НЕИЗВЕСТНЫЙ Г. И. ЧЕЛПАНОВ

С. А. БОГДАНЧИКОВ

До недавнего времени литература о Георгии Ивановиче Челпанове была весьма незначительной и по количеству работ, где о нем шла речь, и по объему того, что именно и сколько о нем говорилось. Отечественные теоретики и историки психологии были единодушны в оценке Г.И. Челпанова как психолога и философа. Некоторые нюансы в изложении его взглядов - то «реакционно-идеалистических», то просто «идеалистических» или всего лишь «устаревших» - чаще всего были следствием изменений в идеологической моде, языке эпохи, а не в сфере конкретных оценок исторических фактов.

В 20 - 50-е гг., до статьи А.А. Смирнова [29], работы Челпанова в отечественной историографии вообще не цитировались, не говоря уже об их изучении. В 60 - 80-е гг. большое значение в деле возвращения Челпанова в историю психологии имели работы Е.А. Будиловой [3], [4] и А.В. Петровского [21], [22]. Из работ других авторов, касавшихся в этот период научных взглядов Челпанова, выделим [2], [7], [28], [30], [40], а также статьи, посвященные юбилеям московского Психологического института — детища Г.И. Челпанова [18], [25], [27], [38]. Для последних работ характерно высказывание А.П. Чернова: «В данной статье мы не касаемся философских взглядов Челпанова, а говорим о нем как об организаторе Института психологии» [38; 117].

Говоря об общей тенденции в изучении наследия Челпанова, следует отметить неуклонное (хотя и медленное и непрямолинейное) нарастание в течение 50—80-х гг. эмпирических подробностей, новых фактов научной биографии Челпанова, уточнение его психологических, философских взглядов и т. д. Но в общем все исследователи были вынуждены - хотели они того или не хотели, осознавали они это или не осознавали - оставаться в жестких рамках принципиальной схемы описания и оценки Г.И. Челпанова - ученого.

В соответствии с этой схемой Челпанов прежде всего характеризовался как последователь В. Вундта, неокантианец и психолог-идеалист, который до революции боролся против материализма, а после революции — против марксизма. В качестве несомненного, позитивного и неизбежного историками рассматривался факт поражения Челпанова в 20-е гг. в борьбе с психологами-марксистами (К.Н. Корниловым, П.П. Блонским и др.).

Вряд ли стоит особо доказывать, что в своей трактовке исследователи исходили из более общего представления об истории психологии как истории борьбы между материализмом и идеализмом с неизбежной победой материализма в итоге. В этой борьбе Челпанову однозначно отводилась роль противника — он олицетворял собой «идеалистический лагерь», «возглавлял идеалистический фронт» и т. п. Характерно, что эта резко негативная оценка Челпанова как представителя реакционной, идеалистической, старой (и т. д. и т. п.) психологии на всем протяжении истории советской психологии оставалась практически неизменной — в отличие, например, от порой полярных оценок, которые на том или ином этапе давались П.П. Блонскому, Л.С. Выготскому, К.Н. Корнилову.

Вследствие этой общей схемы (являвшейся непосредственным приложением к проблемам теории и истории психологии основных принципов и постулатов государственной идеологии) различные исторические факты и события, идеи Челпанова могли быть использованы только в качестве примеров-иллюстраций, лишь подтверждающих и уточняющих эту схему, но не ставящих ее под сомнение, не противоречащих ей.

В наше время уже достаточно ясно осознана недостаточность и необоснованность рассмотрения истории психологии только через призму материалистического (марксистского) разрешения

основного вопроса философии, о чем красноречиво свидетельствует статья А.А. Никольской [17]. Уже настала пора «демифологизации нашей истории» [21; 95], всесторонней реконструкции прошлого на основе адекватной историко-научной методологии и беспрепятственного освоения новых фактов и переосмысления старых.

Но еще нет специальных исследований, диссертаций, посвященных Челпанову, не написана его научная биография, что само по себе симптоматично на фоне многочисленных диссертаций и монографий, посвященных жизни и творчеству В.М. Бехтерева, П.П. Блонского, В.А. Вагнера, М.А. Басова, К.Н. Корнилова, Н.Н. Ланге и т. д. Совершенно незамеченным прошел 110-летний юбилей ученого в 1962 г....

