Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

137

 

ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

 

О ЗНАЧЕНИИ НАУЧНОГО ВКЛАДА П.И. ЗИНЧЕНКО В РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИИ ПАМЯТИ

(К 80-летию со дня рождения)

 

Г.К. СЕРЕДА

 

Исполнилось 80 лет со дня рождения П.И. Зинченко, с именем которого связан значительный вклад в теоретическую и экспериментальную разработку проблем психологии памяти.

Обозначим наиболее общие контуры научного вклада П.И. Зинченко, значение которого яснее и определеннее вырисовывается с годами. Самим названием основного труда П.И. Зинченко («Непроизвольное запоминание», 1961), по-видимому, обусловлен тот факт, что его имя нередко связывалось с исследованием только в одной области проблем психологии памяти, именно ее непреднамеренной «половины». Время показало, что в действительности основные результаты исследований П.И. Зинченко имеют общетеоретическое значение; оно как бы переместило научную проблематику этих исследований с периферии психологии памяти в ее центр. Можно сказать, что взятые в своей совокупности работы П.И. Зинченко по изучению непроизвольного запоминания принципиально изменили «научный рельеф» всей проблематики советской психологии памяти.

В этой связи необходимо подчеркнуть прежде всего то, что, по сравнению с традиционными представлениями, понятие непроизвольного запоминания у П.И. Зинченко с самого, начала получило четкую, вполне определенную содержательную интерпретацию. Остановимся на этом моменте более подробно.

Во всех предшествующих работах, не исключая работ Л.С. Выготского и ранних работ А.Н. Леонтьева, непроизвольное запоминание трактовалось как низшая, «натуральная» и «непосредственная» форма памяти [2], [7], [6], [12], [13]. Отголоски таких представлений в различных вариантах проникают в психологию и поныне.

Дело в том, что в нашу психологию прочно вошло идущее от Л.С. Выготского представление о «высших психологических функциях» как о функциях произвольных. Сам Л.С. Выготский неоднократно подчеркивал «равнозначность» этих понятий как «выражающих одну и ту же мысль» [4; 23, 173, 370 и др.]. Более того, понятие произвольности, в сущности, приобрело статус центрального во всей системе понятий культурно-исторической теории развития психики. Так, говоря о специфике поведения, соответствующего уровню «собственно-исторической человеческой психологии» [4; 172] как высшей ступени ее развития, Л.С. Выготский отмечает: «Мы могли бы эту четвертую ступень в развитии поведения по аналогии с интеллектом назвать волей» [4; 173].

Выдвигая постулат произвольности высших психологических функций, Л.С. Выготский, конечно, имел в виду лишь то, что человеческая психика произвольна по своему генезису и по своей сущностной характеристике, а не по способу функционирования в каждом отдельном случае. Он, безусловно, понимал, что высшие психические процессы могут быть как произвольными, так и непроизвольными, что всякая произвольная функция является высшей, но не всякая высшая — произвольной. Эту мысль, в сущности, не надо было бы доказывать, если бы в последующем не произошло смешение двух различных понятий непроизвольности, неправомерно перемещаемых из генетического в функциональный план рассмотрения.

Анализируя генетическую теорию внимания Титченера, Выготский пишет: «Едва ли можно привести более веские доказательства в пользу происхождения вторичного (произвольного.Г. С.) внимания из первичного, чем тот факт из повседневного опыта, что вторичное внимание непременно превращается в первичное» [5; 398] (курсив мой.Г.С.). Иными словами, вторичное произвольное снова становится непроизвольным, но, будучи «производным» первичным, т. е. по своему генезису опосредствованным, оно уже не становится «низшим». Мы могли бы сказать, что это «производное непроизвольное» или «непроизвольное высшее» внимание. Эти важные для нашего контекста мысли содержатся только в одной из известных нам работ Л.С. Выготского — в статье о развитии высших форм внимания [5]. В высказываниях о памяти (например, [4; 258, 370]) на эти идеи, к сожалению, нет и намека. Однако они могут быть с полным правом отнесены и к другим психическим функциям, в том числе и к памяти. В упомянутой работе о внимании Выготский говорит, что «произвольное и непроизвольное внимание относятся друг к другу так, как логическая память относится к мнестической функции» [5; 401].

Таким образом, непроизвольная память, как и непроизвольное внимание, в принципе может представлять собой и «самую высшую ступень» [5; 399] развития соответствующей психической функции. Из этого следует вывод о том, что непроизвольное—это не синоним низшего.

