113

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

ТВОРЧЕСКАЯ ПРИРОДА ПСИХИКИ ЧЕЛОВЕКА

 

В.Т. КУДРЯВЦЕВ

 

Со времен Аристотеля природа души, психики, сознания человека связывалась с его способностью свободно ориентироваться и действовать в неопределенных ситуациях, предполагающих поиск и построение таких способов действия, которые были бы сообразны логике будущего, т. е. с особой универсально-творческой активностью человека. Аналогичные взгляды с различной степенью отчетливости проступают в трудах Стагирита, Августина Блаженного, Р. Декарта, Б. Спинозы, И. Канта. Однако со временем это понимание было предано относительному забвению и уступило место плоской репродуктивистской трактовке психики, выдвинутой в ассоцианизме, ужесточенной бихевиористами и нашедшей свое «естественнонаучное обоснование» у ряда представителей физиологии высшей нервной деятельности. В модернизированном варианте эта трактовка представлена в разного рода адаптационно-гомеостатических моделях психики. Такова, к примеру, концепция Ж. Пиаже, где в качестве функционального и генетического стержня сознания (интеллекта) рассматривается когнитивная адаптация, которая, «подобно своему биологическому аналогу, состоит в уравновешивании ассимиляции и аккомодации» [25; 242].

В нашей философии и психологии репродуктивистская трактовка психики прижилась на почве вульгарно, школярски интерпретируемой теории отражения как пассивного удвоения в создании объектов внешнего мира. Последующее же «обогащение» этой интерпретации представлениями об изоморфизме объекта и его субъективного образа, «нейродинамических кодах психических явлений» [12] и т.д. привело к окончательному исчезновению творческого начала сознания.

Следует заметить, что репродуктивистская трактовка психики по-своему верно отражала ту сложившуюся в социуме разделенного труда ситуацию, когда большинство трудящихся индивидов оказываются носителями «превращенных» (в данном случае — репродуктивных) форм сознания. Но подобный подход во многом задал логику развития и структуру психологического знания, вплоть до его современного состояния, сориентировав исследователей на изучение всецело «превращенных» форм психики.

Сознание лишалось своих генетических исходных измерений, своей «субстанциальности» (речь идет, понятно, не о сознании как особой субстанции, а о его соответствии, говоря гегелевским языком, собственному понятию). Сознание как «функция мозга» не нуждалось в самоценности, для него было достаточно оставаться «определенным звеном» условного рефлекса. Испарению «подлинности» сознания (т. е. его творческой природы) способствовало широкое обсуждение так называемой психофизической проблемы (и ее составляющей — проблемы психофизиологической), которая уже в своей изначальной формулировке напрочь перечеркивала названную природу: «Предмет — печать, мозг — сургуч... Чтобы изучить свойства и особенности отпечатка, естественно, надо изучить сам

 

114

 

сургуч. Тогда, само собой разумеется, содержание отпечатка — простая копия рисунка печати. Вот ведь логика создателей пресловутой психофизической проблемы» [24; 162]. Нет смысла вдаваться в анализ познавательной ситуации вокруг психофизической (психофизиологической) проблемы — это сделано в других работах, в частности в книге Ф.Т. Михайлова [24]. Отметим только, что существовал и «обратный ход» — попытки построения психологически ориентированной физиологии (А.А. Ухтомский, Н.А. Бернштейн, А.Р. Лурия и другие), в рамках которой порождение физиологических новообразований внутри живого тела связывалось со способами действий этого тела относительно других тел, со способами решения им некоторых «двигательных задач», по своей форме близких к творческим. Тем не менее такое понимание было встречено в штыки официальными творцами и организаторами науки о сознании и его материальном субстрате.

Но вернемся к психологии. Общепринятые — на уровне деклараций!— положения о творческом характере деятельности человека и о том, что человеческое сознание не только отражает объективный мир, но и творит его, сформулированные диалектической философией, нисколько не распространяются на определение предмета психологии. Психология творчества, которая в свете этих положений должна приобрести статус методологически конституирующей теории в психологии, продолжает существовать на правах частного раздела последней. Что касается психологической интерпретации категории деятельности, то она и по сей день остается во многом репродуктивистской, за исключением, быть может, той удивительно прозорливой версии деятельностного подхода к проблемам психики и сознания, которая была выдвинута С.Л. Рубинштейном в статье «Принцип творческой самодеятельности» еще в 1922 г. [27].

