168

 

К АНАЛИЗУ ИССЛЕДОВАНИЙ КАУЗАЛЬНОЙ АТРИБУЦИИ В ЗАРУБЕЖНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

 

А. В. ЮРЕВИЧ

 

Исследования каузальной атрибуции являются в настоящее время одним из наиболее авторитетных направлений в западной социальной психологии, а эта проблематика, наряду с аттитюдами и группами, представляет собой одну из трех основных областей социально-психологического исследования [32]. Характеристика новых тенденций в развитии этого исследовательского направления представляется актуальной, поскольку оно задает основную линию в изучении социальной перцепции и играет существенную роль в развитии современной социальной психологии в целом. Советскими психологами дана общая оценка зарубежных исследований атрибуции, проанализированы наиболее известные теории этого процесса, исследованы экспериментально некоторые частные аспекты причинной интерпретации поведения ([1], [2], [4], [5], [7] и др.). Однако изучение каузальной атрибуции обнаруживает быстрые темпы развития, отражающие общую динамичность современного состояния западной социальной психологии, и в настоящее время приобрело ряд особенностей, еще не получивших отражения в советской психологической литературе.

Общая структура исследований каузальной атрибуции фактически не меняется. Основными областями этой проблематики по-прежнему остаются межличностная атрибуция, атрибуция, включенная в процесс самовосприятия, и общие или межуровневые закономерности атрибутивного процесса [23]. Однако в рамках этой общей структуры наблюдается существенное перераспределение акцентов.

Одной из наиболее характерных черт развития исследований каузальной атрибуции, в которой нашли отражение и другие параметры развития этого направления, является динамика предмета исследований и, соответственно, изменение представлений о том, что понимать под каузальной атрибуцией. Первоначально каузальная атрибуция понималась и изучалась как объяснение человеком причин поведения других людей. Затем, в результате, включения самовосприятия в область изучения социальной перцепции, исследования каузальной атрибуции распространились на объяснение человеком причин его собственного поведения, и она стала трактоваться как приписывание причин человеческому поведению вообще. Впоследствии в эту проблематику было включено объяснение человеком своих внутренних состояний, в том числе физиологических процессов, и каузальная атрибуция характеризовалась как «базовые процессы, включенные в восприятие человеком себя, других людей и обстоятельств» [16; 9], а не только причин поведения. На современном этапе развития исследований каузальной атрибуции изучению подвергается не только объяснение причин поведения, но и приписывание личностных характеристик, которые далеко не всегда выступают в качестве причин наблюдаемых явлений. При таком расширенном понимании каузальная атрибуция фактически сводится к выведению одной информации о социальных объектах из другой, и с этим связана наблюдающаяся в настоящее время тенденция к использованию термина «социальное выведение» вместо термина «каузальная атрибуция», хотя последний все же остается доминирующим. Подобная трактовка каузальной атрибуции особенно близка к пониманию

 

169

 

мышления как «вычерпывания» информации из объектов путем рассмотрения их в различных связях с другими объектами, развившемуся С.Л. Рубинштейном [6].

Новой тенденцией является существенное изменение общего контекста изучения каузальной атрибуции и смещение области наибольшей заинтересованности исследователей. Первоначально, во многом под влиянием теоретических моделей атрибуции Ф. Хайдера и Г. Келли, этот процесс понимался как применение человеком статистических техник к анализу причин поведения, подчиненное правилам логического анализа. Соответственно, изучению подвергались «чистые» закономерности каузальной атрибуции, детерминированные исключительно когнитивными факторами. Однако экспериментальные данные с убедительностью свидетельствовали о том, что реальные причинные интерпретации человека далеки от логических канонов и испытывают значительное влияние мотивационных факторов. Исследовательская практика демонстрировала также, что факторы субъективного плана — перцептивные и аффективные — приводят к существенно различной организации атрибутивного процесса в тех случаях, когда объясняется собственное поведение и поведение других людей.

