34

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ СТРОЕНИЕ ОБРАЗА МИРА И ПРОБЛЕМЫ НОВОГО МЫШЛЕНИЯ

 

В.В. СТОЛИН, А.П. НАМИНАЧ

 

Двадцатый век привел человечество к необходимости нового мышления — способности осмыслять мир в целом, его политические, географические, экологические, экономические аспекты взаимосвязанными, страны и регионы взаимозависимыми. Образ современного мира, по-видимому, одна из основных опор этого мышления. Однако как категория, новое мышление, относится, скорее, к сфере политики, нежели психологии: в качестве субъектов нового мышления рассматриваются нации и правительства, а не индивиды. Как воспринимает, как осмысливает мир отдельный человек, каково строение и содержание образа мира у представителей различных национальностей, политических ориентации, культур? Существует ли глубинная структура образа мира, единая для всех людей? С постановкой этих вопросов мы входим в сферу психологии.

Чтобы яснее представить себе психологическую суть проблемы, надо учесть следующее. Образ мира как образ восприятия, мышления, средство регуляции социального поведения должен отражать прежде всего личностные и социальные характеристики мира. Он должен включать политические события и искусственную человеческую среду, природу и отношение к ней человека, частную жизнь и социальные институты, мир и военную опасность и т.д. Может ли существовать такое интегральное психическое образование, которое включает все эти разнородные явления и в то же время обладает целостностью, единством, упорядоченностью и той простотой, которая только и способна внести ясность в многообразие вещей и явлений? Пока речь идет о физическом мире, острота проблемы существования интегрирующего образа снимается тем, что мы в общем знаем, каков мир на самом деле. Мы можем представить себе Землю как планету в космосе или как глобус, можем мысленно удалиться от нее или приблизиться к ее поверхности. Мы представляем себе географию материков и океанов, гор и равнин. «Социальная космология» не обладает подобной наглядностью и убедительностью. Социальный мир изменчив по своей природе, и соответственно изменчиво его восприятие: то, что виделось противостоящим, несовместимым и враждующим, начинает восприниматься как взаимосвязанное и взаимонеобходимое. Может ли в таком случае существовать целостный и устойчивый образ социального мира у отдельного человека или человек обладает множеством образов о мире?

Если обратиться к эмпирическим психологическим исследованиям различных направлений, то на вопрос о существовании универсальной структуры образа мира можно получить скорее негативный ответ.

Одно из таких направлений — психосемантический анализ природы значения и сематических систем репрезентации

 

35

 

явлений окружающего мира. В настоящее время известно достаточно много семантических пространств, описывающих структуру представлений человека о человеческой личности [17], [26], межличностных отношениях [14], [25], охране природы [9], именах животных [22] и т.д. Однако множественность измерений и плохая воспроизводимость семантических пространств на различных объектах и испытуемых привели исследователей к выводу о том, что «актуальные субъективные системы «когнитивных признаков» не являются стационарной структурой, имеющей устойчивые метрико-топологические свойства, инвариантные по отношению к экспериментальной задаче» [17; 20]. Поскольку, как предполагается, испытуемые могут пользоваться различными критериями сходства объектов, они потенциально обладают целым классом когнитивных структур данной предметной области, количество которых определяется количеством критериев сходства [21].

На основе исследований стереотипов [1], [8], [19], социальных представлений [4] также можно прийти скорее к негативному ответу на вопрос о существовании целостного универсального и устойчивого образа мира. Стереотипы, социальные представления состоят из множества когнитивных образований, нередко противоречат друг другу и различаются у представителей конкретных социальных общностей.

Ближе всего к выделению интегральных когнитивных образований в сфере восприятия действительности подошла политическая психология [11]. В рамках этого подхода описаны целостные гештальты установок и стереотипов, характеризующие личности определенного склада [18]. Однако из этих исследований также следует вывод скорее об отсутствии единого образа мира, чем о его существовании: гештальты установок и стереотипов существенным образом различаются у представителей различных политических ориентации.

Существуют тем не менее аргументы, позволяющие не отбрасывать гипотезу осуществовании единого и достаточно отчетливо структурированного образа мира. Один из этих аргументов лежит в сфере психологии, другой — в современной политике.