На соответствующем уровне представлена и публикация работ Г.И. Челпанова. Последняя его прижизненная работа вышла в 1927 г. [35]. В 1946 г. в несколько урезанном виде (без «идеалистической» главы «О реальности понятий») был переиздан «Учебник логики» [36]. Восьмое издание учебника вышло в 1915 г. [37], поэтому издание 1946 г. можно считать девятым. После этого работы Челпанова у нас не издавались и не переиздавались.

Только в 1990 г. был опубликован фрагмент из «Введения в философию» [16]. В связи с 80-летием Психологического института ряд материалов был опубликован в предыдущих номерах «Вопросов психологии» [9], [26]. Несколько писем из переписки между Челпановым и его бывшим учеником А.М. Щербиной приводится в [10]. В журнале «Логос» опубликованы три письма Челпанова к другому своему ученику - Г.Г. Шпету [20]. Есть надежда, что работы Челпанова в ближайшие годы будут изданы в серии «Из истории отечественной философской мысли» (см. [19; 187]).

Новые (для нас,— по сравнению с традиционной схемой) оценки наследия Челпанова мы находим в переиздаваемой (в России выходящей впервые и потому ранее нам недоступной) философской литературе. Наиболее подробное по сравнению с другими авторами изложение взглядов Челпанова содержится у В.В. Зеньковского [8].

Характеризуя начальный период научной и педагогической деятельности Челпанова, Зеньковский пишет: «В Киеве во всей широте развернулось философское дарование Челпанова, - прежде всего надо упомянуть его замечательную книгу «Мозг и душа» (1900), выдержавшую много изданий; это лучшая не только в русской, но и в мировой литературе книга по критике метафизического материализма» [8; 244].

В этой связи приведем свидетельства двух бывших студентов, обучавшихся философии, логике и психологии у Челпанова (уже в Москве). Н.А. Бердяев, вспоминая свои студенческие годы, в автобиографии писал: «Из представителей академической профессорской философии я еще на первом курсе университета имел близкое общение с Г.И. Челпановым, популярным профессором философии, который с большим успехом читал курс по критике материализма. У него собирались по субботам, я часто у него бывал и мы вели длинные специально философские разговоры. Эти разговоры были мне полезны, я выходил из замкнутости своей мысли. Политически мы расходились, но это было не важно. Челпанов был в философии прежде всего педагогом. Но он был очень живой человек, всем интересовавшийся, он был для того времени новым типом профессора»[1; 114 - 115].

С.Е. Трубецкой (сын Е.Н. Трубецкого и племянник С.Н. Трубецкого), также в свое время студент Московского университета, вспоминал: «Всего больше мне приходилось работать в семинарах у профессоров Г.И. Челпанова и Л.М. Лопатина. Первый был скорее хороший педагог, чем ценный ученый; он технически прекрасно вел занятия (особенно помню его семинар по экспериментальной психологии)» [31; 70]. Проводимое Трубецким сравнение Челпанова с Лопатиным позволяет нам увидеть характерные черты обоих профессоров: «Полную противоположность Челпанову представлял Лопатин. Он был человек безусловно талантливый, оригинального философского ума, но как бы опоздавший родиться и попавший в чужую эпоху.

Ему надо жить во времена Лейбница и Мальбранша, самое позднее — Мен де Бирана ... У милейшего Льва Михайловича был большой личный шарм, но, в противоположность Челпанову, он был совершенно не педагог и не умел руководить занятиями, да и не стремился к этому, но зато иногда, когда он был в ударе, из уст его лилась блестящая импровизация» [там же].

В.В. Зеньковский далее в своей работе отмечает: «В киевский период деятельности Челпанов выделился исключительным педагогическим талантом — в публичных лекциях, происходивших во всегда переполненном актовом зале Университета, в организации замечательного философского семинара, наконец, в организации психологической лаборатории» [8; 244]. Об этом же, кстати, писал и П.П. Блонский, ученик Челпанова еще по Киеву: «Аудитория, в которой читал Г.И. Челпанов, всегда была переполнена студентами... Но особый авторитет Г.И. Челпанову доставлял организованный им психологический семинар» [2; 61].

В. В. Зеньковский, конечно же, не мог обойти вниманием тот факт, что, перейдя в Московский университет, Челпанов создал «великолепный Психологический институт». Затем Зеньковский описывает последующие годы: «После революции 1917 г. Челпанов вскоре, по проискам его же ученика, перебежавшего на сторону новой власти, был отставлен от созданного им института; последние годы жизни его протекали в вынужденном досуге,— лишь время от времени удавалось ему напечатать тот или иной этюд». В примечании Зеньковский указывает, что «до конца дней своих Челпанов боролся за подлинную психологию — сначала против упрощенных и поспешных построений А.П. Нечаева и его последователей, а после 1917 г.— против грубого материализма таких «психологов», как Бехтерев, Корнилов и др.» [8; 244].

