82

 

ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ

 

ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ ИЗОМОРФИЗМ: РЕАЛЬНОСТЬ ИЛИ ИЛЛЮЗИЯ?

 

Р. М. МЕЩЕРСКИЙ

 

Дискуссия по так называемой психофизиологической проблеме, поднятая К.Д. Кавелиным и И.М. Сеченовым еще в прошлом веке, продолжается по сей день. Этой проблемы касались С.Л. Рубинштейн, Л.С. Выготский, Н.А. Бернштейн, А.Р. Лурия, Л.М. Веккер, Б.Ф. Ломов, А.В. Брушлинский, Я.А. Пономарев и многие другие авторы.

От того, как будет решена психофизиологическая проблема — является ли психика и нейрофизиология действительно двумя онтологически различными уровнями в деятельности головного мозга, представляют ли они собой лишь разные «точки зрения» при описании единого психофизиологического процесса, или же психика всего лишь некая абстракция, не имеющая право на самостоятельное существование,— зависят в значительной степени дальнейшие пути развития и нейрофизиологии, и психологии. Принятие исследователем той или иной позиции в этом вопросе оказывает решающее влияние на направление научного поиска, на интерпретацию полученных экспериментальных данных, на развитие теории и на способы практического решения прикладных задач.

В одном из сообщений1 нами была предпринята попытка показать ошибочность многочисленных утверждений о том, что в основе психофизического эффекта Брока — Зульцера лежит специфика нейрофизиологических реакций на световые стимулы разной длительности. Принимая концепцию психофизиологического изоморфизма, можно было бы расценивать наблюдаемую в ряде опытов иллюзорную корреляцию между нейрофизиологическими и психическими феноменами при реализации эффекта Брока — Зульцера как причинно-зависимую и придти к подобному выводу.

В настоящем сообщении на основе анализа исследований, посвященных так называемому нейронному коду, представлены аргументы об ошибочности концепции психофизиологического изоморфизма и того, как принятие этой концепции заводит исследования в тупик.

Серия работ, выполненных на человеке Н.П. Бехтеревой и коллективом соавторов, по исследованию нейронного кода (паттерна) психических процессов головного мозга может явиться классическим примером современного воплощения концепции психофизиологического изоморфизма. Среди работ, основанных на данной концепции, эти исследования занимают особое место.

Во-первых, по числу публикаций: начиная с 1971 г. по данному вопросу было опубликовано более 60 статей, обзоров и монография.

Во-вторых, по отличающей эти работы последовательности доведения концепции психофизиологического изоморфизма

 

83

 

до его логического завершения, т.е. до представления о том, что все психические процессы должны иметь свой аналог (код) в нейронной активности.

В-третьих, по той научной значимости, которую придают открытию нейронного кода его авторы: нейронный код — это, по их мнению, основа психических процессов, его исследование необходимо для понимания деятельности мозга, проблема нейронного кода смыкается с вопросами философии, ее гносеологическим аспектом. Данные, полученные при исследовании нейронного кода, существенны для понимания ряда закономерностей нейропсихологии и нейролингвистики, физиологии анализаторных систем, они оказались важнейшими для решения проблемы памяти, они могут послужить базой для новых решений в области электронно-вычислительной техники, при создании больших технических систем, это — новая глава в науке о мозге человека. Монография, посвященная этому вопросу, заканчивается так: «...расшифровка мозгового кода психических процессов важна для понимания соотношений между материальным — мозгом и идеальным — психикой» [7; 149]. Этим исследованиям придается даже некое эпохальное значение: «...есть задачи, стоящие перед человечеством. (...) Задачу, сформулированную человечеством как необходимость, наука решает обязательно» [18]. Поиск нейронного кода и явился одной из таких задач, стоящих перед человечеством как необходимость и, видимо, в какой-то мере уже решенной упомянутыми авторами.

