43

 

ВОЗРАСТНАЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Д.Б. Эльконин (1904-1984)

 

Этот год поистине юбилейный. 28 февраля 1994 г. исполняется 90 лет со дня рождения Даниила Борисовича Эльконина, который более 40 лет проработал в Психологическом институте РАО, отмечающем ныне свой 80-летний юбилей. Публикуемые в данном разделе статьи Б.Д. Эльконина, Е.А. Бугрименко, К.Н. Поливановой, а также заметка В.П. Зинченко посвящены памяти выдающегося отечественного психолога — Даниила Борисовича Эльконина.

 

Штрихи к портрету Д.Б. Эльконина

 

В. П. ЗИНЧЕНКО

 

Имя, идеи, труды Д.Б. Эльконина широко известны не только в нашей стране. Вся его научная биография пришлась на период российской истории, которую А.М. Пятигорский в очаровательной книжечке «Философия одного переулка» охарактеризовал как «не сезон для мысли». Но живая мысль возникала, развивалась и в безвременье. Для артикуляции мыслей требовалось мужество или,— как скромно говорил Д.Б. Эльконин,— научный темперамент, которым он обладал в полной мере, хотя был «не сезон» и для личности.

Я не буду писать о вкладе Д.Б. Эльконина в науку и образование, в том числе и психологическое. Мне хочется написать о бытии ученого в условиях социалистического и идеологического общежития. Все нижеследующее основано на его рассказах и моих личных впечатлениях, кое-что на рассказах его друзей, прежде всего моего учителя А.В. Запорожца. Узнал я Д.Б. Эльконина, еще будучи студентом, в конце 40-х гг., когда он хрипловатым голосом читал нам незабываемые лекции по психологии игры и детства. Затем я ближе познакомился с ним в лаборатории детской психологии НИИ психологии АПН РСФСР (ныне Психологического института РАО), руководимой А.В. Запорожцем. В этой же лаборатории работал Д.Б. Эльконин до тех пор, пока усилиями А.А. Смирнова не получил собственную лабораторию психологии младшего школьника. В эти годы у нас сложились теплые отношения, которые затем, несмотря

 

44

 

на большую разницу в возрасте, переросли в дружбу. Думаю, что Д.Б. Эльконин перенес на меня часть своих дружеских симпатий к моему отцу П.И. Зинченко, как и я, в свою очередь, перенес свою любовь к Д.Б. Эльконину на его сына Б.Д. Эльконина, которого я знаю с детства. Мы с В.В. Давыдовым нередко бывали в доме Элькониных в Лефортове, где его семья жила на Красноказарменной. улице в двух небольших комнатах, расположенных в хорошо известной советской коридорной (адекватно отражающей суть коммунально-социалистического бытия) системе. К счастью, этот быт не совпадал с бытием Д.Б. Эльконина и не определял его сознание.

Начало научной биографии Д.Б. Эльконина было счастливым. (По его словам, не только начало, но и вся его жизнь была тяжеловатой, но счастливой.) Вот его рассказ. После окончания Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена его привлекла физиология, и он пошел в лабораторию А.А. Ухтомского, чтобы поучиться у него. Едва ли молодой Эльконин представлял себе, что Ухтомский — великий физиолог. (Многие и сегодня в этом не убеждены.) В лаборатории он встретил пожилого человека в толстовке с окладистой бородой, которого принял за служителя. Спросив его, как найти профессора Ухтомского, он услышал в ответ: «Это я и буду». Профессор поручил Д.Б. Эльконину исследование локального действия постоянного электрического тока на спинномозговую иннервацию мышц. Сначала молодой сотрудник должен был провести опыты на пяти сотнях лягушек, затем прочесть более 1000 страниц текстов и, наконец, написать статью объемом в несколько страниц. Вскоре после публикации в английском физиологическом журнале появился отклик на статью, в котором было написано: «Как показано в классическом исследовании русского физиолога Д.Б. Эльконина ...» Став «классиком», он оставил физиологию и начал совместную с Л.С. Выготским работу над проблемами детской игры. Думаю, что историкам психологии еще предстоит выяснить, какое влияние оказал ранний период ученичества Д.Б. Эльконина у А.А. Ухтомского на его дальнейшую научную биографию и, более широко, на корпус идей психологической теории деятельности. Об этом думаешь, когда вспоминаешь идеи о функциональных органах — новообразованиях А.А. Ухтомского. Он же писал и о доминантных (ведущих) деятельностях человека. Идеи о новообразованиях и ведущей деятельности как основе науки о развитии ребенка всегда были центральными в творчестве Д.Б. Эльконина. Видимо, не без помощи А.А. Ухтомского Д.Б. Эльконин воспитал в себе «способность переключения в жизнь другого человека, способность понимания ближайшего встречного человека как конкретного, ничем не заменимого в природе самобытного существа»[1], одним словом, воспитал в себе «доминанту на лицо другого». Как и А.А. Ухтомский, он не принимал «индивидуалистического отношения к жизни, индивидуалистического миропонимания, индивидуалистической науки» (там же). Д.Б. Эльконин был совокупностью не всех общественных отношений, а, по его словам, лишь тех общественных отношений Людей, которые складывались в науке, в психологии, участником строительства которых он был. В начале 30-х гг. он получил (без защиты) свою первую кандидатскую ученую степень. Ему сопутствовали не только научные, но и административные успехи. Тогда же он стал заместителем директора по науке Ленинградского педологического центра, где при его участии была организована медико-психолого-педагогическая клиника для пациентов от рождения до студенческого возраста. В ней Д.Б. Эльконин начал реализацию программы, как теперь принято говорить, комплексных исследований детства. Впоследствии полушутя-полусерьезно он говорил о себе, что, став «классиком» и администратором в науке смолоду, на всю свою жизнь приобрел иммунитет к научному тщеславию и к административной карьере. Этим сомнительным вещам он предпочитал дело, которое

