5

 

ПЕРЕСТРОЙКА ПСИХОЛОГИИ: ПРОБЛЕМЫ, ПУТИ РЕШЕНИЯ[1]

 

(«круглый стол»)

 

П. Тульвисте (Тартуский университет). О некоторых причинах неудовлетворительного состояния советской психологии

 

Многие причины нынешнего неудовлетворительного состояния дел в психологии имеют общий характер. От них страдает не только психология. Сюда относится прежде всего «пирамидальная» структура организации науки, чуждое ее духу «подчинение» одних исследовательских центров и исследователей другим — по линиям публикаций, финансирования исследований, защиты диссертаций и утверждения ученых степеней и т.д. Сколь бы умные и терпимые люди ни находились «наверху», само существование подобной пирамиды рождает нездоровую атмосферу, ставит власть выше научного авторитета, препятствует естественной конкуренции между различными научными центрами и направлениями и тем самым мешает развитию науки. Пример: редакторы существующих научных журналов по психологии честно могут считать несправедливым явление, именуемое ими «односторонним возвеличиванием Выготского», полагая, что некоторые другие советские психологи не менее важны и перспективны. Свое мнение редакторы при сегодняшнем положении дел реализуют при отборе материалов для опубликования. При иной структуре организации науки они, равно как и другие представители различных школ и направлений, отстаивали бы свои позиции в научных публикациях. Очевидно, истина рождается в научных спорах, а не в спорах о том, печатать или не печатать. Очевидно также, что находящиеся на верху административной пирамиды люди вынуждены отдавать чрезмерно много сил делам чисто бюрократическим, вместо того чтобы заниматься наукой. «Децентрация» науки, замена пирамиды многочисленными равноправными центрами улучшит положение сразу в нескольких отношениях.

Вторая общая причина отставания — оторванность от мировой науки. Сюда относятся как чрезвычайно ограниченные возможности участия психологов в международных конференциях и семинарах, так и нехватка информации. До середины 1930-х гг. на русский язык переводились практически все важнейшие труды психологов других стран, а после этого времени стало невозможно ориентироваться в современной психологии по существующим переводам. Переводная литература остается нерепрезентативной по сей день. В этом психологи отстали не только от лингвистов, но и от философов. Традицию оперативного перевода и издания значительных новинок мировой психологической литературы необходимо восстановить. С распродажей переводных книг по психологии трудностей, кажется, нет.

Плохо обстоит дело с иностранной психологической литературой в библиотеках СССР. Отсутствуют многие журналы. В последние годы положение еще ухудшилось (видимо, потому, что журналы дорожают, а их количество стремительно

 

6

 

растет). Мы живем реферативными журналами и присланными авторами оттисками, но это, разумеется, не заменяет систематического пролистывания свежих номеров журналов и возможности срочно добывать всю необходимую литературу по определенной проблеме.

Развитие не только экономики, но и науки все больше зависит от международного сотрудничества. В советской психологии доля такого сотрудничества недопустимо маленькая. Ее увеличение совершенно необходимо для улучшения дел, в частности в прикладной психологии.

Другие причины неудовлетворительного состояния психологии более специфичны, и их устранение в большей мере зависит от усилий самих психологов.

Во-первых, в СССР слишком мало публикаций по психологии. Издаются четыре журнала по психологии, в то время как в США их число превышает 200. (Американская психологическая ассоциация выпускает также свою газету, в которой обсуждаются злободневные проблемы, печатаются объявления о конференциях и о найме психологов на работу и пр.) В какой-то мере соотношение числа журналов отражает соотношение объема проводимой работы — научной и прикладной — по психологии. При подобных различиях в объеме работы не удивительно, что некоторые идеи советской психологии в последнее время более подробно разрабатываются в американских, чем в советских психологических центрах. Первые большие монографии о Л.С. Выготском и С.Л. Рубинштейне вышли не в СССР, а в других странах[2]. Полное собрание сочинений А.Н. Леонтьева готовится к печати не в СССР, а в ФРГ. А если говорить об экспериментальной разработке этих идей, то здесь количественные преимущества, научный и материальный потенциал американской психологии дают о себе знать, конечно, еще в гораздо большей мере, чем при написании и опубликовании книг.

Во-вторых, до сих пор не оформлен, не узаконен объективно существующий социальный заказ на прикладную психологию. Необходимость психологов в школах и больницах очевидна. Об этом говорят уже десятилетия, но до сих пор в системе просвещения и здравоохранения работает мизерное количество психологов. Между тем именно в этих системах в других странах работает подавляющее большинство психологов. Можно приводить очевидные гуманистические аргументы, но приведем пример экономический. Экономисты сетуют на плохую подготовку кадров рабочих, не позволяющую, например, в полной мере использовать технические возможности импортированного оборудования предприятий. Конечно, качество подготовки в первую очередь зависит от объективных факторов, которые психология может только изучать, но не изменять и не компенсировать. Однако в деле школьного обучения (а это тоже подготовка кадров), восстановления здоровья людей в медицинских учреждениях психология может играть важную роль, чему свидетельство — опыт других стран. Прикладная психология до сих пор не приобрела в СССР самостоятельность и должный статус; ее даже не отличают от психологии академической. От академических психологов настойчиво требуют решений прикладных проблем, а от прикладников — диссертаций, вместо того чтобы требовать от каждого то, что он может и умеет. Такое положение необходимо срочно исправлять. Нужно четко определить статус практических психологов и создать условия для расширения сферы приложения их сил.

