124
К
ПРОБЛЕМЕ ПОБУЖДЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
И. В. ИМЕДАДЗЕ
В № 3 за 1984 г.
журнала «Вопросы психологии» в рубрике «Дискуссии и обсуждения» было напечатано
сообщение С.П. Манукяна, в котором заострен вопрос о
том, что побуждает деятельность — потребность или предмет потребности. Учитывая
то значение, которое придается в отечественной психологии теории деятельности,
в недрах которой, собственно, и родился этот вопрос, представляется
целесообразным еще раз обратиться к нему, поскольку он продолжает оставаться остро
дискуссионным.
Как
известно, в теории деятельности мотивом принято считать предмет,
удовлетворяющий соответствующую потребность. Предмет потребности (мотив)
выполняет в деятельности три важнейшие функции: побуждения, направления и смыслообразования. Подобная трактовка мотива и его функции
целиком и полностью отвечает духу и букве теории деятельности, поскольку ядро
этой теории составляет принцип предметности [9], а мотив в свою очередь
выступает системообразующим фактором деятельности
[16]. На нынешнем этапе развития теории деятельности наибольшее внимание
обращается на функцию смыслообразования. В этом
направлении выполнено, пожалуй, наибольшее количество теоретических и
экспериментальных исследований. Однако, несмотря на несомненные успехи,
состояние дел в этой области пока что выявляет все большую дифференциацию и
поляризацию мнений и точек зрения на важнейшие аспекты проблемы (что такое
смысл и смысловые образования, чем они отличаются от других явлений психики,
существуют ли различные виды и формы смыслов и смысловых образований и если да,
то какие, как они образуются и формируются, как их можно постичь и изучить и т.д.
[2], [4], [6], [7], [8], [11], [17], [19], [24], [25]).
Большая
ясность отмечается в вопросе о направляющей функции мотива. Мало кто отрицает,
что деятельность направлена на предмет потребности. Однако следует заметить,
что это положение не является самоочевидным. И хотя нельзя не согласиться с
тем,
125
что «главное,
что отличает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь
именно предмет деятельности и придает ей определенную направленность» [16;
102]. Но вопрос о том, является ли предмет деятельности (цель) также и
предметом потребности, всегда ли они совпадают в деятельности в отличие от
действия (так называемый принцип совпадения мотива и цели), является все еще
открытым [1], [13], [14], [28], [29]. Но даже отвлекаясь от этого аспекта
проблемы, можно показать, что предмет не может обеспечить всю направленность
деятельности. Предмет потребности в лучшем случае определяет общую
направленность деятельности. Но ни в предмете, ни в опредмеченной
им потребности не заложена информация о том, где, в каких конкретных условиях
среды находится данный предмет и как нужно действовать для успешного овладения
им. Иначе говоря, конкретную направленность деятельности придает не предмет, а
общая ситуация удовлетворения потребности, центрируемая предметом. Для того
чтобы иметь полное представление о том, как деятельность получает свою
направленность, необходимо кроме понятия предмета располагать понятием
ситуации. Другое дело, как и где отражается ситуация как направляющий фактор
деятельности. Но здесь нет возможности обсуждать этот сложнейший теоретический
вопрос [12].
Труднее
всего, однако, разобраться в положении о побуждающей функции мотива. Ведь это
положение буквально означает, что побуждает к деятельности не потребность
(пусть даже опредмеченная), а предмет потребности.
Естественно возникает вопрос: что же тогда делает потребность, какова ее
функция? Ведь если предмет приобретает свою побудительную силу лишь потому, что
он связывается с потребностью, становясь тем самым ее конституционным моментом,
то конечным побудительным фактором будет выступать опредмеченная
потребность, а не ее предмет. Тем не менее в теории деятельности потребность не
рассматривается как движущее, побуждающее начало деятельности. Характерно в
этой связи, что, рассуждая о том, что происходит с потребностью при ее встрече
с предметом, А. Н. Леонтьев не упоминает ее побуждающую функцию. В результате опредмечивания потребность «становится способной направлять
и регулировать деятельность» [16; 87]. И далее: «Именно в направляющей своей
функции потребность и является предметом психологического изучения» [16; 87].
Потребность направляет, регулирует, управляет, но не побуждает деятельность.
Делает это предмет потребности, т.е. мотив.
На
что можно сослаться при обосновании данного положения? Конечно, прежде всего,
имеет смысл обратиться к феномену «характера требования» предметов, который был
открыт и изучен К. Левиным и его учениками [30]. В своей последней книге А.Н.