В результате с середины 70-х гг. субъективные искажения и различия в объяснении человеком своего поведения и поведения других людей заняли центральное место в исследованиях атрибутивного процесса. Предполагалось, что эти проблемы, как наиболее существенные для раскрытия механизмов атрибуции, будут привлекать наибольшее внимание исследователей и в будущем [23]. Были опубликованы обобщающие работы, подводящие итоги длительного и интенсивного изучения субъективных искажений атрибуции и содержащие основные контуры программ изучения этих проблем в дальнейшем [24], [29]. Однако, вопреки ожиданиям, эти обобщающие исследования программного характера не только не послужили стимулом дальнейшего изучения рассматриваемых проблем, но фактически «закрыли» их, содействовав переключению интересов исследователей на другие аспекты каузальной атрибуции. В настоящее время и субъективным искажениям атрибуции, и различиям в организации атрибутивного процесса на уровнях самовосприятия и межличностной перцепции посвящается гораздо меньше исследований, чем раньше, причем эти исследования фактически дублируют предшествующие.

Сейчас еще рано делать выводы о появлении в структуре атрибутивной проблематики явных проблем лидеров, какими были прежде различия в объяснении своего и чужого поведения и мотивационные искажения атрибуции, однако ряд областей исследования приближаются к этому статусу. Обращает на себя внимание появление среди этих областей проблем, сравнительно недавно бывших объектом лишь единичных исследований, например проблемы каузальной атрибуции в генетическом аспекте.

Очевидна связь с циклом вопросов, изучавшихся в детской психологии, и на этом основании можно считать, что сама проблематика каузальной атрибуции, до начала ее широкого изучения в рамках социальной психологии, уже исследовалась в детской психологии. Интерес к тому, как развиваются эталоны причинного объяснения с возрастом, возник в 70-е гг. Для первых исследований в этой области характерны частые ссылки на работы Ж. Пиаже, обнаружившие тесную связь с проблемой генезиса механизмов атрибуции. В настоящее время исследования атрибуции в генетическом аспекте уже занимают значительное место в структуре этого направления. Довольно явным является расширение области исследований атрибуции — их распространение на такие отрасли психологической науки, как политическая психология, этнопсихология, психология спорта. В результате атрибутивную проблематику теперь уже нельзя связывать только с социальной психологией.

Наиболее глобальным смещением акцентов является переориентация исследований с самой каузальной атрибуции на ее последствия, о чем свидетельствуют последние обзоры литературы в этой области [22]. Эта тенденция была подготовлена специфическим статусом каузальной атрибуции в системе социально-психологических процессов. Общая логика теорий когнитивистской ориентации заключается в том, что восприятие социальных объектов детерминирует поведение по отношению к ним. Результатом исследований явилось утверждение представления о том, что восприятие социальных объектов, детерминирующее поведение, в свою очередь детерминировано причиной интерпретацией этих объектов. Соответственно, каузальная атрибуция стала рассматриваться как процесс, опосредствующий другие социально-психологические процессы и феномены, а закономерности причинной интерпретации превратились в основу для объяснения различных

 

170

 

аспектов социально-психологической реальности.

Утверждение представления об опосредствованности социально-психологических процессов каузальной атрибуцией повлекло за собой перестройку соответствующих теорий. В частности, реакция человека на нарушение «справедливых» эталонов взаимодействия стала трактоваться как опосредствованная объяснением причин этого нарушения, что отразилось на общей логике теории «справедливого обмена». Аналогичной перестройке подверглись теория «веры в справедливый мир» и ряд других теорий «среднего ранга». Влияние исследований каузальной атрибуции коснулось не только теорий когнитивистской ориентации. Каузальная атрибуция стала рассматриваться как фактор, опосредствующий связь не только перцептивных феноменов с поведенческими, но и поведенческих феноменов между собой, что повлияло на теории бихевиористской ориентации. В частности, механизм связи агрессии и фрустрации был пересмотрен на основе признания опосредствованности агрессии объяснением причин фрустрации. В дальнейшем основное внимание стало уделяться не столько интерпретации различных социально-психологических феноменов на основе каузальной атрибуции, сколько изучению конкретных следствий различных типов причинного объяснения и выявлению возможностей использования в практической сфере опосредствованности восприятия и поведения каузальной атрибуцией.