Ч. Осгудом, его соавторами и последователями описана и исследована трехмерная структура пространства эмоциональных реакций (аффективного значения) — Оценка, Сила, Активность, доказана его кросскультурная и кроссиндивидуальная универсальность [23], [24]. Согласно представлениям, развиваемым А.Г. Шмелевым, пространству эмоциональных реакций (или пространству оценок) соответствует субъективное пространство стимулов, т.е. объектов, функционально эквивалентных, вызывающих реакции одного и того же типа. Категориальные стимульные пространства являются стимульными прообразами пространства реакций, т.е. подготавливают процесс принятия решения о необходимости той или иной реакции путем отнесения объекта к определенному классу. В этих стимульных пространствах «процесс принятия решения «разговаривает» на языке стимулов — на языке свойств внешнего мира» [17; 19]. А.Г. Шмелев, как мы уже отмечали, предполагает, что таких стимульных пространств — множество и они не обладают устойчивой метрикой, инвариантной относительно задачи. Однако если существует универсальное пространство реакций и пространству реакций соответствует пространство стимулов, то и последнее должно быть универсальным. Более того, скорее универсальные черты, содержательные измерения пространства социального мира определяют универсальное пространство реакций, чем пространство реакций — характеристики этого мира.

Другой аргумент в пользу существования единого образа мира дает современная политическая практика. Если бы описание образа мира на современном уровне социальных установок, мнений и стереотипов было единственно возможной формой его существования, то новое мышление, признающее политические реалии, приоритет общечеловеческих интересов и ценностей и необходимость диалога [3], было бы невозможным — в картинах мира представителей

 

36

 

различных политических взглядов преобладали бы контрастирующие, враждебные содержания. Между тем опыт международных отношений показывает, что диалог в принципе возможен. Это свидетельствует о необходимости существования такого глубинного, базисного уровня строения образа мира, на котором его структура и содержание очень сходны или едины у представителей самых разных политических убеждений и культурных традиций. Этот базисный уровень, реально определяя мышление и действия, сам может лежать вне сознания. Образ мира на глубинном, ядерном уровне не тождествен нашей рефлексии собственного образа [10].

Можно, следовательно, сформулировать две взаимоисключающие гипотезы.

1. Устойчивой и целостной когнитивной структуры образа мира не существует. Субъект всякий раз вырабатывает новые структуры, сообразуясь с задачей, воспринимаемыми или мыслимыми объектами, собственными мотивами и потребностями. Соответственно не существует единой, целостной и устойчивой структуры образа мира для представителей различных социальных общностей.

2. На базисном, глубинном уровне когнитивной организации сознания существует целостная и устойчивая структура образа мира, единая для представителей не только одной и той же социальной общности, но и различных общностей.

Чтобы перевести эти гипотезы на язык экспериментальной проверки, можно предъявить испытуемым различной национальной и гражданской принадлежности фотоизображения, репрезентирующие широкий спектр объектов и явлений социальной действительности, определенных, в частности, и по политическому признаку, и просить их оценить эти изображения по заранее заданным шкалам. Поскольку нас интересует базисная структура образа мира, соответствующая наиболее универсальному пространству реакций, то в качестве шкал для оценки целесообразно использовать шкалы семантического дифференциала Ч. Осгуда. В таком случае первая из гипотез окажется справедливой, если мы не получим ни кросс-, ни внутрикультурной устойчивости выделенных семантических измерений, а вторая гипотеза окажется справедливой, если будут получены оба вида. Если полученное семантическое пространство окажется устойчивым при разбиении национальных выборок пополам, но не устойчивым при сравнении разнонациональных выборок, это будет свидетельствовать о том, что образы мира у представителей различных национальностей разные. И наконец, о базисной семантической структуре образа мира можно будет говорить лишь в том случае, если выделенные семантические измерения окажутся хорошо интерпретируемыми и охватывающими не частный аспект социального мира, а весь мир в целом.

 

МЕТОДИКА

 

Испытуемые. В исследовании приняли участие 432 человека, представляющих 43 национальные общности, из них 184 советских и 248 граждан других стран, владеющих русским языком. Возраст испытуемых колебался от 17 до 33 лет; по половому признаку они образовали приблизительно равные группы; период пребывания в СССР иностранных испытуемых составлял около восьми месяцев, за исключением одной из подвыборок кубинцев (более двух лет).

Шкалы. Использовались 38 однополюсных шкал семантического дифференциала, образованных наиболее частотными русскими прилагательными, подобранными в соответствии с трехмерной структурой семантического пространства эмоциональных реакций Ч. Осгуда с добавлением прилагательных, потенциально составляющих шкалу Близость: светлый, знакомый, тихий, твердый, понятный, холодный, беспомощный, яркий, недоступный, тяжелый, близкий, красивый, слабый, порывистый, чужой, большой, неприятный, активный, легкий, грубый, далекий, медленный, приятный, унылый, надежный, теплый, быстрый, отталкивающий, робкий, чистый, непонятный, шумный, тусклый, маленький, темный, пассивный

 

37

 

сильный, доступный. Как показала факторизация шкал, полученная факторная структура оказалась в принципе сопоставимой со структурой Е-Р-А, хотя и обладающей существенными отличительными особенностями.

