9.2812

99

 

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

ДИАГНОСТИКА «ЛИЧНОСТНЫХ ФАКТОРОВ» ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ

 

Т. В. КОРНИЛОВА

 

Целью данной статьи является представление результатов разработки методики, направленной на диагностику «готовности к риску» и «рациональности» как личностных регуляторов принятия решений. Являющаяся первоначально вариантом метода Q-сортировки и будучи известной как EQS-методика (методика сортировки карточек с высказываниями о свойствах, реализуемых субъектом при принятии решений в ситуациях неопределенности — см. [23]), она была модифицирована нами и оформлена в разных процедурных видах под общим названием ЛФР — личностные факторы решений. ЛФР-32 и ЛФР-38 — два варианта методики, отличающиеся по числу вошедших в них пунктов-высказываний. Однако сначала следует остановиться на психологических конструктах «готовности к риску» и «рациональности».

 

ПРОБЛЕМА ИНТЕРПРЕТАЦИИ И ДИАГНОСТИКИ СКЛОННОСТЕЙ К РИСКУ И РАЦИОНАЛЬНОСТИ КАК ЛИЧНОСТНЫХ СВОЙСТВ

 

Следует указать как минимум три группы проблем, в отношении к которым конкретизируются содержательные основания конструктов в методике ЛФР.

1) Фактор риска при принятии решений (ПР).

Традиционная постановка проблемы ПР как проблемы волевой регуляции поведения в 60—70-е гг. сменилась содержательно разными направлениями поисков, из которых в контексте данной статьи интересны следующие. Во-первых, это классификации видов ПР по основанию преимущественного опосредствования их теми или иными психологическими механизмами [18]. Так, интеллектуальные решения — по критерию их опосредствованности мыслительной деятельностью — стали отличать от волевых (или даже волюнтаристских) как связанных с волеизъявлением и мотивационной саморегуляцией; решения о выборе действия при опоре оператора на образно-концептуальные модели в свою очередь — от ПР о трудности выбираемой цели в экспериментальных ситуациях, когда успех-неуспех «угрожает» только в плане самооценки и т. п. Во-вторых, о ПР стали говорить применительно к классу таких ситуаций, где неопределенность исхода действий или выборов субъекта зависит не столько от изменений внешних обстоятельств, сколько от субъективной неопределенности, связанной, в частности, с возможностями познавательных стратегий субъекта (а не только более широко известного феномена субъективных вероятностей) ([7], [12]).

При этом фактор риска действий в ситуации неопределенности приобрел контекст угрозы недостижения поставленной цели или угрозы неверного выбора не только с точки зрения эмоционально-ценностных критериев (или валентностей альтернатив), но и предстал зависящим от интеллектуальных и

 

100

 

личностных усилий субъекта в их формировании, осознании критериев оценок и возможном изменении степени субъективного контроля в прогнозе развития ситуаций. Наряду с теориями ожидаемых ценностей, результирующих валентностей и мотивационных тенденций, ориентированных (от Хоппе до Аткинсона) на переменные, определяющие переживания успеха-неуспеха при целеобразовании и целедостижении, были сформулированы так называемые аксиоматические и нормативные теории ПР. Они были ориентированы на правила решений с возможными прагматическими приобретениями или потерями и вводили соответствующие непсихологические критерии оценки «рациональности» стратегий индивида при ПР.

2) Связь риска с рациональностью. Изначальная трактовка риска (см., например, в словаре Даля) как свойства необдуманных действий, действий наобум или наудачу, готовности идти на «неверное дело» (т. е. не подкрепленное рациональной оценкой) в современных подходах претерпевает изменения в сторону отказа от противопоставления рискованных, нерациональных решений и осторожных, осмысленных — опосредствованных рассуждением. Современный праксиологический контекст понимания риска в целедостижении ориентирован на тезис об ограниченной рациональности человека. Рациональность при этом связывается не с хладнокровной рассудительностью, а с более «системным», по выражению Ю. Козелецкого, критерием: «Человек не рационален в прометеевском и не иррационален в сизифовом смысле. Его познавательные, эмоциональные и волевые возможности позволяют ему удовлетворять критерий ограниченной рациональности, существовать в сложном мире» [8; 34]. Таким образом, действия человека могут одновременно характеризоваться и как рациональные, и как содержащие фактор риска, поскольку между целедостижением и целеобразованием всегда существует некий зазор, несоответствие. В отечественной литературе этой проблеме применительно к анализу мыслительной деятельности человека были посвящены работы О.К. Тихомирова (например, [17]). В последней монографии В.А. Петровского готовность субъекта к «личностному риску» связывается с самодвижением деятельности, актуальной причинностью в системе побудительных факторов [13]. Тем самым эта готовность предстает как динамическое образование, определяемое активностью самого субъекта, но отнюдь не его «иррациональностью».

