63

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ

РАЗМЫШЛЕНИЕ О "ТЕОЛОГИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ"

М. В. РОЗИН

Если считать, что целью психотерапии является создание многообразия и богатства жизни конкретного человека, то следует стремиться к тому, чтобы освободить человека от ограничений, накладываемых социальной организацией.

Дж. Хейлч

Традиция сопоставления психотерапии и религии имеет давнюю историю. Вероятно, одним из первых это сделал К.Г. Юнг, указав на общность функций психотерапевта и священника. Рождение практики психологической помощи совпало по времени с массовым отходом людей Запада от церкви; если учесть к тому же, что и религия, и психотерапия имеют дело с душой человека, помогают ему осмыслить свою жизнь и справиться с трудными ситуациями, то станет ясен источник представления о том, что психотерапия заместила собой религию, взяла на себя функцию последней по отношению к неверующему человеку.

С того же времени начали предприниматься попытки заимствования психологией религиозных методов работы — по преимуществу восточных (К.Г. Юнг, Шульц, Ассоджиоли). Однако схожесть функций и возможность заимствования еще не обозначают единую сущность психологии религии. Психотерапия, обогащенная религиозными методами, и даже целиком построенная на них (например, направление «трансцендентальная медитация»), не становится одним из видов религии, а сохраняет свою специфику. Процедура, перенесенная из одной системы в другую, меняет свой «дух». Логично предположить наличие принципиальной разницы между религией и психотерапией, делающей невозможным существование кентавров — в результате слияния получается либо психотерапия, либо религия, не похожие на ожидаемое «синтетическое чудо».

Однако мечты о синтезе не исчезают. Весьма интересна в этом отношении серия семинаров, состоявшаяся на факультете психологии МГУ под председательством Б. С. Братуся, в которых психологи и психотерапевты пытались найти почву для сотрудничества с православными

священниками. В этом контексте и был предложен Б. С. Братусем термин «теологическая психология». Позиция священников на этом семинаре была однозначна: спасение человека вне Бога в лучшем случае невозможно, в худшем — вредно; и потому при всей симпатии к психологии священники твердо заявили, что без обращения к христианству психотерапевты не смогут по-настоящему помогать людям. Психологи с видимой готовностью согласились с такой оценкой ситуации; их ответ звучал примерно так: «Христианство эффективнее работает с людьми, чем психотерапия, нам надо учиться, но при этом непонятно, как мы сможем заимствовать что-либо, не имея духовного сана, да и вообще неизвестно, если ли у нас моральное право заниматься «врачеванием души». Если доводить позицию выступавших на семинаре до логического конца, то самое лучшее, что они могут сделать для разрешения всех проблем психологии,— это поступить в духовную семинарию. Священники же не только не мыслили себе «обращения в психологию», но даже и не высказывали никакого желания взять что-либо из психологии для своей практики: священники пришли учить и проповедовать, психологи — каяться в своем несовершенстве

На мой взгляд, подобная ситуация вообще характерна для психологии — она является следствием определенного комплекса неполноценности. Одно время психологии очень хотелось быть точной наукой. Когда это не получилось, немало сил было потрачено (и до сих пор тратится) для того, чтобы оправдаться перед «научной общественностью». Говоря о психическом как «особом объекте», психологи не утверждают новый, специфический для своей области метод исследования, а объясняют, почему естественнонаучный метод для них неприемлем: «Мы бы и хотели, да никак не можем, объект не позволяет».

Но если психология не является в полной мере точной наукой, то, может быть, она — особый вид духовной практики? Но и в этой сфере трудно самоопределиться, не выяснив отношений с религией,— а она выглядит куда полновеснее и могущественнее, чем психотерапия. Вот и получается, что психология — это вроде как «недонаука» и «недорелигия» — наукой ей уже явно не стать (доказательства сему собраны), так, может, хоть в религию податься? Повысить самооценку, примкнув к «старшему брату», начертав на знамени слова «теологическая психология» (вместо устаревших «научная психология» и «марксистская психология»)?

Хочу предположить, что комплекс неполноценности психологии связан с тем, что она еще не осознала свой собственный базис, существование особой системы ценностей и методов, не сводимых ни к какой другой сфере знания и сфере практики. Проанализировать имплицитные ценности психологии крайне важно, и большую помощь в этом деле может оказать размежевание психологии и религии. В качестве главного различия, как мне представляется, может быть названо следующее: религия способствует тому, чтобы человек жил согласно некоторым абсолютным законам (согласно «слову Божию»); психология же помогает человеку найти согласие с самим собой, или, проще говоря, ее единственный закон — «будь счастлив».

Проявляется это различие во многих конкретных особенностях психологии и религии. Рассмотрим некоторые из них.

I. Важнейшее понятие религии — понятие «греха». Греховно преступать абсолютные нравственные законы, изложенные, например, в десяти заповедях. Грех не перестает быть грехом, даже если он позволяет реализовать подавленные желания и тем самым облегчает психологическое состояние человека; точно так же праведный путь остается праведным, даже если его ценой является психологический дискомфорт.

Психология не знает понятия «греха». Психотерапевт может употреблять слово «грех» только в одном контексте: «Ваше ощущение греховности собственных действий», т. е. грех существует для психологии только как субъективное переживание, составляющее

проблему человека, но не как внешняя оценка, основанная на объективных законах нравственности. Плохо же, согласно психологии, только одно: то, что мешает самому человеку жить (любить и работать, по З. Фрейду); все, что устраняет помехи для жизни,— хорошо.

