131

 

ФЕНОМЕН АВТОРСТВА В НАУЧНОЙ ПСИХОЛОГИИ

 

Л. И. ВОРОБЬЕВА

 

Обычно от рецензента требуется отнестись к представленному на рецензирование исследованию в рамках наработанной академической наукой процедуры: оценить его с точки зрения новизны, актуальности, значимости проблемы, соответствия используемых методических и диагностических средств поставленной задаче и т. п. Однако я не специалист в области логоневрозов и терапии заикания. Пользуясь только тем багажом в области научной и практической психологии, которым я владею, я не смогла найти в работе, представленной на рецензирование, никакого изъяна, да и не стремилась его отыскать. Во-первых, потому что в практической психологии имеются гораздо более широкие возможности для авторства, нежели в научной, т. е. выбор диагностических и коррекционных средств предоставляется на усмотрение самого психолога, а не задается особенностями предмета изучения, как в классической науке, т. е. изначально доверие к опыту и стилю терапевта сопоставимо не с классической естественно-научной процедурой исследования, а с теми областями человеческой деятельности, где присутствует феномен авторства. Этот-то феномен авторства, присутствующий в практической психологии, и всячески изгоняемый из академической, желающей и (замечу в скобках) постоянно комплексующей по этому поводу, быть во всем похожей на своих «старших братьев» — точные и естественные науки, и нуждается в новом сомыслении и легализации.

Во-вторых, мне кажется, что скрупулезно выявлять какие-либо несоответствия применяемого Ю. Б. Некрасовой диагностического блока методик целям и задачам психокоррекционной работы с заикающимися в данном случае не требуется. Успешность работы говорит сама за себя, ее апробированность многолетней практикой несомненна. Если кто-то будет предлагать более эффективные средства в работе с заикающимися, то в условиях свободного рынка произойдет их естественный отбор, т. е. традиционное научное обоснование, а следовательно, и процедура его критики, принятые в так называемых точных науках, здесь не нужны.

Что же, в таком случае, в практической психологии царит полный произвол, и конкуренция решает все? Нужна ли тогда вообще рефлексивная составляющая практической психологии? Выработало ли вообще человечество какие-либо средства контроля в гуманитарных областях познания, где феномен авторства никогда не отрицался и не замалчивался, как это стыдливо происходит в психологии, страдающей комплексом маргинальности?

Несомненно, да, выработало. Поэтому у меня нет желания имитировать критическую процедуру по типу точных наук, а хочется найти новый фундамент, новую гносеологическую почву для легализации феномена авторства и для избавления психологии от комплекса неполноценности.

Практическая психология очень долго не осознавала своих гносеологических оснований, хотя реально строилась на них. Они медленно и трудно приобретают статус парадигмальности, т. е. осознаются как всеобщие условия построения нового типа деятельности по добыванию знания и оформления их в реально действующие методологические принципы работы.

Психодиагностика, ориентированная на естественно-научный тип деятельности, предполагает единую меру, единую систему измерения, обеспечивающую

 

132

 

научную точность и релевантность прогноза. Если не подходит данный тест, данная мерка, подбираем другую, но тоже стандартную, т. е. такую, из которой устранены, по мере возможности, все субъективные, т. е. привносимые из сферы субъективного, авторского отношения к реальности компоненты.

Такого рода технология исследования и измерения основана на скрытом допущении того, что в его основе, хотя бы и в предельном, идеальном виде лежит возможность существования такой субстанции, которая обладает как бы абсолютной прозрачностью, не имеет никакой бытийной «плотности». В классической гносеологии такой субстанцией выступал субъект, наделенный способностью абсолютного самосознания, и поэтому обеспечивающий условия того, что природа, т. е. наблюдаемый, исследуемый или диагностируемый феномен «говорит» на своем собственном языке без привнесения субъективности в акт познания (см. об этом в работах М. К. Мамардашвили).

Психология — не как естественная наука, а как гуманитарная область познания и область практической деятельности строится на ином, нежели естественные науки, гносеологическом принципе — это принцип проекции. Скрытое допущение того, что субъективность в принципе устранима из акта познания, стоит только обеспечить контроль над объективными условиями наблюдения или диагностики феномена, каковой и достигается с помощью технологии естественно-научного экспериментирования или диагностики, не выдержало испытания временем. Уже в XIX — начале XX в. постулат субъекта как предельной абсолютной способности рефлексии был разрушен. (Это по-разному было зафиксировано в разных философских системах. У К.Маркса — в разработке представления об идеологической природе сознания, во введении категории бессознательного в психологии, в работах тех гуманитариев, где осуществлен культурологический, символико-смысловой подход к сознанию, а не когнитивно-знаковый,— у А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина и других.) Даже в классических науках стала осознаваться условность этого допущения. Таким образом, стала очевидной принципиальная неустранимость субъективности из акта познания. В самое последнее время в философии эта ситуация оформилась в символическом выражении «смерть субъекта».