Это использование осуществляется в двух направлениях. Во-первых, стиль каузальной атрибуции — предрасположенность к определенному типу причинной интерпретации событий — рассматривается как устойчивая личностная характеристика, образующая одну из центральных структур личности, определяющая общий тип восприятия событий и поведения по отношению к ним. Оценивается эта характеристика с помощью вопросника Атрибутивного Стиля (ASQ). Этот инструмент считается валидным, надежным [30], позволяющим предсказывать восприятие и поведение личности в различных ситуациях [9]; [33]. Разрабатываются средства целенаправленного психологического воздействия на личность посредством инструментальных модификаций Атрибутивного Стиля. Во-вторых, в рамках общего Атрибутивного Стиля возможна определенная вариативность в объяснении конкретных ситуаций. Целенаправленное воздействие на конкретные объяснения открывает перспективы инструментального изменения психологического состояния и поведения личности в этих ситуациях.

Основной линией использования опосредствующей функции каузальной атрибуции в практике психологического воздействия является выработка у человека тенденции к объяснению своих успехов внутренними и стабильными факторами, неудач — внешними и нестабильными1. Считается, что такой тип атрибуции во всех случаях «выгоден» для личности, повышает самооценку и уровень мотивации. Механизм мотивационных следствий атрибутивной асимметрии обычно трактуется на основе категории «ожидание успеха». Объяснение человеком происходящих с ним негативных событий внешними и нестабильными факторами означает восприятие этих событий как независимых от него и маловероятных в будущем. Объяснение позитивных событий внутренними и стабильными факторами равносильно представлению о личностной детерминации успехов и их воспроизводимости в будущем. В обоих случаях «ожидание успеха» повышается.

Прежде этот механизм использовался в основном в целях повышения мотивации и эффективности деятельности. В частности, были получены результаты, свидетельствующие о возможности повышения успеваемости школьников на основе выработки у них тенденции объяснять свои низкие оценки внешними и нестабильными факторами — трудностью задачи и невезением, высокие оценки — внутренними и стабильными факторами — способностями и затраченными усилиями. Эта тенденция, относительно легко вырабатывающаяся у детей, вызвала понятный оптимизм исследователей. Однако попытки использовать мотивационные следствия атрибуции как средство воздействия на поведение взрослых испытуемых встретили методические трудности, связанные с тем, что взрослые имеют достаточно устойчивые представления о детерминации событий и далеко не всегда принимают объяснения, соответствующие целям психолога.

В настоящее время наблюдается интенсификация попыток использовать мотивационные следствия атрибуции в целях улучшения и стабилизации психологического состояния личности. Основным объектом воздействия стали депрессивные состояния. Утвердилась трактовка депрессии как состояния, возникающего не вследствие жизненных неудач, а вследствие объяснения этих неудач стабильными и внутренними

 

171

 

факторами. Были выявлены возможности редукции депрессивных состояний на основе использования восприятия и поведения атрибуцией [9], [11], [31].

Представление об однозначной связи типа атрибуции и ее мотивационных следствий применительно к различным ситуациям и различным объектам причинной интерпретации, естественно, импонирует исследователям, обусловливает интенсификацию исследований в этой области и генерализацию их результатов. Однако подлежит сомнению однозначность этой связи. Объяснение негативных результатов внешними и нестабильными факторами, по существу, означает снятие человеком с себя ответственности за негативные поступки. Вопрос об оптимальности такого типа атрибуции обычно рассматривается западными исследователями с позиций некоего абстрактного индивида, изолированного от социума. В реальности же снятие с себя ответственности за такие поступки не только является стимулом различных видов девиантного поведения, но и часто вызывает негативные санкции со стороны группы, к которой индивид принадлежит.

Одной из основных характеристик исследований каузальной атрибуции, составляющей их специфику в отношении других исследовательских направлений западной социальной психологии, традиционно был высокий статус теоретического исследования. Интенсивное развитие теорий атрибуции даже дало основание констатировать, что на определенном этапе эволюции исследований каузальной атрибуции «теория явно определила эмпирическую работу — ситуация, редко встречающаяся в социальной психологии» [27; 11].

Основные теории атрибуции — теория межличностной атрибуции Е. Джонса и К. Дэвиса, теория самовосприятия Д. Бема, интегративная теория Г. Келли2 прежде вызывали большой оптимизм у исследователей этого процесса. Распространенным было даже мнение о том, что эти теории, по мере своего развития и ассимиляции других социально-психологических концепций, превратятся в общую теорию социальной психологии [16]. Существенной чертой изучения атрибуции на современном этапе является более критическое отношение к теориям, объясняющим механизмы атрибутивного процесса.

