146
14 мая 1994 г. исполняется 70 лет со дня рождения А.В. Петровского — доктора психологических наук, профессора, Президента Российской Академии образования. Редакция поздравляет юбиляра и желает ему успехов в его работе на благо отечественной психологической науки. В связи с юбилеем мы попросили Артура Владимировича ответить на ряд вопросов. Ниже публикуется интервью с А.В. Петровским.
— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.
— Я родился в Севастополе в семье библиотекарей, но с
первых месяцев жил в Москве. Мой отец, один из зачинателей библиотечного дела в
России в послеоктябрьские годы, работал с Н.К. Крупской. Помнится, когда его
пришли арестовывать, очевидно, как «агента империализма» или еще по каким-то
столь же «весомым» мотивам, то при обыске нашли у него в кармане записку от
Н.К. Крупской, что сотрудников ОПТУ несколько удивило. К счастью, продержали
его в тюрьме недолго — отпустили без каких-либо объяснений. Было это в 1930 г.—
тогда еще «органы» признавали свое право на ошибку. Слава Богу, что это не
случилось в 37-ом... Моя жена врач, живем мы дружно; до «золотой свадьбы»
осталось немного — три года. Молодежь — дети, внуки, их мужья и жены
подразделяются на медиков и психологов — по пять членов семейства на каждую
профессию. Сын в декабре защитил докторскую диссертацию по психологии.
Последние десять лет мы с ним сотрудничаем на основе высказанной им идеи. Мною
предложены трехфакторная концепция развития личности (предполагающая
закономерную смену фаз: адаптации—дезадаптации, индивидуализации—деиндивидуализации,
интеграции—дезинтеграции) и строящаяся на той же базе трехфазная концепция
возрастной периодизации (детство — преимущественно адаптация, отрочество — индивидуализация,
юность — начинающаяся интеграция в обществе). Таким образом, идея
персонализации получает продолжение не только в социальной, но и в возрастной
психологии.
—
Как Вы учились
в школе? Были ли у Вас какие-либо увлечения, свидетельствующие об интересе к
психологической науке?
147
— Признаюсь, что в школьные годы я никакого интереса к
психологии не испытывал. Да знал ли я что-либо о ней? Вот о педологии я не
только слышал, но и до сих пор помню какие-то тесты, которым меня подвергали в
педологическом кабинете. Однако после 1936 г. нам всем объяснили, что педологи
это что-то вроде компрачикосов, которые из вражеских целей уродовали советских
детей, признавая их чуть ли не поголовно дефективными. Потом я встречал в нашем
переулке запомнившуюся мне школьную «педологиню» — сухонькую нестарую женщину в
сильных очках, никак не похожую на компрачикоса, о которых я читал у Виктора
Гюго.
— К началу войны Вы только-только успели закончить школу. Как отразилась на Вашей жизни война?
— Войну я, как и большинство мальчишек тех лет, воспринял
с жгучим интересом и отнюдь не трагически. Как и все, ничуть не сомневался, что
врага будем бить на его территории. Одним словом: «Когда нас в бой пошлет
товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет...» Мне было 17 лет, до
призыва оставался год, и я понимал, что по близорукости меня все равно в армию
не возьмут, посему пошел добровольцем. На Брянском фронте у меня возникли
сомнения о возможности вскоре оказаться на чужой территории и именно там бить
врага.
— Известно, что Вы закончили филологический вуз. Что привело Вас в психологию? Отложило ли отпечаток Ваше филологическое образование на то, чему Вы в дальнейшем посвятили свою карьеру? Кого бы Вы могли назвать своим учителем в психологии?
— Действительно, я закончил факультет русского языка и
литературы Московского городского педагогического института. Психология
заинтересовала меня, когда я учился на последнем курсе. Именно тогда я
познакомился с интереснейшим человеком, доцентом кафедры психологии Григорием
Алексеевичем Фортунатовым. Он стал моим наставником, научным руководителем и
старшим товарищем. До самой его смерти никогда не прерывалось наше общение.
Григорий Алексеевич был одним из последних представителей славного рода
Фортунатовых, давшего России множество профессоров, учителей, врачей и священников,
едва ли не с екатерининских времен. Достаточно назвать среди них выдающегося
лингвиста академика Филиппа Федоровича Фортунатова. В прошлом Григорий
Алексеевич был педологом, автором учебника и многих научных работ. Учиненный ЦК
ВКП(б) погром педологии стоил ему инфаркта и потери профессорской должности.