В-четвертых, эти работы занимают особое место также по той универсальности, которая придается нейронному коду в деятельности мозга. Нейронный код специфически соответствует психическим процессам и имеет три основные физиологические функции: шифровка поступившего сигнала, формирование базиса долгосрочной памяти и управление по отношению к выходному сигналу, воспроизводимому слову. Нейронные коды отражают прямо и однозначно также следующие закономерности психической деятельности: воспроизведение знакомого и незнакомого слова, словоподобных сигналов, фонем и слогов, принадлежность слова к определенному ассоциативному полю, восприятие слов общего семантического поля, сохранение в памяти неизвестного слова, взаимодействие с долгосрочной памятью, логические операции обобщения, умозаключения и принятия решений, активация долгосрочной памяти, активация ассоциативного поиска, ассоциативное извлечение из долгосрочной памяти дополнительной информации, извлечение ситуационной информации и т.п. Если это так, то в принципе по кодам нейронной активности можно определять, что слышит, о чем думает, что вспоминает и что хочет сказать данный субъект: «Человек слышит слово, и в его мозгу активность нервных клеток перестраивается таким образом, что (...) почти фонограмма запечатлевается в чуткой системе, кодируется структурой ответного биоэлектрического процесса» [2; 91]. Заманчивые перспективы для детектора лжи нового типа: «Изучение физиологических принципов кодирования в мозгу произносимых слов позволило решать и «обратную» задачу: расшифровывая кодовые характеристики, распознать слова, «произносимые» мысленно. (...) слово еще не слетело с уст, а аппаратура уже перехватила его!» [2; 92].

Можно привести несколько примеров, демонстрирующих те основания, на которых производится идентификация паттернов-кодов. Так, после первого предъявления испытуемому слова в активности нейронов головного мозга появляется (по данным авторов) большое количество воспроизводящихся групповых последовательностей из 3— 4 межимпульсных интервалов. Вывод: «Данное явление рассматривается как нейрофизиологическое выражение активации ассоциативного поиска» [4; 768], а в другом месте как «...нейрофизиологическое отражение перевода этой совокупности признаков («ассоциативного поля».— Р. М.) из долгосрочной в оперативную память» [7; 112]. После воспроизведения двух-трех слов одного

 

84

 

смыслового поля выраженность «ассоциативного поиска» ограничивается и возникает сложный блок — групповые последовательные разряды. Вывод: «...появление сложного блока является выражением момента активации долгосрочной памяти» [4; 768]. Помимо временной психофизиологической корреляции отсутствуют другие критерии, по которым можно было бы решать, является ли данная последовательность межспайковых интервалов кодом и, если да, то каких психических процессов?

Если принять эту концепцию, то мозг человека, знающего три языка, должен иметь около 150 000 кодов, связанных только с индивидуальными словами: «Теперь мы знаем: каждому (курсив наш.— Р. М.) слову, которое думает или произносит человек, соответствуют совершенно определенные биоэлектрические перестройки (мы называем их «паттернами»)» [3; 80]; «...вполне рентабельно было бы и для науки и для практики изучить код (...) всего русского языка, а возможно, и других языков...» [2; 93].

Основным параметром для идентификации нейронных кодов являются длительности межимпульсных интервалов. На соме и дендритах нейрона оканчиваются сотни и тысячи тормозных и возбудительных синапсов. В каждый момент времени часть их возбуждена, что влияет на мембранный потенциал нейрона. Если последний превысит критический уровень, то происходит разряд нейрона и возбуждение десятков сотен его синапсов, оканчивающихся на других нейронах. Структура разряда большинства нейронов имеет, таким образом, вероятностный характер и может быть, например, описана стохастическим точечным процессом. Каким образом стохастические потоки импульсов от тысяч и миллионов нейронов головного мозга организуются так, что вызывают (как обычно думают) субъективные ощущения и другие психические процессы, остается пока величайшей загадкой. Несомненно, однако, то, что единичный нейрон может «кодировать» (точнее интегрировать) только лишь ту «информацию», которая ему доступна: наличие или отсутствие «стимула», т.е. возбуждения предыдущих нейронов.