 

А.П. Назаретян (Институт общественных наук при ЦК КПСС). Психология в системе наук: о роли теории в фундаментальной дисциплине

 

Развитие психологической науки настоятельно требует обсуждения ее места в системе наук и соответственно места ее предмета в научной картине мира. Дело не только в том, что вопросы о природе

 

7

 

и генезисе психического тесно связаны с вопросами о его содержании и механизмах, а следовательно, небезразличны для работы практического психолога, психотерапевта, педагога и т.д. Вопрос о предмете психологии приобретает чрезвычайную общетеоретическую актуальность в связи с тем, что проблема человека, остававшаяся долгое время на периферии научной картины мира, выдвигается в ее центр.

На протяжении более чем трех столетий наука видела свою главную задачу в избавлении от антропоморфизма, характерного для средневековой схоластики, и искала междисциплинарного единства на пути последовательной элиминации субъектных допущений по поводу любого предмета исследования — от механического тела до человеческой души. Все соответствующие разновидности редукции субъективной реальности выступали в конечном счете как ограниченные варианты предельной, физикалистской стратегии устранения субъекта. Психологам хорошо известно, сколь существенное (и, несомненно, плодотворное) влияние оказали прямые и косвенные физикалистские аналогии на становление нашей науки и с какими неразрешимыми трудностями столкнулись многочисленные попытки «деантропоморфизировать» субъективный мир человека. Вместе с тем полное перенесение акцента на специфику психологической интерпретации создает непроходимую пропасть между естественными и гуманитарными дисциплинами, а более «взвешенные» построения оказываются на поверку эклектичными.

Важно, однако, подчеркнуть, что широкое распространение эволюционного взгляда (т.е. убеждения в преемственности организационных уровней и форм, необходимости выявлять причины, движущие силы поступательной эволюции) возвращает субъектный стиль мышления не только в науки социального и биологического профиля, но и — что особенно важно — в неорганическое естествознание.

Этот новый общенаучный контекст восстанавливает за психологией статус одной из двух самых фундаментальных дисциплин. Действительно, при любых мыслимых трансформациях научной картины мира ее крайние полюса составляют предметы психологии и физики, и отношение между этими науками для любой эпохи может служить наиболее чувствительным индикатором состояния дел в области интеграции знания. Сегодня, когда кризис физикализма с его антисубъектной стратегией явственно ощущается во всех сферах знания, включая физику, речь, по-видимому, должна идти не о плоской замене его «психологизма» (к чему склоняются весьма авторитетные естествоиспытатели), а о поиске конструктивного взаимообогащающего синтеза подходов, идущих от физики и от психологии, в рамках эволюционного мировоззрения.

Во всяком случае, современное направление интегративных тенденций открывает широкий простор для методологической рефлексии психологов и накладывает на нас серьезную ответственность. Слабая вовлеченность профессиональной психологии в общенаучные процессы во многом объясняется, на мой взгляд, застарелым комплексом «вторичности» предмета. Стремление «оправдать» свою деятельность сиюминутными практическими результатами, превращаясь в самодовлеющий мотив (как у исследователей, так и еще более — у администраторов и редакторов), рождает массу серых работ с тривиальными рекомендациями. Не случайно на сессии Центрального совета Общества психологов СССР по подготовке всесоюзного съезда прозвучало предложение о том, чтобы академический журнал по психологии, который и без того немало страниц уделяет совершенно непрофессиональным публикациям, выделил специальный раздел «для непсихологов» с целью пропаганды психологических знаний. Трудно представить себе, чтобы подобная мысль возникла у представителей какой-либо иной научной дисциплины, а у нас она, кажется, никого не удивила, поскольку вполне отвечала лозунгу о приближении к практике. Именно под этим лозунгом к использованию психологических методик, к преподаванию психологии привлекается все больше людей, не имеющих

 

8

 

даже элементарной профессиональной подготовки, в этом же лозунге утопают неоднократно высказывавшиеся соображения о важности более четкой структурализации психологической науки, выделения в ее рамках теоретической психологии со своим статусом, своими изданиями и т.д.

По мере осознания естествоиспытателями кардинальной неполноты теории, не объясняющей человеческого существования, по мере признания обществоведами психологической составляющей в любом социальном законе или социальном отношении становится очевидным и то, что психология, пренебрегающая универсальными истоками и системными соотношениями собственного предмета, остается ущербной. Поэтому одним из параметров перестройки в психологии должно стать усиление внимания к теоретическим, методологическим проблемам. Сказанное ни в коем случае не подразумевает формирования единой и обязательной для всех платформы — разнообразие позиций, дискуссии для психологии еще более важны, чем для любой другой науки.

 

В.В. Некрасов, Е.В. Тугарева (лаборатория психологических исследований на Московском радиотехническом заводе). Практическая психология сегодня и проблемы ее организации

 

Сила и уровень развития любой науки определяются тем, насколько эффективно она способна решать задачи, которые ставит перед ней жизнь. Если проанализировать с этой позиции состояние психологии в нашей стране, то очевидно, что в настоящее время она чрезвычайно слаба и находится в глубоком кризисе.

Основная черта современной советской психологии — огромный разрыв между уровнем разработанности теории и уровнем практических работ. Используя определение трех взаимосвязанных разделов психологической науки (см.: Забродин Ю.М. Проблемы разработки практической психологии (о научных основах психологической службы) // Психол. журн. 1980. Т. 1. № 2. С. 5 -18), можно сказать, что наибольшего развития достигли фундаментальные и ориентированные на практику исследования, т.е. направления, изучающие общие законы развития и функционирования психики, а также специальные законы и закономерности психической деятельности в конкретных условиях. В то же  время область практической психологии, которая призвана решать на научной основе задачи, возникающие в реальной жизни и деятельности людей и коллективов, остается по существу почти нетронутой.