Несколько в ином эмоциональном ключе о тех же драматических событиях повествует в «Диалектике мифа», написанной по горячим следам в конце 20-х гг., тогда еще молодой А.Ф. Лосев: «На наших глазах совершается крайне озлобленное нападение «объективистов» на «субъективистов». Так, в психологии разные «объективисты» напали на «субъективистов», поколотили их, выгнали из университетов и научных институтов и заняли их места. Во многих местах и при многих обстоятельствах о субъекте нельзя заикаться под страхом обвинения в бандитизме» [14; 119]. Сам Г.И. Челпанов по поводу своего увольнения в одном из писем А.М. Щербине писал следующее: «Сейчас происходит преобразование научных институтов, и по случаю этого преобразования меня уволили из Психологического института ... Вы, конечно, интересуетесь, как это произошло, что нас изгнали из Института. Произошло это таким образом. Когда правительство объявило, что психология должна, подобно всем наукам, разрабатываться в духе марксизма, нас обвинили в том, что мы как метафизики и идеалисты для дальнейшей работы не годимся. Мы пытались доказать, что мы как психологи совершенно нейтральны, стоим на строго эмпирической точке зрения и в качестве таковых не можем быть ни идеалистами, ни материалистами. Но никого убедить не в состоянии. Вернее сказать, они все это прекрасно понимают, но делают вид, что не согласны. Главные наши изгнатели — это Корнилов и Блонский. Разумеется, они сами не в состоянии ничего сделать. Но грустно подумать, что они разрушат все то, что созидалось с таким огромным трудом...» [10; 90].

Показательно, что Челпанов не указывает среди своих оппонентов наиболее известных в то время философов — или идеологов-марксистов — например, Л.Д.Троцкого, Н.И. Бухарина, А.М. Деборина — скорее всего, потому, что они и не спорили с Челпановым. Так, например, Н.И. Бухарин, критикуя автора «теории новой биологии» Э. Енчмена, к позиции Челпанова относился в целом положительно: «Всем известно, что после февральской революции даже околоточные вставляли себе в петлицу красный бантик. Точно так же известно, что теперь идет генеральная перекраска очень и очень многих «под марксизм». Не так давно проф. Челпанов жаловался на «идеологическую диктатуру» марксизма

и, будучи опытным стратегом, учитывающим реальности, предлагал «приспособляться». Если взять это «приспособление» как факт идеологического перерождения, хотя бы и под давлением вышеупомянутой диктатуры, то тут нет ничего плохого. Но совсем другое дело, когда под словесным флагом и при поднятии перстов с марксистскими клятвами сознательно проводится идеология, явно враждебная марксизму» [16; 235].

Изложение философских взглядов Челпанова В.В. Зеньковский заканчивает словами: «Таков осторожный, но зато и более ответственный трансцендентализм у Челпанова» [8; 245]. Стремясь быть объективным, Зеньковский указывает на отсутствие у Челпанова-философа особой глубины и самобытности, но объясняет это заслуживающими уважения причинами: «В Челпанове очень глубоко жила потребность научной и философской добросовестности,— недаром он так много сил отдал на развитие научной психологии, но эта «осторожность», несомненно, подавляла чисто философское творчество его» [8; 244].

Новые, нетрадиционные оценки Г.И. Челпанова за последние несколько лет стали появляться не только в философской литературе, но и в работах современных отечественных психологов. Наиболее кардинальное изменение точки зрения на Челпанова мы можем найти в статье А.А. Никольской [17] и у В.П. Зинченко [13].

А.А. Никольская, упоминая дореволюционную полемику Челпанова с А.П. Нечаевым, пишет о Челпанове, что «его острый ум и большая философская культура позволили показать очень уязвимые места в методологических позициях «естественников», предостерегали от тяжелых практических ошибок» [17;17]. В статье подчеркивается, что «многие крупные ученые, хотя и не уничтоженные физически, были лишены возможности по-настоящему реализовать свой творческий потенциал (Г.И. Челпанов, П.П. Блонский, А.П. Нечаев и др.)» [17; 19].