Далее. Проблематика психического развития человека, возникновения его основных психических новообразований почти не соприкасается с проблематикой творчества1. Но ведь «новое» в общественном человеке может быть только продуктом его собственной продуктивной активности, когда он сам выходит не только за рамки сложившихся у него систем знаний, умений и навыков, но и за пределы требований исходной проблемной задачи, ставит новые цели и проблемы. В абстракции от «фактора» творчества природу психического развития понять нельзя. Этот «фактор» составляет всеобщий механизм, движущую силу психического развития. Пренебрежение им создает питательную почву для натурализма, вульгарного социологизма и даже откровенных мистификаций. Неудивительно, что в генетической психологии до сих пор просматривается эволюционистская ориентация с ее неизбежным игнорированием или смазыванием логики диалектического противоречия в развитии субъекта, о чем писал, например, Т.В. Кудрявцев [20; 72]. Противоречие составляет универсальный источник творчества.

В настоящее время открываются возможности для возрождения понимания психического как творческого процесса. Предпосылки для этого создают концепции происхождения чувствительности (А.Н. Леонтьев), III типа ориентировочной деятельности (П.Я. Гальперин), «живого движения» (Н.А. Бернштейн, А.В. Запорожец, В.П. Зинченко) и др. Все более осознается то обстоятельство, «что психика в целом обеспечивает ориентировку в ситуации и содержит в себе определенные возможности не только ситуативного, но и надситуативного, поленезависимого поведения... То есть психика — это инструмент не только адаптации к ситуации, но и выхода за ее пределы» [6; 7].

Положение об универсально-творческом характере человеческой психики пока лишено достаточно полного теоретического обоснования. Такое обоснование

 

115

 

представляется нам принципиально важным, поскольку повлечет за собой необходимость переосмысления специфики психического как такового.

Прежде всего, возникает задача соотнесения положения об универсально-творческом характере психики человека с идеями о ее культурно-историческом происхождении и природе. Это тем более необходимо, что зачастую универсальность рассматривается как абстрактно-общее свойство психики человека и животных (у которых оно, кстати сказать, в этом смысле слова отсутствует). Так, Б. Спиноза зачислял в разряд универсально действующих мыслящих тел наряду с человеком и животных [28]; П.Я. Гальперин, вводя понятия об универсальной ориентировке в плане образов как всеобщем определении психического, не обращался к ее специфически человеческим формам [8]. Не станем множить примеры.

На первый взгляд может показаться, что положения об универсально-творческом характере психики человека и ее общественно-исторической сущности вообще противоречат друг другу, ибо во втором случае речь идет о воспроизведении, присвоении носителем психики социально заданного содержания. Но это только на первый взгляд.

Психика (индивидуальное сознание) человека является порождением универсально-творческой по своей природе предметной деятельности обобществившегося человечества, с «железной необходимостью» должна проявлять указанную природу собственной субстанции — деятельности. Проявления же общественно-человеческой деятельностной универсальности (и «креативности») столь же разнообразны, сколь разнообразны распредмечиваемые деятельностью объективные содержания. Психолог сталкивается с реальностью универсальности и творчества не только там, где в фокусе его внимания оказываются мыслительные процессы индивида. Психологические метафоры типа «продуктивное восприятие», «визуальное мышление», «ручное мышление», «разумный глаз», «двигательная задача», «эмоциональное воображение», «умные эмоции» и др. лишний раз подтверждают это. Метафоры, конечно, не аргументы. Попытаемся взглянуть на разбираемую проблему, что называется, изнутри.

Такой взгляд изнутри выводит нас из сферы чистой психологии в сферу истории и логики общественной предметной жизнедеятельности человеческого рода и заставляет вспомнить слова К. Маркса о том, что политическая экономия начинается не там, где о ней как таковой идет речь. То же и с психологией, дерзнувшей разгадать загадку творящей человеческой души.

Исторически развитая культура человечества представляет собой продукт универсального и потому свободного (К. Маркс, Л. Фейербах) предметного содействия многих поколений людей. Поэтому процесс присвоения этого продукта индивидом (а тем самым и кристаллизации индивидуального сознания как смыслового ядра культуры) должен иметь столь же универсальный характер. Это обстоятельство неоднократно подчеркивалось К. Марксом (см.: [1; 441], [3; 120] и др.2).

Универсальность присваивающей деятельности индивида является главнейшим условием его адекватности логике деятельности общественно-родовой, воплощенной в «предметно развернутом богатстве человеческого существа» [3; 122]. Вполне закономерно, что для К. Маркса проблема общественного индивида стоит как проблема его развития на основе и в направлении универсальности — безотносительно к любому наперед заданному масштабу [4; 476].