Леонтьев обращается к понятиям К. Левина, говоря, что потребности могут
управлять деятельностью лишь при условии, что они являются предметными. «Отсюда
и происходит возможность оборота терминов, который позволил К. Левину говорить
о побудительной силе (Aufforderungscharacter) самих предметов» [16; 88]. При этом, к
сожалению, читатель остается в неведении относительно того, согласен ли А.Н.
Леонтьев с таким оборотом терминов; действительно ли именно предметы
потребностей побуждают деятельность. Однако поскольку неоднократно говорится о
побудительной функции мотива, а мотив — это предмет потребности, то не остается
иного пути, как предположить, что А.Н. Леонтьев согласен с положением о
побудительном характере предметов. В одной из своих работ, стараясь пояснить
свое понимание мотива, А.Н. Леонтьев приводит пример, фактически описывающий ту
же реальность, которую имел в виду К. Левин, говоря о характере требования
предметов. «В ненастный день озябший путник испытывает потребность в тепле. Он
чувствует, что продрог и хочет согреться. Он осматривается вокруг, но нигде
126
не видно ни
одной постройки, ни одного огонька, и он продолжает идти вперед. Но вот он
замечает разложенный в стороне костер. Тепло костра, представляемое им как то,
что даст тепло телу, побуждает его прервать свой путь. Оно как бы движет им,
становится мотивом его поведения: путник идет к костру» [15; 368]. Тут же А.Н.
Леонтьев говорит о том, что для осуществления деятельности недостаточно одной
лишь потребности: для этого «необходим объект, который, отвечая потребности,
явился бы побудителем деятельности, придал бы ей определенную конкретную
направленность» [15; 368]. Итак, недвусмысленно утверждается, что предмет,
находящийся вне субъекта, будучи мотивом, побуждает деятельность, придает ей
конкретную направленность. Правда, создается впечатление, что функции
побуждения и направления не очень четко размежеваны друг от друга. Но если
направляющая функция предмета вполне очевидна, то для рассмотрения предмета
(мотива) как реального побудителя деятельности нет серьезных оснований. И то
обстоятельство, что некоторые предметы в силу их связи с потребностями
наделяются «характером требования», вовсе не доказывает того, что именно они и
побуждают деятельность.
В
самом деле, хотя К. Левин и говорит о побуждающем характере предметов, это
положение ни в коем случае нельзя понимать буквально, в том смысле, что именно
предметы представляют собой побуждающий фактор деятельности. Вопрос о
побуждении всегда вопрос об энергии, о движущем начале активности. Поэтому
естественно, что в поисках побудителей деятельности психологи, в том числе,
конечно, и К. Левин, обращаются к такому состоянию или состояниям организма, в
которых заложена тенденция, импульс к активности. Но если объективно нет
предмета, то буквально не будет материала, с которым сможет соприкоснуться
побуждаемое этой тенденцией существо. Поэтому К. Левин пишет, что уже
существующее состояние напряжения, которое сводится к намерению, потребности
или к полувыполненной деятельности, направляется на
определенный предмет или происшествие, которое переживается как нечто
привлекательное так, что именно эта напряженная система получает теперь
господство над моторикой. О таких предметах автор говорит, что они обладают
«характером требования». Подобного рода «характеры требования», будучи
переживаниями, действуют, как силы поля, влияя на психические процессы и поведение
«в смысле управления», т.е. дают им определенную направленность [30; 318—320].
Эти положения К. Левина не оставляют сомнения в том, что «характер требования»
предметов указывает на направляющую и регулирующую, но никак не на побуждающую
деятельность функцию предметной действительности.
К.
Левин со всей определенностью пишет о том, что, наделяясь «характером
требования» и встречаясь с потребностью или намерением, предмет влечет за собой
тенденцию к определенной деятельности. Но тут же он подчеркивает, что «связь
между характером требования и деятельностью нельзя понимать так, что явление
сочетания между ними есть причина деятельности. Даже при потребностях,
вытекающих из влечений, при всем значении внешнего возбудителя влечений,
энергия деятельности в сущности имеет своим источником известные внутренние
напряжения» [30; 355]. Итак, предметы способны лишь направлять деятельность,
побуждаемую потребностью. Если предметы не даны непосредственно, то, как сказал
бы К. Левин, «их активно ищут». Когда же поиск заканчивается успешно,
деятельность получает конкретное направление. Вспомним пример с путником. Костер,
когда он найден, несомненно, вызывает в путнике переживание, имеющее характер
требования. Но это переживание сигнализирует лишь о том, что деятельность
получила конкретную направленность. Предмет (в данном случае костер) направляет
деятельность, а побуждает ее потребность (в этом примере потребность,
127
вызванная
нарушением температурного режима организма).