Итак, «готовность к риску» связывается с разными видами активности, в том числе и с имеющими неадаптивный характер. «Рациональность» же, понятая как готовность обдумывать свои решения и действовать при возможно полной ориентировке в ситуации, может характеризовать разные, в том числе и рискованные решения субъекта (как в поведенческом, так и в познавательном планах). Рациональность как свойство дискурсивного мышления имеет в психологии и более узкое значение, чем только готовность к обдумыванию, т. е. мысленному опосредствованию своих решений. Наиболее тесно это понятие связано с исследованиями реализуемых субъектом умозаключений. Проблема измерения человеческой «иррациональности» предполагает при этом по существу возможность измерения логической компетентности субъекта [19]. Соответственно более и менее рациональными могут оказаться с этой точки зрения субъекты с разной степенью выраженности рефлексирующей установки.

Даже не углубляясь в анализ понятий рефлексивности и рефлексивного мышления, можно отметить иной радикал этих свойств мышления, чем рациональность. О свойстве «рефлексивности» говорят в контекстах проблем мышления и самопознания, когда объектом мыслительных действий становится мышление самого субъекта; несовпадения внутренних позиций субъекта, реализующего действия, направленные на решение познавательной задачи и на самоконтроль; раздвоения числа возможных позиций Я в

 

101

 

ориентировке на другого субъекта, потенциальный учет позиций которого изменяет стратегии первого субъекта; и даже когда речь идет просто о схемах членения единиц вербальных протоколов при использовании методики «рассуждение вслух». Рефлексивность связывалась с развитием внутреннего плана действий [16], она отличалась также от рассудочности, основанной на использовании обобщений разного уровня [4]. Вольное или невольное отождествление свойств «рациональности» и «рефлексивности» имело под собой некоторые основания: во-первых, подразумевался общий момент саморегуляции, самоконтроля мыслительных действий, т. е. возможность отдавать себе отчет в степени развернутости плана размышлений, и во-вторых, первенство для субъекта критериев когнитивной ориентировки при целедостижении. При этом мы опускаем проблематику когнитивных стилей, где также выделяется оценка «рефлексивности», но в аспекте формально-динамических регуляторов стратегий субъекта в ситуации неопределенности [6] и оценки рефлексивности при целеобразовании в интеллектуальных стратегиях [9]. Полюс, противоположный рациональности, занимают разные понятия: соответственно, говорят об импульсивных, неосторожных или рискованных субъектах или решениях.

3) Возможности интерпретации «рискованности» как ситуационной и личностной предпосылок при ПР.

«Рискованность» субъекта не вписывается в системы личностных диспозиций, поскольку связывается с разноуровневыми психологическими регуляторами ПР. «Готовность к риску» как характерологическую составляющую «храбрости» анализирует П. Вайнцвайг [3]. На примерах анализа конкретных жизненных ситуаций, которые бы следовало назвать критическими, он демонстрирует позитивную роль этого качества при желании человека действовать в соответствии со своими убеждениями. Психотерапевт Герда Юн считает необходимым в своей практике ориентироваться на интегральную личность как носителя потенций разного возможного поведения и выделяет четыре основные психические структуры как определители характерологических особенностей: устойчивость, динамичность, эмоциональность и созерцательность. Со второй из них и связывается готовность к риску, сопровождаемая обычно гибкостью, вкусом, толерантностью и прогрессивностью [21]. Готовность к риску как склонность к поиску сильных ощущений Г. Айзенк отличает от импульсивности, более тесно связанной с темпераментом, хотя указывает «промежуточное» место этого свойства в системе основных генерализованных личностных черт, т. е. не рядо положенное его соседство с другими чертами [1]. Ю. Козелецкий [7], говоря о возможности эмпирического определения групп «смельчаков» и «перестраховщиков», относит склонность к риску к личностным чертам, поскольку ее проявление детерминировано как средовыми факторами, так и другими, личностными — уровень тревоги, агрессивности и др. Он приводит данные Камерона и Майерса о связи предпочтений субъектом риска с выраженностью потребностей в достижении и самоутверждении, а осторожности — с потребностью в независимости и настойчивостью действий.

