «животного человека» в себе [13; 171].

Л.Н.Толстого, чьи книги Н.Е.Осипов называет «психоанализом в художественной форме», он упоминает не реже, чем З.Фрейда. Работе о повести Л.Н.Толстого «Детство» он дает подзаголовок: «Введение в психоанализ. Введение в психотерапию» [1. Ед. хр. 21. Л. 1] (эта работа вышла на немецком языке под названием «Tolstois Kindheitserin-nerungen. Ein Beitrag zur Freud Libidotheorie». Wein: Imago-Bucher, 1923). Психотерапия и воспринимается, и подается им через литературу, с иллюстрациями и комментариями, взятыми из произведений Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, Н.В.Гоголя, И.А.Гончарова. Так, описанные Л.Н.Толстым болезнь Наташи Ростовой после неудавшегося бегства с Курагиным и ее выздоровление он считает случаем мудрой и эффективной психотерапии: больной помогли не лекарства, а любовная атмосфера, созданная вокруг нее в доме, и, главное, открывшаяся ей вдруг возможность вновь любить. Такую «эмоциональную психотерапию», направленную на то, чтобы «удовлетворить потребность сочувствия у больного и потребность деятельности у окружающих... пробудить чувства больного и вызвать к жизни его любовь» [14; 12], Н.Е.Осипов проводит в своей практике, описывая случай больной, которой был ошибочно поставлен диагноз «дегенеративная психопатия» и которую он вылечивает с помощью этико-философской психотерапии — открывая вместе с ней новые ценности и смыслы в ее жизни [16].

В свою очередь, литература может оказать психотерапевтический эффект: в работе о «страшных рассказах» Н.В.Гоголя и Ф.М.Достоевского Н.Е.Осипов говорит, что видит их ценность в том, что «в них утверждается преодоление всяких страхов путем признания абсолютных ценностей», и советует невротикам, боящимся

чертовщины, читать эти произведения [8; 135]. Н.Е.Осипов не написал законченной работы с изложением своей концепции психотерапии, как вообще не издал ни одной монографии. В эмиграции он писал философский труд «Органическая натурфилософия в современной русской науке», из которого опубликован лишь отрывок под названием «Жизнь и смерть»: в нем говорится, что жизнь сама по себе есть не абсолютная ценность, но лишь возможность для осуществления абсолютной ценности [33; 146]. Вплоть до смерти он работал над рукописью, озаглавленной «Поликлиника неврозов», в которой хотел обобщить более 1000 изученных им случаев неврозов и дать новую их классификацию (в частности, расширив область психоневрозов и отнеся к ним, наряду с истерией и неврозом навязчивых состояний, как это предложил З.Фрейд, еще и неврастению, ипохондрию, циклотимию и наркоманию [8; 80]).

Он много выступал с докладами — как в Москве, где он в течение десяти лет был секретарем психиатрического кружка «Малые пятницы», так и в эмиграции. Для него большевики были «абсолютно неприемлемы» [8; 12]: в 1918 г. он покидает Москву и после трех лет скитаний оседает в Праге. Гостеприимная политика правительства Чехословакии, объявившей о выплате стипендий русским студентам, чтобы они могли завершить прерванное революцией образование, и пожизненных пособий профессорам, привлекла сюда тысячи русских: в Праге жили бывший ректор Петроградского университета М.М.Новиков, ректор Киевского университета Е.А.Спекторский, профессора Н.О.Лосский, П.И.Новгородцев, И.И.Лапшин и многие другие. У них была возможность продолжить научную работу и преподавание в русских эмигрантских организациях (помощь выдавалась с тем условием, что русские беженцы не будут работать в государственных учреждениях). В 1923 г. был основан Русский народный университет в Праге, в котором стал преподавать и Н.Е.Осипов.