Решение практических проблем требует оперативности. Оно не должно зависеть от того, достаточно ли полно разработана соответствующая тема и разработана ли вообще. Поэтому необходима отдельная психологическая служба, для которой быстрое, эффективное, профессиональное решение актуальных практических проблем являлось бы главной целью и содержанием деятельности. У нас в стране нет службы, оптимально организованной для осуществления такой работы, узаконенной, с определенным статусом в системе общественных и производственных отношений.

Часть специалистов-психологов работает непосредственно в сфере практики. Именно их мы и относим к практическим психологам. Однако организация и условия их работы зачастую мешают эффективному ее выполнению. Постараемся показать это на примере психологических служб промышленных предприятий. Здесь наиболее остро проявляются негативные моменты, присущие нынешней системе использования психологов.

Распределение психологов по предприятиям приводит к рассредоточению специалистов, утрате взаимосвязей между ними, усугубляемой отсутствием централизации. Поскольку нет единого положения о работе психолога на предприятии, то его статус и содержание работы всецело зависят от отношения администрации к психологической науке, отношения отнюдь не однозначного.

Критерием успешности использования психолога и вероятности создания в дальнейшем самостоятельной лаборатории является отношение к психологу

 

9

 

как к полноправному участнику жизнедеятельности предприятий, когда выполняемые психологом работы являются ее необходимой составляющей. Если руководство реально заинтересовано в психологах, то оно так организует работу психологической службы, что она приносит предприятию ощутимую пользу.

Однако подобное отношение является редкостью. Чаще администрация не имеет четкого представления о том, с какой целью берут психолога, какие условия необходимы для нормальной его работы, часто заранее даже не определяются условия его взаимодействия с администрацией. Естественно, отдача от работы психолога в такой ситуации бывает очень низкая.

Распределение психологов по разным предприятиям ведет к тому, что локальные психологические службы развиваются неравномерно. Должности психологов нередко занимают люди, не имеющие высшего психологического образования. О том, какой вред делу, и науке наносят некомпетентные люди, не раз уже говорилось на страницах психологических журналов. Осложняет положение еще то, что такие люди нередко и возглавляют психологические службы.

Кроме этого, психологи постоянно сталкиваются с теми трудностями, которые порождаются отсутствием какой-либо организации в работе практических психологов вообще. Острым вопросом является методическое обеспечение психологических служб предприятий. Дело не только в нехватке в целом качественных, отработанных методик — трудно приобрести даже имеющиеся. Психологи вынуждены добывать их всеми npaвыми и неправыми путями. Да и те методики, которые удается получить, часто неукомплектованы, текст искажается, сокращается, интерпретации неполные. Предприятия, за редким исключением, не очень охотно выделяют средства на заключение договоров о передаче научно-технической информации, на приобретение методических материалов. Психологические службы не обеспечены оборудованием. В стране не организован обмен опытом между различными психологическими службами, нет центра по распространению передового опыта. Публикации в специализированных журналах носят нередко лишь информативный характер, издаваемые брошюры, полезные для практической работы, зачастую не доходят до практических психологов. Последнее время предпринимаются попытки организовать нечто подобное обмену опытом между практическими психологами, например семинары выпускников факультета психологии МГУ. Однако эти попытки носят временный и локальный характер, а нужны постоянно действующие семинары, охватывающие все психологические службы.

Значительную роль в поддержании научно-профессионального квалификационного уровня практического психолога играет сотрудничество с институтами психологии, психологическими факультетами. Оно предполагает и обучение новейшим методам психологической работы (в частности, сейчас актуально овладение методами активного обучения, психологического консультирования), и знакомство с новейшими научно-практическими разработками. В то же время оно предоставляет базу научным работникам для исследований и отработки новых методов. Однако не все предприятия идут на то, чтобы заключать подобные хоздоговоры, да и научные учреждения не в состоянии охватить все предприятия. Это усугубляет различия в квалификационном уровне работы отдельных психологических служб.

Таким образом, существующая организация психологических служб промышленных предприятий, если ее вообще можно назвать организацией, изначально содержит в себе элементы, препятствующие быстрому и равномерному развитию психологических служб в стране. Предлагаемые в последнее время формы создания психологической службы страны базируются на этом же шатком фундаменте: ведомственной разобщенности и закрепления служб за отдельными предприятиями (см.: Об улучшении организации социологической работы в отраслях народного хозяйства: Постановление Госкомтруда

 

10

 

СССР, АН СССР и ВЦСПС. Типовое положение о службе социального развития предприятия, организации, министерства // Социол. исслед. 1986. № 3. С. 88—95; Столяренко А.М. Психология и практика // Психол. журн. 1985. Т. 6. № 5. С. 73—83), что не снимает вышеперечисленных проблем. Создание службы на каждом предприятии или организации — не выход. В стране нет стольких квалифицированных специалистов, кроме того, некоторые из них ушли из психологии, не сумев эффективно реализовать себя. Повсеместная организация служб неизбежно повлечет за собой новый наплыв некомпетентных в психологических вопросах людей. Нельзя забывать и то, что сфера применения психологической науки не ограничивается промышленностью. К тому же необходимо объединить усилия практических психологов, преодолеть существующую разобщенность. Организация психологической службы в стране должна заключать в самой себе условия для прогрессивного развития и эффективного функционирования.

Очень важная, но и наименее разработанная область — работа с населением. После принятия закона об индивидуальной трудовой деятельности у практических психологов появились более широкие возможности приложения своих сил. Уже создаются различные кооперативы по оказанию психологической помощи населению. Работа в этой области, как и во многих других, куда еще слабо проникает психологическая наука, требует четкого организационного оформления.

