Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

39

 

ПРОБЛЕМА ВНУТРЕННЕЙ РЕЧИ

 

Т.Н. УШАКОВА

 

Первоначальная постановка вопроса о внутренней речи связана, по свидетельству литературных источников, с философско-этическими изысканиями: в учениях о совести и нравственных переживаниях этика обратилась к представлениям о внутреннем, скрытом от других людей, монологе, в котором человек формирует для себя требования совести и долга.

Достаточно привычно описание внутренней речи и в художественной литературе. Здесь наш объект представляется обычно в форме оречевленной мысли, или скрытого в субъекте говорения, служащего характеристике внутреннего мира литературного героя. Использование этого приема мы находим в произведениях таких мастеров слова, как Л.Н. Толстой, А.П. Чехов и мн. др. Литературные описания внутренней речи порой служат непосредственным материалом психологического анализа [15]. При использовании характеристик внутренней речи в художественной литературе забывают, однако, что это не более чем прием, служащий достижению художественных целей. Ни Толстой, ни Чехов изучением внутренней речи не занимались. Их интересовала личность человека, и для ее характеристики они вводили в числе других и такой достаточно условный прием, как описание внутреннего говорения.

Если признать справедливость высказанного суждения, то оказывается, что о внутренней речи, имеющей форму внутреннего говорения, мы знаем удивительно мало. Неизвестно, насколько этот феномен распространен среди людей, какое место занимает в душевной жизни, насколько подлежит произвольному управлению, является ли достаточно полным аналогом устной (внешней) речи при заторможенности речевых артикуляции, обнаруживается ли его связь с письменной речью и т.п. Разрешение этих вопросов требуется для того, чтобы найти в системе науки надлежащее место явлению внутреннего говорения.

В более позднее время возникло и утвердилось представление о том, что основными видами внутриречевых процессов следует считать те, которые протекают в особом, скрытом звене механизма речи — предваряющем этапе любого осмысленного говорения (будь то громкая, беззвучная или письменная речь), а также у слушающего человека приводящем к осмыслению воспринятой речи. Многие авторы нашего времени отмечают, что истоки внешне выраженного высказывания следует искать на некотором «антиципирующем этапе», на котором происходит определенное предвосхищение будущей фразы [12; 10]. А.Р. Лурия считал, что этап «замысла» будущей фразы выполняет роль внутренней динамической схемы предстоящего высказывания [11]. По наблюдениям А.Н. Соколова, речедвигательные импульсы, свидетельствующие об активизации процессов внутренней речи, всегда хотя бы на доли секунды предшествуют произнесению слов во внешней речи [14]. Четкое определение этапа, предваряющего внешнюю речь, мы находим у А.А. Леонтьева, квалифицирующего этот этап как «внутреннее программирование» [10]. Процессы, предваряющие внешнюю речь и следующие за ее восприятием, как правило, непосредственно не наблюдаются извне. В этом смысле они являются «внутренними» и речевыми, т.е. подходят под категорию внутренней речи. Можно согласиться называть их внутренним звеном речевого механизма. Научное

 

40

 

познание внутриречевого звена оказывается весьма ценным, так как на этом пути открываются основные загадки человеческой речи: ее способность выражать и воспринимать смысл, подчиненность языковым правилам, ее репродуктивно-продуктивный, а порой творческий характер и др.

При достаточно очевидном различии содержания, вкладываемого в понятие «внутренняя речь» в двух указанных выше случаях, этим термином часто без специального разъяснения пользуются недифференцированно.

Недифференцированное использование термина «внутренняя речь» мы находим у старых авторов (А. Бине, А. Леметр, Фр. Полан, Фр. Кайнц и некоторых других). При этом обсуждались различные гипотезы, объясняющие происхождение и природу внутренней речи. Согласно аудитативной гипотезе (В. Эггер), внутренняя речь возникает на основе слуховых образов; их оживление и внутренняя активность составляет ее функционирование. Р. Додж, А. Торсон, Е. Джекобсон и другие поддерживали моторно-кинестетическую гипотезу, согласно которой внутренняя речь основывается на неполностью заторможенных речедвижениях артикулярных органов. Соответственно, она исчерпывается по своей сути «моторными образами слов». А. Леметр предложил так называемую идеографическую гипотезу, считая, что у грамотного человека основу внутренней речи составляют зрительные образы слов.

В советской психологии большую популярность получили суждения о внутренней речи, развитые Л.С. Выготским [5]. Его подход основан на сближении понятий внутренней и эгоцентрической речи. Он считал, что оба эти явления имеют генетическое родство, проявляющееся в том, что внутренняя речь приходит на смену эгоцентрической: к началу школьного детства эгоцентрическая речь (по данным Ж. Пиаже) редуцируется и отмирает. В это же время, думал Л.С. Выготский, возникает речь внутренняя. Оба вида речи обнаруживают сходство в своем строении, оба выполняют интеллектуальные функции. Сближение эгоцентрической и внутренней речи обосновано тем, что эгоцентрическая речь является переходной формой от интерпсихических к интрапсихическим функциям, т.е. от социальной коллективной деятельности к индивидуальной. В соответствии с новым назначением перестраиваются структурные особенности эгоцентрической речи, превращая ее в тот феномен, который Л.С. Выготский называл внутренней речью, «речью для себя».

Развивая аргументацию о связи двух названных видов речи, Л.С. Выготский делал вывод о том, что структурные особенности эгоцентрической речи, специально тенденции развития этих особенностей, позволяют характеризовать и внутреннюю речь, недоступную для наблюдения иными способами. Собственно, именно эта логика получила наименование методики исследования внутренней речи по Л.С. Выготскому.

