176
КРИТИКА
И БИБЛИОГРАФИЯ
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
ПРОБЛЕМЫ ДЕТСТВА В ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
А.З.
КУКАРКИН-ШАПИРО
Москва
Кон И.С. Ребенок и общество: (Историко-этнографическая перспектива). М.: Наука,
1988. 270 с.
Психология детства, как и вся
психологическая наука, сейчас все более интенсивно соприкасается с
социально-практическими проблемами, в частности, связанными с организацией
школьной психологической службы, семейного консультирования и т.д. Ребенок
живет и развивается в системе конкретных общественных отношений, детство —
категория социальная, а потому психология детства дол ж на концептуально
осмысливать, учитывать в практической работе данные смежных социогуманитарных
дисциплин, прежде всего истории, этнографии, социологии. В рецензируемой
монографии, по существу, проведена необходимая подготовительная работа для
теоретико-психологического синтеза этих данных, заложены понятийные основы
углубления междисциплинарной кооперации психологии детства с другими отраслями
социально-ориентированного человекознания.
Существенным является и то
обстоятельство, что в книге И.С. Кона социальное не рассматривается в отрыве от
биологического: анализируются филогенетические (эволюционно-генетические)
предпосылки различных форм социального поведения ребенка, его взаимоотношений с
родителями, сибсами, другими членами социума; достаточное внимание уделяется и
таким биосоциальным реалиям человеческого бытия, инвариантным для всех культур,
как возраст и пол. Активно привлекается литературный материал по эволюционной
генетике, этологии, социобиологии, критически оцениваются натуралистические
тенденции, сложившиеся в этих научных направлениях применительно к детству, межпоколенным
взаимосвязям в человеческом обществе и в той или иной степени упрощающие
качественную специфику последнего (с. 167—169, 208—210, 212—214).
Как подчеркивается в
монографии, «Для наук о человеке жизненно важно всегда помнить о несовпадении и
в то же время — о взаимодополнительности объективного (с точки зрения внешнего
наблюдателя) и субъективного (с точки зрения участника событий) описания
фактов» (с. 61). Поэтому нельзя рассматривать социализацию как однонаправленный
процесс: ребенок не только объект воспитания, но и самодостаточный субъект
своей собственной жизнедеятельности, творец субкультуры, во многих своих гранях
независимой от взрослого мира (специфическая детская субкультура впервые
появляется не в юношеском возрасте, когда неформальные объединения настойчиво
дают о себе знать, но, конечна, гораздо раньше). Какова же природа
самостоятельной активности детей: является ли она врожденной или имеет своим
источником надбиологические культурные инварианты? Каковы движущие силы
противоречий между поколениями людей? Автор приводит суждения на этот счет
философов, социологов, этнопсихологов, культур-антропологов, этологов (с. 100—
109). Например, согласно К. Лоренцу, ненависть, которую младшее поколение
питает к старшему, сродни межнациональной ненависти, основанной на «слепых»
инстинктах, исключающих всякую коммуникацию (с. 106). С нашей точки зрения,
дальнейшему продвижению к адекватному теоретическому синтезу по данному вопросу
может способствовать критическое осмысление исследований в современной этологии
человека (И. Эйбл-Эйбесфелдт), а также концепции гено-культурной коэволюции,
предложенной социобиологами Э. Уилсоном и Ч. Ламсденом. Уместно обращение к
этим направлениям и при обсуждении таких затрагиваемых в книге проблем, как
нормативные образы детства в культуре, природа половых различий в социальном
поведении детей и в социальном поведении родителей, соотношение врожденных и
приобретенных компонентов
177
в феномене материнской
любви, относительная роль биологического полового диморфизма и культурных
стереотипов мужественности — женственности в процессе половой социализации
ребенка.
Материал, приведенный в
монографии И.С. Кона, убедительно показывает, что не всегда на протяжении
человеческой истории за детством вообще и за каждым конкретным ребенком в
частности признавалась автономная социальная и психологическая ценность.
Сентиментальный детоцентризм, свойственный современной гуманистически ориентированной
педагогике, имеет определенные социально-исторически ограниченные рамки.
Например, по Л. Демозу, историю детства можно подразделить на шесть периодов,
каждому из которых соответствует определенный стиль воспитания и форма
взаимоотношений между родителями и детьми: от инфантицидного стиля,
характеризуемого массовым детоубийством, систематическим насилием над ребенком,
до помогающего стиля, предполагающего эмоциональную близость с детьми,
понимание, эмпатию и утверждающего самоценность ребенка вне зависимости от тех
или иных экономических закономерностей, жестких социальных регулятивов (с.
44—54). И здесь историко-этнографический подход к детству, дополненный
эволюционно-генетической перспективой (с. 212—214), дает чрезвычайно важный для
психологии детства ракурс рассмотрения надбиологической специфики человеческого
детства в отличие от взаимоотношений родителей и детенышей в сообществах
животных. Ценность индивида во всей живой природе определяется его вкладом в
процесс воспроизводства генетического материала той популяции, в которую
индивид включен. При нулевой репродуктивной ценности детеныша он бесполезен для
рода и может быть умерщвлен, не допущен к жизненно важным ресурсам и т.д. С
определенной мерой условности можно утверждать, что инфантицидный «стиль
воспитания», присущий животным, для человека является возвратом к биологическому
способу существования, когда взаимоотношения взрослого сообщества и детенышей
ригидны, генетически детерминированы, подчинены целям эволюционного процесса:
каждый конкретный детеныш самоценен в репродуктивном смысле, а его собственная
индивидуальность, «самость» абсолютно ничего не значат вне контекста
рассмотрения эволюционно-генетического процесса, в ходе которого органическая
жизнь рода увековечивает себя через бесчисленное множество смертей отдельных
особей (подробнее об этом см.: Вопр. психол. 1984. № 2. С. 35— 42).