Допустим все же, что в результате интеграции многочисленных влияний нейроном «А», последний генерирует непонятным для нас образом, специфический паттерн-код, являющийся показателем определенного психического процесса. Какова будет дальнейшая судьба этого кода? Импульсы нейрона «А» будут интегрированы нейронами-реципиентами с импульсами сотен и тысяч других нейронов. В силу этого паттерн-код нейрона «А» сразу теряет свою «специфичность», и та исключительность, которую склонен придавать ему исследователь, оказывается фикцией. Нейронный код предстает, таким образом, как некий фантом, не имеющий ни исходных четких детерминант, ни ясных и определенных последствий.

Нейронный код есть наивная и чрезвычайно упрощенная попытка концептуализации того интуитивного заключения, что в импульсных потоках нейронной активности должна быть закодирована определенная информация и что эта информация должна иметь отношение к тем задачам, которые решает мозг в данный момент времени.

Рассмотрим нейронный код еще с одной точки зрения. Оn-ответы, особенно в случае физически слабых стимулов, характеризуются зашумленностью и значительной вариабельностью. Приходится применять методы когерентного накопления, чтобы получить усредненную форму on-ответа. Усредненный вызванный потенциал является инструментальным артефактом, необходимым только для того, чтобы выявить в ясной форме систематические отличия между вызванными потенциалами двух популяций. На самом деле каждый вызванный потенциал каждый раз строится заново и по-новому в зависимости от множества меняющихся фактов, хотя внешне (графически), может как бы и сохранять относительную стабильность.

Нейронные коды, также являющиеся ответом мозга на стимул, чтобы быть кодами, должны были бы сохранять постоянство. Если же нейронным кодам присуща вариабельность, то они могут

 

85

 

быть неразличимыми на фоне спонтанной активности нейрона и для их выделения (как экспериментатором, так и нейронными системами) также потребуются, например, методы когерентного накопления. Как и вызванный потенциал, нейронный код должен был бы каждый раз строиться заново и по-новому. Как же преодолевать это внутреннее противоречие концепции в рассматриваемых работах? А весьма своеобразно.

По данным первой статьи, посвященной исследованию нейронного кода, для 10—15 повторных тестов нейронный код того же самого слова каждый раз был иным [8; 1747, рис. I, II]. Экспериментальная установка, используемая в этой работе, включает блок для получения усредненного нейронного кода, или, следуя общепринятой терминологии, постстимульной гистограммы.

Это обстоятельство — нестабильность нейронного кода — весьма неприятно для предлагаемой концепции. Возникают вопросы: обладает ли единичный код специфическим паттерном или полиморфным, как далеко распространяется его вариабельность без утери кодового значения, как последующие нейроны производят опознание и дифференцирование различных кодов. Неизбежно возникают и более общие вопросы: зачем вообще нужны для деятельности мозга эти коды, как и где они возникают, куда адресуются и имеют ли в итоге подобные следовые изменения нейронной активности специфическое «кодовое» значение?

В последующих основных публикациях: в монографии [7], статьях, рассчитанных на широкую аудиторию, «Вестнике АН СССР» [1], «Коммунисте» [2], международном ежегоднике «Наука и человечество» [5], журнале «Наука и жизнь» [3], в обобщающих и теоретических статьях [4], [6] - необходимость усреднения нейронной активности для выделения кодов вообще не упоминается, либо упоминается вскользь, между прочим, соотносясь только с частью экспериментов. В «Вестнике АН СССР», несмотря на детальное описание методики, в схеме аппаратурного обеспечения экспериментов блок усреднения отсутствует [1; 85]. Нет этого блока также в схемах, приведенных в других работах [5; 24], [7; 24], [10; 1806]. Причины, по которым авторы отказались от метода усреднения, не оговорены (во всяком случае в этих работах) в ясной форме.