Прагу 20-х гг. называли «славянскими Афинами»: здесь выходили 80 журналов и 58 газет и бюллетеней на русском языке, работали несколько издательств, действовали общества русских философов, историков, врачей, инженеров и техников и т.д. [23]. Особенной — одновременно курьезной и ностальгической — чертой жизни русских эмигрантов в Праге (как и вообще за границей) были частые празднования юбилеев и памятных дат: Дня русской культуры, приуроченного к дню рождения А.С.Пушкина, 100-летия Л.Н.Толстого, 50-летия смерти Ф.М.Достоевского, юбилеев А.С.Грибоедова, И.А.Гончарова и других писателей. Н.Е.Осипов часто выступал на таких заседаниях — его интерес к «психоанализу в художественной форме» получил неожиданную и плодотворную почву. Там, а также на заседаниях постоянно действовавших при Русском народном университете семинарах по Ф.М.Достоевскому (руководитель АЛ.Бем), Л.Н.Толстому (Е.АЛяцкий), кружка ревнителей русского слова (С.В.Завадский) он сделал более 60 докладов, среди них: «Басни Крылова», «Первая любовь», «Рассказ Тургенева», «Обломов и обломовщина», «Гений и невроз Л.Толстого», «Грибоедов и Салтыков», «Больное и здоровое у Достоевского» и др. [8; 60 — 64].

В этих работах и дискуссиях вокруг них обсуждаются главным образом три темы: творчество и психопатология, писатели как психологи, или близость литературного анализа к психологическому, и философия психотерапии. Первая из них, начатая в русской психиатрии В.Ф.Чижом, Н.Н.Баженовым и Ф.Е.Рыбаковым, нашла продолжение в анализе Н.Е.Осиповым психопатологических черт Л.Н.Толстого. «Диагноз», который он ставит писателю, — "ненормально повышенный нарциссизм амбивалентного характера (Л.Н.Толстой то любит себя, то ненавидит), вытесненную, подавленную сексуальность (Л.Н.Толстой всегда жаждет любви, но не был способен прямо, непосредственно любить других людей), изживание вытесненной сексуальности в аутосадистических актах, патологическую застенчивость... В области

представлений — навязчивая мысль о непривлекательности своей личности, о смерти, постоянный душевный разлад". Такой «толстовский синдром», пишет Н.Е.Осипов, он наблюдал у двух своих больных [1. Ед. хр. 18. Л. 28].

В этой дискуссии ему отвечает бывший московский коллега, психоаналитик М.В.Вульф, уехавший из России в 1928 г. Соглашаясь с тем, что у Л.Н.Толстого проявлялись невротические симптомы, он пишет: «Я бы склонен был видеть в этих симптомах не признаки болезни, а только Begleiterscheinungen (сопутствующие обстоятельства. — И.С.) тех тяжелых душевных кризисов, которые он переживал. Для гениев, по-моему, должна быть особая мера... Его конфликты — особого разряда, лежат в другой плоскости, являются результатом не неудавшегося приспособления к действительности, а невозможности для его «Я», для всей его личности примириться с действительностью» [1. Ед. хр. 44. Л. 3].

Возможно, Н.Е.Осипов сам чувствовал односторонность такого анализа: сомневаясь в диагнозе, он писал то о неврозе боязни, то о неврозе навязчивых состояний и больше, чем патографией творчества, интересовался психологическими описаниями в произведениях Л.Н.Толстого. То, в чем он видит его талант как психолога и что, по его мнению, общее у Л.Н.Толстого и З.Фрейда, — это внимание к мелким штрихам и отношение к ним как имеющим глубокий смысл [1. Ед. хр. 19. Л. 26 ]. Эту тему он обсуждает с литературоведами А.Л.Бемом и Е.А.Ляцким, философами И.И.Лапшиным и Н.О.Лосским, открывая для себя единство писательского (литературного), литературоведческого и психологического анализа, заключающееся в общегуманитарном методе интерпретации. В письме Н.Е.Осипову А.Л.Бем так это формулирует: «Для себя я называю свой метод работы методом «мелких наблюдений». Для каждого, кто внимательно вчитается в мою последнюю работу (статью о А.С.Грибоедове, которую он посылает Н.Е.Осипову.—И.С.), будет ясно, что, хотя о Фрейде здесь нет ни одного упоминания, тем более нет ничего «сексуального», в сущности, метод Фрейда в ней сыграл большую роль. Это именно то, что он понимал под «повседневным», то есть мелкие оговорки и описки писателя, которые выдают с головой его творческие импульсы» [1. Ед. хр. 42. Л. 40]. Обнаруживая сходство композиции, стиля и манеры письма Ф.М.Достоевского с психологией сна, он предлагает толковать его произведения как сны, на что Н.Е.Осипов одобрительно откликается: «Весь стиль Достоевского есть стиль мечтаний, грез, сновидений, бреда, подвергнутых вторичной обработке» [1. Ед. хр. 26. Л. 14].