Объекты шкалирования. Испытуемым предъявлялись фотоизображения объектов действительности, перцептивно расшифровываемой как действительность либо Запада, либо СССР (см. рис). Они подбирались в соответствии со следующими принципами. 1. На фотографиях были изображены объекты с конкретным содержанием, определенным по месту, времени и субъекту действия. 2. Все используемые фотографии являлись работами профессиональных фоторепортеров и документально отражали реально существующие объекты действительности (события, люди, природа, техника и т.п.). 3. Фотонаборы достаточно широко репрезентировали действительность СССР и западных стран и включали в себя кроме потенциальных коннотативных оппозиций (хорошее — плохое, сильное — слабое, активное — пассивное, близкое — далекое) определенные предметные оппозиции: советское — западное, военное — мирное, богатство — бедность, власть — безвластие, человек — техника, природа — урбанизация, счастье — несчастье, молодость — старость, совместность — одиночество, праздничное — будничное, летнее — зимнее и т.д. 4. Фотонаборы включали в себя равное количество фотографий, репрезинтирующих ту и другую действительность; каждой фотографии определенного содержания, относимого к советской действительности, соответствовала фотография с аналогичным содержанием западной действительности (например: милиционер и полицейский). 5. В каждом наборе были фотоизображения с содержанием, универсальным как для советской, так и для западной действительности, не имеющие никаких деталей, по которым можно было бы определить их политико-географическую отнесенность. Такие фотографии (тестовые) маркировались с помощью введения в их контекст различных деталей (надписи, реклама, рисунки и т.д.), которые давали возможность однозначно относить изображенное к той или иной действительности. Каждый набор состоял из двух фотокомплектов, отличавшихся только маркировкой тестовых фотографий, которые предъявлялись испытуемым в разных вариантах — советском или западном.

Процедура. Испытуемым предъявлялся один из фотокомплектов, состоящих из 16 фотографий, шесть из которых были маркированы определенным образом. Оценка фотоизображений производилась в семибалльной шкале (от +3 до —3), использовались только русские прилагательные[1]. Фотографии предъявлялись в черно-белом варианте и едином формате (18´24 см), наклеенном на специальные планшеты.

Полученные экспериментальные данные обрабатывались на ЭВМ ЕС-1045 с использованием пакета программ для статистической обработки данных BMDP [20]. Строились матрицы сходства предъявляемых объектов, где мерой сходства объектов являлось сходство в приписывании им степени выраженности определенных качеств, представленных прилагательными. Эти матрицы подвергались процедуре факторного анализа методом главных компонент с последующим применением процедуры вращения значимых факторов по методу «варимакс» [2], [16].

 

РЕЗУЛЬТАТЫ

 

По указанной программе факторизовались массивы данных восьми групп испытуемых: советские (93 чел.), арабы (47 чел.), испаноязычные (50 чел., из них отдельно 29 кубинцев), разнонациональная группа (61 чел.), вьетнамцы (25 чел.), все иностранные испытуемые вместе (183 чел.), кубинцы, находящиеся в СССР более двух лет (39 чел.). Все перечисленные группы случайным образом разбивались пополам

 

38

 

 

39

 

 

(по предъявляемому фотокомплекту) и составили таким образом 16 самостоятельных (для факторизации) выборок.

Основной результат состоял в том, что в 14 случаях из 16 в полученных факторных структурах выделилось по три значимых по критерию Кайзера фактора, объясняющих от 58 до 68,6 % суммарной дисперсии (см. табл.). Факторные структуры, полученные на массивах данных разных групп испытуемых, а также на выборках при разбиении групп пополам, оказались в высокой степени сходны между собой (единые коэффициенты конгруэнтности в 41 случае из 56 возможных ≥0,8; и только в 8 случаях ≥0,6). Степень подобия факторных структур определялась с помощью матрицы конгруэнтности факторов, взятых из разных факторных решений [15; 130—131], [16; 289—291].

Для интерпретации полученных факторных структур использовались следующие процедуры. 1. Анализ общей семантики, аффективной окраски и политической отнесенности фотоизображений, входящих в фактор. 2. Модифицированный ассоциативный эксперимент, состоящий в том, что испытуемым предлагалось дать для каждого фотоизображения свое название и записать его на специальном бланке. При анализе этих данных выделялись содержательные категории названий и подсчитывались их эмпирические частоты. 3. Выбор испытуемыми (по просьбе экспериментатора) наиболее предпочитаемых фотографий. Подсчитывались абсолютные и относительные частоты оценки каждой фотографии как понравившейся или как не понравившейся по отношению ко всем оцениваемым фотографиям.