Вместо усреднения нейронной активности начинает применяться селекция повторяющихся межимпульсных интервалов [12]. Наконец, в качестве нейронных коррелят ряда психических процессов рассматриваются и особенности постстимульной гистограммы [13], что является возвратом к усредненному коду, однако термин «код» (но не скрытая за ним концепция) исчезает из текста. Механизмам генерации «кодовых элементарных последовательностей» начинает также приписываться стохастическая природа [9]. Все эти представления о вероятностно-детерминированном характере нейронного кода мирно сосуществуют, как бы не противореча одно другому, причем у авторов, объединенных единой методологией и принадлежащих к одному и тому же научному коллективу.

Для подкрепления своей позиции Н.П. Бехтерева ссылается на работу J.L. Walker и Е.S. Halas [26], обнаруживших в мозгу кошки нейроны, «кодирующие» слова, произносимые экспериментатором. Однако указанные авторы придают совершенно иной смысл термину «кодирование», чем это делает Н. П. Бехтерева. Под кодированием они подразумевают только то, что оn-ответы имеют разную конфигурацию при предъявлении разных сложных акустических (т.е. физических) стимулов. Обстоятельство вообще давно и хорошо известное. Обзор работ по закономерностям кодирования афферентными нейронами физических параметров стимула дан R.P. Erickson [24]. J.L. Walker и Е.S. Halas подчеркивают, что «кодирующие» нейроны имеются только в начальных звеньях (что вполне естественно) слухового анализатора кошки и отсутствуют уже во внутреннем коленчатом теле и слуховой коре.

Согласно же Н.П. Бехтеревой, разнообразные формы нейронного кодирования

 

86

 

могут осуществляться и за пределами проекционных систем, не в структуре оn-ответа, а как длительные следовые процессы спонтанно работающими нейронами. Причем нейронные коды предстают уже не только как средство передачи информации о конкретных физических характеристиках стимула (акустический код), а также как некие аналоги самых различных по сложности психических процессов.

Концепция о кодировании психических процессов на нейронном уровне — это, по существу, возврат на старые, господствующие в течение столетий, позиции дуалистической философии: сопоставления субъективных состояний с «параллельно» текущими нервными процессами. Она представляет собой разновидность «физиологической психологии», попытку свести все виды психической деятельности к процессам, осуществляемым на уровне нейронов.

Против того, что психические процессы могут иметь своим индикатором нейрофизиологические феномены, в частности нейронные коды, свидетельствуют прежде всего следствия, вытекающие из основных гипотез о механизмах восприятия, опознания, запоминания и извлечения образа из памяти.

Одна из этих гипотез, объясняющая удивительную способность мозга мгновенно узнавать, запоминать и извлекать из памяти практически неограниченное число образов внешнего мира при сохранении в то же время высокой пластичности,— гипотеза К. Прибрама о голографическом механизме восприятия и памяти, получившая определенные экспериментальные подтверждения [25].

По графическим элементам оптической голограммы можно вынести некоторое суждение лишь о яркости зафиксированного объекта, о поляризации отраженного от него света и об общей неравномерности поверхности объекта. Анализ голограммы с использованием вычислительной техники может восстановить зафиксированное на ней изображение в том случае, если известны законы ее образования. Если же на голограмме зафиксировано n изображений, то задача ее дешифровки становится некорректной или вообще невыполнимой. Выяснить, какие изображения зафиксированы на голограмме, можно будет только после дифракции восстанавливающих световых пучков при прохождении их через голограмму.

Сходная ситуация имеется при рассмотрении психической деятельности. На основе анализа активности нейронов (предположительно — носителей элементов голограммы мозга) нельзя получить информацию о том, что конкретно видит, что помнит или о чем вспоминает испытуемый в данный момент времени. Даже если мы сможем регистрировать активность неограниченного числа нейронов и будем знать закономерности формирования голограммы мозга, многочисленность образов, хранящихся одновременно в памяти, делает это невозможным.

Нейрофизиологические механизмы можно соотнести с процессом интерференции световых волн и фиксацией ее результата на светочувствительном носителе. Это формирование голограммы. Психические процессы можно соотнести с другим процессом — с дифракцией светового пучка при прохождении его через голограмму и воспроизведения того изображения, которое было на ней зафиксировано.