Впрочем, это не помешало ему оставаться одним из самых эрудированных людей, с
какими мне доводилось общаться.
Повлияло ли на мое будущее филологическое образование?
Не знаю. У меня всегда был интерес к литературным занятиям. Признаюсь, в 1946
г. я в соавторстве с моим другом написал и опубликовал приключенческую повесть.
Как-то я подсчитал, что за тридцать лет с 1960 г. я опубликовал около
восьмидесяти статей в центральных газетах и журналах. Все они относились к
жанру публицистики. Дважды я получал годичную премию «Литературной газеты» за
лучшую научно-популярную статью. Мною опубликовано десять научно-популярных
книг по психологии. Последняя — «Психология о каждом из нас» — вышла полтора
года назад. Не знаю, впрочем, сказалось ли на всем этом мое филологическое
образование. Возможно, любовь к литературе обернулась склонностью заниматься
литературным творчеством.
— В течение почти всей Вашей трудовой жизни Вы занимали ответственные посты в науке. Как Вам удавалось сочетать административную работу с творческой? Что удалось Вам сделать для психологии как администратору высокого ранга? Расскажите, пожалуйста, о Ваших последних научных исследованиях.
— За последние двадцать пять лет, когда я занимал различные
административные посты, такое сочетание научного творчества и бюрократического
не могло не влиять на мою работоспособность. В настоящее время обязанности
Президента Академии существенно ограничивают исследовательскую работу — уж
слишком велик и сложен круг моих служебных обязанностей. Однако от научной
работы я не ухожу, продолжаю заниматься историей российской психологии. В
частности, подготовил к печати никогда не публиковавшиеся труды В. А. Вагнера.
В «Психологическом журнале» в этом году вышла моя статья о его психологических
воззрениях. Последнее время я обратился к малоизученной проблеме менталитета
личности нашего современника. Но, не скрою, распределять время между
административными делами и наукой становится все труднее. Как известно, ничто
так не старит человека, как годы. Помнится, лет пятнадцать
148
назад
я работал вице-президентом Академии педагогических наук, заведовал кафедрой в
МГУ, вел лабораторию в Институте общей и педагогической психологии, участвовал
в десятках научно-общественных советов, редколлегиях и т. д.,— и это мне было
не в тягость.
Добавлю к сказанному, что завершается наша работа с
М.Г. Ярошевским над учебным пособием для факультетов психологического профиля и
аспирантов «Теория и история психологии». Находится в производстве учебник для
педвузов «Введение в психологию», где я выступаю как редактор и автор девяти
глав. Очень сожалею, что с конца 1991 г., когда постановлением, подписанным Б.
Н. Ельциным, я был назначен Президентом-организатором Российской Академии образования,
оборвалась моя работа над развитием предложенной мной трехфакторной концепции
«значимого другого» (где в качестве факторов значимости выступают
референтность, атракция и властные полномочия). Однако с удовлетворением
отмечаю, что в докторской диссертации моего сотрудника М.Ю. Кондратьева эти
сюжеты получают продуктивное развитие. Работаю я также над созданием
«Российской психологической энциклопедии». Но, по правде сказать, я чаще
отказываюсь от различных заманчивых предложений, чем соглашаюсь на них. К
сожалению, пришлось прекратить работу с кинорежиссерами. Между тем я многие
годы увлеченно сотрудничал с ними, выступая в качестве научного консультанта
таких фильмов, как «Семь шагов за горизонт», «Я и другие», «Жгучие тайны века»
и многих других, среди которых был известный фильм Ролана Быкова «Чучело».
Теперь на это просто нет ни времени, ни сил.
Как администратор я делал для психологии то, что
положено делать Президенту — способствовал ее продвижению как одной из базовых
наук, обеспечивающих реформы образования. С удовольствием думаю, что мне
удалось вернуть Научно-исследовательскому институту общей и педагогической
психологии его историческое название «Психологический институт». Но развивать
дальше эти сюжеты я немного опасаюсь. В новой Академии явно изменены некоторые
приоритеты. В АПН СССР многие ее аборигены склонны были рассматривать
психологию в качестве науки вспомогательной и второстепенной по отношению к
педагогике. Сейчас произошел существенный поворот. В Президиуме РАО четыре
психолога. Восемь институтов возглавляют психологи. Да и впервые за 50 лет
Президентом стал психолог. В прошлом такое и представить было невозможно.