В работах К. Маркса было выдвинуто принципиальное для психологии положение об относительно беспредпосылочном характере развития духовно-человеческих способностей. Становление общественного индивида не «отягощено» никакими заранее сложившимися структурными и функциональными предпосылками (в том числе предпосылки биогенетического порядка), за исключением, как подчеркивал

 

116

 

К. Маркс, «предшествовавшего исторического развития» [4; 476]. В ходе последнего формировалось неорганическое тело человеческой цивилизации, система органов которого суть опредмеченное богатство сущностных сил человека, вызревших в горниле целесообразной трудовой деятельности кооперированных людей,— в основе своей «положительной, творческой» [2; 113]. Эти органы и служат одновременно органами непредзаданной и незапрограммированной активности индивида в культурно-историческом «пространстве и времени» социального бытия, но именно органами ее, а не органонами для получения готовых решений. Способ действий человеческого индивида, идеально запечатляя в себе логику «предшествовавшего исторического развития», непосредственно выстраивается в процессе реального развертывания его общественно-предметной жизнедеятельности.

Формы жизнедеятельности животного полностью и без остатка «преформированы» в морфологии его тела. Развитие поведения животного осуществляется через упражнение этих закодированных (инстинктивных) форм применительно к тем или иным внешним ситуациям. Среда лишь корректирует это развитие. В случае же человека речь идет не о корректировке уже готовых схем поведения под влиянием «социальной среды». Речь идет об активном присвоении таких (общественно выработанных по своей природе) способов действия, которые в морфологии человеческого тела вообще изначально никак не представлены, никак не «оттиснуты», являются для человека не данными, а искомыми и составляют предмет его особой универсально-поисковой активности (см. [15; 66]).

Сами же по себе общественно выработанные способы действия с предметами культуры не даны наподобие неких «натуральных», физических свойств вещей, они не написаны на этих предметах [32; 12]. «Сверхчувственную» сущность предметов культуры нельзя пощупать, чем она, по выражению К. Маркса, и отличается от вдовицы Куикли из шекспировского «Короля Генриха IV» [2; 56]. Невозможно ее и непосредственно усмотреть — в гуссерлианском смысле — в феноменах культуры. Эту сущность можно только раскрыть, распредметить в процессе развернутой творческой деятельности.

Социальная заданность предметного содержания присваивающей деятельности индивида вовсе не означает предзаданности ему форм ориентации в этом содержании. Универсальная природа культурно-заданного содержания предполагает значительное число степеней свободы в ходе его усвоения индивидом. Благодаря этому психика человека превращается в подлинно универсальный функциональный орган, находящийся в «абсолютном движении становления» [4; 476].

Необходимо, однако, уточнить само понятие универсальности. Человек обнаруживает себя универсальным субъектом, мыслящим телом (Б. Спиноза) среди прочих телесных определенностей не только потому, что он может «схватить в своих действиях бесчисленное множество любых, сколь угодно сложных и замысловатых внешнепредметных форм, беспрепятственно двигаться по их контурам (см.[16; 38—39]). Это пока еще чисто формальная характеристика человеческой универсальности.

Например, в научно-фантастической литературе в качестве критерия разумности живого существа нередко выдвигается его способность принимать форму любого тела, чувственно уподобляться ему (см., например, [5]). Любопытно и то, что эта научно-фантастическая версия имеет свой собственно научный «эквивалент» в лице концепции уподобления психического образа внешнему предмету [21]. Таким образом подчеркивается универсальная пластичность активности существа, наделенного психикой, сознанием, разумом. Но ограничивается ли «уподобляемостью» специфика разумного, т. е. цивилизованно действующего и мыслящего, существа?

Проведем несложный мысленный эксперимент. Заключенная в амфору вода непреложно приобретает форму

 

117

 

амфоры. Переливаем дотоле «амфоросподобленную» жидкость в фужер, и она уже «фужеросподоблена». Наполним ею кувшин — она принимает форму кувшина и т.п. Чем тогда вода не мыслящее тело? Металл слишком тверд для «мышления», но стоит расплавить его, и мы получим сходную картину.