Однако по мнению других авторов, склонность к риску не следует относить к личностным чертам, поскольку она не универсальна и ее проявление обычно относится к определенному классу ситуаций — житейских, профессиональных, расцениваемых субъектом как не зависящие от его действий и др. Соответственно, во многом спорным является и вопрос о возможности диагностики готовности к риску, как, впрочем, и рациональности, в качестве личностных свойств.

 

*

 

Признание статуса готовности к риску как разноуровневого свойства позволяет различать психодиагностические задачи, связанные с идентификацией «рискованности» как свойства познавательных

 

102

 

стратегий, с интерпретацией фактора риска в целевых тактиках, с выявлением субъективных предпочтений тех или иных форм активности, с проявлением риска как достаточно обобщенной характеристики способов выхода субъекта из ситуаций неопределенности и в этом смысле личностной склонности. Как индивидуальная характеристика, эта готовность предполагает и оценку субъектом своего прошлого опыта (с точки зрения чувства «Я рискую», результативности своих действий в ситуациях шанса, умения полагаться на себя без достаточной ориентировки в ситуации и т. п.), и экспликацию им на уровне самосознания того, насколько он интеллектуально опосредствует свои решения в ситуациях неопределенности, и предвосхищающие оценки относительно возможных уровней самоконтроля. Такие ситуационные факторы риска как неполнота информации, физическая или психологическая угроза, объективные возможности контроля над изменениями ситуации могут не совпадать с субъективным восприятием риска.

Можно принять такой предположительный критерий для ориентировки в свойствах субъективного риска: риск с точки зрения субъекта есть там, где им не только обнаружено несоответствие требуемых и наличных — или потенциальных возможностей в управлении им ситуацией, но и где неопределенной является оценка самого потенциала этих возможностей. Не случайно первые исследования риска в целедостижении прямо связывали неопределенность с угрозой самооценке (и соответственно динамикой переживаний успеха-неудачи действий). Тогда склонность к риску может означать не отказ от развертывания ориентировки в ситуации, а готовность к самоконтролю действий при заведомой неполноте или недоступности необходимых ориентиров, а также готовность полагаться на свой потенциал. Соответственно опросник, учитывающий осознаваемые самим испытуемым закономерности его способов разрешения ситуаций неопределенности, может строиться на использовании других видов высказываний, чем представленные в литературе методики «на импульсивность» или «поиск острых ощущений» [15], [20], [22].

Учитывая преимущественно регуляторную функцию так понятой готовности к риску, мы тем самым отличаем это свойство от черт, диагносцируемых, в частности, опросником 16PF Кеттелла, в котором в качестве вторичного фактора Q3 представлена сходная по содержанию взаимосвязь импульсивности и волевой регуляции с высоким уровнем интеграции чувства Я. Сходное же с нашим понимание склонностей к риску и рациональности мы обнаружили у немецкого автора EQS-методики [23]. Им диагносцируются три личностных фактора: 1) нерешительность — неуверенность и колебания при ПР; 2) рациональность — информационный поиск при ПР; 3) «рисковое поведение» — заинтересованность субъекта в выборе и стойкость в достижении цели, несмотря на неуспех или незначительность шансов, т. е. поведенческое принятие риска в действиях и решениях в житейских ситуациях. Сочетание определенных значений этих факторов позволяло автору настаивать на селекции невротических профилей.

Мы поставили целью построить на основе высказываний из EQS методическое средство более широкого плана использования, чем в исходном варианте. Для этого мы усилили шкалы «рискованности» и «рациональности», заменив и дополнив утверждениями, более соответствующими указанному пониманию регуляторной функции готовности к риску. Ниже представлены результаты разработки этой методики, направленной на выявление рассмотренных двух личностных свойств, влияющих на принятие решений в широком контексте жизненных ситуаций — и в познавательных, и поведенческих стратегиях.

 

МЕТОДИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ

Предварительный этап

 

Учитывая литературные данные о связи индивидуальных показателей

 

103

 

свойств «нерешительности» и «тревожности», мы провели сначала апробацию полного исходного трехфакторного варианта EQS-методйки на выборках студентов (57 мужчин и 183 женщины). В оценке адекватности перевода высказываний с немецкого языка на русский участвовали двое испытуемых, которые были билингвами и обучались на факультете психологии. Диагностика факторов личностной и ситуационной тревожности осуществлялась с помощью методики Спилбергера [14]. Отдельно для групп мужчин и женщин был проведен корреляционный анализ данных, выявивший следующее.