Характерно, что необходимость по-новому взглянуть на историю отечественной психологии А.А. Никольская непосредственно увязывает с отказом от уже давно ставших неадекватными «принципов оценки в историко-психологических работах» [17; 16] (представление об истории психологии только как о борьбе материализма и идеализма и т. д.).

Еще более определенно высказался о Челпанове В.П. Зинченко. В противовес оценкам, которые дал Челпанову в своем последнем интервью А.Н. Леонтьев, Зинченко прямо пишет: «Г.И. Челпанов был создателем психологической культуры размышлений о душе. Челпанов — человек, обладавший громадной научной интуицией, несомненным педагогическим даром и широчайшей культурой» [13; 82]. Иронизируя по поводу традиционной оценки Челпанова как «идеалиста», В.П.Зинченко подчеркивает: «Как нам сейчас недостает таких «идеалистов» во главе наших институтов и не только психологических! Мало того. Идеалист Челпанов ведь писал не только о душе. Он издал первый в нашей стране учебник экспериментальной психологии. Он научил К.Н. Корнилова, сменившего его на посту директора института, измерять время реакции человека, а тот решил, что в этом вся психология, и попытался создать свое учение о ней, назвав это реактологией. Не вина Челпанова, что К.Н. Корнилов не усвоил уроков о душе» [13; 82 - 83].

Подводя итоги нашему очень краткому обзору имеющейся сегодня литературы о Челпанове, хотелось бы подчеркнуть, что в настоящее время имеются, пожалуй, наиболее благоприятные условия для воссоздания истинного облика Г.И. Челпанова — ученого, философа, педагога, человека и гражданина,— для всесторонней оценки и продуктивного использования его богатого творческого наследия. Только тщательные историко-научные изыскания помогут нам разрешить многие накопившиеся парадоксы и противоречия в освещении взглядов Челпанова, ликвидировать «белые пятна» и реконструировать такое нужное нам сейчас прошлое.

Не ставя задачу охарактеризовать научные взгляды Челпанова в целом (это — задача, требующая огромных усилий многих исследователей), в данной статье мы попытаемся далее с помощью Г.И. Челпанова

конкретно подойти к одному немаловажному сегодня вопросу, который коротко можно обозначить как проблему «психология и марксизм» [11], [12], [24]. С этой целью мы проанализируем, как в дореволюционных работах Челпанова затрагивалась тема марксизма, с какими представлениями о марксизме Челпанов подошел в 1922 г. к дискуссии с К.Н. Корниловым и другими психологами-марксистами. В принципе эта работа должна была быть проделанной оппонентами Челпанова, обвинявшими его в антимарксизме, незнании марксизма, извращении марксизма еще семьдесят лет назад и в последующие годы, в ходе полемики с ним. Но лучше поздно, чем никогда.

Точку зрения Челпанова на марксизм в дореволюционный период можно реконструировать на основе трех его работ [32], [33], [34].

Книга «Мозг и душа» [34], имеющая подзаголовок «Критика материализма и очерк современных учений о душе», представляет собой курс публичных лекций, прочитанных Челпановым в 1898— 1899 учебном году в Киевском университете св. Владимира, где с 1897 года Челпанов был профессором философии. Книга эта выдержала шесть изданий (первое вышло в 1900, последнее — в 1918 году) и, как мы уже отмечали, цитируя Н.А.Бердяева и В.В. Зеньковского, принесла Челпанову большой успех.

В книге «Мозг и душа» Челпанов упоминает имена К. Маркса, Ф. Энгельса и Бельтова (т. е. Г.В. Плеханова) всего лишь на нескольких страницах. Но дело здесь, разумеется, не только в таком низком количественном показателе отношения Челпанова к марксизму, хотя и частота ссылок, как известно, говорит о многом. Стоит проанализировать, как, в связи с чем и в каком контексте Челпанов касался марксизма. Таким путем нам станет более понятной, в частности, точка зрения Челпанова на марксизм в двадцатые годы.

Г.И. Челпанов дает следующую характеристику взглядам Маркса: «Карл Маркс, творец экономического материализма, находился под влиянием материалистического учения Фейербаха, но это обстоятельство указывает только на связь генетическую, необходимой же логической связи между философским и экономическим материализмом нет. Сущность экономического материализма сводится к признанию полной закономерности исторических явлений; случайность или произвол совершенно исключаются из исторического процесса» [34; 26 - 27]. Далее Челпанов подчеркивает, что «сами защитники экономического материализма очень неясно определяют свое отношение к философскому материализму» [34; 27], указывая на неясность в соотношении между собой понятий «экономический», «философский» и «диалектический материализм» в работах Бельтова (Плеханова).