Мы предлагаем создать службу в форме самостоятельных психологических центров, формирующихся по территориальному принципу, т.е. обслуживающих определенный район.

Центры призваны удовлетворять потребности предприятий, организаций, населения страны в психологическом обслуживании, заниматься решением наиболее актуальных проблем общества. Они должны функционировать на основе принципов самостоятельности, самофинансирования и самоокупаемости. Взаимодействие с предприятиями, организациями осуществляется посредством хоздоговоров. Возможно создание центра на кооперативной основе, но при этом центру-кооперативу должно быть предоставлено право заключать хоздоговоры с государственными предприятиями и организациями.

Следует юридически исключить возможность работы в должности психолога человека, не имеющего высшего психологического образования.

Сконцентрированность сил практических психологов разных специальностей позволит центрам решать задачи быстро, комплексно и всесторонне. Число самостоятельных групп (или проблемных лабораторий), составляющих психологический центр, и направления их работы определяются социальным заказом. Центру должна быть предоставлена определенная свобода в формировании внутренней структуры. Это позволит создавать группы, оптимальные для выполнения конкретной работы.

Психологи центра проделывают всю необходимую работу по решению конкретной задачи, включая проведение научно-исследовательских разработок. Они нужны и при решении новых, оригинальных задач, и для совершенствования работы с уже известными, ставшими типовыми проблемами. Это обеспечит оперативность психологической помощи и ее эффективность.

Центры связаны между собой через Всесоюзный центр обеспечения, главное предназначение которого — создание условий для эффективной работы практических служб. В этом центре должен быть создан банк методик и новейших разработок в области прикладной психологии, которые смогут приобретать психологические службы. Через центр обеспечения должно осуществляться оснащение служб техническими средствами, аппаратурой. Он организует обмен опытом между практическими психологами страны, а также съезды, школы, семинары и т.п. Центр создает курсы повышения квалификации, курсы по обучению работе с конкретными методиками, по отработке конкретных навыков, необходимых в практической работе (например, психологического консультирования).

 

11

 

Связь психологических служб с академической наукой осуществляется через центр обеспечения, однако возможны и прямые связи на основе хоздоговоров. Психологические центры могут стать хорошим полигоном для апробации новых методик, они могут предоставлять свою базу для психологов научных учреждений.

При необходимости филиалы Всесоюзного центра обеспечения могут создаваться в союзных республиках и отдельных регионах страны.

Таким образом, при подобной организации службы практические психологи будут поставлены в условия постоянного совершенствования квалификационного уровня. От этого напрямую зависит эффективность практической работы, авторитет психологической службы, что, в свою очередь, увеличит спрос на указываемые ею услуги. Возможны опасения, что психологические центры в начале своей деятельности окажутся без заказчика. Однако экономическая реформа, проводимая в стране, с необходимостью будет побуждать руководителей предприятий и организаций обращаться к помощи психологической науки, поскольку такое сотрудничество дает ощутимый экономический эффект при небольших затратах.

Существование центров отнюдь не исключает работу на предприятиях и в организациях постоянно действующих служб, если это необходимо. Такие службы также могут взаимодействовать и с центром обеспечения, и с другими психологическими центрами. В числе первых необходимых действий, которые позволят поставить психологическую науку на уровень требований времени,— создание в стране эффективно организованной психологической службы.

 

В.С. Магун (НИИ труда Госкомтруда СССР), М.С. Жамкочьян (НИИ общей педагогики АПН СССР). Перестройка на основах демократизма и профессиональной компетентности

 

Чтобы выйти из трудного положения, в котором оказалась сегодня психологическая наука, необходимо, на наш взгляд, решить две взаимосвязанные группы задач — радикально демократизировать нашу научную жизнь, а также резко повысить уровень профессиональной компетентности тех, кто работает в психологии.

Сложившийся сегодня стиль отношений в психологическом научном сообществе можно обозначить как административно-бюрократический. Он проявляется прежде всего в том, что положение человека в науке чаще всего определяется не его научным авторитетом, а той должностью, которую он занимает в учреждении или общественной организации. Подорваны механизмы объективного научного рецензирования; научная логика, сила объективных аргументов заменяется логикой и силой административной системы — отношение к той или иной мысли, идее, фактическому сообщению формируется исходя не из их научной ценности, а из того, кем они высказаны. То же распространяется на книги, статьи, диссертации. Поэтому на присвоение научных степеней стали очень сильно влиять вненаучные факторы, присуждаемые степени часто неадекватны подлинной компетентности (точнее, некомпетентности) авторов диссертаций. В президиумах наших многочисленных конференций и симпозиумов часто сидят люди, не являющиеся специалистами в предмете (да и вообще, не дань ли сама форма президиума торжественно-административному стилю?)

С особой яркостью подобный стиль проявляется внутри самих научных учреждений, где ему благоприятствует принятый в этих учреждениях иерархический порядок, административная дисциплина, четкое штатное расписание и т.д. Дело доходит до того, что одни люди административным путем «назначаются» выдающимися учеными, другие — просто крупными, третьи — значительными, четвертые — рядовыми и ничем не знаменитыми. Нет нужды добавлять, как далека подобная иерархия от иерархии, основанной на реальной квалификации, научном вкладе, компетентности.

Самое страшное вовсе не в том, что нарушается справедливость распределения

 

12

 

тех или иных наград и наказании. Наиболее пагубны размывание и утрата под напором административной логики и командно-бюрократического стиля таких фундаментальных для науки ценностей и моральных норм, как верность правде, беспристрастность, объективность, служение истине, компетентность и профессионализм. Чем, как не этим, можно объяснить тот факт, что у нас функционируют даже такие научные и научно-педагогические учреждения, где царит произвол, откуда изгоняются или куда не допускаются творчески работающие, независимо мыслящие люди, где закрываются и запрещаются удачные научные начинания?