 

45

 

делать ему чаще всего мешали, что не мешало ему всю жизнь помогать делать дело другим.

После трагично известного постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпроса» Центр, в котором работал Д.Б. Эльконин, закрыли, его лишили кандидатской степени, и он стал безработным с семьей на руках. И здесь произошло чудо. Он пришел на прием к секретарю Ленинградского обкома партии А.А. Жданову с просьбой разрешить ему работать хотя бы учителем начальной школы, учить детей грамоте. На вопрос секретаря, изменил ли он свои взгляды, Д.Б. Эльконин ответил, что он за ночь своих убеждений не меняет. Видимо, личность Д.Б. Эльконина произвела на А.А. Жданова такое сильное впечатление, что он дал разрешение. И тогда начался «букварный вектор» в научно-педагогической деятельности Д.Б. Эльконина — период изучения процесса овладения детьми чтением, письмом, период изучения устной и письменной речи младших школьников. Замечательным и неожиданным итогом этой работы было написание книги для чтения и букварей для народов Крайнего Севера с соответствующими указаниями учителю[2]. Много позже Д.Б. Эльконин написал ныне широко известный букварь и для русской школы (1961, 1969, 1972). В то время возникший у него на всю жизнь интерес к проблеме психологии игры пришлось отложить до лучших (?) времен.

Работая учителем, Д.Б. Эльконин подготовил вторую кандидатскую диссертацию, защита которой состоялась накануне войны. Она проходила в его родном пединституте им. Герцена, проходила трудно (до 12 часов ночи) и закончилась отрицательным голосованием. Участвовавший в защите С.Л. Рубинштейн не мог простить соискателю упрека в свой адрес по поводу его вольного обращения с наследием Л.С. Выготского. Упрек был выражен со свойственной Д.Б. Эльконину горячностью и в далеких от парламентских выражениях. После этого отношения между С.Л. Рубинштейном и Д.Б. Элькониным навсегда остались более чем прохладными. Известие о том, что Д.Б. Эльконину все же присуждена кандидатская степень, нашло его на Ленинградском фронте. Спас его диссертацию А.А. Смирнов.

Воевал Д.Б. Эльконин, видимо, умело, о чем свидетельствуют боевые награды и звание майора, в котором он закончил войну. Приведу один эпизод из его военной жизни. Его вызывают в Особый отдел и спрашивают о национальности. Он говорит: еврей - и слышит в ответ, что все в порядке. У особистов, оказывается, возникло подозрение, не финн ли он, так как очень похожа фамилия - Эльконэн. Даниил Борисович, смеясь, говорил, что в этой стране ему один раз в жизни повезло, что он еврей. Но не надолго.

После войны он работал в подмосковном Военно-педагогическом институте Советской армии. В начале марта 1953 г. за «космополитизм и недооценку учения Павлова» ученый совет института второй раз лишил Д.Б. Эльконина кандидатской степени (кстати, не этим ученым советом присвоенной) и уволил из армии. Были забыты боевые заслуги, вклад в подготовку кадров военных психологов (под руководством Д.Б. Эльконина защитили кандидатские диссертации адъюнкты этого института М.В. Гамезо, М.П. Коробейников, В.В. Офицеров, В.Ф. Рубахин). Забыта и личная трагедия: первая семья - жена и две дочери были эвакуированы из Ленинграда на Кавказ и там уничтожены фашистами. Ученый совет не мог простить Д.Б. Эльконину свободомыслия, таланта педагога. ВАК не утвердил решения совета, и Даниилу Борисовичу не пришлось в третий раз защищать кандидатскую диссертацию. Нужно вспомнить добрым словом А.А. Смирнова, обладавшего абсолютным чутьем к таланту и порядочности: он сразу же добыл штатную (и штатскую) единицу для ученого-воина,

 

46

 

что было не только не просто, но еще и опасно.