Таким
образом, мотив (если его понимать как предмет потребности) не может выступить в
качестве реальной основы деятельности, т.е. побуждать и направлять ее. Взять на
себя эту роль может только такая психологическая реальность, которая
действительно объединяет в себе побуждающее и направляющее начало деятельности.
Каждый раз, когда мы сталкиваемся с феноменом «характера требования», это
означает, что произошла встреча всех необходимых условий деятельности, что
возник реально действующий динамичный фактор, способный организовать
деятельность [30; 353]. «Левин в этом случае дает фактические наблюдения,
которые соответствуют предположению о возникновении установки в определенном
направлении лишь у субъекта, имеющего определенную потребность, и при наличии
ситуации, необходимой для ее удовлетворения» [26; 168].
Завершая
обсуждение вопроса о том, может ли феномен «характера требования» предметов
служить в качестве аргумента в пользу понимания предмета потребности как
мотива, побуждающего деятельность, есть смысл отметить следующее: «характером
требования» обладают не только предметы, непосредственно удовлетворяющие потребность
(т.е. мотивы, по А.Н. Леонтьеву), но и предметы, которые сами не удовлетворяют
потребность, но делают возможным или приближают момент удовлетворения, т.е.
овладения прямым предметом потребности» [30; 351]. Последние в теории
деятельности выступают в качестве целевых объектов, на которые направлены
частные действия, из коих, в свою очередь, складывается деятельность,
побуждаемая мотивом. По существу, «характером требования» обладает любой
предмет или событие, выступающее компонентом ситуации удовлетворения
потребности. А это означает, что если предмет приобрел «характер требования»,
то отсюда вовсе не следует, что он и есть побудитель деятельности, поскольку
очевидно, что целевые объекты лишь направляют, действия, но не побуждают их, а
тем более деятельность. Действия, согласно А.Н. Леонтьеву, побуждаются не целью
(целевым объектом), а мотивом деятельности. Таким образом, в сказанном мы
находим еще одно подтверждение тому, что «характер требования» указывает лишь
на направляющую функцию предметов.
Какие
же новые доводы находит С.П. Манукян в пользу
положения о том, что «конечные побудительные силы поведения человека, учения
школьника необходимо искать в предметах и явлениях объективной
действительности»? [18; 133]. В качестве доказательства данного положения автор
приводит два обстоятельства. Первое связано с тем, что потребности порождаются
объектами внешнего мира. Во втором случае указывается на то, что эти объекты
способны актуализировать потребности. Попытаемся разобраться в каждом из этих
аргументов по отдельности.
Рассуждая
о биологических потребностях, С.П. Манукян приходит к
выводу, что они не являются побудителями целеустремленной деятельности
человека. И вот почему: «они вначале выступают как психическое состояние
напряженности. В таких случаях человек чего-то хочет, но не знает чего. Только
после того, как он встречается с объектом, могущим удовлетворить эту
неизвестную человеку потребность или снять напряжение, такое состояние
превращается в стремление к данному объекту. Многократное повторение, этого
положения порождает новую потребность с определенным предметным содержанием.
Примерно так происходит порождение всех биологических потребностей» [18; 131].
Обратим внимание на то, как строится рассуждение. Вначале описывается процесс
порождения новых потребностей. При этом выясняется, что потребность опредмечивается не иначе, как при встрече с предметом. И из
этого делается вывод, что побуждает предмет, а не опредмеченная
потребность.
Прежде
всего, рассмотрим вопрос:
128
как же на самом
деле происходит порождение потребностей? С.П. Манукян
утверждает, что описанным им путем порождаются все биологические потребности,
стало быть, как врожденные, так и приобретенные. Но насколько правильно
утверждать, что первичным витальным потребностям, с которыми организм
появляется на свет, предшествует состояние напряженности, когда чего-то хочешь,
но не знаешь чего? И лишь при встрече с предметом оно (это желание) становится
предметно определенным и предметно направленным, т.е. собственно потребностью.