Даже намного более простое, чем голограмма, преобразование изображения — отображение знаменитого арнольдовского кота на торе — может быть реконструировано только при знании законов преобразования тора [23].

Прямо противоположной голографической гипотезе является классификационная гипотеза кодирования образа в многомерном пространстве [11], согласно которой каждый признак образа откладывается на соответствующей координате n-мерного пространства. Пересечение всех отложенных координат дает точку, кодирующую образ. Активация этой точки равносильна извлечению образа из памяти.

Возможность попадания при нейрофизиологических опытах в точку неизвестного для нас пространства, кодирующую какой-либо образ, исчезающе мала, тем более при необычайно большом

 

87

 

массиве образов, хранящихся одновременно в памяти. Но даже «попадание» в эту точку ничего не даст, так как для идентификации образа необходимо получить ее проекцию на все оси координат.

Авторы же работ по исследованию нейронного кода и других коррелят психических процессов слишком легко обнаруживают среди миллионов нейронов головного мозга те нейроны, активность которых коррелирует с определенной психической функцией. Такая легкость обнаружения объясняется, видимо, широкой распространенностью этих нейронов. Так, например, «условные реакции» дают до 78 % всех нейронов, активность которых удается зарегистрировать в эксперименте. Интересно следующее утверждение: «...реакция отдельного нейрона обычно включает раздельные ответы на сигнальный и подкрепляющий стимулы (...) и является универсальной (курсив наш.— Р. М.) для всех исследованных корковых и подкорковых образований мозга» [20; 700].

Согласно третьей, структурной гипотезе, образ при его восприятии расщепляется на отдельные элементы [22]. В этом случае, до стадии ресинтеза образа, любой вид биоэлектрической активности мог бы служить лишь только индикатором восприятия отдельных элементов образа. А в какой области мозга искать обобщенное инвариантное описание образа, сформированное вторично?

Примитивизм концепции психофизиологического изоморфизма неизбежно ведет, если автор добросовестно придерживается рамок полученных им экспериментальных данных, к упрощенному толкованию механизмов психических процессов и общим фразам. В то же время, основываясь на интерпретации данных с позиций психофизиологического изоморфизма, можно строить функциональные схемы мозга, приближающиеся, по существу, к жанру научной фантастики.

Если же обратиться к представлению о том, что сознательно-психические проявления должны рассматриваться как отправления и функция «экстрацеребрального телесного органа» ([14], [15]), то даже критический разбор работ, основанных на концепции психофизиологического изоморфизма, является нецелесообразным: «Психические события происходят ведь не в голове, как нейрофизиологические события (...) психическое все равно окажется особым срезом и аппарата отражения (мозга) и отражаемых в нем состояний и объектов мира, не сводимыми ни к тому, ни к другому и живущими в квазипредметном измерении бытия» [15; 118—119]; «...обыденному сознанию легче приписать нейрональным механизмам мозга свойства предметности, искать в них информационно-содержательные отношения и объявить предметом психологии мозг ...» [15; 110]. Подобный взгляд расценивается как неоригинальный и нелепый. Мозг является, как обычно думают, материальным субстратом, в котором протекают как нейрофизиологические, так и психические процессы. При этом можно допустить, что могут иметься системы нейронов, связанных с чисто нейрофизиологической, с чисто психической функциями или же реализующих обе эти функции.

Однако может быть и иной подход к этой проблеме. Еще Л. Бриллюэн сформулировал в общей форме негэнтропийную роль информации. Только лишь при помощи практически безэнтропийной, точно отождествляемой символики человеческое сознание может кодировать свои результаты в таком виде, в каком они могут быть сохранены и адекватно восприняты другим человеком и обществом в целом. Н.И. Кобозев считает, что, исходя из этого, атомно-молекулярная материя мозга, подчиняющаяся закону биологической энтропии, не может обеспечить мышление. Коммуникационная и регуляторная сеть нейронов может выполнять только лишь нейрофизиологические функции. Мыслительная, низкоэнтропийная деятельность мозга, по его мнению, может быть функцией другого материального носителя — сильно вырожденного газа сверхлегких элементарных частиц (нейтрино), связанных с нейронной сетью мозга.