Первая и главная выделенная в результате этого подхода особенность внутренней речи относится к ее синтаксису, что проявляется в отрывочности, фрагментарности и сокращенности внутренней речи в сравнении с внешней. Внутренняя речь непонятна без отнесения к ситуации. Эта особенность заметна в эгоцентрической речи раннего детства и нарастает к школьному возрасту. Сокращенность внутренней речи касается прежде всего подлежащего и связанных с ним слов, тогда как сказуемое и относящиеся к нему слова сохраняются. Это наблюдение дало основание для заключения о предикативности (в пределе абсолютной предикативности) внутренней речи. Опускание подлежащего во внутренней речи, оперирование преимущественно предикатами объясняется тем, что предмет высказывания известен говорящему и не нуждается в специальном наименовании. Аналогичное положение возникает в ситуации обсуждения, когда людям заведомо известен предмет обсуждения (разговор на трамвайной остановке и т.п.). Во внутренней речи тема внутреннего диалога всегда известна говорящему. Подлежащее суждения постоянно присутствует в мыслях.

 

41

 

Поэтому понятна и абсолютная предикативность внутренней речи.

Сокращенность рассматриваемого вида речи проявляется, по мнению Л.С. Выготского, также в редуцированности ее фонетической стороны. Во внутренней речи нет надобности полностью произносить слова, они понимаются уже по намерению произнести их. «Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов» [5; 368].

Сокращенность внутренней речи, проявляющаяся в предикативности и редуцированности произносительной стороны, приводит к тому, что ее синтаксис и фонетика сводятся к минимуму и на первый план выступает значение слова. Это обусловливает своеобразие семантики внутренней речи. Л.С. Выготский выделяет следующие ее семантические особенности: различая вслед за Ф. Поланом смысл и значение слова, он считает, что во внутренней речи смысл преобладает над значением. Смысл понимается как широкий спектр впечатлений, связанных со словом, значение — одна из наиболее устойчивых и унифицированных зон смысла. Во внутренней речи, по утверждению Л.С. Выготского, происходит обогащение слов смыслом и преобладание смысла над значением достигает предела.

Это же обстоятельство, считает он, приводит к объединению и слиянию слов. Они образуют своего рода агглютинированные единства. В этих образованиях наибольшую смысловую нагрузку несут главные понятия или корни слов, в результате чего агглютинации оказываются легко понятными. В материалах Л.С. Выготского появление агглютинированных, асинтаксических слов часто наблюдалось вместе с падением коэффициента эгоцентрической речи, т. е., по мнению автора, при нарастании внутренней речи. Агглютинация происходит не только в отношении формы слов, но также и в отношении их смысловой стороны. Здесь описывается явление, при котором происходит как бы вливание смыслов один в другой. Поясняя свое описание, Л.С. Выготский проводит аналогию с художественными произведениями, где название несет на себе смысловое содержание целого произведения («Дон Кихот», «Гамлет», «Евгений Онегин», «Мертвые души» и др.). В подобных случаях названия являются как бы «сгустками смысла». Такую роль играют слова во внутренней речи.

Наконец, последняя черта, отмеченная в рассматриваемой работе, состоит в идиоматичности словесных значений внутренней речи. Они непереводимы на язык внешней речи. Значения слов столь индивидуализированы, что понятны только самому субъекту.

Приведенный здесь подход к исследованию скрытых внутриречевых процессов приобрел популярность и широко цитируется во многих психологических работах. Необходимо, однако, прежде всего достаточно ясно осознать, какой психологический феномен стоит за термином «внутренняя речь» у Л.С. Выготского. Этот вопрос ставится в его работе. При этом выражается решительное несогласие с теми авторами, которые относят термин «внутренняя речь» к вербальной памяти или к процессу подготовки говорения. «В известном смысле можно сказать,— пишет Л.С. Выготский,— что внутренняя речь не только не есть то, что предшествует внешней речи или воспроизводит ее в памяти, но противоположно внешней. Внешняя речь есть процесс превращения мысли в слово, ее материализация и объективация. Здесь обратный по направлению процесс, идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль» [5; 340— 345].

Приняв в расчет основную идею Л.С. Выготского об интериоризации, вращивании внутрь внешних средств, мы можем понять, что внутренняя речь (говорение) интересовала его не сама по себе, а лишь постольку, поскольку позволяла проследить путь, на котором мысль обретает почву, материализуется и получает возможность выразиться в словах. Но этим самым он необходимым образом переходит к проблеме механизма формулирования мысли и смысловой интерпретации речи, т.е. внутренней речи в ином смысле слова. Неудивительно поэтому, что Л.С. Выготский

 

42

 

обсуждает три плана речемыслительного процесса: семантический (начальный, первый из всех внутренних планов речи), план внутренней речи, план внешней речи. При говорении происходит переход от внутреннего плана к внешнему, при понимании — обратное движение. В целом это некоторое трехуровневое образование, с помощью которого объясняется переход от нематериальной мысли к материальному слову, при этом элементами внутреннего (нижнего) уровня являются семантика, значения, смыслы; внешнего (верхнего) уровня — слова, а промежуточного уровня — некие гибридные образования.