Организм рождается не только с нуждами, состояниями напряженности, но и с
готовыми, т.е. определенными, потребностями, которые с самого начала
безошибочно направляют его на предмет своего удовлетворения. Организм не
постепенно научается находить необходимый ему предмет, а изначально обращается
к тому, что может удовлетворить его потребность [26; 367]. Некоторые
эксперименты над животными подтверждают это [20], [27], [29]. Но обратная точка
зрения неудовлетворительна и в теоретическом, можно сказать, методологическом
плане. Теоретической основой обсуждаемой позиции выступает так называемый
«эмпирический постулат», содержание которого Д.Н. Узнадзе раскрыл в той части
одной из своих работ, которая озаглавлена «Некоторые из догматических
предпосылок традиционной психологии» [26; 158]. Согласно этому постулату, живое
существо не способно выделить в окружающей среде предмет, удовлетворяющий его
потребность без предварительного научения. Для того чтобы такое научение
произошло, живое существо обращается к слепому поиску методом «проб и ошибок»,
в результате чего случайно находит необходимый предмет. Однако на самом деле
выделение из среды предмета потребности не происходит путем «проб и ошибок».
Подобным образом, преимущественно на низких уровнях развития психики,
устанавливаются конкретные пути и средства достижения предмета потребности. Сам
же предмет безошибочно узнается, и для этого нет необходимости обращаться к
слепому перебору всех попадающихся на пути предметов в надежде на случайную
встречу с предметом нужным. По точному определению Ш.А. Надирашвили,
«эмпирический постулат» подразумевает принципиальную гетерогенность
организма и среды. Между тем это, конечно, не так. Между организмом и средой
нет пропасти. Одним из выражений гомогенности
отношений между ними является именно феномен изначальной предметности первичных
биологических потребностей. Таким образом, первичные биологические потребности
с самого же начала могут успешно побуждать деятельность.
Что
касается действительно новых, приобретенных вторичных биологических
потребностей, то, проследив процесс их формирования, мы и тут не находим
достаточных оснований в пользу положения о предметном побуждении деятельности.
И в этом случае нельзя обнаружить некое состояние напряжения, предшествующее по
необходимости становлению настоящей потребности, в которую оно перерастает
путем неоднократной встречи с предметом. Новые потребности, в том числе и
биологические, всегда формируются в процессе активности по удовлетворению
каких-то других социогенных, психогенных или
биогенных потребностей индивида и личности. Хотя этот процесс имеет свои
разновидности, тем не менее главная его особенность всегда остается в силе. Она
заключается в том, что перед субъектом возникает задача потребления предмета,
хотя непосредственной потребности по отношению к нему он не испытывает. При
повторении подобных актов потребления может зародиться новая потребность, но
она с самого же начала опредмечена1. Таким
образом, новые потребности образуются только благодаря потреблению
соответствующих предметов. Но разве это обстоятельство может служить основанием
129
для вывода о
том, что именно эти предметы побуждают, динамизируют
поведение, что именно в них черпает человек силу, энергию для осуществления
деятельности, а не в соответствующей им потребности. Анализ потребности
обязательно подразумевает рассмотрение ее предмета. Предметная направленность
есть атрибутивное свойство потребности. Но из всего этого не следует, что
побуждает деятельность предмет, а не предметная потребность. Предмет, будучи
необходимым составляющим потребности, придает последней направленность, а не
побуждающую силу. И то, что потребности порождаются потреблением предметов,
вовсе не доказывает обратное.
В
отношении духовных потребностей рассуждение С.П. Манукяна
разворачивается следующим образом. Эти потребности, будучи всегда
новообразованиями, получают конкретное предметное содержание благодаря встречам
с определенными объектами. «Это содержание каждый раз актуализирует данную потребность (разрядка наша.—
И.И.), если человек встречается с
этим объектом или образ этого же объекта по каким-то причинам воспроизводится в
его сознании. Значит, не потребность вызывает деятельность (при актуализации
потребности начинается деятельность человека для ее удовлетворения), а предмет
потребности или его образ» [18; 131].
Таким
образом, перед нами описание явления актуализации потребностей, которое
рассматривается в качестве доказательства того, что побуждает деятельность не
потребность, а предмет. Следует со всей определенностью сказать, что этот давно
и хорошо известный в психологии мотивации феномен не может служить каким-либо
доводом в пользу побуждения через предмет. Это становится ясным, если учесть,
во-первых, факт существования так называемой эндогенной актуализации [20],
[21], [22]. В этих случаях говорить о встрече с объектом (побудителем) попросту
не приходится. Во-вторых, и в случаях экзогенной актуализации далеко не каждая
встреча с предметом актуализирует потребность, как это думает С.П. Манукян. И наконец, в-третьих, даже когда это происходит,
доказывается только то, что встреча с предметом иногда может пробудить,
актуализировать потребность, но не то, что потребность не является побуждающим
фактором деятельности. Если бы это было так, то предмет побуждал бы
деятельность и минуя этап актуализации соответствующей потребности. А поскольку
деятельность начинается, порождается только благодаря тому, что встреча с
предметом привела в действие потребность, то это означает, что реальным и
конечным побудительным фактором деятельности, тем, «что обеспечивает сам факт
динамики психического процесса» [5; 146], является именно потребность.
