111

 

О РОЛИ ЭМОЦИЙ В РЕЧИ

 

В.И. ШАХОВСКИЙ

 

Теория эмотивизма резко противопоставляла рациональное и эмоциональное. Абсолютное господство разума над чувством один из представителей этой теории Т. Элиот выразил, например, такими словами: «Поэзии не следует ни выражать эмоций своего творца, ни возбуждать их в слушателе или читателе»... Поэзия — «это бегство от эмоций, не выражение личности, а бегство от личности» [11; 117]. Единственным способом выражения эмоций Т. Элиот считал нахождение для нее объективного коррелята, т. е. набора предметов, ситуаций, цепи событий, которые стали бы формулой именно данной эмоции.

Такое требование эмотивистов нам представляется ошибочным, так как один и тот же предмет, одна и та же ситуация, одна и та же цепь событий у одного и того же индивида в разное время могут вызвать различные, даже противоречивые эмоции, не говоря уже о разных индивидах, где это соотношение еще более осложняется и формальная типизация искомых зависимостей почти не просматривается. Установить объективно, какая именно эмоция и какой именно ее оттенок коррелирует с каким предметом в применении ко всем индивидам каждой данной языковой общности, практически невозможно. Эта корреляция преломляется через множество промежуточных между предметом отражения и эмоцией призм: психика конкретного индивида, ее национально-культурная специфика, конкретная ситуация, пропозиция, диспозиция.

 

112

 

Это и объясняет различие реакций у разных индивидов и у одного и того же индивида в различных ситуациях на один и тот же эмоциональный стимул.

Вместе с тем нельзя сводить все эмоции к абсолютной субъективности индивидов: языковые, например, эмоции социологизированны [13]. Именно поэтому возможна более или менее типичная эмоциональная прагматика художественного произведения, более или менее адекватная интенции отправителя речевого высказывания реакция получателя, осуществляемая благодаря особому — эмотивному — коду данного языка, известному всем индивидам в рамках данного речевого социума.

Понимание конкретных эмоций, процессов, эмпатии и совладение ими указывает на их интеллектуальность. Но тем не менее эмоции и разум языковой личности многими учеными издавна разводились по разным сторонам ее психики. Теперь уже не вызывает сомнения, что психика, сознание, мышление и язык тесно взаимосвязаны и что в любом языке имеются эмотивные знаки, с помощью которых вербализуются, т. е. отражаются и выражаются, эмоциональные отношения человека к миру. Установлено также, что преднамеренное обращение к эмотивам в речи может вызвать в психике говорящего то эмоциональное состояние, знаками которого являются использованные эмотивы. Примерами такого эмоционального сдвига в психике индивида является случай, когда человек гневными словами может сам себя «распалить» до потери контроля над своими поступками. Таким образом, само значение слова может регулировать или саморегулировать эмоциональное состояние и поведение индивида. Этим объясняется так называемая магия слова и его прагматика.

Поскольку каждое слово обобщает, значит и эмотивное слово является обобщением конкретной эмоции, а сами» социологизированные эмоции являются частью интеллекта человека: учеными-специалистами в области психологии и физиологии установлено, что интеллект и эмоции тесно взаимодействуют в структуре нашего внутреннего мира, этого единого, неразделимого целого.

Все то, что индивид сознает в данный момент времени, М. Бердсли называет феноменальным полем. Феноменальное поле он делит на две части: объективную, куда включает все то, что относится к внешним объектам мира, которые индивид воспринимает с помощью своих органов чувств, и субъективную, куда включает все то, что относится к внутреннему миру индивида, его Я — мысли, переживания и др., т. е. его интроспекция [14; 34 и след.]-.

Исходя из такого понимания феноменального поля, эмоции индивида можно разделить на те, которые относятся к его Я (например, самочувствие), и те, которые относятся к оценке воспринимаемого им объекта мира. Получается, что эмоции входят в обе части феноменального поля сознания. Это поле представляет собой двухчастный вариант картины мира: 1. Природа, 2. Внутренний мир человека. И первые, и вторые эмоции осознаются, вербально перерабатываются и категоризуются языковой личностью. При этом в сознании происходит взаимопроникновение рационального и эмоционального как двух аспектов интеллектуального.