Первый фактор практически идентичен и устойчив (при расщеплении национальных выборок пополам) во всех группах. Он включает в себя в основном одни и те же фотографии, изображающие студенческую молодежь, свадьбу (в советском и западном вариантах предъявления), советский и западный городские пейзажи, праздники в русской национальной традиции, горнолыжников (в советском и западном вариантах), международную кооперацию (в обоих вариантах), милиционера и советского солдата. Эти 13 фотоизображений вошли с ведущими или значимыми нагрузками (несколько отличающимися по группам) в первый фактор во всех полученных факторных структурах. В 12 случаях из 16 возможных

 

40

 

в первый фактор вошли также фотоизображения ученого (в обоих вариантах), а в 11 случаях — фотоизображения атомной электростанции (в западном варианте — 4 случая, в советском — 7 случаев). Указанные изображения вошли в фактор в основном со значимыми, но не ведущими, не максимальными нагрузками. В шести группах значимую отрицательную нагрузку по первому фактору получило фотоизображение нищего (в советском варианте предъявления — в четырех случаях, в западном — в двух).

 

Таблица

 

Фрагмент матрицы факторных нагрузок фотоизображений (для групп испытуемых, оценивавших первый фотокомплект)

 

 

В таблице приведены факторные нагрузки фотоизображений трех подвыборок испытуемых (по первому фотокомплекту). Матрица упорядочена таким образом, что факторы следуют (слева направо) в порядке уменьшения объема объясненной суммарной дисперсии, а названия фотоизображений — так, что для каждого последующего фактора нагрузки больше чем 0,5 появляются вначале. Нагрузки меньше чем 0,25 обозначены нулем. Знак « + » не указывается. Буквы (с) и (з) означают вариант, в котором предъявлялось тестовое фотоизображение: советский и западный соответственно.

 

Содержательный анализ фотоизображений, вошедших в первый фактор, а также анализ названий предлагаемых испытуемыми, сгруппированных по категориям (категории подбирались эмпирически), показали основные семантические составляющие фактора: «молодость», «счастье», «дружба», «любовь», «мир», «свадьба», «город Москва». Таким образом, можно видеть, что содержательно первый фактор означает меру наполненности жизни универсальными общечеловеческими ценностями, такими, как молодость, счастье, любовь, радость, мир, сотрудничество и т.д. Необходимо отметить, что перечисленные выше семантические (содержательные) составляющие не одинаково выражены в разных фотоизображениях. Это означает, что в основе объединения различных фрагментов действительности (фотоизображений) в один фактор лежит не только предметная, содержательная общность, но и общность эмоционального тона, аффективного значения. Действительно, абстрагируя эмоциональные компоненты фотоизображений, имеющих максимальную нагрузку по данному фактору, либо эмоциональные компоненты наименований, мы приходим

 

41

 

к положительному полюсу ведущего осгудовского фактора Оценка — т.е. к чему-то «хорошему», «приятному», «красивому» и т.д. Этот факт подтверждается и анализом предпочтения фотографий — изображения, имеющие большие нагрузки по первому фактору, выбираются в качестве наиболее понравившихся в среднем в 40 % случаев от максимально возможного числа выборов, а в качестве наиболее не понравившихся — в среднем в 3 % случаев. Таким образом, данный фактор является объединением меры выраженности в жизни универсальных человеческих ценностей с позитивной оценкой как способом эмоционального реагирования на эти аспекты действительности. Кроме того, полученный фактор обладает еще одной во многих отношениях очень важной для нашего исследования особенностью. Как видно из перечня фотоизображений, вошедших в фактор, они отражают различные аспекты как советской, так и западной общезначимой, не политизированной действительности (свадьба, городской пейзаж, праздник, отдых в горах, совместная работа, представители науки и т.д.). В то же время нагруженными данным фактором оказались два фотоизображения с выраженным политическим содержанием, относящиеся к советской действительности,— это изображения представителей Советской Армии и службы правопорядка: анализ названий показал, что одновременно с указанием функциональной роли изображенных людей испытуемые олицетворяли в них прежде всего основные жизненные ценности (мир, родина, счастье и т.д.), требующие защиты, а уже потом военную силу. Таким образом, в данном факторе сливаются два категориальных основания объединения явлений и объектов действительности: 1) предметное содержательное, связанное с выраженностью в жизни универсальных человеческих ценностей — счастья, любви, мира, дружбы и т.д.; это основание Может быть названо ценностным; 2) эмоциональное, предполагающее позитивное эмоциональное реагирование, позитивную оценку важнейших жизненных ценностей.