Однако повод для такого отождествления непроизвольного и низшего содержится во многих других работах Л.С. Выготского, в том числе и в его лекциях о восприятии, памяти, мышлении, воображении и др., в которых картина развития высших психических функций представлена как двухфазный процесс перехода от натурального к культурному, выступающего вместе с тем как переход от непроизвольного к произвольному.

 

138

 

Иными словами, непроизвольное здесь фактически представлено как эквивалент низшего, которое определяется «чисто естественными законами» [4; 220], «общими у человека и животных» [4; 225].

Такой взгляд на непроизвольную память характеризует прежде всего «первые в советской психологии исследования памяти», которые велись с позиций «культурно-исторического направления» [9; 118] (Леонтьев, 1928, 1931; Занков, 1927; Выготский, Лурия, 1930). Выделение в памяти высших и низших форм и в связи с этим обедненная характеристика непроизвольного запоминания характеризует и работу П.П. Блонского (1935) [9; 126].

Значительный прогресс в разработке проблем памяти был связан с дальнейшим развитием теоретической мысли, выдвинувшей принцип изучения психических процессов в зависимости от предметного содержания и структуры деятельности (С.Л. Рубинштейн, 1935, 1945; А.Н. Леонтьев, 1944, 1945, 1947). Однако представление о непроизвольном запоминании как о низшей форме памяти, являющейся продуктом механических ассоциативных связей и «случайного запечатления раздражителей», сохранялось у нас и в этот период [9; 130].

Преодолению такого представления П.И. Зинченко придавал особое значение, поэтому важнейшей своей исследовательской задачей он считал теоретическое и экспериментальное опровержение «постулата непосредственности» в представлениях о психологической природе человеческой памяти. В этом, на наш взгляд, одна из причин, обращения П.И. Зинченко к проблеме непроизвольной памяти еще в пору, когда в центр внимания молодой советской психологии вошла разрабатываемая его учителями и соратниками проблема высших (произвольных) психических функций.

«Непроизвольное запоминание,— писал П.И. Зинченко в своей монографии,— можно считать непосредственным только в том смысле, что оно не связано с употреблением средств, специально направленных на цели запоминания. Но оно является также всегда опосредствованным, хотя и иначе, чем произвольное запоминание, если исходить из того, что всякая деятельность, в которой осуществляется непроизвольное запоминание, всегда связана с наличием соответствующих ее целям и содержанию средств» [9; 125].

Здесь отчетливо проявляется линия на сближение различных видов человеческой памяти, на раскрытие единства их психологического механизма. Эта линия получила свое развитие в работах исследователей памяти, идущих в русле научной традиции Зинченко — Смирнова: «Слитность непроизвольной памяти с предметным действием,— пишет В.Я. Ляудис,— сообщает ей обманчивый характер непосредственности, «натуральности», хотя в действительности она столь же опосредствована, как и высшие формы семантической памяти» [20; 183].

Таким образом, рассматриваемая здесь трактовка непроизвольного запоминания отвечает на вопрос, почему раскрытие закономерностей этой формы памяти является одновременно и прямым развитием общей теории памяти.

Представляется, что наиболее значительным продвижением развивающейся в русле деятельностного подхода общей теории памяти явилось сформулированное П.И. Зинченко фундаментальное положение о закономерной зависимости характеристик запоминания определенного материала от его места в структуре действия.

Работы П.И. Зинченко показали, таким образом, что «основной единицей в анализе структуры процессов памяти, их функционирования и развития должно быть действие субъекта, а не характер связей, не способ действия и не конкретные формы отражения действительности, которыми оперирует память» [9; 456—457].

Это исследование, положившее начало фундаментальной разработке деятельностного подхода применительно к пониманию психологической природы человеческой памяти, до сих пор остается одной из немногих работ, в которых деятельность выступила одновременно и как объяснительный принцип, и как реальный предмет исследования. В этом отношении значение работ П.И. Зинченко выходит далеко за пределы собственно-мнемической проблематики. Основные их положения оказались весьма продуктивно «работающими» в различных пограничных областях: в области психологии обучения, восприятия, мышления.