Следовательно, феномен актуализации потребности может служить основанием лишь
для следующего теоретического положения: предмет актуализирует потребность,
которая в свою очередь побуждает деятельность.
В
поисках дополнительной аргументации С.П. Манукян
обращается к проблеме выбора поведения, принятия решения. С этой целью он
анализирует хорошо известный пример Д.Н. Узнадзе, в котором перед человеком
стоит дилемма — пойти на концерт или остаться дома и работать. Взвесив
результат, последствия каждой из альтернатив, человек решает остаться работать.
С.П. Манукян приходит к заключению, что образ
результата и является побудительной силой, т.е. мотивом, и приписывает этот
вывод самому Д.Н. Узнадзе [18; 132]. В примере дальше происходит следующее:
человек узнает, что на концерте будет присутствовать некто, встреча с которым
представляет для него большую ценность. Принимается новое решение в пользу
представления о результате встречи со знакомым. Это представление есть
побудительная сила и конечная причина деятельности. Значит, завершает автор,
«решение пойти на концерт явилось итогом борьбы между представлениями о
результатах встреч с музыкой и знакомым, с одной стороны,
130
и выполнением
работы, с другой» [18; 132].
По
поводу сказанного следует заметить, что представление, какое бы оно ни было и
чего бы оно ни касалось, не может самостоятельно вызвать поведение. Отстаивая
такое представление о представлении, мы скатываемся в русло идеомоторной
концепции, которую на современном этапе развития психологии вряд ли стоит
серьезно обсуждать [10]. Если же представление о возможном результате делает
то, что актуализирует соответствующую потребность, то конечной побудительной
силой должна быть признана именно потребность. Об этом уже говорилось выше.
Здесь нам хотелось бы только подчеркнуть, что именно подобная интерпретация и
согласуется с точкой зрения Д.Н. Узнадзе, на пример которого опирается С.П. Манукян. Данный пример Д.Н. Узнадзе приводит при анализе
проблемы воли, постановка и решение которой для него связана с вопросом об
источнике побуждения волевого поведения. «Психология воли несет особую
обязанность выяснить, из какого источника приобретает воля энергию своей
деятельности» [26; 377]. Этим источником в концепции Д. Н. Узнадзе
постулированы так называемые высшие потребности личности, «которые имеют силу в
каждом возможном частном моменте» [26; 404]. И уж, во всяком случае, побуждение
не может исходить из представления о результате или мысли о целесообразности
того или иного поведения, так как последнее «представляет холодное
индифферентное суждение, из которого не исходит импульс активности» [26; 403].
Этот импульс, согласно Д.Н. Узнадзе, всегда содержится в субъективном факторе
установки и поведения, т.е. в потребности. И если даже согласиться с
интерпретацией А.Г. Асмолова, полагающего, что автор
теории установки «помещает мотив не в сферу переживаний, а в ситуацию
удовлетворения потребности, т.е. относит мотив к числу объективных факторов,
определяющих установку на поведение» [3; 43], это будет означать лишь то, что
мотив не является реальным побудительным фактором конкретного поведения, а
делает то, что «включает это поведение в систему основных потребностей
личности» [26; 406], которые только и наделены силой динамизировать,
побуждать деятельность. Таким образом, в концепции Д.Н. Узнадзе невозможно
найти подтверждение той позиции, которая отстаивается в статье С.П. Манукяна.
В
завершение необходимо отметить следующее. То, что деятельность побуждается
потребностью, является одним из устоявшихся положений психологии. И надо иметь
очень веские основания для того, чтобы заменить его утверждением, что побуждает
не сама потребность, а ее предмет. В пользу этого не говорит ни то, что в
потребности содержится предметная направленность, проявлением чего, в
частности, является феномен «характера требования» предметов; ни факты
актуализации потребностей, ни то обстоятельство, что потребности формируются путем
потребления предметов. Содержательный анализ потребности неминуемо приводит к
рассмотрению ее предмета. Опредмеченность, предметная
направленность представляет существеннейшую характеристику потребности как
психологического факта. Но побуждает деятельность все-таки не предмет
потребности, а предметная потребность.