С точки зрения дискуссии двадцатых годов показательно, что уже здесь Челпанов замечает по поводу взглядов Бельтова, что «из многих мест кажется, что он под материализмом разумеет спинозистический монизм» [там же]. Здесь же, в примечании, Челпанов высказывается о Марксе и Энгельсе, цитируя при этом работы Масарика и Штерна, что нам показывает, откуда именно Челпанов брал оценки марксизма. Челпанов прямо пишет: «По мнению Штерна, бесспорно, что историческая связь между обеими теориями существует, но логической связи между ними нет. Он находит, что экономический материализм мог быть приведен в связь со спинозизмом или психофизическим монизмом: [34; 28]. Отсюда становится понятно, что процитированная нами выше характеристика Челпановым Карла Маркса как «творца экономического материализма» является почти дословным изложением мысли Штерна. Очевидно, это вытекает из общей установки Г.И. Челпанова: в лекциях он стремился донести до слушателей суть излагаемого вопроса и различные точки зрения на него, не стремясь к особому выделению и подчеркиванию своей точки зрения, своих оценок.

Разумеется, для чисто научного исследования такой подход применим лишь на стадии сбора материала; в то же время в педагогической сфере (в лекциях, в учебниках) он может быть весьма удачным, что мы и видим в книге «Мозг и

душа», где лекции представляют собой сочетание исторического обзора развития материалистических идей и анализа основных проблем в современном (второй половины XIX в.) материализме.

Вся книга Челпанова посвящена прежде всего критике взглядов таких материалистов, как Молешотт, Фохт и т. д. Из лекций хорошо видно, что философские взгляды марксистов, с точки зрения Челпанова, заслуживают лишь краткого упоминания и в основном негативных оценок. Марксизма как особого направления в философии — как философского материализма по Марксу и/или Плеханову, т. е. «философии марксизма», отличной от философского материализма Спинозы, Фейербаха и т. п.— для Челпанова (да и, по-видимому, не только для него в то время) фактически не существовало.

Примерно та же картина открывается нам и при изучении «Введения в философию» Челпанова [32]. Лишь на двух страницах из 548 Челпанов упоминает фамилию Ф. Энгельса и на одной — К. Маркса, а Бельтов-Плеханов не упоминается вовсе. Судя по указателю имен, Маркс и Энгельс у Челпанова находятся на том же уровне, что и, например, Вольтер, Руссо или ... И.М. Сеченов.

Ссылаясь на работы Энгельса «Людвиг Фейербах ...» и «Анти-Дюринг» в связи с обсуждением вопроса о природе познания, Челпанов пишет, что согласно взглядам «некоторых из современных материалистов» «наш ум есть как бы отображение того, что имеется во внешнем мире ... В действительности эта теория имеет только вид теории, на самом же деле она представляет собой только образное сравнение с отображающим зеркалом, ничего в действительности не объясняющее. Если бы даже признать правильность этой теории, то все-таки вопрос, каким образом дерево-вещь может сделаться деревом-мыслью, остается по-прежнему неразрешенным» [32; 17]. Насколько мы понимаем, речь у Челпанова идет о том, что позже будет названо «ленинской теорией отражения».

Оценивая взгляды Маркса и Энгельса в области этических проблем, Челпанов в главе «Задачи этики» их подход в итоге сближает с аморализмом Ф.Ницше: «В новейшей философии относительность нравственных принципов доказывалась Локком, а в самое недавнее время — Марксом и Энгельсом, основателями так называемого исторического материализма. Энгельс, например, находил, что моральные принципы того или другого индивидуума меняются в зависимости от принадлежности к тому или другому классу ... Это приводит нас к тому, что обыкновенно называется аморализмом или просто этическим скептицизмом ... Аморалистом в современной философии является Ницше» [32; 313].

По-видимому, подобные рассуждения Челпанова и такую манеру излагать и интерпретировать различные теории имел в виду П.П. Блонский, когда писал: «Г.И. Челпанов был излагатель и полемист. Излагал он действительно очень популярно и в этом смысле действительно был прекрасным популяризатором. Но это относится к форме изложения, а не к содержанию. Тех, с кем он полемизировал, он обыкновенно излагал так, что они, конечно, протестовали бы против подобного изложения: упрощал их мысли, давал слабые редакции их, иногда был в этом даже недобросовестен. Изложение крупных мыслителей было крайне упрощенным. Когда впоследствии я знакомился с оригиналами, я нередко удивлялся: настолько это оказывалось незнакомым мне. Теперь мне ясно, что читал он поверхностно, а в ряде случаев и тенденциозно» [2;63].