Этот факт, это изменение самых фундаментальных предпосылок всяческих наук о человеке, в том числе и психологии, постепенно революционизирует технологию исследования. Длительный спор между естественнонаучно ориентированной на точность и однозначность интерпретации тестологией и проективной техникой измерения будет решен в историческом будущем в пользу проективной техники. Однако при этом проективные техники должны быть осознаны не как частные и эзотерические тесты (ТАТ, Роршах-тест и пр.). В области практической психологии принцип проекции является уже сейчас базовой основой работы с сознанием, т. е. приобрел, но пока не осознан как таковой, статус определенной парадигмальности, всеобщности. Если дело пойдет так и дальше, а оно несомненно так и пойдет, то частные методические приемы, техники и методики — психодрама, различные виды клинической беседы, проективные игры, рисунки, библиотерапия, невербальная проективная техника, подобная танцу Г. Аммона,— огромный выбор уже сейчас — будут плодиться и множиться. Самая главная их особенность — органическая включенность (а не механическое сочетание — сначала диагноз, потом коррекция или прогноз) в работу. Образуется единый организм с обратной связью, способный к саморазвитию. Собственно психотерапевтический эффект и достигается за счет того, что затемненный, утерявший связь, пропавший в бесконечности символических структур сознания фрагмент реальности выявляется, проецируясь на плоскость единого с терапевтом со-бытия, становясь вновь функционирующим и живым органом, прекращает

 

133

 

свое фантомное, зазеркальное существование в сознании человека. Если человек увидит, где сидит заноза и что ее держит, он может ее вынуть. Прекращается фрагментация и отчуждение психических органов, восстанавливается целостность сознания.

Принцип проекции как иной гносеологический базис для психологии, сознанный в качестве такового, обеспечивает ей уже сам по себе, вследствие органической включенности в процесс сопереживания самого терапевта, достаточные условия для диалогичности и гуманистичности диагностики: вторжение психолога с измерительным тестом здесь не ощущается как вторжение чужеродного сознанию тела.

Однако психолог должен быть подготовлен особым образом. Он должен для такого рода работы владеть не знанием техник и методик, а особыми практическими навыками, состоящими в умении самому стать, фигурально выражаясь, проективным прибором, но при этом не стать кривым зеркалом для пациента.

Сейчас самая актуальная проблема для психологии — разобраться в том, как это делать, как учить, что значит быть профессионально подготовленным для психолога-практика. Рефлексивная работа в этом направлении ведется интенсивно. Эта работа и преследует цель создания условий для контролирования неустранимой из акта познания субъективности. Понятно, что только такая работа может обеспечить необходимую преемственность и экстенсивное развитие психологической практике. Ведь действительно, мы все понимаем, как необходимо обеспечить преемственность работе Ю. Б. Некрасовой, чтобы она развивалась не только вглубь, но и вширь, и этот уникальный опыт использовался более широко, чем сейчас.

В заключение хочу более четко прояснить смысл сказанного. Мне хотелось выразить не только слова человеческой поддержки работе Ю. Б. Некрасовой, но разрушить в сознании научного сообщества внедренческий стереотип восприятия взаимоотношений между академической психологией и психологической практикой, на основании которого они никогда не обретут общности, а будут сосуществовать, в лучшем случае, как добрые соседи. Мне кажется, что та рефлексивная работа, о которой я говорила, может стать тем, что реально соединит в едином научно-практическом комплексе все разрозненные пока части нашего научного сообщества.

 

Бодалев А. А. В статье раскрыты главные характеристики оригинальных методик и технологий их применения на так называемом пропедевтическом этапе работы с логоневротиками. Главная цель этих методик — раскрытие личностных особенностей заикающихся не только для работающих с этими людьми психологов, но и для самих страдающих расстройствами речи людей, чтобы побудить их с самого начала поверить в себя и максимально мобилизоваться на преодоление своего недостатка. Хотел бы отметить, что такие же методики «двойного» целевого назначения — диагностики личности пациента и побуждения его к активной работе над собой созданы

 

134

 

Ю. Б. Некрасовой и ее учениками и для этапа «взрыва», когда мучавшийся от неумения говорить логоневротик обретает способность к нормальной речи и когда происходят глубочайшие изменения в его мотивационно-потребностной сфере.