Как и предполагалось, факторы личностной тревожности и нерешительности по EQS (здесь подсчет сырых баллов велся по исходному ключу для немецких выборок) оказались положительно и значимо связаны (коэффициент корреляции Спирмена равен 0.50 и 0.54 соответственно для мужчин и женщин при a=0.001). Личностная тревожность была при этом отрицательно связана с «готовностью к риску» (r=-0,45 и r=-0,26 при a=0,001 и a=0,01). Для ситуативной тревожности коэффициенты корреляции с «нерешительностью» были меньшими по величине, но также значимыми (для мужчин r=0,26 при a=0,05 и для женщин r=0,26 при a=0,005), а «готовность к риску» отрицательно коррелировала с этим показателем тревожности для данных мужчин (r=-0,25, a=0,05), для данных женской выборки показатель связи приблизился к нулевому.

На основании этих данных мы согласились с тем, что нерешительность как долгие колебания при ПР связана именно с личностной тревожностью и не характеризует интересующие нас особенности ПР (ведь эти колебания могут как быть связаны с мысленными поисками новых вариантов решений, так и протекать без них, отражая лишь эмоциональный план неустойчивости ценностных предпочтений). Поэтому мы смогли принять решение о дальнейшем исключении фактора нерешительности из апробируемой методики в силу возможности заменить при необходимости диагностику его оценкой тревожности индивида по другим методикам. Оставшийся список из высказываний, относящихся теперь уже только к свойствам рациональности и готовности к риску, был нами дополнен в ориентировке на развитие субъектом тех или иных форм активности без или с мысленным опосредствованием своих решений в традиционных (экзамен, доклад и пр.) и инновационных видах деятельности (переговоры с партнером при заключении сделки и пр.). Например: «При решении проблемы я обдумываю и оцениваю все возможные варианты, даже если какие-то из них выглядят нереальными или неприемлемыми». «Именно действия, а не размышления помогают мне достигать желаемых результатов». «Я доверяюсь партнеру только в том случае, если имею о нем достаточно полную информацию». «К успеху в делах меня приводит скорее неутомимость попыток, чем скрупулезность расчетов». «При подготовке к докладу (экзамену, зачету и т. д.) я стараюсь получить всю информацию, все необходимые знания».

 

ОСНОВНОЙ ЭТАП

 

Апробации были подвергнуты два варианта методики «Личностные факторы решений» — ЛФР-32 и ЛФР-38. Второй вариант отличался дополнительными пунктами, учитывающими некоторые особенности предпринимательской деятельности. Оба варианта процедурно осуществлялись как сортировка испытуемыми карточек с высказываниями по 9-категориальной шкале: от «высказываний, которые мне не соответствуют» до «высказываний, которые меня абсолютно точно характеризуют». При компьютеризованной форме проведения ответ испытуемого попадал в одно из 9 полей с теми же названиями категорий. Инструкция предполагала оценку субъектом того, как, по его мнению, он принимает решения в разных жизненных ситуациях — и в серьезных, связанных с

 

104

 

самоопределением (выбор профессии, спутника жизни и т. д.), и в обычных ситуациях неопределенности (покупки, общения с другими людьми и т. д.).

Всего в исследовании на основном этапе апробации приняли участие 360 человек — 193 мужчин и 167 женщин в возрасте от 18 до 40 лет (студенты, аспиранты, преподаватели, предприниматели).

Отдельно для групп мужчин и женщин проверялись гипотезы о соответствии эмпирических данных предполагаемой двухфакторной структуре методики ЛФР. Для оценки группировки пунктов-высказываний применялись также процедуры кластер-анализа. Оценивались надежность методики и репрезентативность распределений (также в контексте сходства данных мужской и женской выборки). Использовались процедуры расщепления выборок (по индексам корреляций сопоставимых половин пунктов определялись внутренняя согласованность содержания факторов) и повторного тестирования.

При оценке содержательной валидности методики были дополнительно использованы опросники М. Рокича (с указанием четырех показателей социального догматизма) и «порога активности» (с показателем трудности для субъекта преодолевать путь от принятия решения к его действенной реализации — см. [15]). В целях уточнения конструктной валидности теста на других выборках испытуемых, чем те, по данным которых осуществлялась оценка внутренней структуры пунктов, был проведен анализ корреляционных связей между диагносцируемыми показателями готовности к риску и рациональности, с одной стороны, и показателями многофакторного личностного теста 16PF Кеттелла, с другой.