Экспериментальное изучение продуктивности запоминания материала в зависимости от его места в структуре действия было проведено П.И. Зинченко с такой исчерпывающей полнотой и филигранностью, что к его результатам в последующий период практически невозможно было добавить что-либо принципиально новое. Это, однако, не означает, что эвристический потенциал указанного положения об основных детерминантах запоминания оказался исчерпанным в работах самого автора. Его плодотворность проявилась в рождении ряда оригинальных теоретических и прикладных, по преимуществу, «стыковых» проблем [28]. Память и обучение [29], память и информация [22], [3], память и кодирование [27], структура мнемического действия [18], действие и кратковременная память [33], действие и оперативная память [24] — этот ряд новых направлений в разработке проблемы «Память и деятельность» сформировался после выхода в свет монографии «Непроизвольное запоминание» и образовал школу П.И. Зинченко в отечественной психологии памяти. Можно сказать, что эта школа не замыкалась кругом непосредственных учеников и сотрудников П.И. Зинченко.

Многообразие направлений и богатство проблематики, характеризующие работы этой школы, явились подтверждением практической жизнеспособности и теоретической «валидности» основных положений и идей П.И. Зинченко о психологической природе и механизмах человеческой памяти. Своеобразным итогом этого периода была организация I Всесоюзного симпозиума по проблемам психологии памяти [23], запланированного П.И. Зинченко и проведенного уже его учениками и сотрудниками.

При всей значительности тех результатов, которые были внесены в психологию памяти школой П.И. Зинченко, необходимо признать, что идеи ее основоположника получили в основном «экстенсивное» развитие. Некоторое, сегодня уже заметное, теоретическое «затишье» в этой школе подтверждает силу «опекающих» ее объяснительных идей, но оно напоминает также и о том, что в науке нельзя следовать традиции, не развивая ее.

 

139

 

Можно утверждать, что советская психология памяти уже наталкивается на трудности, для преодоления которых недостаточно имеющихся в ее распоряжении теоретических средств.

Наиболее общая потребность сегодняшней психологии памяти, по-видимому, связана с обобщением огромного фонда концептуально разобщенного исследовательского материала, теоретическая интеграция которого представляет собой проблему, требующую для своего решения привлечения методов системно-структурного анализа ([8], [17], [11] и др.).

Что дает нам наследие П.И. Зинченко для выхода на эти новые рубежи? В его работах, по существу, уже была представлена структурно-уровневая онтология памяти, функционирование которой изучалось в зависимости от целей, способов и фоновых условий действия.

Одним из наиболее убедительных показателей того, что в этом подходе были имплицитно заложены важнейшие принципы системного анализа, является то, что он позволил конструктивно объединить их многочисленные, ранее полученные в психологии факты и наблюдения и осмыслить их с новых позиций. Естественно, что еще более значительным оказывается влияние этого подхода на дальнейшее развитие исследований. Можно сказать, что данный подход прямо выводит нас на задачи системно-структурного анализа человеческой памяти, которые в отчетливой форме П.И. Зинченко поставить не успел.

Содержащаяся в основе деятельностной концепции памяти идея целостности и системности не была еще, однако, теоретически эксплицирована. Поэтому она не могла выступить в качестве ведущего методологического принципа исследования; в результате в самом этом исследовании действия изучались и анализировались все еще «изолированно друг от друга, вне системы целостной деятельности» [8; 97].

Эта относительная элементность изучения и описания явлений памяти, во-первых, оставляет необъясненными и даже подчас противоречивыми некоторые моменты самой деятельностной концепции (она, например, не объясняет, почему место в структуре действия, если оно является основной детерминантой запоминания, может в известных случаях терять значение определяющего фактора). Во-вторых, и это принципиально не менее важный момент, многие известные в психологии памяти факты остаются как бы «вне» объяснительных возможностей деятельностной концепции, и сложившаяся в ней система понятий не намечает сколько-нибудь прямых путей к объяснению их природы. Одним из наиболее ярких образцов здесь могут служить, например, такие классические феномены или «эффекты» человеческой памяти, как эффект края, эффект Ресторфф, эффекты реминисценции, интерференции и др.

Какие перспективы развития общей теории памяти открываются сегодня? В деятельностной концепции памяти центральным понятием, выполняющим интегративную объяснительную функцию, было понятие цели действия. Отношением к цели действительно могут быть объяснены самые различные характеристики запоминания, вообще многочисленные, часто весьма отдаленные друг от друга факты и наблюдения из области психологии памяти. Известны, однако, и такие факты, которые с помощью этого понятия удовлетворительного объяснения получить не могут.