Чрезвычайно важно, что Ю. Б. Некрасова научилась диагностировать социально-психологические особенности данной группы, в которой оказывается логоневротик, проходя курс и восстановления речи, и одновременного переструктурирования своей личности. Опираясь на выявленные характеристики группы, она в наиболее оптимальном варианте организует групповые воздействия на каждого ее члена, таким образом превращая группу в своего помощника при проведении психокоррекционной работы.

Важно отметить, что диагностический инструментарий и технология работы с личностью, страдающей нарушениями в речи, имеют более широкое значение и могут с большим успехом применяться не только в психологических консультациях, но и в повседневной деятельности специалистов, решающих задачи воспитания и перевоспитания.

 

Чудновский В. Э. Главными особенностями представленного психодиагностического подхода являются следующие:

1. Диагностический блок, куда входит целый комплекс тестов (фрустрационный тест Розенцвейга, шкала измерений тревожности Тейлор, тест предпочтительной эмоциональной направленности Додонова и другие) работает не сам по себе, в него органически включены коррекционные воздействия. Возникает как бы двуединый процесс, в котором диагностика направляет, ориентирует коррекцию, а затем контролирует результаты коррекционных действий и вновь направляет их, но уже на новом, более высоком уровне. Существует мнение, что диагноз и коррекция (а в более широком смысле — педагогические воздействия) должны проводиться с разных позиций и, следовательно, разными людьми. Работа Ю. Б. Некрасовой показывает, насколько эффективным может быть совмещение этих позиций.

2. Психодиагностический комплекс, используемый в работе, представляет собой блок-систему, направленную на то, чтобы выдать максимальную информацию не только непосредственно о самом дефекте, но и об индивидуальности заикающегося, об особенностях его личности. В данном случае психодиагностическая работа основывается на личностном подходе к проблеме лечения заикания, суть которого в том, что узколокальный дефект заикания как бы пускает корни в личности, прорастает в ней, и, следовательно, лечение должно включать коррекцию личности больного.

3. Психодиагностический подход Ю. Б. Некрасовой предусматривает акцент на пропедевтике. В соответствии с этим используется специальный многоплановый диагностический блок, включающий в себя как проективные задания, сочинения, так и отработанную в течение многих лет систему библиотерапии. Тщательная и кропотливая подготовительная работа позволяет исследователю составить «портрет неповторимости» каждого пациента. Такой портрет — результат соединения объективных диагностических данных со знанием субъективного мира человека.

Все это дает возможность найти в личности больного те силы, опираясь на которые можно совершить «обыкновенное чудо».

 

Чуприкова Н. И. В предложенной диагностике возникает очень серьезный вопрос: что диагностируется — черты характера, особенности личности? Но тогда надо определить, что такое личность, ее структуры — это важно и для теории психологии и для психодиагностики. Личность как сложная когнитивная многоуровневая структура может рассматриваться не только в чисто абстрактном виде, но и как своеобразная «матрица», в которую с самого рождения человека что-то откладывается в «долговременную память» от каждого «текущего» отношения к самому себе, к другим людям,

 

135

 

к миру,— что уже заложено в этой «долговременной памяти». Недаром народная мудрость гласит: «Золотой человек и всех видит золотыми, доброму всегда везет». Это становится естественно понятным, если принять эту теорию «матриц», в «долговременной памяти» которых и кристаллизуются те или иные свойства личности. И задача психодиагностики — научиться выявлять эти «матрицы». Но стандартные тесты Кеттелла, MMPI и др. работают в основном на выявлении патологии, а Ю. Б. Некрасова нашла уникальный прием — выявление этих «матриц»: через библиотерапию, где дается всем пациентам одно произведение, но каждый вычерпывает из него свое,— это и есть проявление сложившихся у него структур личности.

Но, может быть, можно целенаправленно формировать эти структуры? Где они центрируются? В предложенной психодиагностике структуры личности выявляются и в танце, хотя это другой уровень осознания, но возможна и здесь какая-то классификация.

Удивительно, что люди при чтении литературы меняются. Но здесь нет парадокса, так как все личностные структуры подвижны и подвержены развитию (есть исследования о «следах» долговременной вербальной памяти, а также эмоциональном следообразовании). В этом проявляется необыкновенная пластичность человеческого мозга, и каждая встреча «структуры» с действительностью, которая может воздействовать на личность, ее изменяет. Именно здесь выход на философский вопрос — о назначении искусства. Каждая встреча человека с миром меняет личность, а произведение искусства — это мощная кристаллизация жизненных явлений! И в этой связи можно бы и подумать об ином подходе к преподаванию литературы в школе: психологи должны подобрать литературные произведения, соответствующие возрасту, чтобы вовремя состоялась «встреча» несовершенных структур личности ребенка с мировым жизненным опытом, заложенным в то или иное произведение.