Интерпретации подлежит и литература, и реальность, тем более что реальность тех лет не менее фантастична, чем литературные вымыслы. Н.Е.Осипов пишет статью «Революция и сон» (которую собирался послать З.Фрейду), где рассматривает революцию как сон, в котором происходит реализация вытесненных импульсов, или как регрессию в нарциссизм, называя революционные массы — "мы — нарцисс" [17; 201]. В этой, как и в других последних своих работах, отталкиваясь от психоанализа, он пытается строить философию любви: «Эмпирическая ценность исследования З.Фрейда не пострадает, если центральное место займет не физиологическое притяжение, но любовь в ее эйдетическом смысле, как абсолютная ценность. В нашем пространственно-временном мире любовь воплощена в различных степенях, начиная с весьма низменной любви-отождествления (я люблю это яблоко и в силу этой любви его кушаю, то есть уничтожаю). Далее, любовь находит свое выражение в чувствительности — половой и неполовой, — в нежности. Наконец, она проявляется в особых переживаниях близости и интимности между людьми как наивысшей формы проявления любви в человеческом мире» (цит. по: [10; 358]). Очевидно сходство этих идей со взглядами русских философов, также волею судеб оказавшихся в эмиграции, — Н.А.Бердяева, Б.П.Вышеславцева, Н.О.Лосского.

Так, Н.Е.Осипов осмысляет революцию как категорию нравственно-психологическую, сравнивая ее с регрессией в

нарциссизм, т.е. в небытие, смерть [17; 201]. Согласно Н.А.Бердяеву, история — это «драма любви и драма свободы, разыгрывающаяся между Богом и его Другим», борьба, в которой победа иррациональной свободы означает распад бытия, возвращение к хаосу [6; 65].

Работа Б.П.Вышеславцева «Этика преображенного эроса», которую он писал примерно тогда же, когда Н.Е.Осипов раздумывал над своей философией любви, также идет от психоаналитического к философскому пониманию эроса. Эрос в платоновском смысле гораздо шире, чем libido sexualis, «эрос есть влюбленность в жизнь, жажда полноты... жажда воплощения, преображения и воскресения, богочеловеческая жажда...» [7; 46]. «Низменный эрос» можно сублимировать, если есть высшие источники сублимации, среди которых — творчество, а выше всего — Бог. Сублимация может быть полной, только если существует Живой Бог — абсолютная цель любви. Ему вторит Н.О.Лосский, кантианец, работавший над философией интуитивизма: «Пребывание вне царства Божия есть следствие неправильного использования свободы воли» и ведет к эгоизму и обеднению бытия, «наивысшую ценность имеет Бог, и поэтому Он должен быть любим больше всего на свете» [10; 257].

Сам З.Фрейд, вероятно, критически отнесся бы к такому осмыслению психоанализа: известен его скепсис в отношении метафизики как «пережитка религиозного миросозерцания» [21; 158]. Но с точки зрения русской культуры такое «философствование» уместно и даже необходимо: поколение «детей» должно было совершить переход от идеологии «отцов» к новой психотерапии, не забыв «на той стороне» ни деятельного гуманизма земских врачей, ни философско-этического учения Л.Н.Толстого, ни психологизма русской литературы. Посреднические функции, взятые на себя Н.Е.Осиповым и его современниками, заключались не только в том, чтобы перевести и издать западную литературу, создав русскоязычную терминологию, воспитать новое поколение психотерапевтов, но и в том, чтобы укоренить психоанализ и психотерапию в национальной научной, философской, литературной традициях, «перевести» на язык русской культуры. Эта роль, престиж которой в науке, увы, невысок, Н.Е.Осипову и его коллегам замечательно удалась.