Отдельно для «чистых» выборок (студенты, преподаватели, предприниматели) были построены процентильные шкалы, которые могут использоваться в дальнейшем в практике диагностики указанных свойств принятия решений. Конечным результатом стал вариант методики ЛФР-25 для экспресс-диагностики, построенный на основе более простой процедуры трех альтернативных ответов и с общим ключом для мужчин и женщин.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ

 

1. Проверка надежности — согласованности шкал методики осуществлялась для ЛФР-38 с помощью метода Рюлона [2]. Отдельно для групп мужчин (75 чел.) и женщин (76 чел.) коэффициенты надежности были равны соответственно: по шкале «готовности к риску» 0,56 и 0,64, по шкале «рациональности» 0,66 и 0,75. По суммарной выборке в 151 чел. надежность для «готовности к риску» равна 0,605 и для «рациональности» 0,70. Учитывая, что небольшим числом утверждений (20 и 18) в шкалах было охвачено множество различных аспектов ПР в житейских ситуациях, мы могли рассматривать полученные величины как свидетельствующие о неплохой внутренней согласованности шкал методики. Второй вариант подсчета коэффициента внутренней согласованности посредством формулы Спирмена — Брауна основывался на методе расщепления, т. е. разбиении множества пунктов шкал на две сопоставимые части. Полученные значения были равны: для мужчин — по «риску» r=0,60, по «рациональности» r=0,64; для женщин соответственно r=0,67 и r=0,71. В интерпретации в процентах дисперсии r — это процент «истинной» дисперсии. Соответственно по формуле индекса надежности для мужской и женской выборок эти индексы равны 0,82 и 0,84; 0,77 и 0,80.

2. Об оценке надежности отдельных пунктов ЛФР позволяют судить их факторные нагрузки, являющиеся аналогом корреляции ответов по этому пункту с суммарным баллом по соответствующим шкалам. Факторный анализ был осуществлен отдельно для мужских и женских выборок в вариантах ЛФР-38 и ЛФР-32. Применяло? вариант одногруппового конфирматорного анализа в случае гипотезы о двух общих факторах, включая процедуры последующего варимакс-вращения (с помощью системы «Sistat»). Для женской

 

105

 

выборки ЛФР-38 соотношение факторных нагрузок после вращения практически не изменилось. Для мужской соотношение нагрузок по факторам изменилось, причем приблизилось к аналогичному для женской выборки варианту. Ниже мы приводим сводную таблицу с указанием в основном тех номеров высказываний, которые в обеих выборках превысили выбранное пороговое значение 0,30 (табл. 1).

Таблица 1

Распределение факторных нагрузок по ЛФР-38

 

Примечание: * отмечены те случаи, где превышение указанного порога имело место и по другому фактору, ** — случаи недостижения порога.

 

Оба полученных фактора хорошо интерпретируются как «рациональность» и «готовность к риску» в указанном ранее понимании этих терминов. Примеры наиболее весомых нагрузок по 1 фактору: (N16) «Я принимаю решение не на авось, а только после основательных размышлений», по 2 фактору — «В ситуациях, требующих решения, я обычно бываю так увлечен или разочарован делом, что выбор меня не затрудняет», (N29) «Даже если я знаю, что мои шансы невелики, я все равно пытаю счастья».

Для оценки группировок высказываний нами был использован также метод кластер-анализа. Однако остановимся сначала на сравнении результатов факторизации вариантов методики с 38 и 32 пунктами. Поскольку эти две формы методики были применены к разным выборкам, выявление схожести факторных структур для общих пунктов позволило бы иметь дополнительные данные об одномоментной (синхронной) надежности. По данным ЛФР-32 для 41 женщины и 54 мужчин мы осуществили факторизацию методом главных компонент, что позволило выделить уже 6 (для мужчин) и 11 (для женщин) факторов, убывающих в порядке их значимости. По 30 пунктам можно было проследить хорошо интерпретируемые связи с двухфакторной структурой по данным применения ЛФР-38. В табл. 2 эти связи представлены по группам женщин.

Из сравнения таблиц 1 и 2 следует большая устойчивость первого фактора — «рациональности» и меньшая устойчивость объединения пунктов, представленных вторым фактором — «готовности к риску». Это соответствует более широкому диапазону свойств ПР, охватываемых пунктами шкалы «готовность к риску».