Второй фактор выделился во всех группах, за исключением одной подгруппы кубинцев, где он соединился с третьим фактором и таким образом также оказался универсальным и устойчивым. Его содержание задано прежде всего фотоизображениями западного солдата, полицейского и атомной электростанции (в западном и советском вариантах), которые находятся во всех факторизациях на первых местах с ведущими нагрузками. Анализ названий этих фотографий показал, что в них констатируется прежде всего опасность, агрессивность изображенного. Явно выражены как моменты активности, движения, так и потенциальная сила, создающая угрозу и вызывающая негативную эмоциональную реакцию (в среднем в 55 % случаев эти фотографии выбирались как наиболее не понравившиеся и только в 4 % случаев — как наиболее понравившиеся). Таким образом, данный фактор выражает меру воинственности, агрессивности и угрозы. Характерно, что во второй фактор со значимыми положительными нагрузками (достаточно высокими) вошли в большинстве групп испытуемых фотоизображения советского солдата, западного городского пейзажа, международной кооперации и ученого (в обоих вариантах предъявления), которые имеют ведущие нагрузки по первому фактору. Таким образом, они несут в себе определенную опасность и угрозу по крайней мере для какой-то части наших испытуемых. В одной из дополнительных серий эксперимента с использованием другого комплекта фотоизображений было показано, что влияние политической переменной (советское — западное) в отношении к фотоизображениям, олицетворяющим опасность, нивелируется при замене, например, пары фотоизображений «советский солдат» и «западный солдат» на аналогично противопоставленные фотоизображения боевых самолетов.

Таким образом, в предметном, содержательном плане второй фактор отражает меру агрессивности, враждебности, угрозы и опасности, а в эмоциональном плане — негативно оцениваемую активную силу. Данный фактор,

 

42

 

как и первый, является фактически однополюсным.

Третий фактор выделился на 11 из 16 выборок испытуемых (у вьетнамцев и в трех подгруппах кубинцев фотоизображения, получившие в других группах ведущие нагрузки по третьему фактору, вошли в фактор, описанный нами как второй, при этом у двух групп выделилось только два значимых фактора). По данному фактору с ведущими нагрузками оказались два фотоизображения — «молодежь улицы» и «нищий» (в обоих вариантах предъявления). Анализ наименований этих двух фотографий показывает, что они ассоциируются прежде всего с бездомностью, нищетой, «вынужденным» способом жизни. При этом фотоизображение молодежи семантически более разнообразно: в нем выражен и момент недоумения, сомнений, раздумья и момент личного выбора, предпочтения стиля жизни. Для фотографии нищего характерными психосемантическими компонентами оказались восприятие изображенного как проявления старости, конца жизни, бедности и безысходности. Общим для обоих фотоизображений является выражение в них состояния одиночества, нищеты, бездомности и беззащитности изображенных людей. Таким образом, в предметном плане фактор можно интерпретировать как меру бедности, бездомности и одиночества, а в эмоциональном плане он связан, по-видимому, с подразумеваемой слабостью, пассивностью и беспомощностью. В фактор вошли также некоторые другие фотоизображения (ученого, полицейского и др.) со значимыми, но существенно меньшими нагрузками по сравнению с двумя описанными или с отрицательными нагрузками (атомная станция в обоих вариантах, советский солдат и др.).

Устойчивость полученных результатов. В рамках нашей экспериментальной парадигмы проверка и доказательство устойчивости описанной выше структуры приобрели принципиальное значение для подтверждения правильности второй выдвинутой нами гипотезы. Выше уже были представлены данные относительно межнациональной и межиндивидуальной устойчивости выделенной факторной структуры: она воспроизвелась на большинстве национальных выборок, а также при разбиении национальных выборок испытуемых на две случайные подгруппы.

Для проверки инвариантности полученной структуры по отношению к изменению стимульного набора (предъявляемых фотоизображений) были проведены две дополнительные серии эксперимента. Одна — с иностранными испытуемыми разных национальностей, а другая — с советскими испытуемыми; использовались два разных фотонабора (по 16 и 12 фотоизображений), отличающихся от набора основной серии предметным содержанием фотоизображений. Фотонаборы комплектовались с учетом сохранения объема и содержания заключенных в наборе семантических оппозиций и в соответствии с принципами основной серии эксперимента. Процедура оставалась неизменной. Анализ полученных результатов показал, что выделенная и описанная трехмерная структура устойчиво воспроизводится на новых подборках изобразительного материала. Содержание и эмоциональная окраска факторов оказались неизменными, определенные изменения были зафиксированы только в отношении политической переменной. Так, фотоизображения как западной, так и советской военной техники (вооружения) устойчиво и с ведущей нагрузкой вошли в фактор, описанный выше вторым. Отмечено некоторое отличие в порядке выделения факторов, что никак не меняет структуры в целом.

Кроме того, сравнивая результаты двух однонациональных групп испытуемых (кубинцы), отличающихся между собой только по времени пребывания в СССР, мы проверили устойчивость полученной факторной структуры по отношению к этому параметру. Никаких существенных отличий выявлено не было, отмечено сохранение специфических национальных особенностей структуры, что свидетельствует о ее устойчивости и независимости от времени пребывания в стране. Таким образом, можно констатировать, что выявленная структура

 

43

 

является стабильной по отношению к перечисленным переменным.