Наименее критическое отношение вызывает теория межличностной атрибуции Е. Джонса и К. Дэвиса [17]. Это естественно, поскольку она представляет собой не столько объяснительную, сколько описательную теорию и в своем современном варианте не содержит утверждений, которые могли бы вызвать сколь-либо существенные сомнения. Основным содержанием этой теории являются констатация общей направленности атрибутивного процесса — от наблюдаемых поведенческих актов к внутренним интенциям и препозициям, и ряд категорий, служащих для описания его основных стадий. В то же время эта теория всегда отличалась гибкостью категориального аппарата, была построена таким образом, что опровержение ее отдельных утверждений не означало дискредитации теории в целом и в результате она обладала хорошими возможностями приспособления к реальности. В частности, когда было продемонстрировано, что ролевое и типичное поведение является источником информации об интенциях и диспозициях [18], оказалось опровергнуто одно из основных утверждений этой теории относительно того, что интенции и диспозиции выводятся только из внеролевого и атипичного поведения. Однако теория в целом без труда ассимилировала и этот новый факт, противоречащий одному из ее постулатов. Теория Е. Джонса и К. Дэвиса в ее современном виде является лишенной какой-либо категоричности формулировок. В то же время эта теория выполняет ряд существенных функций в изучении атрибутивного процесса и приобретает возрастающую популярность в связи с интенсификацией попыток построения его математических моделей. Сочетание этих характеристик является основной причиной отсутствия альтернатив в сфере изучения межличностной атрибуции.

Иная ситуация наблюдается в отношении теории самовосприятия Д. Бема [10], основанной на идее «выведения» человеком своих внутренних состояний — эмоций и установок — из информации о своем поведении. Эта теория сформулирована предельно четко и категорично и уже в процессе своего формирования отталкивалась от альтернативных представлений — теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера, постулировавшей противоположный механизм — первичность установок по отношению к поведению. Соответственно, основной линией критики теории Д. Бема была интерпретация лежащих в ее основе феноменов в терминах теории когнитивного диссонанса и отстаивание общей логики последней.

В настоящее время активизируется критика теории Д. Бема в связи со стимулированной ею практикой эмпирических исследований.

 

172

 

Появление теории Д. Бема вызвало активное экспериментальное изучение самовосприятия — безусловно актуальной и малоразработанной проблематики. Исследования, выполненные в рамках этой теории, отличаются ярко выраженной практической направленностью на выявление возможностей использования знаний о механизмах атрибуции в практике целенаправленного психологического воздействия. Эффективность практических процедур, построенных на основе общей логики процесса самовосприятия, рассматривалась в качестве убедительного подтверждения этой теории. Однако экспериментальные данные могут трактоваться в качестве подтверждения теории при ряде допущений, которые в свою очередь проблематичны и требуют доказательства. Основным содержанием теории Д. Бема является утверждение о том, что «внутренние состояния» человека — эмоции, установки и т.д.— «выводятся» им из информации о поведении и физиологических процессах в его организме. Соответственно, экспериментальные исследования сводятся в основном к сообщению испытуемым некоторой ложной информации о поведении или физиологических процессах, приводящей в результате «реатрибуции» (пере-объяснения) к изменению эмоций или установок3. Однако непосредственно установленным фактом является лишь модификация установок и эмоций при сообщении ложной информации. Заключение о характере когнитивного процесса при этом, в частности о наличии «реатрибуции», является результатом дополнительного постулирования. Возражения главным образом сводятся к тому, что проблематично: во-первых, наличие «реатрибуции» в этих ситуациях, во-вторых, выведение установок и эмоций именно из сообщаемой испытуемым информации [12]. В результате вполне обоснованным является распространенное мнение о том, что эффективность «парадигмы ложной обратной связи» нельзя рассматривать в качестве подтверждения теории Д. Бема [13]. Ее общая логика, хотя и лежит в основе достаточно эффективных практических процедур, в настоящее время рассматривается как весьма проблематичная.