Нельзя не заметить разноплановости используемых Л.С. Выготским понятий (на одном уровне — смыслы, значения, на другом — материальные формы слов). При такой разноплановости невозможно представить, каким образом разные элементы (смысловые, семантические, с одной стороны, и материальные, звуковые — с другой) могут взаимодействовать. Бесспорно, это большая научная проблема, нуждающаяся в исследовании и подлежащая научному исследованию наших дней. Нет сомнения в том, что мозг человека располагает средствами для выражения смысла через речь, в передаче смысла состоит основная функция речи. Однако эта проблема вряд ли решается или продвигается вперед путем выстраивания трех разнопорядковых уровней (семантического и звукового на полюсах и промежуточного уровня, полусемантического, полусловесного по своему характеру). Наука не располагает какими-либо представлениями, которые позволяют объяснить, как данные уровни могут взаимодействовать. Эту трудность, очевидно, ощущал и автор, поскольку, касаясь указанного момента, вынужден был пользоваться метафорами: «вливание смыслов» [5; 372], внутренняя речь «мелькает» между полюсами речевого мышления [5; 375], «процесс испарения речи в мысль» [5; 341] и многими другими.

Разумеется, нельзя поставить в упрек Л.С. Выготскому то, что он не преодолел основных трудностей в проблеме выражения смысла через речь. Эта проблема сохраняет свою актуальность и в наши дни, она активно обсуждается в психологии и в компьютерном программировании. Наоборот, атом состоит заслуга Л.С. Выготского, что он обратился к обсуждению этой важнейшей темы психологии. Вместе с тем нельзя не осознать того, что предложенная им модель создает лишь иллюзию объяснения: представление о разнокачественных психологических слоях на пути перехода от смысла к звуку и обратно не может объяснить ни речевого мышления, ни внутренней речи.

Эти взгляды Л.С. Выготского обсуждаются в литературе. П.Я. Гальперин обратил внимание на то, что идея «чистого мышления» хоть и была популярна в начале века, однако сейчас мы не признаем существования «оголенных» мыслей, которые следует с помощью каких-то средств сопрягать с речью [6; 415]. На сомнительность тезиса об «испарении слова в мысль» указывает Б.Г. Ананьев [1; 345]. Он считал, что в этом представлении внутренняя речь выступает как образование, искусственно отпрепарированное от действительности и сознания.

Следует обратить внимание еще на одну сторону дела: характеристики внутренней речи (говорения), полученные по методике Л.С. Выготского, вряд ли могут быть непосредственно перенесены на внутреннюю речь, понимаемую как звено речевого механизма. Просто это разные объекты. Внутриречевое звено непредставимо как результат трансформации эгоцентрической речи. Оно — необходимая часть речевого механизма, производящего любую речь. Первые осмысленные слова ребенка, еще далеко не достигающие эгоцентрической речи, уже строятся на основе предваряющих внутриречевых процессов. По Выготскому же, трансформация эгоцентрической речи во внутреннюю происходит лишь к школьному возрасту. Если бы дело обстояло так, то до этого возраста мысль не могла бы выразиться в слове, т.е. не могла бы

 

43

 

возникнуть и сама эгоцентрическая речь.

Аналогичное отношение к представлениям Л.С. Выготского о внутренней речи выразил П.П. Блонский. «Опровержение теории Выготского,— пишет он,— дает последовательно вытекающий из нее, сделанный им самим вывод, что внутренняя речь появляется поздно... Этот вывод о столь позднем характере внутренней речи находится в столько кричащем противоречии с действительностью, что является самым лучшим опровержением той теории, из которой необходимо он следует» [3; 287].

В вопросе о происхождении внутренней речи П.П. Блонский занимал осторожную позицию, считая, что для его решения нет еще оснований. По его мнению, не следует выводить внутреннюю речь из громкой, а скорее, спросить, откуда возникает любая речь. Он думал, что всякая, в том числе и внутренняя речь ребенка, развивается из слушания окружающих. Слушание связано с повторением того, что человек слышит. Повторение представляет форму подражательности, свойственной человеку вообще, а в особенности при включении речевых органов (кашель, смех, зевание, пение). У детей и первобытного человека, с их выраженной подражательностью, повторение слышимой речи должно явиться сильным источником развития внутренней речи. Речь как средство общения — двусторонний процесс. В нем одновременно говорят оба партнера, только один вслух, другой про себя. «Говорить в этом случае — значит думать вслух, слушать — значит думать про себя» [3; 291]. При этом мышление, внутренняя и внешняя речь развиваются одновременно. Начало внутренней речи в том, в чем начало речи вообще — в общении.

В более позднее время к проблеме внутренней речи обратился Б.Г. Ананьев [1]. Он отмечал нетождественность понятий внутренней речи и внутреннего говорения. Первое из них он квалифицировал как недифференцируемое и неполностью осознаваемое речевое состояние, из которого вырастает говорение. «Естественно поэтому изучать внутреннее говорение как завершающую фазу всего цельного процесса внутренней речи» [1; 355]. Это понимание соотношения обсуждаемых понятий близко тому, которое позднее отчетливо выразил А.А. Леонтьев [10]. Что касается природы внутренней речи, то Б.Г. Ананьев в этом вопросе занимал позицию, обобщающую упомянутые выше гипотезы: по его мнению, внутренняя речь строится на основе различных сенсомоторных механизмов. В ее формирование вносят вклад процессы, протекающие при слушании и восприятии речи окружающих; при говорении субъекта (т.е. существен моторный компонент); а также зрительные впечатления, возникающие у грамотного человека. При этом роль названных компонентов неодинакова. В онтогенезе внутренняя речь развивается из слушания (а не из эгоцентрической речи). Ее источником в дошкольном возрасте является устная речь окружающих, а начиная со школьного возраста также и письменная речь.