1. Анцыферова Л. А. Принцип связи сознания
и деятельности и методология психологии // Методологические и теоретические
проблемы психологии / Отв. ред. Е.В. Шорохова. М.:
Наука, 1969. С. 57—117.
2. Асмолов А. Г., Братусь Б.
С., Зейгарник Б. В., Петровский В. А., Субботский Е.
В., Хараш А. У., Цветова Л.
С. О некоторых перспективах исследования смысловых образований личности // Вопр. психол. 1979. № 4. С. 35—45.
3. Асмолов А. Г. Деятельность и установка. М.,
1979. 150 с.
4. Асмолов А. Г. Личность как предмет
психологического исследования. М., 1984. 102 с.
5. Баканов Е. Н., Иванников В. А. О природе побуждения // Вопр. психол. 1983. № 4. С. 146—154.
6. Братусь Б. С. Общепсихологическая теория деятельности
и проблема единиц анализа личности // А.Н. Леонтьев и современная психология:
Сб. статей памяти А.Н. Леонтьева / Под ред. А.В. Запорожца и др. М.: Изд-во МГУ,
1983. С. 212—219.
131
7. Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений.
М., 1976. 143 с.
8. Вилюнас В. К. Теория деятельности и проблема
мотивации // А.Н. Леонтьев и современная психология: Сб. статей памяти А.Н.
Леонтьева / Под ред. А.В. Запорожца и др. М.: Изд-во МГУ, 1983. С. 191—200.
9. Давыдов В. В. Категория деятельности и
психического отражения в теории А. Н. Леонтьева // Вестн.
МГУ. Сер. 14. Психология. 1979. № 4. С. 25 – 41.
10. Джемс У. Психология. СПб., 1898. 412 с.
11. Зейгарник Б. В., Братусь
Б. С. Очерки по психологии аномального развития личности. М., 1980. 159 с.
12. Имедадзе И. В. Потребность и установка // Психол.
журн. 1984. Т. 5. № 3. С. 35—45.
13. Имедадзе И. В. Некоторые дискуссионные вопросы
теории деятельности А.Н. Леонтьева // Вестн. АН ГССР
«Мацне». Серия философии и психологии. 1984. № 2, 3.
14. Кветной М. С. Человеческая деятельность:
сущность, структура, типы. Саратов, 1974. 222 с.
15. Леонтьев А. Н. Потребности и мотивы
деятельности // Психология: Учебник для пед.ин-тов / Под
ред. А.А. Смирнова и др. 2-е изд. М., 1962. С. 362— 383.
16. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание.
Личность. М.: Политиздат, 1975. 304 с.
17. Мазур Е. С. Проблема смысловой регуляции в
свете идей Л.С. Выготского // Вестн.
МГУ. Сер. 14. Психология. 1983. № 1. С. 31—40.
18. Манукян С. П. Потребности личности и их место в
педагогической концепции мотивов учения // Вопр.
психол. 1984. № 4. С. 130—133.
19. Насиновская Е. Е. Смысловой аспект мотивации: Автореф. канд. дис. М., 1983.
20. Нюттен Ж. Мотивация // Экспериментальная
психология: В 6 вып. / Ред.-сост. П.Фресс,
Ж.Пиаже. Вып. V. М., 1975. С. 15— 110.
21. Обуховский К. Психология влечений человека. М.,
1972. 247 с.
22. Патяева Е. Ю. Ситуативное развитие и уровни
мотивации // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1983. №
4. С. 23—33.
23. Петренко В. Ф. Психосемантические
исследования мотивации // Вопр. психол. 1983. № 3. С.
29—39.
24. Столин В. В. Самосознание личности. М., 1983.
287 с.
25. Субботский Е. В. Изучение у ребенка смысловых
образований // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1977.
№ 1. С. 62—72.
26. Узнадзе Д. Н. Психологические
исследования. М., 1966. 450 с.
27. Хайнд. Психология животных. М., 1975. 855 с.
28. Ходжава З. И. Проблема навыка в психологии.
Тбилиси, 1960. 296 с.
29. Чхартишвили Ш. Н. Проблема мотива волевого
поведения. Тбилиси. 1958. 374 с.
30. Lewin К. Vorzats, Will
und Bedurfnis, mit Vorbemekungen uber Psychischen Krafte und die Struktur der Seele
// Psychologiche Forschung.
1926. N 7.
Поступила в редакцию 1.IV
1985 г.