Кое-кому эти новшества не по душе.
— В своем творчестве Вы несколько раз сильно меняли направление: вначале Вы занимались историей психологии, затем резко переключились на социальную психологию коллектива, затем на проблемы личности. С чем это связано?
— Эти изменения имели, разумеется, объективные
причины. Почти двадцать лет я разрабатывал проблемы истории российской психологии.
Однако, когда во второй половине 60-х гг. мне довелось возглавить кафедру
психологии, для меня сразу стало ясно, что сплотить коллектив на основе
историко-психологической тематики не представляется сколько-нибудь возможным.
Первоначально я попытался обратиться к изучению психологии личности. Однако
скоро стало очевидным, что я начинаю вместе с моими сотрудниками вращаться в
привычном заколдованном кругу рассмотрения индивидуально-психологических
особенностей, характера, способностей и т. д. Ничего принципиально нового я
здесь найти не смог бы, а повторять исследования в области типологии
индивидуальности не было смысла. Оставался другой путь — попробовать добраться
до загадок личности путем изучения ее взаимодействия с другими людьми в группе.
Это было начало работы в области социальной психологии, создание в дальнейшем
теории деятельностного опосредствования межличностных отношений
(стратометрической концепции). На ее основе было проведено множество
экспериментальных работ, сделаны сотни публикаций. Создание и эмпирическое
подтверждение стратометрической концепции потребовало от меня и моих
сотрудников около десяти лет весьма напряженной работы. По ее результатам
написаны книги: «Психологическая теория коллектива», «Социальная психология
коллектива» и др. К началу восьмидесятых годов программа исследований по
стратометрической концепции была в основном завершена. Таким образом, мы могли
перейти к реализации давнего замысла заняться собственно психологией личности.
На основе гипотезы о существовании «потребности и способности индивида быть
личностью». Десять лет работы в этом направлении имели результатом книгу
«Психология развивающейся личности» и около двухсот научных статей и сборников
работ. Книги же «Личность. Деятельность. Коллектив», «Социальная психология»,
вышедшая на английском языке монография «Очерк
149
психологии»
и некоторые другие отражали содержание работ как по психологии личности, так и
по психологии межличностных отношений. Менее всего я склонен приписывать себе
заслуги в деле создания указанных циклов исследований и публикаций. Достаточно
сказать, что под моим руководством за последние двадцать лет защищено около
семидесяти кандидатских и докторских диссертаций моих аспирантов и сотрудников.
— Вы выпустили несколько широко известных книг по психологии. Какую из них Вы сами цените выше остальных своих работ?
— Трудно ответить. Это мне несколько напоминает
извечный провокационный вопрос: «Кого ты больше любишь — папу или маму?» У меня
дома на полке стоит два с половиной «погонных» метра монографий, учебников,
сборников, брошюр, словарей, где на титульном листе значится мое имя либо как
автора, либо соавтора, либо редактора. Там что-то 120—130 названий, включая
переиздания и переводы на 16 иностранных языков (английский, немецкий, финский,
датский, японский, испанский, китайский и др.). Какие из них наиболее для меня
ценные? Каждая из книг мне чем-то дорога, а чем-то не нравится. Время, как
правило, вообще вносит в самооценку существенные изменения. Наиболее полно мое
научное творчество отражает монография «Вопросы истории и теории психологии.
Избранные труды». Но из сказанного не следует, что эта книга мне очень
нравится. Все же, пожалуй, в наибольшей степени я удовлетворен двумя
психологическими словарями, которые вышли под общей редакцией М.Г. Ярошевского
и моей. Недаром в печати было не менее десятка положительных рецензий.
— Как бы Вы охарактеризовали место психологии в системе других наук, обращенных непосредственно к проблемам человека?
— Психология долгое время была невостребованной
обществом. Сейчас ее положение изменилось. Неизмеримо расширилась подготовка
научных кадров, психологи работают как психотерапевты, консультанты по отбору и
использованию управленческого и иного персонала, советниками в рекламных
агентствах и правительственных структурах и т. д. Вместе с тем меня, как и
многих, беспокоит чрезмерная коммерциализация психологов, которая происходит
нередко в ущерб развитию ее теоретических и экспериментальных основ. Но в целом
убежден, что психологии в будущем принадлежит достойное место в кругу наук о
человеке.