Б.Г. Ананьев описал три фазы внутренней речи: 1) установка на наречение, обозначение осознаваемого содержания (здесь он поддерживает точку зрения Д.Н. Узнадзе, согласно которой внутренняя речь есть установка на объективацию); 2) процесс внутреннего наречения, в котором присутствуют субстантивные и предикативные структуры; 3) указательное определение места нареченной мысли в суждении и умозаключении (в связи с чем возникают пространственные определения типа «здесь», «там», «тут»)1.

В вопросе о качественных элементах внутренней речи Б.Г. Ананьев, не соглашаясь с Л.С. Выготским, считал, что они могут быть субстантивами, предикатами, а также указателями места. Больные

 

44

 

сенсорной афазией обнаруживают предикативность речи, моторные афазики — субстантивность. В случае сенсорной афазии расстраивается понимание речи, что, по предположению Б.Г. Ананьева, связано с распадом «подлежащных форм». Предикативные формы связаны с деятельностью говорения и потому нарушаются у моторного афазика. Общие особенности рассматриваемого речевого этапа состоят, по Б.Г. Ананьеву, в том, что внутриречевые процессы протекают беззвучно, обнаруживаются их свернутость и сокращенность, зависимость от внешней речи; выявляется процессуальность и изменчивость внутренней речи в зависимости от готовности перехода во внешнюю речь.

Другие исследователи, занимающиеся внутренней речью, например Б.Ф. Баев [2], кроме предиката и субъекта, называют еще одну форму внутренней речи — указательные местоимения. Слова «этот», «эта», «эти» часто сопровождают деятельность мысленного выделения частей объекта и установления связей между ними [2; 11].

А. А. Леонтьев основными компонентами внутренней речи считает субъект, предикат и объект. Он полагает, что «программа складывается из смысловых вех, т.е. включает в себя корреляты отдельных, особенно важных для высказывания его компонентов — таких, как субъект, предикат или объект, причем в той мере, в какой их взаимоотношение существенно для будущего высказывания» [10; 159].

Теоретическую разработку проблемы внутренней речи дал Н.И. Жинкин. К этой теме он обращался многократно, однако наиболее полно развил в последней книге «Речь как проводник информации» [7]. Особенность его подхода в том, что вопрос о внутренней речи он ставит в широком аспекте проблем формирования и обмена информацией. Внутренняя речь рассматривается в структуре целостных «коммуникативных кругов», охватывающих множество людей [7; 147]. Рождение, поиск, прием и обработка информации связываются с путями отражения действительности, формирования смысла, сознанием человека, управлением деятельностью языка, формированием системы языковых средств.

Рассмотрим прежде всего, как понимается сам объект, обозначаемый термином «внутренняя речь». Для Н. И. Жинкина не подлежит сомнению наличие бинарности «внутренняя — внешняя речь». «Человек не может сказать ничего, если не упредит заранее состав произносимых единиц» [7; 150]. «...никто не сомневается в том, что в процессе коммуникации реализуется внутренняя речь» [7; 142]. Вместе с тем само понятие внутренней речи сдвигается, поскольку утверждается, что правильнее говорить о двух языках — внешнем и внутреннем [7; 140] и др.  Внутренняя, «молчаливая» речь служит человеку для обдумывания и управления рабочими движениями в коллективе. Она развивается и усиливается вместе с этими коллективными действиями, более всего трудом. Усиление внутренней речи приводит к образованию нового постоянного внутреннего языка [7; 120]. Внутренний, «молчаливый» язык существует для понимания окружающей действительности, в нем отражается сенсорный континуум действительности, обнаруживаются признаки вещей, явлений, событий, он служит мышлению. Внешний язык обеспечивает коммуникацию людей, он формален и лишь устанавливает правила речи, не касаясь ее содержания [7; 147].

Обращаясь к вопросу о субстрате внутренней речи, Н.И. Жинкин предполагает, что важную его часть составляет корреляция звуковых и артикуляторных знаков. При этом подчеркивается, что в принципе внутренняя речь может в зависимости от условий запечатления предметов и их связей использовать любые сенсорные знаки: зрительные, слуховые, двигательные, обонятельные — «все то, о чем можно говорить» [7; 143]. Знак любого вида может приобрести значение.

Внутренняя речь не обладает набором грамматических правил и даже алфавитом лексики — это субъективный язык, язык-посредник, с помощью которого

 

45

 

замысел переводится во внешнюю речь [7; 92].

Внутренняя речь функционирует как сжатый отрезок текста, на который рассчитана внешняя речь. Сжатость внутренней речи обеспечивает необходимый темп переработки поступающей внешней речи. Принимаемый поток текста усваивается как целое именно потому, что буквально воспринимаемые предложения сжимаются, образуют концепт, содержащий смысл. Сгусток текстового отрезка хранится в долговременной памяти [7; 84].

Различие внешнего и внутреннего языка обнаруживается в том, что их знаковая динамика различна, хотя при этом сохраняется тождество смысла. В диалоге людей используются внешний и внутренний языки. Слушающий партнер слышит передаваемый текст и одновременно производит его смысловое сжатие, говорящий — произносит текст и развивает сжатый замысел [7; 144]. Диалогичность предполагает связанность партнеров: то, что отождествляется и дифференцируется одной стороной, отождествляется и дифференцируется также и другой [7; 136].