 

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

 

Полученные результаты свидетельствуют в пользу второй из двух альтернативных гипотез: обнаружено хорошо интерпретируемое семантическое пространство, охватывающее широкий спектр объектов социальной действительности, обладающее кросс- и внутринациональной устойчивостью, а также устойчивостью относительно объектов шкалирования и времени пребывания иностранных испытуемых в СССР.

В обсуждении результатов необходимо коснуться трех основных проблем: стационарности (устойчивости) размерности категориального пространства, его содержательной интерпретации как глубинного семантического пространства образа мира и тех перспектив, которые открываются в связи с полученными результатами как внутри психологической науки, так и для той более широкой проблемы, с которой мы начали наше изложение,— проблемы психологии нового мышления.

Чем можно объяснить стационарные метрико-психологические и содержательные характеристики полученного пространства, учитывая уже упомянутый факт нестабильности категориальных семантических пространств, зависимости их метрики и содержательного наполнения измерений от объектов, испытуемых и задачи? Ответ на этот вопрос можно искать как в методических особенностях проведенного исследования, так и в том содержании человеческого сознания, которое обнаружилось с его помощью.

Главное отличие данного исследования от известных нам состоит в особенностях используемого экспериментального материала. Если в традиционных психосемантических исследованиях экспериментальными объектами служили понятия, абстрактные изображения, репертуарные позиции и т.п., то в нашем исследовании использовался изобразительный материал (документальные фотоснимки), обладающий высокой степенью определенности. Относительно понятия, схематического или абстрактного изображения осмыслен в основном один вопрос: что это такое? Вопросы типа «что с этим происходит?», «где это происходит?», «когда?», «зачем?», «почему?», «кто и с помощью чего действует?» применительно к таким абстракциям, как «ночь», «отец», «жизнь», «любовь» и т.д., бессмысленны. Абстракции вне контекста неопределенны и многозначны, что ведет к разнообразию в их прочтении и оценке и соответственно нестабильности пространства. Иное дело, когда контекст, в котором дан изображенный объект, позволяет задавать и отвечать на вопросы, подобные приведенным, делает их осмысленными.

Другое отличие использованных нами объектов шкалирования кроется в многомерности фотоизображений. Любой конкретный объект потенциально многомерен, т.е. может составить множество оппозиций в отношении к другим объектам. Так, например, понятие «свадьба» логически оппозиционно понятиям «обет безбрачия» и «развод». Фотоизображение свадьбы может быть противопоставлено гораздо большему числу явлений. Если новобрачные молоды, то — старости, если богаты — то бедности, если красивы — то безобразию и т.д. Потенциальная многомерность фотоизображений, как и явлений жизни, требует для своего упорядочения сверхобобщенных измерений.

Третья особенность нашего исследования — в подборе конкретного набора фотоизображений. В принципе измерения должны быть устойчивыми в том случае, если фотоизображения репрезентативны относительно реального жизненного многообразия. Это — наиболее слабый пункт нашей аргументации. То, что данный набор репрезентативен,— это скорее интуиция, нежели доказанное положение. Действительно, можно с уверенностью предполагать, что в образе окружающего нас мира должно быть представлено военное и мирное, молодое и старое, сильное и слабое, искусственное и естественное, и т.д., но вот доказать достаточность того или иного набора гораздо труднее. Вероятно, для подбора репрезентативного

 

44

 

набора фотоизображений явлений жизни необходимо рассматривать все возможные классы таких явлений и проделать работу, аналогичную проведенной Ч. Осгудом при отборе сначала понятий, а затем шкал [24]: Хочется надеяться, что и при таком подходе мы пришли бы к фотонабору, в принципе аналогичному использованному нами.

Причину стабильности полученного пространства можно искать и в содержании сознания, отраженного в нем. С постановкой этого вопроса мы переходим к проблеме онтологического статуса выявленного пространства.

Что такое первый фактор? Это наполненность жизни человеческими ценностями, счастьем и радостью, это добро, но добро активное и сильное, способное себя защитить. Это добро, воплощенное в природе и городском ландшафте, в молодости и любви, в силе солдата. Религиозный человек увидел бы в содержании этого фактора проявления высшего существа, проявления Бога.

Второй фактор это угроза, опасность, это сила, но сила злая и выходящая из под контроля. Можно сказать, что это — Зло, которое конечно же никогда не бывает слабым и беспомощным. Человек с религиозным сознанием увидел бы в содержании этого фактора то, что противостоит и добру и высшему существу — Силы Зла, Демона, Дьявола.