К этой двойственной оценке Блонским Челпанова — педагога и философа — следует относиться с пониманием, учитывая как время написания «Воспоминаний» (тридцатые годы), так и время их публикации (1971). Нечего и говорить, что не будь у Челпанова «упрощенного изложения крупных мыслителей», у Блонского и других слушателей челпановских лекций вряд ли возникла бы потребность «впоследствии ознакомиться с оригиналами» самостоятельно.

Наиболее полное выражение точки зрения Челпанова на марксизм находится, пожалуй, в книге «Дополнительный курс логики» [33]. Вся книга — это краткий конспект 16 лекций. О марксизме Челпанов высказывается в двух лекциях -

шестой («Об историческом процессе») и седьмой («Об исторических законах»). К вопросу о постижении законов истории Челпанов указывает два противоположных подхода — идеалистический (или идеологический, исходя из идей) и натуралистический. Марксизм рассматривается Челпановым как разновидность натуралистического подхода.

Обрисовывая попытки толкования исторического процесса, Челпанов писал: «Развитие натуралистического толкования на этом не остановилось — в конце 90-х гг. у нас сделалось очень популярным учение, известное у нас под именами марксизма, материализма, экономического материализма, которое и заняло резко оппозиционное положение по отношению к идеалистическому пониманию истории. Последнее утверждало, что в истории главным двигателем являются идеи. Экономический материализм это отвергает... Эта теория сжато формулирована Марксом так: «Не сознание людей определяет формы бытия, а формами бытия определяется сознание людей» [33; 32].

Изложив сущность марксизма, Г.И. Челпанов затем переходит к оценкам этой теории, прежде всего подчеркивая в ней положительные стороны: «В экономическом понимании истории мы находим одну, очень важную идею, которую нужно признать несомненной заслугой этой теории. Она говорит нам, что в истории есть какой-то субстрат, на котором возникает движение истории. Экономический материализм нашел этот субстрат в социальном хозяйстве ... Какова ценность этой теории? Совсем она бесценна или же нет? — За ней приходится признать известные заслуги. Благодаря этой теории у нас за последнее время внедрилась мысль, что идеи могут носить утопический характер, если они возникают в несоответствующее им время. Устранение утопичности идеи и идеала имело очень большое значение.

Но эта мысль не явилась такой новой — уже Спенсер говорил, что «идеи не управляют и не опрокидывают мира». Но учение Маркса имеет и ряд недостатков, из которых коренным является положение, что социальное хозяйство есть единственный фактор движения истории ... Подводя итоги всему сказанному, мы должны сказать, что история является порождением множества факторов. Историческая причинность относится к той группе, которую нельзя объяснить одним только фактором ... Наше положение мы можем формулировать так: не отрицая влияния внешней природы, не отрицая важности экономических отношений, мы должны признать, однако, наряду с ними значение в историческом процессе идей и идеалов» [33; 34 - 36].

По мнению Челпанова, «роль личности с точки зрения натуралистической сводится к нулю, с точки зрения идеалистической роль отдельной личности, индивидуума — все. Это вопрос очень спорный» [33; 38]. При рассмотрении этого вопроса Челпанов отстаивает идею о значимости человека и его психики: «Если мы скажем, что великие люди ускоряют или замедляют процесс, то тем самым мы признаем, что они являются факторами. Таким образом, в числе факторов истории есть также и духовный фактор; размер его для меня не важен, мне нужно только доказать существование духовного фактора. Я возражаю против того, что психическая причинность есть лишь отражение физической, как утверждает экономический материализм. Сводить психическое к нулю — значит извратить отношение между психическим и физическим. Я утверждаю, что психическое, в какой бы то ни было дозе, является одним из факторов исторического процесса» [33; 39 - 40]. Далее (с. 40 - 42) Челпанов цитирует «Капитал» К. Маркса в связи с вопросом о различии законов истории и естествознания, истории и природы.