В излагаемой концепции неоднократно подчеркивается связь внутреннего языка с действительностью. Сюда прежде всего относится идея, согласно которой он образуется в результате выявления в сенсорном континууме скрытых признаков и феноменов. Для овладения языком надо понимать предметную структуру, скрытую за именем [7; 132]. Тексты строятся таким образом, чтобы можно было понять предметные отношения высказывания. Понятие внутренней речи, по Н.И. Жинкину, тесно связано с понятием универсального предметного кода, «ставшего посредником не только между языком и интеллектом и между устной и письменной речью, но и между национальными языками» [7; 18—19]. В книге дается последовательное разъяснение названного понятия: «Код при передаче информации — это требование соблюдать такие определенные правила, которые достаточно определены при коммуникации в целях взаимного понимания партнеров. Эти требования можно назвать предметными, так как цель языка состоит в том, чтобы при помощи речи отображать предметы окружающей действительности и тем самым управлять действиями человека. Проще говоря, предметный код требует, чтобы из понимаемого отрезка речи было видно, о чем говорится и что именно говорится. Этот код присущ всякому человеческому языку и потому может быть назван универсальным» [7; 145]. С операциями предметного кода тесно связывается представление о смысловой стороне речи. Смысл — это то, что отражает наличную действительность [7; 131]. Смысл образуется во внутренней речи и регистрирует сенсорную фигуру динамики ситуаций [7; 127]. При этом подчеркивается, что осмысленным может быть только то, что соответствует действительности. Такое соответствие выявляется путем бинарного решения — да или нет, истина или ложь. Здесь возникает особая обратная связь — логическая по своему характеру [7; 135]. Этот пункт имеет особенно важное значение. По мысли Н.И. Жинкина, он явился поворотным в филогенетическом развитии. Он отмечает, что животные, различая в ряде случаев значение знаков, не могут сознательно интегрировать значения. Последнее возможно только у человека на основе механизма разумного поведения, т.е. системы, «требующей логической проверки» [7; 151].

Мысль о важности логических обратных связей неоднократно подчеркивается Н.И. Жинкиным. С ней он связывает проблему человеческого сознания, полагая, что оно развилось в процессе коммуникации, включающем внутренний и внешний языки («то явление, которое мы теперь называем сознанием» [7; 141]). Приводимые пояснения направлены на то, чтобы показать роль обратных связей при словесно выраженном планировании действий и при обеспечении словесной коммуникации. При общении двух коммуникантов А и Б происходит переход информации от А к Б и обратно от Б к А. Образующиеся бинарные единицы АБ и БА должны быть тождественны, чтобы было достигнуто взаимопонимание. При этой тождественности

 

46

 

необходимо сохраняется различие внутреннего и внешнего языков у каждого из партнеров, задумывается больше, чем удается сказать. В результате оказывается, что «во всех случаях внешняя речь нуждается в поиске новых средств выражения для того, чтобы в диалоге было достигнуто взаимное допустимое единство» [7; 142]. Из этого вытекает возникновение механизма регулировки информации, а также регулировки действий. В состав коммуникации включаются различные знаки, значения которых известны по опыту. Эти значения соответствуют реальным означаемым и подчиняются логической бинарности истина — ложь. «Поэтому можно сказать,— заключает Н.И. Жинкин, — что язык есть механизм, открывающий перед человеком область сознания» [7; 142]. Заметим попутно, что эта позиция сродни взгляду И.П. Павлова, сближавшего с языком и речью феномен сознания человека.

Сознание, по Н.И. Жинкину, это «способность контролировать динамику информации путем обратных связей на всех этапах и уровнях ее реализации» [7; 147]. В результате образуется саморегулирующаяся непротиворечивая система, обеспечивающая возможность обработки любой новой информации и реализации любого заранее не заданного решения. «У человека формируется открытая информационная система, т. е. такая, в которой число возможных задач и решений не ограничено правилами кода, иначе говоря, потенциально бесконечно» [7; 146].

Не исчерпав приведенными ссылками богатство представлений Жинкина о внутренней речи, отметим, что предложенная система взглядов отличается широтой масштаба, философским охватом проблемы. Внутренняя речь трактуется как центральное звено системно организованного процесса речи. В этой системе находит место связь с действительностью, связь с интеллектом, находят объяснение явления формирования смысла, обработки и передачи информации, роль сознания. Такой глобальный подход открывает возможность увидеть новые стороны проблемы, он очень продуктивен.

 

*

 

В нашем коллективе (лаборатории речи и речевой диагностики Института психологии АН СССР) внутреннее звено речевого механизма изучается в экспериментально-теоретическом плане. Мы полагаем, что интересующий нас объект может быть познан и адекватно описан в том случае, если он будет рассмотрен системно, с учетом тех множественных отношении, в которых находится, при относительно целостном охвате анализируемых явлений. Эта позиция требует обращения к общему контуру речевого механизма, составной частью которого является внутренняя речь. Общий контур речи определяется из того фундаментального факта, что речь, будучи актом коммуникации, всегда обращена к кому-либо. Коммуникация включает минимум двух участников, связанных отправляемым и получаемым сообщением. В схематическом виде эта ситуация может быть представлена как замкнутый контур. На рис. 1 овалами изображены общающиеся партнеры, стрелки между овалами символизируют направленность речи от одного партнера (А) к другому (Б); Ц — центральное звено речи, Пр — звено произнесения, В — звено речи.

