66
"…ЧТОБЫ ВОЗВРАТИТЬ
СЕРДЦА ОТЦОВ ДЕТЯМ (ЛК. 1, 17)"
Б. В. НИЧИПОРОВ
От редакции. Получив статью М. В.
Розина, редакция, с согласия автора, познакомила с текстом статьи одного из ведущих
участников семинаров по проблеме соотношения психологии и религии, прошедших на
факультете психологии,— кандидата психологических наук, священника Бориса
Ничипорова. Публикуем ниже текст отклика, присланный о. Борисом, и надеемся,
что полемика двух психологов — светского и религиозного — послужит началом
дальнейшей дискуссии.
Прежде всего, позвольте через журнал «Вопросы
психологии» выразить благодарность устроителям «круглого стола», и в частности
доценту факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, президенту Ассоциации
гуманистической психологии Б. С. Братусю, за приглашение участвовать в
дискуссии.
Данная встреча не могла, да и не должна была
поставить все точки над «и». Православное богословие и светская психологическая
мысль у нас в стране слишком долго развивались автономно друг от друга.
Идеологические
67
предубеждения,
атеистическая закомплексованность прежних лет делали диалог невозможным. Но
всем известные благотворные социальные перемены начали пробивать брешь. И
думается, что данная встреча в этом смысле провиденциальна и исторична. Она могла
бы положить начало новым встречам, совместным семинарам, исследованиям. И мы
очень надеемся на это.
Нам (священнику Иоанну Вавилову и мне), выпускникам
факультета психологии, было особенно приятно спустя долгие годы переступить
порог «альма матер». И мы пришли на факультет без каких-либо менторских
амбиций, а, напротив, переживая эту встречу как долгожданную, желанную и
обоюдно необходимую.
Национальная психология, кризис которой отмечают
многие (в частности, много раз на своих лекциях об этом говорил А. Н.
Леонтьев), именно сейчас, как никогда, должна обратиться к колоссальному
духовному наследию Вселенской православной церкви и к христианству вообще.
Хотя, безусловно, это не единственный источник для оплодотворения этой
дисциплины, но, видимо, один из важных. (Очень многообещающим в этом смысле
выглядит термин «аксиопсихология личности», введенный Б. С. Братусем в одной из
статей.)
Уверен, что такие святые и подвижники благочестия,
как Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов, Игнатий Брянчанинов,
Феофан Затворник и многие другие, могут быть без всякого сомнения названы и
гениальными психологами. Глубочайшие откровения, знания о душе, которые стяжали
они в аскетических трудах и подвигах по возрождению собственной души и
пастырском опыте,— назидательны и поучительны и для психолога-теоретика, и для
психотерапевта. Далее предавать забвению все огромное наследие христианской
духовности по меньшей мере несерьезно. Ведь именно сейчас интерес к
православному богословию необычайно велик и в Европе, и во всем мире.
Дальнейшее промедление могло бы привести к самозамыканию, корпоративности,
сциентистcкому сектанству в нашей психологии.
Несмотря на
полное несогласие со статьей М. В. Розина, она мне очень понравилась —
понравилась своей предельной искренностью и прямо-таки карамазовской
неуемностью. Видимо, предмет, затронутый в статье, для автора сколь серьезен,
столь и болезнен. Но разберемся по сути.
Одно общее замечание. Мы, как выяснилось, пребываем
с автором статьи в очень неравных позициях. Я хотя и не досконально, но
представляю научно-психологическую и практическую реальность, а вот он, судя по
отдельным вполне наивным репликам в адрес пастырства Церкви, абсолютно не
ведает ее реальности. Совершенно не знает и богословия. Выражения типа:
«Священник ... осуждает поселившегося в человеке дьявола» прямо сошли со
страниц желтой атеистической прессы прошлых лет. Автор, видимо, ни разу не
переступал порога церкви и не видел, как совершается исповедь и пр. Теперь
кратко основные позиции.
1. Теологическая психология не просто возможна, она
уже создана. Это — христианская аскетика. Весь корпус святоотеческих текстов на
этот счет и в его описательном залоге, и отчасти в практическом (уверяю как
психолог) могут быть крайне полезны психологам. Как и в каком виде — надо
обсуждать. И это вовсе не призыв всем «поступать в духовную семинарию», как
изволил выразиться М. В. Розин.
2. Вся пастырская практика построена на приятии
любого человека со всеми его
особенностями, грехами и пр. Безусловная любовь и снисхождение идут во главе.
По Исааку Сирину, священник имеет право обличать в крайне редких случаях:
во-первых, когда при этом на душе абсолютное безгневие (на «праведный гнев» —
плохая надежда), а во-вторых, когда он пребывает в Духе Святом. Но это уже
сфера молитвенного опыта, в данном контексте обсуждать ее не стоит.