Универсальное действие мыслящего тела не слепое и пассивное репродуцирование этим телом многообразных эмпирически единичных предметных форм. «Универсальная пластичность и гибкость действий мыслящего тела — это вовсе не пассивная аморфность глины или воды. Как раз наоборот, это проявление «свободного» формообразования, активного действия мыслящего тела в согласии с совокупной необходимостью (выделено нами —В. К.)» [17; 30—31]. Содержательное определение человеческой универсальности состоит в том, что человек оказывается способным целесообразно воспроизвести в своих действиях любую внешне-предметную форму сообразно ее специфически всеобщей мере и сущности [3; 94 ], т.е. идеально.

С этой точки зрения универсальное психическое развитие индивида — это не просто все расширяющееся овладение им предметами культуры, средствами человеческой деятельности и т. п. Своеобразие психического развития индивида обусловлено мерой полноты и глубины проникновения индивидов во всеобщую, общественную сущность предметов культуры (которая никогда не представлена в этих предметах эмпирически-налично).

Акт универсализации каждой из способностей индивида есть акт сообразования его действий со всеобщей, т.е. общественной, формой человеческого предмета3. Через сообразование индивидуальных действий с содержательно-всеобщими формами предметов культуры универсальность деятельности родового субъекта переливается в формы деятельности субъекта индивидуального. Но сообразование это осуществляется не по законам изоморфизма, вообще какого-либо жесткого соответствия. Иначе психика индивида превратилась бы в сколок с безличных социальных структур и — как и в случае ее редукции к «функции мозга» — утеряла свою особенность и самоценность.

Универсальность человеческой деятельности, аккумулированная предметными фрагментами культуры человечества, придает этим фрагментам крайнюю неопределенность, а тем самым проблемность для овладевающего культурой индивида. Многочисленные психологические исследования свидетельствуют о том, что генезис не только мышления, но и ряда других психических функций и свойств индивида, которые формируются в процессе овладевания им миром общественных предметов,— моторного действия (А.В. Запорожец), восприятия (А.Н. Леонтьев, В.П. Зинченко), памяти (А.А. Смирнов, П.И. Зинченко), эмоций (А.В. Запорожец) и др.— внутренне сопряжен с решением индивидом специфических проблемных, творческих задач. Даже «характер, поскольку он образуется в жизни и через жизнь (мы бы сказали: в деятельности и через деятельность.— В. К.), есть нечто вроде типа решения задач» [13; 7]. И не случайно «все познавательные процессы... имеют общую психологическую структуру, приближающуюся к структуре мыслительного акта» [23; 10]4.

Первоначальной формой становления любой психической функции человека является продуктивный, творческий

 

118

 

процесс, что обеспечивает построение у индивида динамического образа мира культуры в его всеобщности и универсальности, а также формирование способа существования индивида в этом мире как многослойном проблемном поле исторически развивающейся предметности.

Мир культуры многомерен, и это накладывает отпечаток на присваивающую деятельность индивида. Каждый объект культуры имеет как бы двойное дно. И решающее значение в ходе его распредмечивания индивидом принадлежит не тому, что в этот объект явно «вложено», непосредственно опредмечено в его теле, а тому, что в него «недовложено», представлено в нем имплицитно. Ребенок учится пользоваться столовой ложкой. При этом он не просто овладевает некоторым утилитарно-прагматическим умением, опредмеченным в ложке, но усваивает стоящие за ним исторически сложившиеся этико-эстетические нормы поведения, которые на самой ложке никак не «начертаны».

Вступая в мир культуры, ребенок осуществляет ориентировочно-исследовательскую, творческую деятельность, включающую в себя сложнейшие процессы анализа и синтеза общественных предметов, их внутренних соотношений и компонентов, экспериментирование (в том числе мысленное) с ними, опробование возможных способов преобразования предметных ситуаций.

Присвоение культуры ребенком протекает в творческой форме даже в тех случаях, когда он овладевает такими ее фрагментами, которые в плане своего наличного бытия имеют вполне определенный и косный характер, а воплощенная в них универсальность человеческой деятельности предельно «свернута». Таковы, скажем, устойчивые структуры человеческого языка, которые ребенок тем не менее усваивает в процессе решения специфических проблемных задач. Отметим следующий парадоксальный факт: даже нормативный словарь ребенок не в силах освоить без активного словотворчества [30; 163].