Недостаточность понятия цели действия выступает прежде всего в том, что, согласно сложившимся в нашей психологии представлениям, цель предполагает только сознательную интенцию субъекта. Ни подсознательные, ни «надсознательные» механизмы регуляции деятельности и саморегуляции ее частей этим понятием не охватываются, в то время как основная работа по организации индивидуального опыта осуществляется памятью на уровне несознаваемой психической активности.

Дело, однако, не ограничивается самой по себе «узостью» понятия цели в указанном выше смысле. Еще важнее подчеркнуть в этой связи то обстоятельство, что мнемическая функция «одних и тех же» целей проявляется существенно и принципиально по-разному в зависимости от того, в какие смысловые контексты эти цели включены. При этом влияние данных контекстов, как показывают исследования, состоит не в том, что они дополняют или усиливают конечный мнемический эффект, а в том, что они его изначально определяют. Сама цель обусловливает запоминание постольку, поскольку в ней представлено поле мотивов и смыслов. Именно мотивационно-смысловая ориентация на будущее образует человеческую память, «обязывая» ее удерживать то, что было, для того, что будет [29], [30].

Нам представляется, что такая интерпретация принципа «интенционального детерминизма» применительно к пониманию психологической природы человеческой памяти принципиально расширяет и углубляет возможности объяснения ее различных феноменов.

Хотя П.И. Зинченко в своей постановке проблемы «Память и мотивы деятельности» на эти положения прямо не указывал, мы приходим к ним не вопреки, а благодаря работам П.И. Зинченко.

Еще в исследованиях, проводившихся под его руководством, было введено понятие «стратегической цели» действия как фактора, определяющего запоминание материала в условиях организации специальной системы взаимосвязанных действий ([29], [31] и др.). Это понятие было введено для обозначения именно той интенциональной реальности, которая, в отличие от цели, выходит за пределы отдельного действия, осуществляемого в данный момент. В своей последней статье П.И. Зинченко высоко оценил идею «антиципирующих связей, которые устремлены к предстоящим целям деятельности», как отвечающую на вопрос, почему, собственно, происходит запоминание, «что направляет течение операций, что цементирует их в целостную систему, обеспечивая высокий мнемический эффект» [10; 6].

Таким образом, можно сказать, что идея о высших смысловых образованиях ([1] и др.) как системообразующем факторе человеческой памяти [32] была нам задана наследием П.И. Зинченко, хотя и не была в нем прямо дана.

Говоря о значении научного вклада П.И. Зинченко в развитие психологии памяти, особо следует отметить серьезное обогащение ее методического арсенала. Разработанная ученым методическая стратегия организации специальных познавательных и практических действий в эксперименте

 

140

 

обеспечивает возможность широкого и тонкого варьирования этих действий по целям и способам без нарушения условий «экологической валидности» [21] эксперимента.

Всякий раз, когда возникает необходимость тонкого градуирования процесса, изучения последовательных изменений в его продуктивности и т.д., исследователь обращается к методике непроизвольного запоминания. Не случайно, например, и сейчас к ней обращаются канадский ученый Ф. Крайк и его ученики, разрабатывающие теорию глубины переработки информации: влияние семантических и смысловых особенностей материала на его запоминание и сохранение может быть определено только такими методами.

Методы изучения непроизвольного запоминания, как это ни парадоксально может прозвучать, оказали свое влияние и на исследования преднамеренной памяти, которые и в настоящее время по своей проблематике и экспериментальным процедурам выходят далеко за пределы традиционной фиксации формальных характеристик процесса.

Таким образом, подводя общий итог всему сказанному о месте и значении научного вклада П.И. Зинченко в разработку проблем психологии памяти, можно сделать вывод, что этот вклад представляет собой не достояние истории науки, а входит в актуальна действующий арсенал ее идей и методов.

 

1. Асмолов А. Г., Братусь Б. С. и др. О некоторых перспективах исследования смысловых образований личности.— Вопросы психологии. 1979. № 4. С. 35—46.

2. Блонский П. П. Память и мышление.— М., 1935. — 214 с.

3. Бочарова С. П. Объем памяти и ценность информации.— В кн.: Проблемы психологии памяти. Харьков, 1969. С. 100—112.

4. Выготский Л. С. Развитие высших психических функций.— М., 1960.— 500 с.