И.А. Аршавский полагает, что само

 

88

 

развитие нервной системы характеризуется выраженными негэнтропийными тенденциями. Из этого следует, что и нейронная сеть мозга не обязательно должна была бы следовать закономерностям биологической энтропии. Высокие негэнтропийные характеристики нервной системы позволяют ей генерировать безэнтропийный субъективный мир. Однако подобная безэнтропийная психика не подчиняется второму принципу термодинамики, что невозможно (либо же представляет поразительную загадку).

В истории мировой науки отмечены многочисленные случаи, когда ложные (псевдонаучные) интуитивные заключения (а к ним мы относим и концепцию психофизиологического изоморфизма), подкрепляемые ошибочно оцениваемыми экспериментальными данными, прикрываются высоким научным авторитетом и какое-то время имеют вид истинных. Это всегда необходимо иметь в виду для оптимального построения научно-организационных основ исследовательной работы и понимания некоторых особенностей психологии научного творчества и его социальных аспектов.

Можно привести ряд поразительных примеров. Так, Французская академия при активном участии знаменитого химика А. Лавуазье приняла решение игнорировать все сообщения о падении метеоритов, так как «на небе нет камней и падать они оттуда не могут». В 1903 г. та же академия присудила профессору Р. Блондло премию Лаланда за открытие «N-лучей». Об этих лучах в 1903—1904 гг. было опубликовано около 100 статей. Десятки ученых, в том числе ряд крупных (Ж. Д'Арсонваль, Жан Беккерель, Шарпантье и другие), подключились к их исследованию. Но вскоре это «величайшее заблуждение эпохи» было разоблачено Р. Вудом.

Псевдонаучные интуитивные заключения выглядят часто довольно убедительно [21]. Псевдонаучная деятельность облегчается тем, что она может быть субъективно добросовестна и сам исследователь не в состоянии увидеть ошибочность своих интуитивных суждений и принимает за доказательства те данные, которые таковыми не являются. Если лицам, стоящим на следующих научно-организационных ступенях, не присуща более высокая способность к интуитивному и дискурсивному мышлению, то образуется замкнутая система.

Мозг представляет собой большую систему — самонастраивающуюся, логическую, адаптивную, саморегулирующуюся, управляющую, обладающую многочисленными обратными связями. Это большой комплекс элементов, находящихся в сложном взаимодействии. Психическая деятельность есть функция целостного организма (куда входит эта система как его часть), на нее существенно влияет биологическая и социальная среда. Б.Ф. Ломов подчеркивает, что «...психика представляет собой нечто целостное, интегральное. Целостность психических явлений, их «неразложимость» на кусочки отмечается обычно как одна из фундаментальных характеристик» [17; 86]. Принципиально невозможно судить по активности одного или n нейронов мозга о его деятельности, хотя бы потому, что сумма деятельности элементов не тождественна деятельности системы, которую эти элементы составляют.

Как правило, когда имеется неполная информация о частях и связях между частями сложной системы, нет аналитического решения (или оно не однозначно) ни прямой (синтез системы по набору ее функциональных элементов), ни обратной (восстановление организации системы по ее поведению) задачи. Наглядный пример этому: неоднозначность простой прямой задачи — восстановление разрезанной змеи из ее фрагментов [16].

Предельной задачей нейрофизиологии является прямая задача: функционально-структурный синтез мозга как аппарата отражения. Выполнимость этой задачи ограничивается необходимостью получения и обработки огромного массива информации о деятельности элементов этой системы. Нейрофизиология может решать также и обратную задачу: выяснение организации мозга на основе данных об активности его эфферентных систем. В наиболее

 

89

 

«чистом» (но и значительно функционально модифицированном) виде эта задача решается на спинальных препаратах или на животных, находящихся под глубоким наркозом. У нормальных животных и человека решение обратной задачи крайне осложняется вмешательством психических процессов.