Активную критику вызывает теория Г. Келли ([19], [20]) являющаяся наиболее интегративной теорией атрибуции и потому привлекающая внимание исследователей. После появления теории Г. Келли фактически все критические замечания в ее адрес сводились к тому, что она «не выходит за пределы здравого смысла и даже «тривиальна» [28; 932]. Этот факт, с одной стороны, служил источником сомнений в правомерности трактовки теории Г. Келли в качестве собственно научной теории, с другой — рассматривался как гарантия ее соответствия действительному характеру атрибутивного процесса. Теория Г. Келли рассматривалась как экспликация и формулировка в общем виде «простых и очевидных» правил причинных интерпретаций на уровне «житейской психологии». И трудно было предположить, что именно соответствие теории Г. Келли процессу каузальной атрибуции явится основным объектом ее критики в дальнейшем. Наиболее радикальную позицию в отношении этой теории сформулировали Р. Ньюком и Д. Риттер, констатировавшие, что она проявила полную неспособность к объяснению реальной атрибуции [25], [26].

В качестве основных причин несоответствия теории Г. Келли процессу каузальной атрибуции обычно указываются: использование сомнительной трактовки внешних и внутренних факторов как строго альтернативных, слишком наивная концептуализация когнитивных процессов, грубая аналогия между обыденными рассуждениями и статистическими процедурами. Следует подчеркнуть, что дихотомия внешних и внутренних факторов является не только одним из центральных элементов теории Г. Келли, но и методическим основанием большинства экспериментальных исследований. Понимание внешних и внутренних факторов детерминации поведения как строго альтернативных обусловлено главным образом методологией западной социальной психологии. Внутренние факторы ассоциируются с индивидом, внешние факторы — с окружающим его социальным контекстом. Индивид же и общество традиционно мыслятся в западной социальной психологии как находящиеся в конфликтных отношениях [3] — отсюда трактовка внешних и внутренних факторов как альтернативных.

Наиболее значительная попытка реконструкции теории Г. Келли, предпринятая А. Круглански [21], была направлена именно на замену дихотомии внешних и внутренних факторов дифференциацией факторов эндогенных и экзогенных4, однако это нововведение

 

173

 

введение не получило широкого распространения.

Теория Г. Келли оказала большое стимулирующее влияние на практику экспериментальных исследований каузальной атрибуции, послужив основой построения конкретных методик, категоризации и интерпретации результатов экспериментальных исследований. В то же время недостатки этой теории проявились в организации экспериментальных исследований, построенных на ее основе. Теория Г. Келли, существенно упрощающая атрибутивный процесс, способствовала тому, что объектом изучения во многих случаях стал не реальный процесс каузальной атрибуции, а его абстрактная и явно упрощенная модель. Разработанные на ее основе методики искусственно структурируют в действительности не структурированный материал. В результате задача испытуемых сводится к установлению семантических отношений между заданными им экспериментатором категориями, и осуществляющийся таким образом процесс имеет отдаленное отношение к реальной каузальной атрибуции [14].

В целом, несмотря на критику, теории Е. Джонса — К. Дэвиса, Д. Бема и Г. Келли продолжают оставаться наиболее влиятельными теориями каузальной атрибуции, а также определять направленность экспериментальных исследований этого процесса и характер интерпретации их результатов. Сохранение высокого статуса приведенных теорий и их большое влияние на исследовательскую практику даже при активной и принципиальной критике объясняется двумя причинами. Во-первых, исследовательская практика часто обнаруживает инертность и отставание от решения изучаемых проблем на теоретико-методологическом уровне [3] и может достаточно долго строиться на основе теорий, адекватность которых вызывает серьезные сомнения. Во-вторых, легкая операционализируемость теорий атрибуции и «полезность» в практике экспериментальных исследований в условиях прагматически ориентированной западной социальной психологии служит достаточной компенсацией их недостаточных объяснительных возможностей.

Описанные тенденции в развитии исследований каузальной атрибуции находятся в тесной связи с общим состоянием современной западной социальной психологии. Систематическое перераспределение акцентов в рамках общей структуры исследований, частое изменение представлений о том, какие проблемы имеют наибольшее значение для выявления общих закономерностей атрибуции, являются следствием того, что в западной социальной психологии эта проблематика изучается в отсутствии общей методологической основы. В результате исследовательская практика развивается довольно стихийно, а область наибольшей заинтересованности исследователей часто меняется.