Социализация человеческого индивида по своей надбиологической сущности есть
творчество в общении, диалог, в котором самоценны как ребенок, так и взрослый,
которому соприроден не «репродуктивный императив» социобиологов, а
«категорический императив» Э. Канта: никакой человек, ни при каких условиях не
может рассматриваться как средство для каких бы то ни было посторонних целей.
В этом ключе так называемые
помогающий стиль воспитания и сентиментальный детоцентризм представляют собой
общечеловеческие достижения, сформировавшиеся в ходе мучительного исторического
процесса вопреки всем возвратам, имевшим место в периоды тоталитарного
правления (например, в эпоху сталинизма). Сталинским режимом, для которого
человеческая жизнь ничего не стоила и прекращалась, если переставала служить
целям «вождя народов», были контужены, обожжены, поражены, в частности,
институт родительства, семья, школа. Самобытность, стремление быть личностью
карались смертью, при помощи «педагогики страха» осуществлялась селекция
стандартных и послушных режиму винтиков, разрушались самые близкие отношения
между людьми (достаточно вспомнить судьбу бедного мальчика, безусловную жертву
сталинизма — Павлика Морозова), утверждался приоритет жестких диктаторских
методов воспитания, нивелировалась роль общечеловеческих нравственных ценностей
в социализации ребенка.
Изучение влияния сталинщины
как культурно-исторического феномена на образ ребенка в советском обществе —
чрезвычайно важная задача современных исследователей на стыке социологии и
психологии — будет способствовать культивированию созидательного, продуктивного
начала в человеке в противовес сталинистскому низложению человека до уровня
безгласного и бесправного существа, не осознающего свое человеческое достоинство,
в противовес животному каннибализму, любым формам духовного и физического
рабства, насилия, гнета. Иными словами, преодоление сталинщины во всех сферах
советской действительности (в том числе и в сфере обучения и воспитания подрастающего
поколения) будет способствовать новому мышлению, перестройке общества на
принципах реального гуманизма. Смена социальных стереотипов подразумевает
приобретение многогранности и многовариантности перспективы при взгляде на
общество. В этом контексте существенное значение имеет проделанная И. С. Коном
работа, ибо, как правильно пишет сам автор, «Сравнительно-историческое изучение
социализации детей не дает универсальных
178
рецептов воспитания, но как
нельзя лучше стимулирует социально-педагогическую рефлексию, помогающую нам
преодолевать наивный провинциализм и эгоцентричность собственного «здесь и
сейчас» (с. 5).
Трагедией советской
психологии выступает то обстоятельство, что на протяжении десятилетий ее
контакт с социогуманитарным знанием обычно ограничивался (при немногочисленных
исключениях, представленных в отдельных философско-методологических трудах)
привнесением в научно-психологические разработки идеологических шаблонов и
стереотипов. Такой подход можно вполне назвать социологизаторским и отличать от
использования научно-социологического знания классиками советской психологии в
20-е гг. Как во времена сталинской тирании, так и в период застоя наши
психологи (в том числе и психологи детства) смотрели на общество и, по сути
дела, не видели его, не видели сложной палитры социальных институтов, норм,
установок, влияющих на развитие индивида. В значительной мере это было
обусловлено низким уровнем развития социогуманитарного знания в нашей стране,
огульной критикой зарубежной социологии, ее противопоставлением социологии
марксистской историческому материализму.
Сейчас ситуация меняется к
лучшему и можно надеяться, что взаимодействие психологической науки с историей,
этнографией, социологией получит новый импульс для своего всестороннего
развертывания. Применительно к изучению ребенка это означает не только
тестирование психологических концепций на кросскультурную валидность, но и
понимание в рамках практической психологической работы, что в «социальной
ситуации развития ребенка» участвуют не абстрактные «взрослый», «сверстник» и
т.д., а весьма конкретные индивиды, живущие в определенной национальной или
региональной культуре (на стыке культур) и только через конкретную социальную
среду сопричастные культуре общечеловеческой, ибо, как писал более 20 лет назад
И.С. Кон (см.: Социология личности. М., 1967. С. 9), «могу ли я, не погрешив
против истины, назвать себя совокупностью всех общественных отношений, когда
сфера моей (и вашей, и любого конкретного индивида) деятельности заведомо
включает лишь незначительную часть этих отношений?».
Период застоя, к счастью, не
снизил уровня плодотворности литературно-теоретической деятельности И.С. Кона,
хотя кое-что ему в то время так и не удалось опубликовать, пришлось писать «в
стол», в частности монографию «Введение в сексологию» (М., 1988. 312 с.) —
комплексное междисциплинарное исследование, в котором, как и в рецензируемой
книге, очень важен компонент научно-социологического знания. Можно надеяться,
что эти две новые работы И.С. Кона вызовут живой интерес среди советских
психологов, ибо открывают для них новые, доселе необычные, а по существу,
бывшие запретными области теоретической рефлексии и психологической практики,
преодолевают барьеры их социологической неграмотности.