Тот принципиально враждебный духу науки социальный механизм, который сложился сегодня в психологии, требует решительных мер по его перестройке. Их общее направление понятно — это радикальная демократизация всей научно-психологической жизни как внутри учреждений, так и прежде всего — в рамках нашего профессионального сообщества. Назовем некоторые конкретные шаги, которые, на наш взгляд, необходимо предпринять на этом пути.

Первое, что требуется,— последовательная ликвидация всех форм монополизма в психологии: монопольного положения отдельных лиц, учреждений или научных направлений. Необходимо разукрупнение исследовательских институтов и их функций, создание небольших (и равноправных) учреждений под конкретную тематику, задачи, идеи, развитие сети временных научных коллективов. Необходимо ликвидировать понятие и статус «головного учреждения», незачем превращать научный институт в «министерство психологии». Более дробное, диффузное распределение научных ресурсов станет некоторой гарантией против захвата власти и применения командных методов со стороны какого-либо одного учреждения, будет способствовать развитию соревновательных начал в науке. Аналогичным образом необходимо «разукрупнить» и отдельных лиц, совмещающих слишком много функций — и руководство институтами, и редактирование журналов, и участие в нескольких ученых советах и ВАКе и т.п. Научный спор, научная аргументация и критика в диалоге с полифункциональными фигурами крайне затруднены и не могут, как правило, идти на равных. Все это, конечно, предполагает изменения и в действиях тех руководящих инстанций, которые влияют на кадровую политику в науке. Демонополизации и децентрализации руководства наукой должны способствовать развитие выборных начал, изменения в уставах, определяющих деятельность и организационную структуру НИИ.

Необходимо изменить практику рецензирования статей и других научных текстов. Полезно внедрять форму слепого рецензирования, когда рецензенту не сообщают фамилию автора и название учреждения, где выполнена работа. Журналы и издательства, а также авторы должны быть избавлены от контроля и давления со стороны учреждений и отдельных лиц, что позволит им руководствоваться чисто содержательными критериями.

Демократизация необходима и в практике аттестации научных работников; чтобы сделать ее более объективной, необходимо включить в этот процесс научное сообщество. В ведущих американских университетах важнейшим элементом аттестации профессоров является опрос лидеров (конечно, неформальных) той научной области, в которой работают аттестуемые. Мнения лидеров о научных публикациях оцениваемого психолога и определяют результат аттестации.

Чтобы повысить объективность аттестации, надо выйти за пределы наших национальных границ. Здесь правомерна экономическая аналогия: для определения экономически обоснованных цен на различные товары и услуги внутри страны специалисты считают целесообразным ориентироваться на соотношения цен соответствующих благ, установившиеся в мире (Шмелев Н. Авансы и долги // Новый мир. 1987. № 6). Точно так же и нам стоит почаще задумываться о цене нашей научной продукции на «мировом рынке». Надо вводить практику международного рецензирования,

 

13

 

включать ведущих западных психологов в редколлегии наших журналов и издательств и вообще — «ревновать к Копернику».

Планируя преобразования, мы можем рассчитывать на здоровые и активные звенья нашего научного сообщества. Это прежде всего группы психологов (часто неформальные), которые сильны наличием общей исследовательской программы, совместными работами, интенсивными научными контактами. Официальным же представителем психологического сообщества является сегодня Общество психологов СССР. К руководству им должны прийти люди, пользующиеся научным авторитетом и обеспокоенные состоянием нашей науки. Избирать их надо на регулярных конференциях, как это делается, например, в Советской социологической ассоциации.

Необходимо, чтобы Общество психологов искало возможности помочь своим членам в защите их прав, в организации исследований, проведении семинаров и конференций, издании научных трудов, устройстве на работу, создании временных научных коллективов и кооперативов, а не тратило время и силы на обсуждение надуманных проблем — таких, например, как координация деятельности психологических журналов.

В результате демократизации должен повыситься авторитет нашего научного сообщества, должны расшириться его возможности. Нам представляется, что использовать эти новые возможности сообщество психологов должно прежде всего для резкого повышения уровня профессиональной компетентности своих членов, который сегодня, к сожалению, не очень высок. Вообще необходимо трезво оценивать нынешний уровень развития психологии в разных странах и со всей откровенностью признать, что по целому ряду областей и направлений западная психология опережает советскую. И раз это так, то обращение к ресурсам мировой психологической науки является, на наш взгляд, решающим условием резкого подъема научного уровня наших исследований, достижения качественно нового уровня квалификации психологов.

До сих пор мы проявляли и проявляем непонятную и ничем не оправданную робость: ничтожно мало, в сравнении с другими науками, переводим книги западных авторов, не переводим на русский язык ни одного западного психологического журнала (начать можно было бы с американского «Психологического бюллетеня»), почти не приглашаем на длительный срок западных ученых для чтения лекций и преподавания в наших учебных заведениях, не посылаем студентов на учебу за границу и т.п. Крайне узок и круг лиц, которые допускаются к участию в международном сотрудничестве, деловые качества при отборе участников учитываются далеко не в первую очередь. Одним из немногих исключений в этом плане до сих пор остается приглашение выдающегося американского психолога К. Роджерса, который не просто гостил и выступал с лекциями, но передавал советским психологам опыт практической психотерапевтической работы. Мы должны ориентироваться в смелости использования западного опыта на политику Петра I — с каким размахом, без опасения подорвать национальное достоинство, без комплекса неполноценности, он приглашал в Россию иностранных ученых, был готов сам заимствовать за границей все ценное, посылал молодых людей учиться на Запад.