Эта общая схема в согласии с жизненными фактами может быть дифференцирована и обогащена. У каждого участника коммуникации в механизме речи очевидно выделяются три принципиально разные части, которые могут быть названы звеньями или блоками речевого механизма. Это — звено восприятия речи, звено ее произнесения и особое звено — то, которое нас специально интересует, центральное по отношению к двум первым. Оно не имеет непосредственного выхода во внешний мир и потому заслуживает квалификации внутриречевого. Два первых блока речевого механизма имеют непосредственную связь с внешним миром, переводя речь в объективно существующий речевой продукт или принимая этот продукт. Вычленение названных частей речевого механизма производится логически на основе простого факта:

 

47

 

звенья восприятия и производства речи вариативны и взаимозаменяемы. Так, производить речь человек может технически разными способами: с помощью звуков, вырабатываемых органами артикуляции (обычная звуковая речь), в виде письменной речи (рукой, ногой, ртом), в виде жестовой речи (например, амслен), путем прикосновения (как у слепоглухих). Звено восприятия речи варьирует в точном соответствии с звеном ее производства; сколько способов физического продуцирования речи может быть применено, столько способов восприятия будет поставлено ему в соответствие.

 

Рис. 1

 

При любом варьировании способов выражения и восприятия речи сохраняется неизменной работа ее центрального звена и происходит передача содержания от одного коммуниканта к другому. Содержание высказывания формируется у одного партнера и воспринимается другими в звене внутренней речи, необходимом для каждого участника коммуникации. Понятно, что при всей сложности и природном совершенстве звеньев речевого механизма, которыми мы пользуемся для того, чтобы произносить речь и воспринимать ее, они играют служебную роль в речевой коммуникации.

Если посмотреть на внутриречевое звено с более натуралистической точки зрения, то его можно характеризовать как психофизиологический процесс, состоящий в активизации речевых механизмов при отсутствии выраженных речевых проявлений (внешней речи). Внутриречевые процессы качественно отличны от внешней речи и образуют в норме ее необходимую основу. Наиболее веским основанием для этой точки зрения служит тот фундаментальный факт, что обычно произносимая речь человека выражает смысл и использует ранее усвоенный язык с его системой знаний и правил. Чтобы организовать внешнюю речь по правилам языка и в соответствии со смыслом, который человек хочет выразить, необходим специальный интегративный процесс (на нынешний день глубоко таинственный). Этому процессу негде происходить, кроме как в нейрофизиологических структурах, сформировавшихся в мозге человека при усвоении языка и речевого опыта. Этот процесс должен опережать произносимую речь у говорящего человека и следовать за услышанной речью у слушающего. Внутриречевые процессы по своим характеристикам не могут быть идентичны внешней речи (т.е. быть «проекцией внешней речи»), потому что они «порождают» произносимую речь и сами организуются в соответствии с законами работы мозга, законами высшей нервной деятельности человека.

Собственно внутриречевые процессы должны иметь непосредственное отношение к организации речевой и речемыслительной функции человека. По своей общей физиологической сути внутриречевые механизмы осуществляют функцию анализа и синтеза речевых сигналов. Следует допустить, что одним из важных моментов является интеграция физиологических механизмов, сформированных в мозге человека в прошлом опыте, при усвоении языка, с теми процессами, которые возникают в текущий момент, под воздействием непосредственных впечатлений. В целом скрытые внутриречевые процессы образуют, видимо, обширную область психофизиологических явлений, имеющих отношение к важнейшим функциям психики человека.

Нельзя не обратить внимание на то, что характеристика внутренней речи, открывающаяся в результате психологического анализа, оказывается близкой представлениям И.П. Павлова о

 

48

 

второй сигнальной системе человека. В самом деле, И.П. Павлов связал вторую сигнальную систему с работой речевых механизмов, считая, что она составляет основу речи и абстрактного речевого мышления, и квалифицировал второсигнальную деятельность в наиболее общем физиологическом смысле как анализ и синтез речевых сигналов.

Внутреннее звено речевого механизма экспериментально изучалось в нашей лаборатории в течение ряда лет. Были разработаны и применены различные экспериментальные приемы: метод тестирующего словесного раздражителя (модификация метода тестирующего стимула Е.И. Бойко) [4], [16], анализ материалов детской речи [16], анализ процесса усвоения искусственного языка [8], анализ речевых продуктов (текстов) [18], дистантная синхронизация биопотенциалов головного мозга (по М.Н. Ливанову) [19].

В результате проведенных исследований выработана общая концепция об организации внутриречевого звена. Оно предстает как колоссальной сложности структурно-функциональное образование, включающее по большому счету работу всех аспектов головного мозга. В функциональном плане мы выделяем несколько уровней его организации.

I. Уровень «базовых элементов». Он представляет совокупность особых функциональных структур, каждая из которых синтезирует сенсорные воздействия от предметов, называемых данным словом и звучанием слова. Базовые элементы соответствуют словам конкретного значения, усваиваемым в начале речевого онтогенеза. Они составляют первый иерархический уровень внутренней речи, на основе которого в ходе онтогенеза организуются процессы более высокого порядка.

II. Многие факты, полученные различными авторами [16; 22—47], показывают, что базовые элементы внутренней речи не остаются изолированными, а интегрируются, объединяясь множественными временными связями, и образуют при этом обширную систему взаимосвязанных структур. В психофизиологии эта система получила название «вербальной сети», которую можно рассматривать как второй уровень структур внутриречевого механизма. Связи вербальной сети, хотя и множественные, оказываются избирательными. Наиболее тесно связаны функциональные структуры, соответствующие словам, близким по значению и звучанию. Опосредствованным образом оказываются связанными по сути все части вербальной сети (рис. 2).

Указанная организация следов словесных раздражителей во внутриречевых механизмах создается на основе воспринимаемой извне речи (речевые сигналы часто воздействуют как повторяющиеся речевые последовательности) и представляет тем самым форму аккумулирования речевого опыта и материализации языка.