Неадекватность методологии и господство позитивистских установок сказались также в достаточно выраженном в последнее время смещении акцентов с изучения механизмов атрибуции на исследование ее практических следствий. Во-первых, теории атрибуции, разработанные на подобных основаниях, не способны удовлетворительно объяснить атрибутивный процесс и вызывает естественное разочарование у исследователей. Во-вторых, отсутствие сколь-либо значительных альтернатив основным теориям атрибуции, а также сведение теоретической работы к детализации частных аспектов существующих теорий свидетельствуют об общем ослаблении интереса к теоретическому изучению атрибуции и объяснению ее механизмов. Примечательно, что эта ситуация складывается в рамках исследовательского направления, одной из основных черт которого традиционно был высокий статус теоретического анализа.

Тенденции к изучению каузальной атрибуции как функции целостной личности и объяснению различных социально-психологических феноменов на основе каузальной атрибуции, отражают новые установки западной социальной психологии. Традиционное членение социально-психологической проблематики, искусственно изолировавшее когнитивное и аффективное содержание социально-психологических процессов, оставило личность вообще за пределами социально-психологического анализа. В результате наблюдается отчетливая тенденция к переструктурированию социально-психологической проблематики, изучению целостной личности в единстве ее когнитивных и мотивационных проявлений, что находит отражение не только на теоретико-методологическом уровне, но и в изменении методического арсенала социальной психологии, в частности в широком распространении «восточных» способов воздействия на человека, таких, как практические приемы Дзен-буддизма и медитация. Западная социальная психология проделала эволюцию от крайних атеоретических установок к признанию настоятельной необходимости общей социально-психологической теории [3], [8].

Имплицитная включенность каузальной

 

174

 

атрибуции в структуру многих социально-психологических процессов, высокий уровень разработанности теорий атрибуции, частые декларации их стремления к слиянию и обобщению создают у исследователей надежды, что именно исследования атрибуции способны породить общую и единую теорию. Отсюда частые попытки интерпретации различных социально-психологических феноменов на основе каузальной атрибуции, означающие сведение их к общему знаменателю и создание перспектив единого объяснения. И естественно, интенсивно разрабатываются средства практического воздействия на эти феномены на основе целенаправленной манипуляции причинными объяснениями, позволяющие: во-первых, доказать опосредствованность атрибуцией других социально-психологических процессов, во-вторых, использовать соответствующие линии практического воздействия.

Новые тенденции в развитии исследований каузальной атрибуции отражают общее состояние западной социальной психологии, характеризующееся сочетанием традиционной позитивистской методологии с новыми ориентациями. Противоречивый характер западной социальной психологии проявляется в состоянии исследований каузальной атрибуции на современном этапе. Создалась ситуация, когда каузальная атрибуция, сама не будучи адекватно объясненной, является основой для объяснения и практического воздействия на другие социально-психологические процессы. Расширение области исследования атрибуции, приобретение ею статуса одного из основных в иерархии социально-психологических процессов выдвигают в настоящее время задачу изучения механизмов каузальной атрибуции на первый план.

 

1. Агеев В. С. Психология межгрупповых отношений. М., 183. 144 с.

2. Андреева Г. М. Процессы каузальной атрибуции в межличностном восприятии // Вопр. психол. 1979. № 6. С. 26—38.

3. Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. Современная социальная психология на Западе. М., 1978. 271 с.

4. Муздыбаев К. Психология ответственности. Л., 1983. 240 с.

5. Петренко В. Ф. Введение в экспериментальную психосемантику: Исследование форм репрезентации в обыденном сознании. М., 1983. 176 с.

6. Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958.

7. Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов. Л., 1980. 144 с.

8. Шихирев П. Н. Современная социальная психология США. М., 1979. 229 с.

9. Anderson С., Arnoult L. H. Atributional style and everyday problems in living: Depression, loneliness and shyness // Soc. Cognit. 1985.V. 3. N 1. P. 16—35.

10. Bern D. J. Self-perception theory // Advances in Experimental Social Psychology. N.Y., 1972. V. 6. P. 1–62.

11. Brown C. R. Depression and causal attributions: What is their relation? // Psychol. Bull. 1985. V. 98. N 2. P. 297—309.