Определенные круги психологов многие годы сопротивлялись и будут сопротивляться расширению контактов с западной наукой. Причина в том, что при этом повышаются требования к квалификации: необходимо знать иностранный язык, работы иностранных авторов, ориентироваться на более строгие критерии. Но официально это сопротивление прикрывается методологическими соображениями. При этом многократно преувеличиваются реально имеющиеся различия в подходах, игнорируется сходство в психологии людей, живущих в странах с различным социально-экономическим устройством, игнорируются общечеловеческие свойства и ценности, признание которых является одной из ключевых особенностей нового мышления.

Даже если мы обратимся к социальной

 

14

 

психологии, то и там во многих аспектах мы обнаружим сходство между разными социально-экономическими системами. Достаточно упомянуть исследования авторитарной личности и конформизма — феноменов, которые, как многим раньше казалось, характерны только для западных стран. Но сегодня уже всем очевидно, что без учета и понимания этих феноменов невозможно обойтись в социально-психологическом анализе такого, например, периода нашей истории, как конец 30-х гг. Примечательно, что в работе коллектива советских социальных психологов во главе с В.А. Ядовым, опубликованной в 1979 г., было привлечено внимание к сходству ряда ведущих жизненных ценностей у советских и американских граждан — к их числу относятся «мир», «материально обеспеченная жизнь», «семейное благополучие».

Точно также интернациональными должны стать требования высокой профессиональной компетентности и демократизма в научном сообществе. Это необходимые условия успешного развития научной психологии как общечеловеческого достояния.

 

А.У. Хараш (факультет психологии МГУ) . О «событийной интуиции» психолога, или Что нужно перестроить в психологии

 

События последнего времени поставили наше общество перед трудными и ответственными испытаниями. «Тестирование» на прочность, жизне- и дееспособность не миновало, конечно, и психологию — как науку, социальный институт и ученое сообщество.

Едва ли не самым суровым и нелицеприятным из этих «тестов» было испытание Чернобылем.

Отправляясь в Чернобыль летом 1986 г. и отлично сознавая, что один в поле не воин, автор этих строк как бы самовольно взял на себя функцию эмиссара, зондирующего почву для широкого подключения сообщества психологов к исследованию психологических аспектов чернобыльской проблемы и ее практическому решению. В действительности у коллег дальше готовности послушать «про Чернобыль» дело по существу не пошло. За полтора с лишним года откликнулись единицы, притом из тех, кто отнюдь не делает погоды в отечественной психологии. Делающие же погоду либо предпочли остаться в стороне, либо ограничились изучением частных аспектов проблемы, не имевших по существу практических последствий. Между тем вряд ли нужно отправляться в зону Чернобыльской АЭС, чтобы убедиться, что работы для психологов здесь невпроворот. С самого начала было ясно, что уже одно только вынужденное и небывалое со времен Великой Отечественной войны (недаром чернобыльцы по сей день говорят о времени после аварии как о «военном») переселение нескольких десятков тысяч людей на новые места и обусловленная им резкая смена бытовых и демографических условий жизни не могут не вести к серьезным трансформациям социальных установок и личностным метаморфозам, притом в масштабах, далеко выходящих за рамки всего, с чем мы имели дело до сих пор не только в лабораторных, но и в полевых исследованиях. Выбор в условиях неопределенности, смена социальных установок под действием изменившихся условий среды, формирование социальных стереотипов, отношения между большими социальными группами, трансформация личностных «хронотопов», информационные сети и «лидеры мнений», просоциальное поведение, профессиональная переориентация, различные аспекты коллективообразования,— таков далеко не полный перечень хорошо знакомых, классических научных проблем, которые ждут социальных и медицинских психологов, специалистов в области возрастной и педагогической психологии, «личностников» и «трудовиков», коль скоро они решились бы перенести место своих научных изысканий (не только прикладных, но и фундаментальных) из библиотек, кабинетов и лабораторий в обширное «поле», так или иначе задетое чернобыльской аварией. Не говоря уже о неудержимо растущей армии психологов-практиков, специализирующихся в области психокоррекции, социально-психологического тренинга и

 

15

 

консультирования, которым чернобыльская катастрофа предоставляет небывалое по своим масштабам и общественно-гуманистической значимости поле для деятельности, направленной на ликвидацию психологических последствий аварии, а заодно и на доказательство своей дееспособности.

В чем же причина необъяснимой индифферентности сообщества ученых-психологов к событиям в Чернобыле, понемногу уже начавшей привлекать к себе внимание широкой прессы?

С самого начала заявим о своем несогласии с теми, кто пожелал бы объяснить данный факт, опираясь на верную идею Т. Куна, гласящую, что общественная важность проблемы, сколь бы велика она ни была, не может стимулировать подлинных усилий ученого, пока тот не найдет в ней захватывающей головоломки, допускающей представление «в терминах концептуального и инструментального аппарата, предполагаемого парадигмой», в рамках которой этот ученый работает (Кун Т. Структура научных революций. М., 1977. С. 61 — 62). Мы уже видели, что в Чернобыле и вокруг него таких головоломок предостаточно, и психологу, движимому чувством долга и состраданием к людям, попавшим в беду, вовсе не пришлось бы жертвовать во имя нравственных идеалов своими традиционными задачами, понятиями и методами.