Характерно, что в филогенезе эмоция предшествует интеллекту, что особенно заметно при наблюдении за речевым поведением ребенка: до определенного возраста детская оценка всех ситуаций идет только через эмоциональную сферу. Этим объясняется превалирование в речи детей эмотивов, особенно дериватов с суффиксами эмотивно-субъективной оценки. На то, что emotio и ratio все-таки разные аспекты интеллекта, указывают, например, такие факты, когда у взрослого индивида эмоциональная и рациональная оценка предмета, события не только не совпадают, но даже могут противоречить друг другу. Факты вербального сокрытия, маскировки, фильтрования истинных эмоций, как и факты их сознательной манифестации, отвечающей сиюминутной референтной ситуации, прямо и неоспоримо указывают на отличие социологизированных (интеллектуальных) эмоций от эмоций-инстинктов, авербальное выражение которых

 

113

 

через кинесику и фонацию не всегда управляется сознанием индивида.

Социальная эмоция — непременная величина мышления. Означаемое и означающее (а им может быть и эмотив, в случае эмотивнооценочной номинации) осознанно соотносятся друг с другом в мышлении, иначе эмоциональное вербальное общение индивидов не состоялось бы, поскольку не существовало бы четвертой и пятой стадии (уровней) их языковой компетенции — уровней метафор, импликаций, эмотивных смыслов и оттенков. Практика показывает, что эмоции могут воспроизводиться в сознании так же, как и мысли. При этом язык мыслей и язык слов не совпадают друг с другом, так как запоминание мысли не связано с запоминанием слов, которыми она была выражена. Доказательством является тот факт, что если требуется воспроизвести мысль теми же словами, то это очень затрудняет запоминание самой мысли. Эксперименты показали, что осмысление фразы, которую произносит носитель языка, является своеобразным переводом с языка мысли на язык слов, а понимание ее другим индивидом есть обратный перевод с языка слов на язык мысли [1; 253]. Установлено, что сопровождение такого перевода эмоциями повышает эффективность запоминания мысли и качество ее воспроизведения за счет эмоциональной мотивации мыслительного процесса. Ученые-психологи (например, А.А. Леонтьев) настойчиво рекомендуют использовать этот фактор в методике обучения иностранному языку [9].

В связи с этим необходимо напомнить о так называемой эмоциональной памяти. По данным психологов, эмоциональная память — самая прочная, особенно память об отрицательных эмоциях, которая как сигнал об опасности переживается в сознании индивида наиболее долго и потому препятствует его общению с другими индивидами [7]. Так, например, эмоциональная память может мешать эстетическому восприятию кинофильма, спектакля. Она объясняет необходимость грима для ведущих актеров. При отсутствии грима у актера эмоциональная память зрителя накладывает отпечаток на восприятие очередной роли этого актера, смешивая ее с его предыдущими образами-ролями и препятствуя адекватной эмоциональной реакции зрителя на нее. Существует эмоциональный тип памяти и ее более слабый вариант, называемый эмоциональным следом.

В сегодняшней науке имеются факты, убедительно доказывающие существование невербального мышления. Естественный для таких случаев вопрос о том, существуют ли невербальные эмоции, получает утвердительный ответ. Как показывают специальные исследования в области психологии и нейролингвистики, эмоции могут предвосхищать невербальное мышление, что подтверждает связь эмоций с неосознанными и невербализованными промежуточными образованиями в мыслительной деятельности [3]. Эти исследования позволили дать отрицательный ответ на вопрос о самостоятельности эмоций, их несвязанности с разумом. Напомним, что эмотивисты считали эмоции всего лишь подсобными орудиями разума, а К. Бюллер считал, что аффективный контакт не опосредован мыслью.

В настоящее время учеными высказывается положение об эмоциях как одной из подсистем сознания. Так, например, Л. Шпитц выдвинул постулат о том, что некоторая эмоциональность характеризует обычные состояния сознания и даже предшествует когнитивным процессам [8]. Когнитивная теория эмоций рассматривает их как функцию разума. Так, К. Шерер говорит о когнитивных эмоциях [19; 143—165], Фр. Данеш пишет: «когниция вызывает эмоции, так как она эмоциогенна, а эмоции влияют на когницию, так как они вмешиваются во все уровни когнитивных процессов» [16; 272—291]. На этих же позициях стоят У. Грей [17], А. Ортони, Дж. Клор и А. Коллинз [18]. В когнитивной теории эмоций обосновывается идея о том, что фундаментальные эмоции образуют основные структуры сознания. Представляется принципиально важным для нашего анализа также и заключение Р. Брауна о том, что человек до осознания предметно-логического значения высказывания

 

114

 

осознает его эмоционально-оценочное значение [15; 161].