3. Видимую схожесть факторных структур ЛФР-32 и ЛФР-38 можно рассматривать как косвенное свидетельство их устойчивости, а также репрезентативности соответствующих тестовых норм. Об этом свидетельствуют и дополнительные данные по выборке мужчин-предпринимателей (40 чел.), более

 

106

 

Таблица 2

Сравнение факторных структур ЛФР-32 и ЛФР-38

 

 

подробно представленные нами в другой работе [10]. Мы соотнесли частоты их ответов по всем пунктам с данными по ЛФР-38 40 мужчин, не связанных с предпринимательской деятельностью (здесь были студенты, аспиранты, преподаватели, сотрудники НИИ). При сравнении частот ответов использовался критерий Смирнова — Колмогорова. Интегральные различия между выборками были значимыми только по одному высказыванию (N31): «Для меня лучше понять другого человека — это представить последовательность его действий». Отсутствие различий по остальным 37 пунктам говорит об устойчивости распределения баллов и универсальности тестовых норм по отношению к представителям мужских выборок, занятых в разных сферах деятельности.

4. Дополнительное и более наглядное представление о связях пунктов ЛФР между собой дало применение процедур кластер-анализа. Далее мы приводим его результаты для двух выборок, протестированных с помощью ЛФР-32: 54 мужчин и 81 женщины. Из табл. 3 видна полная идентичность попадания пунктов-высказываний в одни и те же группировки.

Таблица 3

Результаты кластер-анализа пунктов ЛФР-32

 

Примечание: * обозначены центры группировок.

 

 Эти данные можно трактовать в пользу одномоментной надежности теста ЛФР. На их основе мы также пришли к возможности построения ключа, общего для женских и мужских выборок.

По результатам кластер-анализа можно сделать два замечания. Первое: стратегия последовательного дробления на все большее число группировок (2, 3, 4) обнаружила устойчивые связи пунктов (например, 4, 5, 6, 7, 9, 13 — «готовность к риску») при разных вариантах кластеризации и при сравнении с данными ЛФР-38. Второе: результаты

 

107

 

кластер-анализа и фактор-анализа не идентичны. Их последовательное сопоставление позволило нам, однако, выявить те две группы высказываний, по отношению к которым наиболее убедительной являлась интерпретация в заявленном в начале контексте понимания школ: 1) готовности к риску, включая контексты действенного опробования разных путей достижения цели, готовности действовать без полного выявления ориентиров, активно искать пусть маловероятный, но шанс на успех, и 2) рациональности как готовности к обдумыванию оснований своих решений и действиям на основе расчета. Если второй из названных факторов можно представить как двухполюсный (наличие или отсутствие информационной подготовки решений), то первый включает разные конкретизации возможных «вершин». Ведь дело не только в том, что субъект может отказываться от рискованных решений или действий, но и в том, что разные люди могут идти на риск на разных основаниях (кто-то в силу возложения на себя ответственности как за возможные успехи, так и за неудачи; кто-то в силу привычки действовать наобум, пытая судьбу; кто-то в силу погони за острыми ощущениями). Таким образом, и положительный полюс «рискованности» скорее многовершинен, поскольку предполагает разную причинную обусловленность сходных способов разрешения ситуаций неопределенности.

5. Ретестовая надежность оценивалась по результатам 35 испытуемых.

Коэффициенты корреляции для двух факторов равны соответственно 0,76 и 0,96, что свидетельствует о достаточной стабильности данных методики.

6. С целью уточнения конструктной валидности нашей методики были проверены гипотезы о связях между свойствами, продиагностированными с помощью ЛФР, и другими личностными чертами, возможно влияющими на ПР субъектом. Дело в том, что если речь идет о включении ситуаций ПР в контекст социально-психологических взаимодействий, то о степени самостоятельности ПР субъектом судят, в частности, по его возможностям противостоять давлению группы, быть достаточно независимым в суждениях и решениях от влияний социума или же проявлять конформизм и догматизм (как некритичное принятие навязываемых социумом, например, средствами массовой информации, мнений и критериев ПР). Свойства «конформизма», «догматизма», «самодостаточности» и «вождизма» диагностировались с помощью опросника М. Рокича. Разработанный для отечественных выборок испытуемых ключ к этой методике был предоставлен нам Е. Л. Григоренко.