При оценке отношения Челпанова к марксизму следует учитывать, что Челпанов, будучи последователем Вундта и Штумпфа и выражая позитивистские тенденции своего времени, низко оценивал философию Гегеля и его диалектический метод, считая систему Гегеля донаучной и умозрительной- (в негативном смысле) - в отличие от современной научной философии и психологии (см., например, [32; 1, 283]; об отношении

В. Вундта к «экономическому материализму» - [6; 176]; Вундт называет марксизм также «социологическим материализмом» и указывает на отсутствие в нем «необходимого теоретического фундамента» [6; 243—244]).

Наш анализ позволяет сделать следующие выводы.

Все три рассмотренные выше работы Челпанова - [32], [33], [34] - не посвящены специально марксизму, это даже не философские или психологические монографии, а всего лишь учебники для высшей школы, предназначенные, следовательно, не для узкого круга теоретиков-профессионалов, а для студенческой аудитории. Учебники же, как известно, по сравнению с чисто научными работами, являются по своей функциональной сути более консервативными, менее проблематичными, словом, не такими современными и глубокими - ведь в них необходимо отражать уже устоявшееся, ставшее бесспорным (и понятным!) знание.

Во всех трех работах вопрос о марксизме проходит как незначительный по объему, глубине и детальности рассмотрения. Мы ясно видим, что Челпанов имел дело лишь с отдельными работами, отдельными мыслями, высказываниями Маркса и Энгельса, нередко пользуясь при этом оценками и суждениями о марксизме других исследователей.

Не менее важно и то, что это работы не по психологии, а по философии или логике. Поэтому мы можем с полным правом утверждать, что Челпанов как психолог до революции ничего не писал о марксизме. Такой вывод мог бы выглядеть как серьезный упрек Челпанову или Вундту, если бы мы не представляли себе сейчас достаточно отчетливо, какое положение занимали марксистские идеи в контексте научной и философской мысли в Европе конца XIX - начала XX в.

Но и для Челпанова-философа до революции марксизма как самобытного, целостного философского учения («философии марксизма») не существовало. В общей иерархии философских идей и теорий Маркс, Энгельс и Плеханов занимали у Челпанова низкое место. Челпанов показывал необоснованность и неоригинальность марксистских идей. Поэтому и до дискуссии 20-х гг. по проблеме «психология и марксизм», и уже во время нее для Челпанова, собственно говоря, не существовало вопроса о значении марксизма для философии и тем более - для психологии, а идея создания какой-то особой марксистской психологии выглядела для него, наверное, столь же фантастической, как и призыв создания особой «ницшеанской», «спенсеровской» или «молешоттовской» психологии, претендующей на превосходство как надо всеми предшествующими, так и современными теориями в психологии.

В двадцатые годы Челпанов совсем не случайно употреблял в качестве основного выражения «идеология марксизма», а не «марксизм» или же «философия марксизма». Это была не только дань политической моде. Менее опытные, неискушенные в логических и терминологических тонкостях оппоненты Челпанова вовсе не реагировали на подобные нюансы. В двадцатые годы дореволюционный «багаж» в понимании сути философии марксизма и вопроса о психике (и психологии, следовательно) в марксизме позволял Челпанову осознанно держаться плехановской формулы: марксизм - это вид спинозизма. Так Челпанов выражал свое отношение к оригинальности и значимости марксизма.

Учитывая социальный, педагогический и теоретический контекст научных и философских взглядов Челпанова (на марксизм и в целом), мы должны понимать, что поверхностный уровень понимания, упоминания и критики Челпановым марксизма в дореволюционной России был необходим и вполне достаточен для решения тех задач, которые ставил Челпанов перед собой как философ, логик и педагог высшей школы. Учитывая «жанр» работ Г.И. Челпанова, в которых он так или иначе затрагивает тему марксизма — учебники, лекции,— естественно предположить, что Челпанов, будучи прежде всего организатором высшего психологического образования в стране, так же «поверхностно и тенденциозно», кратко, категорично и критично, но вполне

оправданно с педагогической точки зрения и в меру своей общей эрудиции излагал и интерпретировал и другие маловажные, с его точки зрения, теории и взгляды. Вполне возможно, что многие ученые и философы, взгляды которых излагал Челпанов в своих учебниках, предъявили бы Челпанову большие претензии, если бы, как критики-марксисты двадцатых и последующих годов, вырывали высказывания о своем направлении из общего контекста и не учитывали той аудитории, к которой обращался со своими учебниками и лекциями Г.И. Челпанов.

До революции Челпанов действительно по существу, по-серьезному, по-настоящему глубоко и принципиально не критиковал марксизм и не боролся с ним - но не потому, что соглашался с марксизмом, а просто потому, что не видел в нем объект, достойный серьезного изучения и критического отношения.