1. Архивные материалы: ЦГАЛИ. Ф. 2299. On. 1.

2. Баженов Н.Н. Психиатрические беседы на литературные и общественные темы. М., 1903.

3. Баженов Н.Н. Психология казнимых. Отд. отт. из сб. «Против смертной казни». М., 1906. 31 с.

4. Баженов Н.Н. Болезнь и смерть Гоголя. М., 1902.

5. Банщиков В.М. Всесоюзное научное медицинское общество невропатологов и психиатров: Материалы к истории научного общества. 1878 — 1964 гг. М., 1967.

6. Бердяев Н.А. Смысл истории. Берлин, 1923.

7. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М., 1994.

8. Жизнь и смерть: Сборник памяти доктора Н.Е.Осипова / Под ред. А.Л.Бема, Ф.Н.Досужкова и Н.О.Лосского. Т. 1. Жизнь и помертные труды. Прага, 1935.

9. Каннабих Ю.В. История психиатрии. М., 1929.

10. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.

11. Осипов Н.Е. Последние работы Freud'овской школы // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 1909. N° 3 — 4. С. 526 — 586.

12. Осипов Н.Е. Беседа с Dubois // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С.Корсакова. 1910. № 5 — 6. С. 1773 — 1781.

13. Осипов Н.Е. Еще о психоанализе // Психотерапия. 1910. № 4 — 5. С. 153 — 172.

14. Осипов Н.Е. Психотерапия в литературных произведениях Л.Н.Толстого (Отрывок из работы «Толстой и медицина») // Психотерапия. 1911. № 1. С. 1 —21.

15. Осипов Н.Е. О навязчивой улыбке// Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С.Корсакова. 1912. №4. С. 570—578.

16. Осипов Н.Е. Мысли и сомнения по поводу одного случая «дегенеративной психопатии» // Психотерапия. 1912. № 5. С. 189 — 215.

17. Осипов Н.Е. Революция и сон // Русский народный университет в Праге. Научные труды. Т.4. Прага, 1931. С. 175 — 203.

18. Розенштейн Л.М. Московская психиатрическая школа и Н.Н.Баженов // Клиническая медицина. 1924. № 4. С. 131 — 135.

19. Русские в Праге. 1918—1928 / Ред.-сост. С.П.Постников. Прага, 1928.

20. Фельцман О. Б. К вопросу о психоанализе и психотерапии // Современная психиатрия. 1909. № 1. С. 257—269.

21. Фрейд 3. Письмо Вернеру Ахелису // Неудовлетворенность культурой. Аналитическое повествование. М., 1990. С. 158 — 159.

22. Чиж В.Ф. Тургенев как психопатолог. М., 1899.

23. Чиж В.Ф. Пушкин как идеал душевного здоровья. Отд. отт. из Уч. зап. Имп. Юрьевского университета. Юрьев, 1899.

24. Шайкевич М.О. Психопатологические черты героев Максима Горького. СПб., 1904.

25. Эдельштейн А.О. Сергей Сергеевич Корсаков. М., 1948.

26. Эткинд А.М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993.

27. Brown J. V. Revolution and psychosis: The mixing of science and politics in Russian psychiatric medicine, 1905-13 // The Russian Review. 1983. V. 46 P. 283 — 302.

28. Miller M.A. Freudian theory under the Bolcheviks' roul // Slavic Review. 1985. V. 44. № 1 — 4. Р. 625 — 646.

29. Lobner H; Levitin V.A. Short account of Freudism. Notes on the history of psychoanalysis In the USSR // Sigmund Freud House Bulletin. 1978. V. 2 N51.P.5—30.

30. Osipov N.E. Zivot a smrt // Русский народный университет в Праге. Научные труды. Т. 1. Прага, 1928. С. 138— 146.

Поступила в редакцию 30. VIII 1994 г.