Предельной задачей психологии является обратная задача: выяснение организации системы более высокого уровня, осуществляющей процессы мышления и сознания на базе той информации, которая была заложена генетически или воспринята и первично обработана на нейрофизиологическом уровне. Прямая задача — структурно-функциональный синтез систем, реализующих психические функции,— вряд ли может быть продуктивно решаема, так как психические процессы не подлежат по своей природе аналитическому расчленению.

Выяснение того, как совершается транспозиция нейрофизиологического в психическое, является третьей задачей, для которой, видимо, даже не намечены еще пути решения.

Время восприятия зрительного стимула достигает до 100—200 мс. Поэтому человек субъективно все время как бы живет в прошлом, осознавая уже не действующие в данный момент стимулы. Подобная задержка в осознании восприятия дает возможность осуществления ретроактивных эффектов и пространственно-временного взаимодействия, лежащих в основе многочисленных иллюзий [19]. За время этой задержки успевают протечь и закончиться основные нейрофизиологические процессы, достаточные для транспозиции воспринятой информации из нейрофизиологической сферы в психическую. Этот чрезвычайно важный факт: наличие подобной задержки уже говорит против самой возможности проведения психофизиологических параллелей.

Возможно, что целостная деятельность (особых?) нейронных систем головного мозга, лежащая, как полагают, в основе психических процессов, может рассматриваться как проявление динамического хаоса, т.е. случайного движения детерминированных систем. В таком случае для ее исследования могут быть применены принципы регулярной и стохастической динамики [23], на основе которых могут быть объяснены, в частности, инвариантность и константность восприятия.

Если целостная деятельность нейронных систем головного мозга подчиняется закономерностям динамического хаоса, то активность одного или n нейронов принципиально не может служить индикатором психического процесса: ей должна быть свойственна инвариантность — каждый раз при реализации данного процесса активация совокупности нейронов будет строиться по-новому, сохраняя при этом константность восприятия. Примером этого является инвариантность в восприятии зрительного образа при его непрерывном движении по сетчатке и, следовательно, при постоянном преобразовании афферентного потока.

О том, что при восприятии образа происходит также нечто подобное преобразованию арнольдовского кота на торе, свидетельствуют наличие в афферентных системах детекторов, выделяющих (расщепляющих) из образа ключевые признаки, и все многочисленные данные о распаде образа перед его осознанием и последующим ресинтезом, а в ряде случаев и ресинтезом уже нового образа с перцептивным «творчеством». Эта психофизическая закономерность восприятия образа (его расчленения) подсознательно отражается, например, в древнеегипетской живописи и в творчестве художников-кубистов. Интересны в этом отношении также рисунки больных шизофренией, ясно отражающие стадию распада образа, разрыв «ассоциативного аппарата».

На современном уровне развития науки вряд ли еще могут быть решены многие из кардинальных вопросов психологии. Пока же следует более четко уяснить возможности имеющихся методологий и в их рамках решать реальные задачи, число которых и так достаточно велико, разграничив области применения нейрофизиологии и психологии.

 

90

 

Молекулярная модель гена, построенная М. Дельбрюком, не содержит и намека на то, как действует наследственное вещество. Трудно ожидать, что достаточно совершенная нейрофизиологическая модель мозга будет в состоянии дать хотя бы намек на то, как возникают субъективные ощущения, мышление, сознание.

Психологический изоморфизм, базирующийся на иллюзорной корреляции между нейрофизиологическими и психическими феноменами, неизбежно сам предстает как иллюзия, удобная для объяснения (но псевдонаучного) многих процессов в деятельности мозга.

 

1. Бехтерева Н. П. Нейрофизиологический код простейших психических процессов человека // Вестн. АН СССР. 1975. № 11. С. 84—91.

2. Бехтерева Н. П. Новое в изучении мозга человека // Коммунист. 1975. № 13. С. 86—95.