Третий фактор — это одиночество, уход от людей, разлука. Это уход от жизни с ее добром и злом, старость и немощность, пассивность, усталость, предчувствие смерти, сама смерть. Смерть противостоит и добру и злу. Смерть — неизбежный конец жизни и одновременно то, чего человек, жизнь хочет избежать, отвратить. В фольклоре многих народов смерть — разлучительница, то, что порождает одиночество.

Если мы правы в своей интерпретации факторов, то стабильность полученного пространства объясняется тем, что оно отражает наиболее древнюю и общечеловеческую картину мира.

Сходство многих монотеистических религий, которое связано прежде всего со сходством глубинных, базисных картин мира в самых различных по своей культуре обществах, подтверждает наш вывод. Единство человеческого бытия, человеческой деятельности обеспечивает единство глубинного уровня образа мира, а единство в образах мира приводит к сходной структуре религиозного мышления в том числе. И в религиозном мышлении, и в результатах нашего эксперимента отражается одна и та же реальность — реальность базисного, глубинного образа мира человека. Хотя мы вовсе не хотим при этом сказать, что сознание современного человека на глубинном уровне обязательно религиозно.

Как же соотносится полученная устойчивая семантическая структура образа мира с данными о функциональной изменчивости категориальных пространств определенных предметных областей и с данными о несходстве стереотипов и социальных представлений у представителей различных общностей?

Для ответа на этот вопрос можно предложить следующую модель образа мира. Представим себе внутреннюю поверхность сферы. На ней, как облака на небосводе, размещаются когнитивные образования — представления, стереотипы, предрассудки и т.п. Некоторые из них относительно изменчивы, другие более стабильны. На содержание и общее строение этих когнитивных образований (форма, размер и общая конфигурация облаков в нашей метафоре) оказывают влияние социальные и личные события, национальная и политическая принадлежность, цели и задачи, с которыми субъект подходит к явлениям действительности. В зависимости от этих факторов рождаются и умирают когнитивные структуры. Сами эти образования таковы, что человек может отдать себе в них отчет. Он может определить, как он относится к представителям тех или иных социальных общностей, природе и технике, городу и сельской местности, старости и молодости и т.д. В целом же эти когнитивные образования концентрируются вокруг трех осей, размещенных внутри сферы и остающихся невидимыми. Постоянно пользуясь координатным пространством

 

45

 

своего образа мира, человек затрудняется дать себе отчет в числе и содержании его измерений. Для этого нужна не интроспекция и даже не просто аналитическая, но философская работа ума. Эти три оси: 1) вечные человеческие ценности: любовь, молодость, счастье и т.д.— т.е. добро; 2) опасность, угрожающая сила — зло, и 3) разлука, болезнь, немощь и одиночество — смерть.

Хотя глубинное строение образа мира и не было ранее выявлено, мысль о том, что такой образ играет апперцепирующую функцию в интерпретации данных органов чувств, высказывалась не раз [5], [6], [7], [12], [13]. По-видимому, базисная структура образа мира выполняет в том числе и функции стереотипов, социальных представлений и т.п., которые экономят усилия человека «при восприятии сложных социальных объектов и защищают его ценности, позиции и права» (У. Липпман, цит. по [1; 95]), обеспечивают «сохранение стабильности, устойчивости индивидуальной или групповой когнитивной структуры; детерминацию поведения... и адаптацию внешних социальных факторов, введение их в строй духовной жизни коллективного субъекта» (С. Московиси, цит. по [4; 148]). Однако в отличие от стереотипов, социальных представлений и т.п. базисная структура образа мира вводит новые явления и объекты в строй не групповых, а общечеловеческих ценностей.

С позиции предлагаемой модели можно взглянуть и на проблемы политического мышления.

Политическая непримиримость, отказ противнику в человеческих качествах, с точки зрения этой модели, есть помещение самого себя в «божественный», а противника — в «дьявольский» «угол» пространства. Приписываемое противнику отношение к смерти является доказательством «дьявольской сущности» «империи Зла»: зло не боится смерти,— реализуя себя, оно способно погубить весь мир. Размещение себя в другом регионе пространства, соответствующем выраженности беспомощности, безнадежности и слабости — смерти, соответствует политике неверия, ожидания гибели и мирового краха, апокалипсиса. В истории известны и примеры третьего типа «углового» политического мышления — стремления к истреблению и уничтожению того, что связано с вечными человеческими ценностями. В чем же, с точки зрения этой модели, особенности нового политического мышления? Таких особенностей по крайней мере три: 1) смена позиции с «угловой» на позицию внутри сферы; 2) признание того, что и партнер по политическому диалогу также находится внутри этой сферы (хотя с его позиции «облака» видятся несколько иначе); 3) осознание основных глубинных измерений образа мира как общечеловеческих реалий. Выраженная словами, формула нового мышления в терминах этой модели проста: мы все хотим добра (по крайней мере для себя и своих близких), мы все опасаемся зла, мы все стремимся избежать преждевременной смерти.