Дальше начался вполне благополучный, по советским меркам, и хорошо известный период жизни и научной деятельности Д.Б. Эльконина. Во время оттепели - защита докторской диссертации (1962), позднее - избрание членом-корреспондентом АПН СССР (1968), возврат к любимой проблематике детской игры, разработка теории учебной деятельности, возрастной периодизации детства, издание книг, создание собственной научной школы, международная известность, любовь да совет в новой семье, дружба и прощание с выготчанами, которые постепенно уходили из жизни. Было приятно видеть, каким счастьем лучились его глаза, когда он рассказывал о своем внуке. Его наблюдения за маленьким Андреем (теперь студентом-психологом) послужили основанием для превосходного эссе о генезисе предметного действия.

И все же, все же... С 1968 по 1984 гг. он так и оставался членом-корреспондентом АПН. Как правило, так называемые анонимные инстанции (секреты Полишинеля), в которых утверждались списки претендентов в академию, равно как и солдафонский ученый совет, были нетерпимы к широте взглядов, к научной принципиальности. Яркие личности им были не нужны. При этом Д.Б. Эльконину цинично говорили, что он (почему именно он?) должен уступать дорогу молодым, и заставляли академиков голосовать за себя и за своих выдвиженцев, например, за С. Михалкова — автора эпохального труда «Дядя Степа». (Совсем недавно эту функцию «инстанций» пытался взять на себя Верховный Совет РФ.)

Даниил Борисович относился к этому достаточно спокойно и говорил, что П.Я. Гальперин не удостоился избрания даже в члены-корреспонденты. Это не беда. Его волновало то, что, несмотря на большие усилия, которые он прилагал вместе с А.В. Запорожцем, В.В. Давыдовым, Д.И. Фельдштейном и другими единомышленниками, ему так и не удалось создать Центр детства, подобный тому, каким он руководил в довоенные годы в Ленинграде.

Д.Б. Эльконина волновала судьба дошкольников-шестилеток, которых начали насильно гнать в школу. Волновала и ситуация в психологии, экстенсивность развития которой достигалась за счет падения профессионализма и перемены в которой он воспринимал с горечью. В оценках он не очень стеснялся: доставалось и старым, и новым лидерам (первых он называл боссами, вторых - босяками). И среди первых, и среди вторых он отчетливо различал тех, кто действительно любил науку, и тех, кто любил себя в науке.

Научный темперамент Даниила Борисовича, помимо мужества, включал в себя и научную щедрость. Он вынашивал идеи, но не мог долго носить их в себе. Он в полном смысле слова разбрасывал их, дарил экспериментальные замыслы. Мне тоже кое-что перепадало, начиная с моей экспериментальной кандидатской диссертации и кончая теоретическими упражнениями. Я, например, неоднократно использовал его замечательную идею о совокупном Я, которое лишь в процессе развития ребенка расщепляется на Я-Ты (ср. со ставшими известными и популярными ныне работами М. Бубера, посвященными «основному слову Я-Ты»).

Д.Б. Эльконин не страшился научного пиратства, говоря, что с идеей нужно украсть и голову, а это даже в такой бандитской стране, как наша, сложновато. Он был постоянен в привязанностях и в дружбе. Было трогательно наблюдать его взаимоотношения с Л.И. Божович, А.В. Запорожцем, П.Я. Гальпериным, А.Н. Леонтьевым, его пиетет к А.А. Смирнову, его заботу об учениках и сотрудниках и, вообще, его бесконечную доброту. Она не мешала Даниилу Борисовичу, как он говорил, «со всей большевистской откровенностью» высказываться по существу сделанного его коллегами. Он и сам не был чужд научной робости, но мне кажется, что он испытывал ее только перед двумя людьми — Б.М. Тепловым и П.Я. Гальпериным, да, пожалуй, еще перед памятью своего учителя Л.С.Выготского. Ему до последних лет жизни казалось, что он все еще не до конца понял учителя и недостаточно развил его учение. Я думаю, что Д.Б. Эльконин из всей

 

47

 

плеяды выготчан наиболее органично соединял и развивал достижения культурно-исторической психологии и психологической теории деятельности. Для него любая форма деятельности, будь то общение, игра, учение, труд, выступала сначала исторически, культурно, а затем уже и структурно.

Даниил Борисович был необыкновенно цельной личностью и своей преданностью науке, принципиальностью, научными достижениями, талантом педагога оказал огромное влияние на многие поколения психологов. Он живет в памяти и в поступках тех, кто его знал и любил.