3. Обличения совести и вообще нравственность
человека — это не просто культурологический момент (скажем, следствие
христианизации народа и т. п.) — это сущность, экзистенция бытия. Человек не
может быть вне —
68
над
нравственным. Это самоистуканство всегда грозит известным искажением, как,
кстати, любой антропоцентризм. Психотерапевт может и, наверное, даже должен
быть недирективным, но внутренние оценки (в том числе и нравственного порядка)
и реакции постоянно возникают. И, судя даже по самому тону статьи, отчасти
можно понять, как далек сам автор от «безоценочной» нирваны. Не будем обманывать
самих себя. Внутренне любой психотерапевт, пусть и в самом хорошем смысле
слова, всегда пристрастен. Хотя при этом принцип приятия, любви и
недирективности надо только приветствовать. Не только психология, как пишет
автор, но и Церковь способствует тому, чтобы человек жил в согласии с самим
собой. Наличие «абсолютов», как выражается автор, не отменяет согласия с самим
собой. Согласие задается через опыт и знание той меры возможностей приближения
к этим абсолютам, да и то не своим личным благочестием и ячеством, а с
помощью Божией. Смирение перед собственной немощью и неленостное духовное
делание — вот другая антиномия, которая дает благодатность духовной жизни. (В
этом, кстати, и суть подлинной личностной самоактуализации.)
4. Теперь по поводу совершенно уже роскошного и
школьного тезиса автора: единственный закон — «будь счастлив», который автор
выдвигает в качестве цели и смысла психотерапии. При этом, как утверждает
автор, греха нет и можно делать все,
чтобы быть счастливым. Но все ли? Можно ли, к примеру, убить
старуху-процентщицу? Я-то понимаю, что М. В. Розин над старухой, но а как же нам,
грешникам? Мы-то, твари дрожащие, это право имеем?! Простите за такую
стилизацию, но я намеренно сгустил краски, чтобы показать, что стоит за этим
«счастьем». Здесь же другие вопросы: может ли психолог дать совет, скажем,
изменить жене, мужу, украсть, солгать и пр.? Я не спешу пока осуждать действие
психолога в данном случае. Но нам бы хотелось узнать, как далеко зашел прогресс
и все, так сказать, передовое и новое.
И по ходу краткое методическое замечание. Говорить
так: «в религии есть понятие греха, а у нас в психологии нет»,— так, как
говорит М. В. Розин, корректно лишь до какого-то предела. В реальной практике
как психотерапевт, так и священник имеет дело не с объектом и понятием, а с живым человеком — сущностным, личным и
экзистенциальным началом. Поэтому рассуждения в данном контексте можно и нужно
вести в натуральном, сущностном, антропологическом и персоналистическом залоге.
(И кстати, именно к такому
разговору научная психология сейчас пока совершенно не готова.)
5. И последнее, по поводу первого — замечательного и
многообещающего — эпиграфа из Дж. Хейли.
«Ограничения, накладываемые социальной организацией»,—
это, видимо, намек, в том числе и на церковную дисциплину, «обрядность» и
прочее атеистическое эстетство (якобы непонимание смысла «обрядности») прошлых
лет.
Нет надобности в данном контексте защищать Церковь.
Скажем кратко: высвобождение, прорыв к личной свободе через реорганизацию
внешних форм, создание социальных «ниш» и прочее — все это, тем не менее, не избавляет
от скуки, тоски, уныния, вообще от всей внутренней тяготы. Это вовсе не делает
бессмысленными процессы демократизации социальных форм и пр. Свобода триедина в
своей природе: она духовна, она душевна и она же телесна, вещна. Поэтому вне
сакрализации и пневматизации (одухотворения) жизни обрести эту долгожданную
свободу, пытаясь менять только «социальную организацию»,— это, как говорится в
известной, уж простите, русской пословице: «Желать и на елку залезть, и штаны
не разорвать». «Царствие Божие внутрь вас есть» — говорится в Евангелии. Но
неверно обратное — заключение, что надо быть пассивным по отношению к
социальной реальности.
6. Завершая этот свой отклик, хотелось бы оценить и
эстетическую сторону статьи — она насквозь романтична. И это вовсе не похвала.
Напротив. Обратной стороной любой подобной романтической возвышенности «над» и
«вне» является холод гордыни, отсутствие
69
тепла
и доброты, оскудение любви, а внутренне — отчаяние и глубинная, никогда не
оставляющая тоска у самого психотерапевта. Это опыт.
Еще раз я бы призвал всех тех, кто так или иначе
заинтересован в контакте психологии и богословия, не спешить с выпадами, с
одной стороны, но и не обольщаться, с другой. У нас, как мне показалось на
семинаре, есть теперь уже исходная взаимная доброжелательность, а это в наше
зыбучее время очень и очень много! Надо двинуться вместе в путь и попытаться
сотрудничать. А я подозреваю, что такая работа не будет бесплодной. Дорогу же
осилит идущий.
Поступила в редакцию 21.I 1991 г.