Впрочем, нет, кое-чем пришлось бы пожертвовать; например, многими нашими методиками и процедурами, по самой своей конструкции рассчитанными на изучение вялотекущей, конвенционально-благополучной, застойной, «усредненной» жизни — жизни без событий — и неприменимыми там, где жизненная колея нежданно-негаданно сворачивает в сторону от повседневной рутины, а также, по-видимому, многими концепциями, изначально построенными на замещении живой действительности абстрактными определениями и условными операциональными «эквивалентами», которые несут с собой угрозу механистических редукций, засушивающих и затушевывающих сам по себе исследуемый предмет. Но эти «жертвы» только обогатят нашу науку, приведут ее в чувство, вернув к живительному источнику, от которого она привыкла абстрагироваться. Чернобыль обнажил скрытые пласты человеческого бытия и законы психической жизни, резко обозначил контуры проблем, стоящих перед человеком. Верность научной парадигме, в рамках которой мы работаем, предписывает нам то же, что и наша гражданская совесть,— активное внимание к проблемному полю, образовавшемуся вокруг чернобыльской катастрофы.

Стало быть, дело не в парадигме. Дело в нашей собственной глухоте и слепоте к подлинному человеческому переживанию, индуцированному не хитроумным лабораторным дизайном или изобретательной манипуляцией интервьюера, а непредусмотренной и незапланированной трагической коллизией, реальным событием, возникшим в недрах реального человеческого бытия. Не срабатывает в нас какой-то очень важный механизм, функцией которого является сейсмический отклик на подлинное событие жизни человека в человеческом обществе,— того самого человека, которого мы полагаем объектом своего просвещенного внимания.

Но может ли наука, утратившая чуткость к действительным событиям здешней, посюсторонней человеческой жизни и ее реальному событийному содержанию, с полным правом называть себя «наукой о человеке»? Не означает ли это, что она просто-напросто утратила свой предмет? И не означает ли это, что первоочередной ее задачей является восстановление «событийной интуиции» ученого сообщества, отсутствие каковой создает угрозу самому ее существованию?

Еще совсем недавно этого никто бы не заметил. Возьмем, к примеру, социальную психологию. Социальный психолог не нуждался раньше ни в какой «событийной интуиции» — он твердо знал, на что именно надлежит реагировать и что именно ему надлежит доказывать. У него, в частности, не было и не могло быть ни малейшего сомнения в своей высокой миссии утвердить превосходство «наших» форм социальности над «ихними». У нас, например, есть

 

16

 

«трудовой коллектив», а у них — нет. «Социальный заказ» был прост: покажем, чем мы отличаемся от них в лучшую сторону. Вот и все. А теперь? Когда такой официальный орган печати, как «Известия», без обиняков информирует своих читателей, что мы (а стало быть, и наш «трудовой коллектив») отличаемся от них наличием в нашем словаре таких понятий, как «долгострой» и «незавершенка» (Кондратов С. Открытость окупит все // Известия. 13 сентября 1987 г.), то не могут не появиться смущающие душу честного исследователя вопросы: то ли я доказываю что нужно? Более того, появляется крамольное подозрение, а не следует ли теперь переориентироваться на 180° и обнаружить то, чем мы от них не отличаемся? Или, того хуже, в чем мы им уступаем? Что и говорить, мучительная дилемма, которой, ясное дело, и в помине не было в период застоя.

То же и с исследовательскими задачами — их перечень зачастую один к одному заимствуется из партийных документов, порой без каких-либо попыток перевести его в форму научных головоломок. (Ну не медвежья ли услуга обществу! Может ли принести настоящую пользу наука, растерявшая свой предмет на страницах циркуляров и постановлений, пусть архиважнейших и архиактуальных? Какая польза от математика, во имя актуальности и общественной пользы забывшего интегральное исчисление?) Максимум же душевной сейсмической чуткости маститого ученого-психолога к событиям в жизни нашего Общества давно уже принято полагать в своевременном и систематическом реагировании на съезды, пленумы и юбилеи парадными статьями в научных журналах.

Парадоксально, но факт: психолог не реагирует на возникшую в обществе потребность, потому что в поте лица трудится над выполнением... социального заказа.

Но что же это за такой социальный заказ, который отвлекает от актуальной общественной потребности?

Наверное, тут какое-то противоречие в терминах. И в самом деле, что мы имеем в виду, пользуясь довольно-таки обтекаемым выражением «социальный заказ»? Если в двух словах, то, во-первых, нечто официальное, утвержденное, прошедшее по инстанциям, проштемпелеванное гербовой печатью и подписанное кем надо; во-вторых, то, подо что отпущены средства (ставки, фонды, должности); в-третьих (и это разумеется само собой), то, что имеет своим субъектом вполне определенный государственный институт, ведомство, учреждение или предприятие.

           Социальный заказ — это, главным образом, заказ государственный. И надо бы нам усвоить, что он отнюдь не всегда отражает общественную потребность или по крайней мере может от нее отставать, порой существенно. На что же нацелена сама перестройка, как не на ликвидацию этого противоречия? И от нас как раз и ждут (о чем свидетельствует та же пресса), чтобы мы делом включились в процесс перестройки, т.е. перестали отсиживаться в ожидании официально утвержденных госзаказов, гарантирующих одобрение высоких инстанций, социальный престиж и приличествующее вознаграждение, и решились, наконец, отзываться непосредственно на общественную потребность, до и помимо ее «утверждения» и кодификации, ставить проблемы, не заручившись гарантиями, но доверяясь лишь своей нравственной интуиции, гражданской и человеческой.

А пока что информация, отражающая структуру и динамику общественной потребности, ее живую действительность, поступает не к нам, психологам, а в редакционные портфели газет и журналов, телевидения и радио. Что же касается сообщества психологов, то оно как ни в чем ни бывало продолжает свои привычные занятия, из коих едва ли не самым привычным — для тех, кто попроще, — стала индустрия диссертаций, а для тех, кто поважнее, — увековечение своих имен. И едва ли не для всех без исключения — утверждение в сообществе своего формального ученого статуса и своих неформальных ученых амбиций.