При подсчете ранговых коэффициентов корреляции были выявлены следующие значимые связи между показателями по шкалам ЛФР и опроснику Рокича:

— у мужчин (46 чел.) «готовность к риску» оказалась положительно связанной с «социальным догматизмом» (r=0,46, a=0,01); — у женщин (41 чел.) положительно связаны «рациональность» и «конформизм» (r=0,35, a=0,01), а также «готовность к риску» и «конформизм» (r=0,43, a=0,01).

Предполагавшейся нами связи факторов ЛФР с фактором «самодостаточности» обнаружено не было. По полученным же результатам можно сказать, что участвовавшие в этой серии женщины (студентки и аспирантки гуманитарных факультетов) при самооценивании того, как они принимают решения, в общем достаточно сильно ориентируются на других людей и принимают давление с их стороны. Из аналогичной выборки мужчин в большей степени проявляют «готовность к риску» те, кто больше подвержены принятию навязываемых «социумом» стереотипов.

Для тех же выборок испытуемых подтвердилась гипотеза о сравнительной «очищенности» диагносцируемых ЛФР свойств от «решительности-нерешительности» при ПР (в контексте оценки «порога активности»). «Готовность к риску» оказалась не связанной с величиной «порога активности» как «степени решительности в действиях»

 

108

 

ни у мужчин (r = 0,016), ни у женщин (r = 0,10). При этом у женщин значимым был отрицательный коэффициент корреляции стремления к активности с «рациональностью» (r=—0,60), т. е. чем выше склонность к мысленному опосредствованию своих решений, тем труднее у женщин оказывается переход к совершению поступка.

Эти данные, на наш взгляд, частично проясняют основания оценки конструктной валидности ЛФР. Так, хотя готовность к риску и рациональность могут испытывать влияние (или оказывать его) со стороны индивидуальных свойств, связанных со шкалами активности и социально-психологических взаимодействий (опросник Рокича), эти особенности ПР все же более тесно связаны с представлением о себе как источнике дальнейших преобразований ситуаций неопределенности в ту или иную сторону, т. е. их подконтрольности в субъективной интерпретации причинности развития событий. В то же время следует, видимо, признать и отличия наших выборок испытуемых (от зарубежных, на которые ориентирован опросник Рокича и обзор Козелецким личностных свойств, связанных с риском при ПР): проявляя индивидуальную готовность к риску, наши испытуемые оставались либо конформистами, либо догматиками, но не ориентированными в основном на свои мнения субъектами.

7. С целью перекрестной валидации методики на других выборках испытуемых (чем те, на которых оценивались надежность и согласованность пунктов шкал) были проверены гипотезы о связях шкал ЛФР-38 с проявлением личностных черт по опроснику Кеттелла. В этой серии приняли участие 24 мужчины (в основном студенты).

По матрице совокупных данных этих испытуемых был проведен кластер-анализ, который показал, что готовность к риску и рациональность попали в разные группировки личностных черт, что отражено в табл. 4. Интерпретация оснований объединения личностных переменных в кластеры может быть следующей:

Таблица 4

Результаты кластер-анализа факторов ЛФР-38 и 16PF

 

Примечание: * обозначены центральные члены группировок.

 

1) высоким показателям «готовности к риску» соответствуют такие личностные черты, как склонность к авантюре, социальная смелость, решительность, тяга к сильным ощущениям (высокая сила Супер-эго); одновременно совестливость, упорство, чувство ответственности, моралистичность, волевой самоконтроль, высокая интеграция чувства Я; при этом присутствуют также неуверенность и сензитивность (в противовес реалистичности и жесткости мышления); открытость и легкость в общении, эмоциональная устойчивость и уравновешенность; самоутверждение, неуступчивость; активность, беспечность и воодушевленность;

2)   «рациональности» — высокий уровень интеллекта, подозрительность, развитое воображение, проницательность, расчетливость (хитрость, искушенность), озабоченность, склонность к чувству вины; радикализм (свобода мысли), самодостаточность (ориентировка на собственные решения); «эргическое напряжение»; в интерпретации факторов по опроснику Кеттелла мы использовали работу Гильяшевой [5].

В целом полученные группировки взаимосвязей кажутся нам довольно последовательными. Несколько выбивается здесь из общей картины попадание в один кластер «готовности к риску» и «неуверенности» (шкала I по Кеттеллу), а также «рациональности» и «эргического напряжения» (04). Подсчет попарных коэффициентов корреляции подтвердил, однако, значимость только следующих связей:

 

109

 

— готовности к риску с силой Эго (шкала С): r= 0,36 (a=0,04) и со склонностью к доминированию (шкала Е): r= 0,71 (a = 0,001);

— рациональности — с уровнем интеллекта (шкала В): r=0,67 (a=0,04) и с подозрительностью (шкала L): r = 0,52 (a=0,005).