Представления об организации следов словесных сигналов во внутриречевых механизмах, построенные на материалах психофизиологического характера, совпадают с новыми психологическими концепциями об организации долговременной речевой памяти. Некоторые авторы предлагают различные варианты сетевых моделей долговременной словесной памяти как пучки ассоциаций.

Организация в виде сети следов словесных раздражителей имеет приспособительное значение: в результате развития связей между словесными сигналами создается новый уровень обобщения и отвлечения с помощью слова. Появляются слова, значение которых определяется не через связь с непосредственными впечатлениями, а через связь с другими словами. Иначе говоря, создается основа для формирования словесных понятий. В языке человека таких понятий очень много.

III. Нами развивается гипотеза, согласно которой иерархически высшим уровнем внутренней речи являются динамические функциональные паттерны, устанавливающиеся на структурах двух первых уровней. По ходу процессов активируются одни структуры вербальной сети и тормозятся другие, образуются различные виды «мозаики» активности, формируются синтезы, дифференцировки. Эти внутриречевые процессы составляют непосредственную основу

 

49

 

произносимой речи (а также тесно связаны с мышлением). Специальным перекодирующим механизмом внутриречевые процессы трансформируются в команды артикуляторным органом и тем превращаются во внешнюю речь. Последнее касается особой области нервных механизмов, на которых мы не будем останавливаться.

 

Рис. 2. Образец «вербальной сети» слова (омонима) «лук»

 

Данное представление объясняет, почему речевые механизмы становятся орудием общения людей. Люди могут общаться, когда у них есть нечто общее. Таким единым звеном при речевом общении является вербальная сеть (естественная матрица речевого опыта) и возникающая на ней в процессе речевого общения мозаика активности. При посредстве произносимой речи говорящий передает слушающему паттерн активности своей вербальной сети, возбуждая аналогичный паттерн в аналогичной вербальной сети слушателя.

 

*

 

Различение двух объектов, стоящих за термином «внутренняя речь», отчетливо выступило в ходе естественного развития научной проблематики.

Внутреннее говорение — как элемент мыслительного процесса — изучалось в многолетних фундаментальных исследованиях А. Н. Соколова [14]. За рубежом его исследователем явился MсGuigan [24]. При использовании метода регистрации скрытых движений губ и языка было показано, что с увеличением трудности решаемой мыслительной задачи увеличивается активность речедвижений, внутреннего проговаривания. Кроме этих работ, нам неизвестны исследования внутренней речи в форме внутреннего говорения.

Внутриречевое звено как составная часть речевого механизма стало объектом необозримого количества экспериментальных и теоретических исследований. Не будет преувеличением сказать, что само возникновение психолингвистики, привлекшей к себе так много научных сил, связано с обращением к скрытым внутриречевым процессам. В самом деле, ее первые шаги состояли в том, чтобы выяснить, какие

 

50

 

психологические операции совершает человек, формирующий в своей голове предложения различных лингвистических типов. Тесная связь с лингвистическими идеями текущего момента проявилась в том, что психологические операции представлялись как прямые аналоги тех трансформаций (формальных операций), которые описывались в лингвистике. Нашумевшие в начальный период возникновения психолингвистики экспериментальные работы Г. Миллера и его сотрудников исходили из идеи выявить «психологическую реальность» лингвистических описаний [25]. Такой излишне прямолинейный подход не оправдал себя и вызвал справедливую критику (см., например, [9]). Тем не менее позитив этого подхода несомненен: он привлек внимание к скрытым внутриречевым процессам, подготовляющим речь. Благодаря этому естественно встали и подверглись разработке вопросы о связи этих процессов с языковыми структурами, о конкретных формах взаимодействия языка и речи, речи и мысли. К настоящему времени в рамках психолингвистики, а также когнитивной психологии накоплены разработки, относящиеся к характеристикам двух аспектов внутриречевого звена: структурно-функциональной организации и текущей динамике.

Структурно-функциональная организация внутриречевого звена исследуется в русле проблематики, именуемой обычно «семантическая память» или «вербальная память». Это одна из основных тем современной когнитивной психологии. И хотя она не столь уж часто имеет психолингвистический поворот, т е. интересуется организацией собственно речевого процесса, однако, по своей сути, трактует вопросы материализации и структуризации языкового материала, словесных понятий. Эта тема тесно связана с конструированием автоматических систем, способных обрабатывать речь. Уже в 70-е гг. лингвистами и математиками созданы программы, основанные на представлении о семантической сети, семантического графа. Психологи воспользовались компьютером как инструментом, позволяющим моделировать механизмы человеческой памяти. В этом контексте предложены модели устройства словесной памяти как сети, ассоциативным образом связывающей свои элементы (основные модели разработаны М.Р. Квиллианом, Д.Е. Мейером, О.Е. Румельхатом, П.X. Линдсеем, О.А. Норманом, И.Р. Андерсоном—Г.X. Бауэром, В. Кинчем). В другом типе моделей семантическая память описывается как компонентная структура, причем содержание отдельного слова определяется набором соответствующих семантических компонентов (Е.Е. Смит, Р. Шобен и др.). Динамический аспект функционирования внутриречевого звена связан с представлениями об организации собственно речевого процесса. В рамках психолингвистического и когнитивного подходов сформировалось представление, что при слушании и порождении речи в психике человека формируются некоторые скрытые структуры, «внутренние репрезентации» предложений. В характеристике этих скрытых динамических структур авторы не полностью единодушны. По представлениям Г. Миллера, психологическая и лингвистическая структуры предложений идентичны [25]. Структура предложения определяется в лингвистике набором грамматических правил, необходимых для их анализа и синтеза. Соответственны этому психологические операции, совершаемые говорящими и слушающими людьми. Поскольку каждая операция требует времени, то их «психологическую реальность» можно вычислить путем измерения времени, уходящего на обработку предложений разного состава.