12. Calvert-Boyanowsk J., Leventhal H. The role of information in attenuating behavioral responses to stress: A reinterpretation of the misattribution phenomenon // J. Pers. and Soc. Psychol. 1975. V. 32. N 2. P. 214—221.

13. Cotton J. L., Baron R. S., Borkovec T. G. Caffeine ingestion, misattribution therapy, and speech anxiety // J. of Research in Personality. 1980. V. 14. N 2. P. 196—206.

14. Fielder K. Causal schemata: Review and criticism of research on a popular construct // J. Pers. and Soc. Psychol. 1982. V. 42. N 6. P. 1001 — 1013.

15. Forsyth D. R., Mitchell T. Reactions to other's egocentric chairs of responsibility // J. of Psychol. 1979. V. 103. N 2. P. 281—285.

16. Jones E. E, et al. Attribution: Perceiving the causes of behavior. Morristown, 1972. 186 p.

17. Jones E. E., Davis К. Е. From Acts to dispositions: The attribution processes in person perception //  Berkowitz L. (ed.). Advances in experimental social psychology. N.Y., 1965. V. 2. P. 219—266.

18. Jones E. E., Harris V. A. The attribution of attitudes // J. Exp. Soc. Psychol. 1967. V. 3. N 1. P. 1—24.

19. Kelley H. H. Attribution in social interaction // Jones E. E. et al. (eds). Attribution: Perceiving the causes of behavior. Morristown, 1972. P. 1—26.

20. Kelley H. H. Causal schemata and the attribution processes // Jones E. E. et al. (eds). Attribution: Perceiving the causes of behavior. Morristown, 1972. P. 151—174.

21. Kruglanski A. W. The endogenous-exogenous partition in attribution theory // Psychol. Rev. 1975. V. 82. N 6. P. 387-406.

22. Mitchell T. R. Attributions and actions: A note of caution // J. of Management. 1982. V. 8. N 1. P. 65—74.

23. Mizersky R. W., Golden L. L., Kernan J. B. The attribution process in consumer decision making // J. of Consumer Research. 1979. V. 6. N 2. P. 123—140.

24. Monson Т., Shyder M. Actors, observers, and the attribution process: Toward a reconceptualization // J.  Exp. Soc. Psychol. 1977. V. 13. N 1. P. 89—111.

25. Newcombe R. D., Rutter D. R. Ten reasons why ANOVA theory and research fail to explain attribution processes: I. Conceptual problems // Current Psychol. Rev. 1982. V. 2. N 1. P. 95—107.

 

175

 

26. Newcombe R. D., Rutter D. R. Ten reasons why ANOVA theory and research fail to explain attribution processes: II. Methodological problems // Current Psychol. Rev. 1982. V. 2. N 2. P. 153—169.

27. New directions in attribution research / Ed. by Hervey J. H., Ickes W., Kidd (eds). New Jersey, 1978. 401 p.

28. Nisbett R. E., Borgida E. Attribution and the psychology of prediction // J. Pers. and Soc. Psychol. 1975. V. 32.N 5. P. 932—943.

29. Nisbett R. E., Ross L. Human inference: Strategies and shortcomings of social judgement. Prentice-Hall, 1980. 331 p.

30. Peterson C. et al. The Attributional Style Questionnaire // Cognitive Therapy and Research. 1982. V. 6. N 3. P. 287—300.

31. Peterson C, Bettes B. A., Seligman M. E. Depressive symptoms and unprompted causal attributions: Content analysis // Behav. Research and Therapy. 1985. V. 23. N 4. P. 379—382.

32. Pleban R., Richardson D. C. Research and publication trends in social psychology 1973—1977 // Pers. and Soc. Psychol. Bull. 1979. V. 5. N 2. P. 138—141.

33. Stribe M. G. Attributional style and the Type A coronaryprone behavior pattern // J. Pers. and Soc. Psychol. 1985. V. 49. N 2. P. 500—509.

34. Valins S. Cognitive effects of false hearted-rate Feed-back // J.  Pers. and Soc. Psychol. V. 4. N 4. P. 400—408.

35. Weiner В., Kukla A. An attributional analysis of achievement motivation // J. Pers. and Soc. Psychol. 1970. V. 15. N 1. P. 1—20.

 

Поступила в редакцию 11.Х 1984 г.