 

17

 

Вот это, быть может, и есть первопричина нашей бесчувственности к событиям, которые происходят вокруг нас, — уж слишком мы чувствительны к тому, что происходит между нами. Потомки, пожелавшие выяснить, чем занимались мы в Чернобыльскую эру, без труда установят это по нашим сочинениям, обнаружив в них классические образцы самозабвенного чинопочитания и искусной межличностной политики. Возможно, их несколько покоробит отсутствие ссылок на информацию, полученную в личном общении (private communication), и благодарностей за помощь со стороны коллег, с которыми обсуждалась та или иная тема или рукопись. Зато они, несомненно, будут в восторге от филигранной ссылочной (а также бессылочной) техники, применяемой для того, например, чтобы «застолбить» уже давным-давно «застолбленную» наукой проблему или идею, и до слез станут умиляться непрекращающимися попытками утвердить единую (т.е. обязательную для всех и на все времена) теорию или научный подход. Они, правда, будут в этом плане в несколько худшем положении, чем мы, ибо не все наши межличностные игры легко будет восстановить по письменным источникам. Не лучше ли поэтому проделать эту работу нам самим? И чем раньше, тем лучше, не передоверяя ее центральным газетам.

Задача, которая ставится перед нами, как говорится, самим временем, — создание новой, событийной психологии, покончившей, как и все наше общество, с многолетней практикой конвенциональной слепоты и глухоты к подлинным, действительным процессам общественной жизни. Настало время видеть, слышать и помнить, покончив со всем, что этому мешает. Гласность доставит нам немало хлопот, ибо для наук о человеке это не просто разрешение видеть события в истинном свете и свободно о них рассуждать, а императив, строжайшее требование все замечать и до всего иметь дело. Отказавшись выполнять это требование, они рискуют оказаться не у дел.

 

Л.А. Радзиховский (НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР). Диагноз застоя в психологии

 

Перестройка психологии в миниатюре повторяет перестройку общества. Поэтому первая цель — диагноз нынешнего положения дел. Здесь можно отметить те же проблемы, что и в других общественных институтах.

Во-первых, разрыв слова и дела. Психология изучает — и уже очень давно — не реальных людей, а некие схемы, которые образуются, к сожалению, не в процессе свободного научного диалога, а путем угадывания, что в данный момент соответствует тем или иным указаниям «сверху», тем или иным идеологическим клише. В результате за пределами анализа психологов остаются не только какие-то формы отклоняющегося поведения, но и простейшие особенности личности: агрессивность, одиночество, утрата смысла существования. Наши психологические исследования по большей части лежат вне реальной человеческой жизни. Этим и объясняется низкий авторитет нашей психологической науки.

Во-вторых, нездоровая обстановка в самом сообществе психологов. Главный критерий — сравнение людей по результатам их работы — утерян. В счет идет все: анкета, догматическая и личная преданность неким «школам», естественно, личные отношения и т.д. Сама работа при этом неизменно оказывается на одном из последних мест. Результаты очевидны: люди, в той мере, в какой они являются социальными существами, стремятся ориентироваться на реальные, а не декларируемые критерии успеха. Поэтому они и заняты не рабочей, а анкетно-догматической конкуренцией, со всеми вытекающими из этого последствиями. Далее, поскольку большинство людей достаточно адекватно представляют себе подлинную цену своих (а главное — чужих) исследований, о которой тем не менее никто не говорит вслух, то процветает откровенно циничное отношение к своей работе, к своей науке.

Эти два момента объединяются одним:

 

18

 

у психологии нет реального заказчика, которому были бы нужны не слова, а дела, настоящие результаты. Застой в нашей науке во многом порожден ее социальной беспризорностью. Психология, как и в других странах, должна работать не сама на себя (т.е. на вращение в догматическом словесном круге, которое автоматически оплачивает «казна»), а на реального потребителя. Тогда и выяснится, кто чего стоит.

Я имею в виду не только и не столько конкретные хозрасчеты. К ним мы сегодня просто не готовы. Если сегодня перевести всю психологию на хозрасчет, то большинство из академических психологов останется без работы. Более того, есть реальная опасность, что преуспевать при этом будут не лучшие специалисты, а психологи (например, психотерапевты), попросту наиболее беззастенчивые. Но и сохранение имеющейся системы есть лишь консервация и углубление имеющегося застоя.

Выход надо искать. Надо думать над этим всем миром, ясно понимая, что работать завтра так же, как и сегодня, нам будет не только стыдно, но и просто невозможно.

На мой взгляд, в психологии нужно широко применять комплексные программы, предполагающие участие представителей смежных специальностей и направленные на конкретный выход в широкую социальную практику. В рамках таких программ (финансируемых, например, ГКНТ СССР) найдут место и теоретики, и практики, и т.д. Но если в программе участвуют несколько коллективов, взаимная зависимость которых обусловлена результатами деятельности каждого из них, то возможность для безделья резко сокращается.

 Более мелкие меры очевидны. Здесь и необходимость нормальной научной критики — вместо «давайте говорить друг другу комплименты». Здесь и прямой взгляд на нашу историю и теорию, без боязни признать наконец вслух то, что нам и так известно: что мы далеко не во всем достигли высокого уровня. Мы это признали в более важных вещах — не грех и в области психологической науки назвать вещи своими именами. Отсюда и возможность сломать барьеры, отделяющие нас (к ущербу дела и выгоде для наших амбиций) от мировой психологической науки и т.д. Но эти меры дадут лишь видимость перемен, если психология не станет социально нужной. Только полезность обществу сделает психологию и научно полноценной.