3. Бехтерева Н. П. Зашифровано природой, разгадано человеком // Наука и жизнь. 1976. № 9. С. 79—83.

4. Бехтерева Н. П. Биоэлектрическое выражение активации долгосрочной памяти и возможные механизмы этого процесса // Физиология человека. 1977. Т. 3. № 5. С. 763—773.

5. Бехтерева Н. П., Бундзен П. В. Нейрофизиология психической деятельности человека // Наука и человечество: международный ежегодник. М., 1974. С. 21—31.

6. Бехтерева Н. П., Бундзен П. В. Методология и синтез системо-структурного подхода в нейрофизиологии // Методологические вопросы теоретической медицины / Под ред. Н.П. Бехтеревой. Л.: Медицина, 1975. С. 4—24.

7. Бехтерева Н. П., Бундзен П. В., Гоголицын Ю. Л. Мозговые коды психической деятельности. Л., 1977. 165 с.

8. Бехтерева Н. П., Бундзен П. В., Матвеев Ю. К., Каплуновский А. С. Функциональная реорганизация активности нейронных популяций мозга человека при кратковременной вербальной памяти // Физиологический журнал СССР. 1971. Т. 57. № 12. С. 1745—1761.

9. Бундзен П. В. Анализ структурно-системной организации информационного кодирования // Физиология человека. 1977. Т. 3. № 3. С. 404—414.

10. Бундзен П. В., Гоголицын Ю. Л., Давид Э. Э., Каплуновский А. С., Перепелкин П. Д. Структурно-системный подход к анализу процессов функциональной реорганизации нейронных популяций // Физиологический журнал СССР. 1973. Т. 59. № 12. С. 1803—1810.

11. Глезер В. Д. Механизмы опознания зрительных образов. М., Л., 1966. 204 с.

12. Гоголицын Ю. Л. Некоторые нейрофизиологические корреляты процесса обобщения смысла слов // Физиология человека. 1976. Т. 2. № 3. С. 425—432.

13. Гоголицын Ю. Д., Кропотов Ю. Д. Исследование частоты разрядов нейронов мозга человека. Л., 1983. 119 с.

14. Гордон В. М., Зинченко В. П. Структурно-функциональный анализ психической деятельности // Системные исследования: Ежегодник, М., 1978. С. 137—151.

15. Зинченко В. П., Мамардашвили М. К. Проблема объективного метода в психологии // Вопр. философ. 1977. № 7. С. 109—125.

16. Иваницкий Г. Р. Стратегия научного поиска // Природа. 1981. № 6. С. 2—13.

17. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. 444 с.

18. Манучарова Е. О ценностях непреходящих // Известия. 1984. 16 марта.

19. Мещерский Р. М. Ретроактивные явления в зрительной системе // Психол. журн. 1982. Т. 3. № 1. С. 141 — 150.

20. Рабинович М. Я. Клеточные механизмы условнорефлекторной интеграции // Журн. высш. нервн. деятельности. 1977. Т. 27. № 4. С. 699—708.

21. Фейнберг Е. Л. Кибернетика, логика, искусство. М., 1981. 145 с.

22. Хант Э. Искусственный интеллект. М., 1978. 560 с.

23. Arnold V. I., Avez A. Ergodic problems of classical mechanics. N. Y.: Benjamin, 1968. 286 p.

24. Erickson R. P. Stimulus coding in topographic and non-topographic efferent modalities: On the significance of the activity of individual sensory neurons // Psychol. Rev. 1968. V. 75. N 6. P. 447—465.

25. Matin E., Thomas J. A neural-holographic model of sensory and memorial oblique effects // Percept. & Psychophys. 1984. V. 35. N 6. P. 589—591.

26. Walker J. L., Halas E. S. Neuronal coding of subcortical auditory nuclei // Physiol. &. Behav. 1972. V. 8. N 6.  P. 1099—1106.

 

Поступила в редакцию 23.XII 1985 г.