Истинное бытие культуры трансцендентно, ее квинтэссенция коренится в ее возможностях. Собственная содержательно-предметная «стихия» человеческой души, психики и есть сфера возможностей, т. е. сфера идеального, воплощенного в исторически вызревших формах культуры человечества. Обозначенная предметная обращенность человеческой психики предполагает наличие у ее носителя продуктивного воображения, нацеленного на идеальное прослеживание (опробование) возможных траекторий развития объектов культуры, на полноценное воспроизведение их всегда проблематизированной общественной сущности, а в конечном счете на идеализацию жизнедеятельности индивидуального субъекта. Силой воображения производится выделение тех потенциальных свойств, которые специфичны для данного объекта культуры и адекватны его общей, целостной природе. Уже воображение маленького ребенка, схватывающее те или иные свойства общественных предметов, не имеет ничего общего с произволом и глубоко реалистично по своему характеру.

Это обстоятельство хорошо иллюстрирует пример из работы А.В. Запорожца [14; 70]. Ребенку рассказывают сказку следующего содержания. В одной деревне жил доктор. Однажды его вызвали к больному. Собаки у него не было, и он оставил сторожить дом чернильницу. В это время к дому подкрался разбойник и захотел похитить все вещи доктора. А чернильница и залаяла громко на разбойника. В ответ на это ребенок выражал неудовольствие и говорил, что чернильница лаять не может. Пусть она лучше обольет разбойника чернилами, и тогда тот испугается и убежит. Иначе говоря, ребенок, включая чернильницу в принципиально новую, особенную ситуацию, не упускал из виду ее исторически выработанной специфически всеобщей «целостнообразующей» функции (характеризующей чернильницу в общем и целом), а интерпретировал эту функцию сообразно природе этой ситуации. Даже условный сказочный план не препятствовал адекватному вычленению ребенком объективно — хотя и потенциально — специфических для предмета повествования

 

119

 

свойств. Заметим, что если бы этот реализм воображения у ребенка отсутствовал, то он оказался бы лишенным самых элементарных форм адекватной ориентации в мире общественных предметов и человеческих отношений по поводу них. Заметим также, что в этом реализме нет ни грамма того плоского «отражательства», которое постулировалось упомянутой выше трактовкой теории отражения.

Э.В. Ильенков [15] вслед за И. Кантом [18] считал воображение универсальной способностью человека. Нам представляется вполне обоснованным взгляд на воображение как на всеобщее свойство человеческого сознания, поскольку именно в воображении наиболее рельефно проявляется его сущностная созидательная, конструктивная направленность, сообщающая импульс творческого становления всему ансамблю психических функций общественного человека.

Обращаясь к проблеме генезиса воображения, логично предположить, что в его основе лежит ориентировка в плане образов, которая способствует правильному решению человеком неопределенных, уникальных и неповторимых задач (по П.Я. Гальперину). Анализируя особенности ориентировки в плане образов, П.Я. Гальперин выделяет важный момент: «Ориентировка в плане образов позволяет... использовать общие схемы поведения, каждый раз приспосабливая их к индивидуальным вариантам ситуации» [8; 117]. В только что приведенном примере с ребенком это проявилось в том, что ребенок варьировал знание об общей функции чернильницы в особенной (сказочной) ситуации. При этом акт воображения разворачивается на фоне особого психического состояния — проблемной ситуации, выражающей субъективную неопределенность средств, целей и условий деятельности.

Неопределенность задач, встающих перед человеком и требующих от него ориентировки в плане образов, обладает, как уже отмечалось выше, культурно-исторической природой, отражая ту объективную универсальность человеческой деятельности, которая опредмечена в продуктах культуры. Человек осуществляет ориентировку в предметном мире «на основе идеальных образов» [10; 30]. Воображение и есть ведущий «механизм» субъективирования человеческим индивидом (ребенком) объективированных в сфере материальной и духовной культуры людей идеальных образов их совокупной деятельности.

Так, по-видимому, с воображением связано появление у ребенка операциональных значений — фундаментальных составляющих его психики, когда он начинает действовать ради достижения определенного результата, варьируя при этом конкретные операционно-технические приемы, но сохраняя общий замысел и «рисунок» действия (другими словами, производя силой воображения своеобразное «короткое замыкание» всеобщего на единичное [15; 219]). Такое действие должно быть адекватно, хотя и эмпирически неидентично общественно-эталонизированному действию, выполняемому с этим предметом взрослым [29; 14]. О появлении у ребенка операциональных значений свидетельствует также его способность применять одно действие по отношению к различным предметам и разные действия по отношению к одному предмету, способность комбинировать уже известные способы действия для достижения цели (данная способность прямо относится к числу хрестоматийно известных феноменов воображения), т.е. способность к построению моторного обобщения, обобщения «в действии» (там же).