5. Выготский Л. С. Развитие высших форм внимания.— В кн.: Избранные психологические исследования. М., 1956. С. 389—425.

6. Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения.— М., 1930.

7. Занков Л. В. Исследование активного запоминания. — В кн.: Психоневрологические науки в СССР. М., 1927. С. 19—31.

8. Зинченко В. П., Гордон В. М. Методологические проблемы психологического анализа деятельности.— В кн.: Системные исследования. Ежегодник. 1975. М., 1976. С. 82—127.

9. Зинченко П. И. Непроизвольное запоминание. — М., 1961. — 562 с.

10. Зинченко П. И. Исследования психологии памяти. — В кн.: Проблемы психологии памяти. Харьков, 1969. С. 3—11.

11. Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. — М., 1976. — 246 с.

12. Леонтьев А. Н. Опосредствованное запоминание у детей с недостаточным и болезненно-измененным интеллектом.— Вопросы дефектологии. 1928. № 4. С. 23—38.

13. Леонтьев А. Н. Развитие памяти.— М., 1931.—279 с.

14. Леонтьев А. Н. Психологические основы дошкольной игры.— Советская педагогика. 1944. № 8—9. С. 29—41.

15. Леонтьев А. Н. К теории развития психики ребенка.— Советская педагогика. 1945. № 4. С. 36—44.

16. Леонтьев А. Н. Психологические вопросы сознательности учения.— Известия АПН РСФСР.1947. Вып. 7. С. 3—40.

17. Ломов Б. Ф. О системном подходе в психологии.— Вопросы психологии. 1975. № 2. С. 32—45.

18. Ляудис В. Я. О структуре мнемического действия.— В кн.: Проблемы инженерной психологии. Л., 1965. Вып. 3. С. 175—207.

19. Ляудис В. Я. Память в процессе развития. — М., 1976.—255 с.

20. Ляудис В. Я. Генетический и структурно-функциональный анализ памяти в трудах А.Н. Леонтьева.— В кн.: А.Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983. С. 178— 183.

21. Найссер У. Познание и реальность. — М., 1981. — 230 с.

22. Невельский П. Б. Объем памяти и количество информации.— В кн.: Проблемы инженерной психологии. Л., 1965. Вып. 3. С. 19— 118.

23. Психологические механизмы памяти и ее закономерности в процессе обучения: Материалы I Всесоюзного симпозиума по психологии памяти. — Харьков, 1970. — 264 с.

24. Репкина Г. В. Исследования оперативной памяти.— В кн.: Проблемы инженерной психологии. Л., 1965. Вып. 3. С. 8—165.

25. Рубинштейн С. Л. Основы психологии. — М.—Л., 1935. — 496 с.

26. Рубинштейн С. Л. Проблема деятельности и сознания в системе советской психологии. — Ученые записки МГУ. Вып. 30. С. 1045.

27. Рыжкова Н. И. Кратковременное запоминание информации, предъявляемой в закодированном виде. — В кн.: Проблемы психологии памяти. Харьков, 1969. С. 59—78.

28. Середа Г. К. Значение научного вклада П.И. Зинченко в исследовании проблем памяти.— В кн.: Психологические механизмы памяти и ее закономерности в процессе обучения. Харьков, 1970. С. 208—212.

29. Середа Г. К. Проблема памяти и обучения. — Вопросы психологии. 1967. № 1. С. 115— 126.

30. Середа Г. К. Гипотеза об основном принципе функционирования процессов памяти. — В кн.: Деятельность и психические процессы: Тезисы докладов V Всесоюзного съезда психологов СССР. М., 1977. С. 181 — 182.

31. Середа Г. К. О структуре учебной деятельности, обеспечивающей высокую продуктивность непроизвольного запоминания.— В кн.: Проблемы психологии памяти. Харьков, 1969. С. 12—20.

32. Середа Г. К. Память как механизм системной организации индивидуального опыта.— Вестник Харьковского ун-та. Психология, 1983. С. 10—17.

33. Середа Г. К., Снопик Б. И. К проблеме единства механизмов кратковременной и долговременной памяти.— Вопросы психологии. 1970. № 6. С. 60—74.

34. Craik F. I. M. Levels of processing.— In: Cermak L. C., Craik F. I. M. (eds.). Levels of processing in human memory. — Hillsdale, 1979.

 

Поступила в редакцию 26.XII 1983 г.