Отсюда и разница в поведении психотерапевта и священника. Священник может (более того — должен) указать человеку на его грех; психотерапевт же, желая, чтобы клиент вел себя иным образом, будет апеллировать к тому, что действия человека наносят вред ему самому, т. е. единственная ценность психологии — внутреннее благополучие человека. (Так, В. Франкл, призывая жить ради других, обосновывает это потребностью самого человека: жить ради других — в интересах самого человека, так как он становится психологически устойчивее — перед нами типично психологическое рассуждение, где нет иной ценности, кроме психологического благополучия.)

II. И религия, и психология говорят о нецелостности, противоречивости натуры человека — и религия, и психология помогают человеку обрести целостность. Однако делается это принципиально по-разному. Религия утверждает, что человек, с одной стороны, несет в себе образ Божий (нравственный закон), с другой — обладает греховной плотью. Целостность же может быть достигнута через преодоление греховного начала и полное воплощение образа Божия — т. е. религия, обнаруживая двойственную природу человека, дает ей оценку (одной части — положительную, другой — отрицательную) и призывает слиться с одной из частей, отказавшись, победив другую.

Первым в психологии противопоставил религиозному свое понимание двойственности З. Фрейд. Описывая борьбу Сверх-Я с Оно, он фактически повторил религиозное противопоставление, но только поменял знаки. Источником зла оказалось «нравственное начало» (Сверх-Я), заставляющее подчиняться божеским законам природное, плотское Оно — источник «греховных влечений». Выход из противоречия, не реальный, а скорее идеальный, З. Фрейд видит в высвобождении природного Оно из-под власти Сверх-Я (т. е. разыгран «дьявольский вариант»). Современные направления психологии также придают большое значение отсутствию целостности человека. Но, говоря о субличностях, «отторженных частях Я», психологи вообще уходят от оценок каждой из частей. Плох сам факт раздвоения — отторжения чего-то в самом себе; для достижения же целостности предлагается не победа одной части над другой, а в терминах гештальттерапии — их интеграция, т. е. человек должен все в равной степени принять в себе, в том числе (и это одна из целей психотерапии), что он может гневаться, раздражаться, испытывать агрессию, иметь греховные желания и т. д.

Соответственно отличается и отношение священника к прихожанину от отношения психолога к клиенту. Священник принимает любого человека, поскольку видит в нем искру Божью, но не принимает его грех, осуждает поселившегося в нем дьявола. Для психотерапевта такой подход — признак непрофессионализма, поскольку он лишь усугубляет внутреннюю раздвоенность. Даже если психотерапевт, как человек, осуждает какой-либо поступок клиента, входя в «рабочее состояние», он должен принять клиента целиком — другое дело, что это не означает санкцию на последующее «греховное поведение».

III. Религия предлагает человеку особый путь — «путь спасения». Наверное, нет нужды описывать его суть. Это путь соблюдения заповедей, путь веры, путь «творения добра». Психология же помогает человеку идти его собственным путем, каким бы этот путь ни был. Гуманистическая психология говорит о «самоактуализации», «самореализации», «личностном росте» и т. д. Уже из самих этих слов видно, что речь идет о полной реализации внутренних потенций человека — а потенции, как известно, могут быть самые разные. Если более подробно

анализировать смысл этих понятий, можно обнаружить, что кое-что психология все же предлагает человеку. И самореализация, и личностный рост неявно предполагают выход за рамки обычной общепринятой жизни (психотерапевт помогает клиенту «генерировать альтернативные способы жизни»). Если человек резко меняет свой путь, претерпевая серьезные лишения, то толчок к этому может дать лишь глубинный «источник роста», а значит, перед нами явный пример личностного развития. Видимо, из этого соображения проистекает любовь психологов-гуманистов к необычным поступкам: к научным сотрудникам, уходящим жить в леса, лесничим, обнаруживающим поэтический дар, уверовавшим атеистам и сомневающимся священникам. Еще одна связка: необычный поступок — сильные эмоциональные переживания. Отсюда вытекает ценность психологического «переживательного» опыта. Могут ли быть «вредные» переживания? Нет. Из всех переживаний: из гнева, агрессии, сомнения — можно извлечь опыт для личностного роста.

Эти примеры показывают, как далека идеология, лежащая в основе психотерапии, от идеологии, зовущей человека следовать по определенному пути. Психологи как бы говорят: «Получай опыт (какой-либо), осознавай (нечто), изменяйся, двигайся (куда-то), а мы тебе поможем — и если что-то произошло, это и прекрасно».

В окончание размышлений мне хочется еще раз вернуться к исходному тезису. «Теологическая психология» невозможна. Внесение в психологию не только идеи Бога, но даже просто нравственной системы разрушит психологию — она обратится в один из видов религии. Сила психологии и психотерапии — в полной безоценочности, в отсутствии любых абсолютов, кроме абсолютной ценности и истинности любого переживания. Если же человек нуждается в том, чтобы его действия были оценены с точки зрения каких-либо нравственных критериев, если ему нужно «наставление на путь», то к его услугам различные религиозные, этические и философские системы... Значит ли это, что психологам нечему учиться у священников? Конечно, есть чему — но важно осознать, что дух религии останется у религии, а психотерапия обогатится лишь новыми методами работы.

Поступила в редакцию 20.XI 1990 г.