У детей дошкольного возраста складывается план эмоционального воображения, когда ребенок становится способным адекватно предвосхищать «социальные последствия» собственных действий и действий другого лица, первоначально раскрывая смысл тех и других на уровне переживания [14; 270]. Тем самым именно силой воображения порождается культурная эмоциональность.

Культура по отношению к каждому отдельному индивиду является не инкубатором или поточной линией социализации, а прежде всего, как прекрасно

 

120

 

сказал П.А. Флоренский, «средой, растящей и питающей личность» [31; 127]. Психика не растворяется в социальных структурах, как не замыкается она в черепных коробках миллиардов человеческих индивидов. В творческих действиях осваивающих культуру индивидов она проникает сквозь внешние оболочки наличных предметных значений, строя собственные смысловые хронотопы.

Исходя из сказанного, можно выделить следующие направления обновления содержания современной психологической теории. Во-первых, целесообразно включить аспект продуктивности и проблемности в исходное психологическое определение деятельности. Во-вторых, необходимо раскрыть универсально-творческую природу целостной системы психических функций человека и эксплицировать продуктивное воображение в качестве их генетической основы. В-третьих, следует обосновать пути экспериментального воспроизведения любых психических функций — от простейших умений до фундаментальных свойств личности — в ситуации решения творческой задачи, так как в контексте творческой деятельности они обнаруживают свою истинную форму. Такая экспериментальная модель может быть по праву расценена как идеальная.

 

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3 .

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23.

3. Маркс К. Энгельс Ф. Соч. Т. 42.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1.

5. Биленкин Д. Проверка на разумность. М., 1981.

6. Велихов Е. П., Зинченко В. П., Лекторский В. А. Сознание: опыт междисциплинарного подхода // Вопр. философии. 1988. № 11.С. 3 – 30.

7. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1983. Т. 4.

8. Гальперин П. Я. Введение в психологию. М., 1976.

9. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1972.

10. Давыдов В. В. Проблемы развивающего обучения. М., 1986.

11. Давыдов В. В. О понятии личности в современной психологии // Психол. журн. 1988. Т. 9. № 4. С. 22 – 32.

12. Дубровский Д. И. Психические явления и мозг. М., 1971.

13. Дункер К. Психология продуктивного (творческого) мышления // Психология мышления: Сб. переводов с нем. и англ. яз. / Под ред. А.М. Матюшкина. М.: Прогресс, 1965.

14. Запорожец А. В. Избр. психол. тр.: В 2 т.  Т. 1. М., 1986.

15. Ильенков Э. В. Искусство и коммунистический идеал М., 1984.

16. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. 2-е изд. М., 1984.

17. Ильенков Э. В. Вопрос о тождестве мышления и бытия в домарксистской философии // Диалектика — теория познания: Историко-философские очерки. М., 1964.

18. Кант И. Критика чистого разума. 2-е изд. Пг., 1915.

19. Кудрявцев В. Т. Диалектика присвоения культуры человеком: универсальность и творчество // Философия человека: диалог с традицией и перспективы. М., 1988.

20. Кудрявцев Т. В. Психология профессионального обучения и воспитания. М.,1985.

21. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 4-е изд. М., 1981.

22. Матюшкин А. М. Проблемные ситуации в мышлении и обучении. М., 1972.

23. Матюшкин А. М. Основные направления исследований мышления и творчества // Психол. журн. 1984. Т. 5. № 1. С. 9 – 18.

24. Михайлов Ф. Т. Загадка человеческого Я. 2-е изд. М., 1976.

25. Пиаже Ж. Теория Пиаже // История зарубежной психологии. 30—60-е гг. XX в.: Тексты / Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н.Ждан. М., 1986.

26. Пономарев Я. А. Психология творчества. М., 1976.

27. Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности // Вопр. филос. 1989. № 4. С. 88 – 95.

28. Спиноза. Этика. М., Л., 1932.

29. Стеценко А. П. Психологическая структура значения и ее развитие в онтогенезе: Автореф. канд.  дис. М., 1984.

30. Умственное воспитание детей дошкольного возраста. М., 1984.

31. Флоренский П. А. Из неоконченного труда «У водоразделов мысли» // Эстетические ценности в системе культуры. М., 1986.

32. Эльконин Д. Б. К проблеме периодизации психического развития в детском возрасте // Вопр. психол. 1971. № 4. С 6 – 20.

 

Поступила в редакцию 21.Х 1989 г.