Исследуя познавательные и эмоциональные процессы, психологи Л.С. Выготский, С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев доказали ошибочность отрыва эмоциональной сферы от мышления. В трудах Л.С. Выготского аргументированно утверждается о единстве интеллекта и аффекта [5]. В работах С.Л. Рубинштейна доказывается, что мышление представляет собой единство интеллектуального и эмоционального, а эмоция — единство эмоционального и интеллектуального. А.Н. Леонтьев показал в своих работах, что мышление имеет эмоциональную (аффективную) регуляцию [10]. Это положение А.Н. Леонтьева стало для советских психологов, исследующих проблемы мышления, методологическим. По мнению О. К. Тихомирова, с мыслительной деятельностью связаны все эмоциональные явления — аффекты, эмоции, чувства. Его исследования доказывают факт эмоциональной регуляции мыслительной деятельности и тот факт, что эмоциональная активизация является необходимым условием продуктивной интеллектуальной деятельности [12; 88]. Исследования Н.В. Витт убеждают в существовании эмоциональной регуляции речевой деятельности [4].

Признавая большую роль эмоций в мыслительной и речевой деятельности, советская наука выделяет эмоциональное мышление как его самостоятельный тип. И.А. Васильев, В.Л. Поплужный, О.К. Тихомиров в связи с этим обратили внимание на то, что во многих зарубежных работах, вопреки общепризнанной актуальности, проблема эмоциональных компонентов мышления даже попутно не затрагивается.

Возможно, это объясняется инерцией мнения об исключении психологического подхода к языку из лингвистических работ. Так, например, К. Фосслер резко выступал против психологического подхода к сущности и развитию языка. По его мнению тот, кто кладет в основу анализа языковых явлений психологию, «тот взнуздывает вола с хвоста» [20; 23].

В научной литературе мышление понимается как психический интеллектуальный процесс с участием и логических, и эмоциональных компонентов одновременно, т. е. как живая человеческая деятельность, которая немыслима без эмоций. Поскольку, по мнению Л.С. Выготского, у людей эмоции изолируются от царства инстинктов и переносятся в совершенно новую сферу — психологического [6; 13], то естественны выводы ученых о том, что подавляющее большинство эмоций человека интеллектуально опосредовано; что между эмоциональными и интеллектуальными процессами мышления существует закономерная связь; что развитие эмоций идет в единстве с развитием мышления; что эмоции участвуют в регуляции мышления и его мотивации (мотивационная и эмоциональная регуляция мышления); и что, следовательно, эмоция — одна из составляющих мышления. Л.С. Выготский подтвердил данный тезис следующими словами: «Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления, потому что детерминистский анализ мышления предполагает вскрытие движущих мотивов мысли, потребностей и интересов, побуждений и тенденций, которые направляют движение мысли в ту или иную сторону» [6; 14].

Против оппозиции рационального и эмоционального в языке выступали и выступают многие лингвисты, а Ш. Балли настойчиво подчеркивал ведущую роль эмоционального в языке [2; 23].

Мышление и язык взаимосвязаны, поэтому истинность человеческого мышления проявляется в речевых поступках, в том числе и в эмоциональных. В них обнаруживается практичность, ощутимость, реальность мышления вообще и его эмоционального аспекта в частности.

Платон считал: «я говорю, а значит мыслю». Поскольку отрицать наличие эмоциональности в речи нелепо, то исходя из тезиса о единстве языка и мышления, также нелепо отрицать и существование эмоционально-окрашенного мышления.

Мышление связано и с ассоциациями, среди которых имеется и эмоциональный

 

115

 

тип. Ассоциативная часть тезауруса человека является базой для так называемых личностных смыслов, которые возникают прежде всего в его связи с индивидуальным и видовым эмоциональным опытом человека, поэтому тезис об эмоционально-окрашенном мышлении представляется достаточно аргументированным.

Соотношение между эмоциями и мышлением имеет еще один аспект. Эмоции — это один из видов ощущений. Ощущения реальные (страдание от жары, удовольствие от заслуженной похвалы и др.), как правило, несравнимо сильнее ощущений, воскрешенных в памяти или предвкушаемых (т. е. сильнее тех случаев, когда нет эффекта их присутствия). Самая яркая мысль об эмоциях и ощущениях все же слабее самого притупленного ощущения. В этом противопоставлении мысли и эмоции акцент сделан на непосредственные, т. е. физиологические (инстинктивные) эмоции, которые могут восприниматься, ощущаться и выражаться, минуя мыслительное опосредствование. Языковое же выражение и ощущение эмоций невозможно без последнего (любая эмоция, выраженная в тексте, является наиболее ярким случаем продукта мышления).