В заключение хотелось бы выразить надежду, что данная статья в какой-то мере поспособствует возвращению в историю психологии — нет, не Георгия Ивановича Челпанова, потому что он из нее и не уходил,— а нас самих, на какое-то время поверивших, что «тот, кто управляет прошлым, тот управляет будущим». В конце концов, спасение утопистов — дело рук самих утопистов.

1. Бердяев Н. А. Самопознание. М., 1990.

2. Блонский П. П. Мои воспоминания. М., 1971.

3. Будилова Е. А. Борьба материализма и идеализма в русской психологической науке (вторая половина XIX — начало XX вв.). М., I960.

4. Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии. М., 1972.

5. Введенский А. И., Лосев А. Ф., Радлов Э. Л., Шпет Г. Г. Очерки истории русской философии. Свердловск, 1991.

6. Вундт В. Введение в философию. СПб., 1903.

7. Ждан А. Н. История психологии. М., 1990.

8. Зеньковский В. В. История русской философии: В 2-х т. Т. 2. Ч. 1. Л., 1991.

9. Из истории русской психологии // Вопр. психол. 1992. №3 - 4. С.43 - 50.

10. Из переписки Г.И. Челпанова и А.М. Щербины (публикация Р.Л.Золотницкой) // Психол. журн. 1991. Т. 12. № 5. С.81 - 86.

11. Исторический путь психологии: прошлое, настоящее, будущее. М., 1992.

12. Кольцова В. А., Олейник Ю. Н. Исторический путь психологии: прошлое, настоящее, будущее // Психол. журн. 1993. Т. 14. № 1. С.176 - 178.

13. Левитин К. Е. Личностью не рождаются. М., 1990.

14. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

15. Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991.

16. На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение. М., 1990.

17. Никольская А. А. Задачи разработки истории психологии в России // Вопр. психол. 1989. № 6. С.134 - 139.

18. Никольская А. А. Институт психологии в Московском университете // Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1982. № 3. С.66 - 76.

19. О серии «Из истории отечественной философской мысли» // Вопр. филос. 1993. № 1.

20. Письма к Г.Г.Шпету // Логос. 1992. (1). №3.

21. Петровский А. В. Возвращаясь к В.А. Вагнеру // Психол. журн. 1993. Т. 14. № 2. С.95 - 105.

22. Петровский А. В. Вопросы истории и теории психологии. М., 1984.

23. Петровский А. В. История советской психологии. М.,1967.

24. Психология и марксизм («круглый стол») // Психол. журн. 1993. Т. 14. № 1. С.3 - 17.

25. Радзиховский Л. А. Г.И. Челпанов — организатор Психологического института // Вопр. психол. 1982. № 5. С.47 - 60

26. Речи и приветствия на торжественном открытии Психологического Института им. Л.Г.Щукиной при Императорском Московском Университете // Вопр. психол. 1992. № 5—6. 1993. №1.

27. Смирнов А. А. 50 лет Института психологии // Советская педагогика. 1963. № 6.

28 Смирнов А. А. Развитие и современное состояние психологической науки в СССР. М., 1975.

29. Смирнов А. А. Советская психология за 40 лет // Вопр. психол. 1957. № 5. С.9 - 56.

30. Теплов Б. М. Борьба К.Н. Корнилова в 1923 - 1925 гг. за перестройку психологии на основе марксизма // Вопросы психологии личности. М., 1960.

31. Трубецкой С. Е. Минувшее. М., 1991.

32. Челпанов Г. И. Введение в философию. 7-е изд. М, Пг. Х.,1918.

33. Челпанов Г. И. Дополнительный курс логики. М., 1909.

34. Челпанов Г. И. Мозг и душа. 6-е изд. М., Пг., X., 1918.

35. Челпанов Г. И. Спинозизм и материализм. Итоги полемики о марксизме в психологии. М., 1927.

36. Челпанов Г. И. Учебник логики. М., 1946.

37. Челпанов Г. И. Учебник логики. 8-е изд. М., 1915.

38. Чернов А. П. Первый русский Институт экспериментальной психологии (люди, факты, события) // Психол. журн. 1983. Т. 4. № 2. С.117 - 127.

39. Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон, СПб., 1903. Т. XXXVIII (№ 76).

40. Ярошевский М. Г. История психологии. 3-е изд. М., 1985.

Поступила в редакцию 3.VIII 1993 г.