Отрицательно связанными с рациональностью оказались аффектотимия (шкала А): r=-0,56 (a=0,002), т. е. положительно — замкнутость, критичность, отстраненность; а также сила Эго: r=-0,35 (a=0,05), т. е. положительно — сдержанность и осмотрительность. То, что не обнаружено значимой связи шкал «риска» по ЛФР и «импульсивности» (Q₃) по опроснику Кеттелла, подтверждает предположения о разноуровневой представленности этих свойств как регуляторов действий и решений о том, что источник готовности субъекта совершать «рискованные» действия менее, чем с другими свойствами, связан с импульсивностью. Среди же этих других свойств — с их «вспомогательной» ролью — выделились социальная смелость, готовность брать на себя ответственность, и в этом смысле решительность, а также готовность отдавать приоритет своим взглядам и решениям, оказывая давление на других людей.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Данные, полученные при апробации методики ЛФР, позволяют рассматривать оба варианта как достаточно валидные и надежные средства диагностики «рискованности» и «рациональности» в качестве личностных свойств, связанных с регуляцией процессов ПР.

В соответствии с этими данными подготовлен третий вариант методики — ЛФР-25, более отвечающий целям экспресс-диагностики и включающий уже более простой трехвариантный ответ (вместо начальной девятикатегориальной классификации).

 

1. Айзенк Г.Ю. Количество измерений личности: 16, 5 или 3? - критерии таксономической парадигмы // Иностр. психол. 1993. Т. 1. № 2. С. 9-23

2. Анастази А. Психологическое тестирование. Т. 1. М., 1982. С. 96—162.

3. Вайнцвайг П. Десять заповедей творческой личности. М., 1990.

4. Давыдов В. В. Проблемы развивающего обучения. М., 1986.

5. Кабанова М. М., Личко А. Е., Смирнов В. М. Методы психологической диагностики и коррекции в клинике. Л., 1983. С. 62-81.

6. Клаус Г. Введение в дифференциальную психологию учения. М., 1987.

7. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. М., 1979.

8. Козелецкий Ю. Человек многомерный. Киев, 1991.

9. Корнилова Т. В. О типах интеллектуальных стратегий принятия решений // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1985. № 3. С. 11—24.

10. Корнилова Т. В., Булыгина В. Г., Корнилов А. П. Личностные предпосылки успешности деятельности брокера // Психол. журн. 1993. Т. 14. № 1. С. 90-99.

11. Корнилова Т. В., Григоренко Е. Л., Кузнецова О. Г. Познавательная активность и индивидуально-стилевые особенности интеллектуальной деятельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1991. № 1. С. 16—26.

12. Корнилова Т. В., Тихомиров О. К. Принятие интеллектуальных решений в диалоге с компьютером. М., 1990.

13. Петровский В. А. Психология неадаптивной активности. М., 1992.

14. Практикум по психодиагностике. Дифференциальная психометрика // Под ред. В.В. Столина, А.Г. Шмелева. М., 1984.

15. Практикум по психодиагностике. Психодиагностика мотивации и саморегуляции. М., 1990. С. 129-145.

16. Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976.

17. Тихомиров О. К. Психология мышления. М., 1984.

18. Тихомиров О. К. Принятие решения как психологическая проблема // Проблемы принятия решения. М., 1976. С. 77—81.

19. Cohen L. J. Can human irrationality be experimentally demonstrated? // The Behavioral and Brain Sciences. 1981. N 4. P. 317—370.

20. Eysenk S. В. G. et al. Age norms for impulsiveness, venturesomeness and empathy in adults // Person. individ. Diff. 1985. Vol. 6. N. 5. P. 613—&19.

21. Jun G. Charakter Ein Beitrag zur Diskussion eines alten Themas. Berlin: VEB Verlag Volk und Gesudheit, 1987.

22. Larsen W. W. The relationship of reflection-impulsivity to intelligence and field dependence in older adults // J. Psychol. 1982. N. 3. P. 3134.

23. Wolfram H. Der EntscheidungsQSort (EQS) als Methode in der Neurosendiagnostik // Helm J., Kasieike E., Mehl J. (Hrsg.) Neurosendiagnostik. Berlin: VEB Deutcsh Verlag, 1974. S. 1138.

 

Поступила в редакцию 16.V 1994 г.