Вышеизложенное позволяет предположить, что вся лексика любого языка (в том числе и эмотивная, и экспрессивная) имеет понятийную базу. Другое дело, что, видимо, понятия бывают различными: помимо чисто логических, возможны и такие, которые могут соотноситься с эмоциональной направленностью личности. На языковом и, особенно, на речевом уровне эмоциональная пристрастность говорящего, которая в силу эмоционального видового опыта данной языковой общности является типизированной и социологизированной, окрашивает содержание соответствующих понятий, а следовательно, и семантику лексики, представляющей такие понятия в речевой деятельности.

Эмотивная семантика, как результат отражения эмоций в языке, неоднородна. Одним из ее видов является эмотивное значение, которое в слове самостоятельно значимо и облигаторно (в междометиях, инвективах и т. п.). Другим ее видом является коннотация (эмотивная окраска слова, сопровождающая его логико-предметное, номинативное значение), она вторична и факультативна в слове. (Ср.: «ого», «увы», «черт возьми», «голубчик» (обращение), «мальчуган».)

Но каким бы самостоятельным эмотивное значение слова ни являлось, оно всегда, как минимум, соотносится с определенными представлениями, а последние, когда они уже сформированы и социологизированы, не могут быть независимыми от понятий.

Мышление, как известно, протекает в форме понятий, а понятия требуют опоры на слово. Отсюда становится прозрачной следующая цепочка логических рассуждений: слова — носители понятий, в том числе и слова с эмотивной семантикой; →выразить эмоцию — значит как-то охарактеризовать отражаемый объект, показать свое личное (но типизированное в данном языковом обществе) эмоциональное отношение к нему (напомним, что любая осмысленная эмоция есть прежде всего отношение, т. е. оценка, эмоция возникает только при оценивающем мотиве); →отношение (в том числе и эмоциональное) имеет всегда определенную содержательно-концептуальную базу, благодаря которой и возможны варианты интерпретаций эмотивной семантики слова.

Таким образом, с помощью лингвистической категории эмотивности можно подтвердить связь эмоций, мышления и языка (речи).

 

1. Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966.

2. Балла Ш. Французская стилистика. М., 1961.

3. Васильев И.А., Поплужный В.Л., Тихомиров О.К. Эмоции и мышление. М., 1980.

4. Витт Н.В. Эмоциональная регуляция речи: Автореф. докт. дис. М., 1988.

5. Выготский Л.С. О двух направлениях в понимании эмоций в зарубежной психологии в начале XX в. // Вопр. психол. 1968. № 2. С.157-159.

6. Выготский Л.С. Мышление и речь. М., Л., 1934.

7. Гозман Л.Я. Психология эмоциональных отношений. М., 1987.

8. Изард К. Эмоции человека. М., 1980.

 

116

 

9. Леонтьев А.А. Эмоционально-волевые процессы в овладении иностранным текстом // Иностранные языки в школе. 1975. № 6.

10. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975.

11. Прозерский В.В. Критический очерк эстетики эмотивизма. M., 1983.

12. Тихомиров О.К. Психология мышления. M., 1984.

13. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж. 1987.

14. Beardsley M. Aesthetics. N. Y., 1958.

15. Henle P. Language, thought and culture. Michigan: The University of Michigan Press, 1958.

16. Danes F. Cognition and emotion in discourse interaction: A preliminary survey of the field // Preprints of the Plenary Session Papers. XIV-th International Congress of linguists organized under the auspices of CIPL. Berlin, 10—15 August 1987. Berlin, 1987.

17. Gray W. Emotional-cognitive structuring: A new theory of mind // Forum for correspondence and contact. 1973.

18. Ortony A., Clore G. L., Collins A. The cognitive structure of emotions. Cambridge, 1988.

19. Sherer K.R. Vocal affect expression: A review and a model for future research // Psychol. Bull. 1986. N 99.

20. Vossler K. Sprache als Schopfung und Entwicklung. Hiedelberg, 1906.

 

Поступила в редакцию 12.IX 1990 r.