 

ВЫВОДЫ

 

Глубинная, базисная структура образа мира состоит из трех основных измерений: 1) меры выраженности общечеловеческих ценностей — добра; 2) меры выраженности угрожающей опасной силы — зла; 3) меры выраженности одиночества, безнадежности и слабости — смерти. Эта структура устойчива внутри представителей одной и той же социальной общности и интернациональна.

Учет психологического строения образа мира позволяет глубже понять тот факт, что только апелляция к совместно разделяемому семантическому пространству образа мира, признание общечеловеческого в нем позволяет надеяться, что различия в стереотипах, представлениях и мнениях не окажутся фатальным препятствием на пути к диалогу, «ибо идеологии могут быть полярными, а интерес выживания, предотвращения войны является всеобщим и высшим» [3; 146].

 

1. Агеев В. С. Психологическое исследование социальных стереотипов // Вопр. психол. 1986. № 1. С. 95—101.

 

46

 

2. Афифи А., Эйзен С. Статистический анализ. Подход с использованием ЭВМ. М., 1982. 488 с.

3. Горбачев М. С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1987. 270 с.

4. Донцов А. И., Емельянов Т.П. Концепция социальных представлений в современной французской психологии// Вопр. психол. 1984. № 1. С. 147—152.

5. Леонтьев А. Н. О путях исследования восприятия // Вступительная статья в кн.: Восприятие и деятельность: Сб. статей / Под ред. А.Н. Леонтьева. М.: Изд-во МГУ, 1976. С. 3—27.

6. Леонтьев А. Н. Психология образа // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1979. № 2. С. 3—13.

7. Логвиненко А. Д. Перцептивная деятельность при инверсии сетчаточного образа // Восприятие и деятельность: Сб. статей / Под ред. А.Н. Леонтьева. М.: Изд-во МГУ, 1976. С. 209—267.

8. Петренко В. Ф. Психосемантический подход к этнопсихологическим исследованиям // Сов. этнография. 1987. № 4. С. 22—38.

9. Петренко В. Ф., Шмелев А. Г., Нистратов А. А. Метод классификации как экспериментальный подход к семантике изобразительного знака // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1978. № 4. С. 25—37.

10. Петухов В. В. Образ мира и психологическое изучение мышления // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1984. № 4. С. 13—21.

11. Рощин С. К. Психологические проблемы политического развития личности // Психол. журн. 1984. Т. 5. № 2. С. 41—53; № 3. С. 80—94.

12. Смирнов С. Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. М., 1985. 231 с.

13. Столин В. В. Исследование порождения зрительного пространственного образа // Восприятие и деятельность: Сб. статей / Под ред. А.Н. Леонтьева. М.: Изд-во МГУ, 1976. С. 101—208.

14. Столин В. В., Амосова Н. И. Факторная структура эмоционального отношения человека к человеку // Психол. журн. 1984. Т. 5. № 2. С. 62—67.

15. Столин В. В., Шмелев А. Г. Практикум по психодиагностике. Дифференциальная психометрика. М., 1984. 151 с.

16. Харман Г. Современный факторный анализ. М., 1972. 485 с.

17. Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности. М., 1983. 157 с.

18. Billing М. Political ideology // Brit. Psychol. Society. Psychology Survey 5. 1984. P. 234—264.

19. Cauthen N. R., Robinson I. E., Krauss Н. Н. Stereotypes: Review of the literature 1926—1968 // J. Soc. Psychol. 1971. V. 84. P. 103—125.

20. Dixon W. J. BMDP: Biomedical computer programs. Los Angeles, California: Univ. of California Press, 1977.

21. Fillenbaum S., Rapoport A. Verbs of judging, judged: A case study // J. Verb. Learn. and Verb. Behav. 1974. V. 13. P. 54—62.

22. Henley N. A psychological study of the semantics of animal terms // J. Verb Learn. and Verb. Behav. 1969. V. 8. P. 176—184.

23. Osgood Ch., Susi S., Tannenbaum P. The measurement of meaning. Urbana: Univ. of Illinois Press, 1957. 342 p.

24. Osgood Ch., May W., Miron M. Cross-cultural universals of affective meaning. Urbana: Univ. of Illinois Press, 1975. 486 p.

25. Triandis H. Exploratory factor analysis of the behavioral components of social attitude // J. Abnorm. Soc. Psychol. 1964. V. 68. P. 420—430.

26. Watson J. A measure of therapist-patient understanding // Brit. J. Psychiatry. 1970. V. 117. P. 319—321.

 

Поступила в редакцию 28.I 1988 г.