Концепция «реальности грамматических трансформаций» подверглась критике, и ее заменило представление об эвристической стратегии слушающего человека. Предполагается, что во «внутренней репрезентации» происходит одномоментное схватывание сегментов поверхностной структуры предложения. Сегменты составляют перцептивные единицы, эвристически, без покомпонентного анализа воспринимаемые слушающим. Наиболее популярным

 

51

 

приемом изучения сегментации речи явилась так называемая методика клика, или клик-парадигма, легшая в основу большого числа экспериментальных работ.

 

*

 

Приведенные материалы обнаруживают, что понятие внутренней речи в его действительном научном статусе оказывается многозначным. В ходе его изучения психологами разных поколений и подходов это понятие развилось, выявились его многие стороны, сместились акценты, оно вошло в контекст различных научных направлений. Жизнь внесла свои коррективы в утверждения, казавшиеся раньше непреложными. На сегодняшний день оказывается достаточно архаичным отнесение термина «внутренняя речь» преимущественно или исключительно к явлению внутреннего говорения. Это явление, как обнаруживают факты, не оказалось на магистральном пути развития науки, и его характеристики не должны толковаться расширительно. Характерно в этой связи, что С.Л. Рубинштейн, обсуждавший проблему внутреннего говорения в 40-е гг. [13], в более поздних работах фактически отказался от термина «внутренняя речь».

В ходе развития научной проблематики на передний план выдвинулись разработки, трактующие внутриречевые процессы как составную часть речеязыкового механизма, обеспечивающего выражение и понимание смысла, включение усвоенного языка, рассмотрение речи как проводника информации, использование ее как инструмента общения. При таком понимании внутренняя речь оказывается не изолированным и как бы самостоятельным феноменом психики, а необходимым элементом сложной психологической структуры, обеспечивающей важнейшие психические функции. Указанное представление обнаруживает большую полноту и адекватность объекту, большее соответствие современным требованиям системного описания психики.

 

1. Ананьев Б. Г. К теории внутренней речи в психологии: Учен. зап. Ленингр. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Т. 53. 1946. С. 338—358.

2. Баев Б. Ф. Психология внутренней речи: Автореф. докт. дис. — Л., 1967. — С. 48.

3. Блонский П. П. Память и мышление. — М., 1935. С. 153—156.

4. Бойко Е. И. Механизмы умственной деятельности. — М., 1976. — С. 246.

5. Выготский Л.С. Мышление и речь. — М., 1956.

6. Гальперин П. Я. К вопросу о внутренней речи. — Доклады АПН РСФСР. 1961. № 4. С. 134—138.

7. Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. — М., 1982. — 159 с.

8. Зачесова И. А. О структуре словесной памяти и ее роли в освоении языка. — Психол. журн. 1984. Т. 5. № 4. С. 138—143.

9. Ильясов И. И. Эксперимент Дж. Миллера по проверке психологической реальности трансформационной модели. — В кн.: Психология грамматики. М., 1968. С. 50—67.

10. Леонтьев А. А. Внутренняя речь и процесс грамматического порождения высказывания. — В кн.: Вопросы порождения речи и обучения языку. М., 1967. С. 6—16.

11. Лурия А. Р. Проблемы и факты нейролингвистики. — В кн.: Теория речевой деятельности. М., 1968. С. 14—36.

12. Миллер Дж. и др. Планы и структуры поведения. — М., 1965. С. 164.

13. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. 1-е изд. М., 1940. С. 348—349; 2-е изд., 1946. С. 595.

14. Соколов А. Н. Внутренняя речь и мышление. — М., 1968. — 248 с.

15. Страхов И. В. Психология внутренней речи. — Саратов, 1969. — 56 с.

16. Ушакова Т. Н. Функциональные структуры второй сигнальной системы. — М., 1979. — 248 с.

17. Ушакова Т. Н. Психофизиологические механизмы внутренней речи. — Психол. журн. 1980. Т. 1. № 4. С. 145—154.

18. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Зачесова И. А. Психологические исследования семантики речи. — Вопр. психол. 1983. № 5. С. 30—41.

19.Ушакова Т. Н., Шустова Л. А., Свидерская Н. Е. Связь сложных психических процессов с функциональной организацией работы мозга. — Психол. журн. 1983. Т. 4. № 4. С. 119—133.

20. Baddely A. D. The psychology of memory. N.Y., 1976.

21. Clare H. H., Clark E. V. Psychology and language. N.Y., 1977.

22. Cote R. A. (Ed.). Perception and production of fluent speech. N.Y.: Hillsdale, 1980.

23. Fodor S. A., Bever T. G., Garrett M. F. The psychology of language. N.Y., 1974.

24. McGuigan F. Y. Cognitive psychology: Principles of covert behavior. N.Y., 1978.

25. Miller G. A. Some psychological reality of grammar. — Amer. Psychol. 1962. V. 17. № 11.

 

Поступила в редакцию 16.XI 1984 г.



1 Попутно заметим, что И. В. Страхов трактует последнюю фазу как развертывание внутреннего говорения. Нам представляется, что это неточно. Выше говорилось о ясном различении Б. Г. Ананьевым явлений внутренней речи и внутреннего говорения. В характеристике третьей фазы, по нашему мнению, Б. Г. Ананьев отмечает связь интегративных внутриречевых и мыслительных процессов, не переходя на понятия внутреннего говорения.