Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

35

 

КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИОБИОЛОГИИ

(о роли наследственных предпосылок в психическом развитии человека)

 

А.З. КУКАРКИН

 

История и современное состояние изучения проблемы наследственных предпосылок психического развития человека в зарубежной психологии характеризуются преобладанием эмпирических исследований над теоретическими разработками. Эта традиция, идущая от Ф. Гальтона, получила яркое воплощение в психогенетике, где на основе дифференциально-психологических методик и методов генетики изучаются источники изменчивости психических свойств. Однако область взаимодействия психологии и генетики не ограничивается конкретно-научными изысканиями, и если еще дальше спуститься по историко-научной шкале от Ф. Гальтона к Ч. Дарвину, включившему человека в единую цепь развития живой природы, то станет очевидным значение принципов генетики для теории психологии, в частности для теории психического развития человека, в рамках которой проблема наследственных предпосылок занимает существенное место. Действительно, биология — одна из наук, формирующих теоретическое основание психологии, а генетика, демонстрирующая эволюционное единство человека с остальным природным миром, составляет ядро и суть современной биологии. Это обстоятельство часто игнорируется психологами, рассматривающими биологический уровень лишь под углом зрения физиологии. Закономерности генетики универсальны для всех живых форм в их филогенетическом и онтогенетическом развитии. Поэтому, очевидно, их нельзя не учитывать и при анализе онтогенеза человека.

В этом аспекте представляет интерес критическое, рассмотрение концепции современной зарубежной социобиологии, интерпретирующей деятельность человека на основе «универсалий генетики» [17; 8] и вызвавшей среди зарубежных психологов острые дискуссии [24], [30], [35], [37], [47], действуя, по выражению одного из социобиологов, «как своеобразный тест Роршаха» [35; 35]. Кроме того, в самое последнее время можно наблюдать проникновение социобиологической методологии в психологические исследования игры [42], когнитивных процессов [23], теории обучения [29]. «Социобиология бросает вызов психологии» [47; 955], стремится поглотить (cannibalize) психологию [20; 273]. В настоящей статье мы не имеем возможности коснуться не только биологических, антропологических, социологических, этических сторон учения социобиологии, но даже и большей части интересных с собственно психологической точки зрения положений. Отсылая читателей к более подробному обсуждению социобиологии в советской философской и биологической литературе [6], [8], [11], [12], [14], [15], к первоисточникам этого направления — работам Э. Уилсона [45], [46], Д. Бараша [17], Р. Даукинса [22], Д. Фридмана [25] и др., а также к зарубежным критическим исследованиям ([16], [18], [19], [20] и др.), мы рассмотрим лишь те аспекты концепции социобиологов, которые следует иметь в виду при обсуждении проблемы наследственных предпосылок психического развития человека.

Согласно социобиологам, роль генотипа по отношению к развитию индивида1 выступает в двух взаимозависимых планах: 1) как программа, на основе которой и при взаимодействии со средой складывается фенотип — непосредственная (proximate) обусловленность;

 

36

 

2) как конечная цель фенотипического существования — первопричинная (ultimate) обусловленность. «Курица — это способ, посредством которого одно яйцо производит другое яйцо», — шутят социобиологи, всерьез полагая, что «организм— это способ, посредством которого одна ДНК производит другую ДНК» [45; 3]. По Э. Уилсону, любое живое существо, в том числе и человек, не может оказаться вне действия репродуктивного императива, свойственного его биологическому статусу [46; 2]. Введенный принцип «репродуктивного императива» утверждает, что «стремление» генов к самовоспроизведению является детерминантой взаимоотношений между индивидами, деятельность которых «призвана» обеспечить генам безопасность. При этом термины, представленные в кавычках, не относясь непосредственно к внутренней мотивации живого существа, используются в социобиологии для того, чтобы избежать громоздких выражений типа: индивиды ведут себя так, как будто хотят максимизировать свою генетическую приспособленность [17; 52]. Вместе с тем утверждается, что эмоциональная и мотивационно-потребностная сфера как животных, так и человека вовлечены в эволюционно-генетический процесс, а потому служат «для пользы» генов [38; 24 — 27], [43; 96]. «Цензоры» и «преграды» внутри человека нацелены на воспроизводство генов. Пример — кровнородственные связи, которые не только запрещаются культурой, но и вызывают у субъекта негативную эмоциональную реакцию [43; 11—15], [25; 133], [46; 6], [35; 2],

По Э. Уилсону, существует естественная эволюция социальности: начиная с колоний микроорганизмов до человеческого общества как «группы индивидов, принадлежащих к одному виду и проявляющих взаимную кооперацию» [45; 7]. Социальность рассматривается как продукт эволюционно-генетического процесса, а все многообразие цивилизаций отнюдь не сводится лишь к человеческим сообществам [46; 23], [34; 99]. При этом «первичным социумом», имеющим биологическую природу, объявляется связь «родитель — ребенок», выступающая «как устройство, увековечивающее гены» [45; 8]. Воспитание детей носит генетически-адаптивный характер, служит собственному «генетическому интересу» родителей [45; 336]. Репродуктивный императив настойчиво требует: воспроизводи свои гены каким угодно способом — то ли оставляя много потомков, то ли обеспечивая лучшие возможности для последующего воспроизводства небольшому количеству потомков. Родительская привязанность обратно пропорциональна уровню рождаемости. Каждое поколение людей является потомками индивидов, рассматривающих воспроизводство генов как положительную ценность. Отсюда социобиологами выводится высокая устойчивость в нормах родительского поведения, направленная в конечном счете на воспитание адекватной репродуктивной установки у детей [43; 43].

С точки зрения социобиологов, психика (mind) животных и человека — результат взаимодействия наследственности и среды не только в ходе онтогенеза, но и в ходе филогенеза [46; 17]. Поэтому понятие «генетическая приспособленность» выступает в качестве ключевого пункта в интерпретации социобиологами психики как опосредствующего звена между генами и культурой [17; 20], [43; 95], [35; 11].

С другой стороны, источником культуры, якобы свойственной всем животным видам, объявляется эволюционно-генетический процесс [35; 2]. Р. Даукинс вводит понятие «мемы» как единиц культуры, производных от генов. «Мемы» производятся в ходе психической деятельности живого организма, каждый цикл которого задан генетически [22; 203—215]. Аналогичную роль играет термин «культурген», предложенный Ч. Ламсденом и Э. Уилсоном [34; X].

Психика человеческого индивида представляется как «остров, на который иммигрируют культургены» и где они потом эволюционируют или вымирают [35; 2]. Индивиду биологически свойственны «эпигенетические правила», определяющие коэволюцию (партнерство) генов и культуры, присутствующие в любом когнитивном процессе и обусловливающие целостность человеческой психики [34; 332]. Эпигенетические

 

37

 

правила находятся под генотипическим контролем и осуществляют выбор одних культургенов и отклонение других [35; 4]. Человеческая культура, согласно Э. Уилсону, не «суперорганизм, развивающийся согласно своей внутренней динамике, а, скорее, статистический продукт отдельных актов принятия решений» [46; 78]. Последние определяют также дифференциально-психологические различия между людьми [46; 67].

Сравнивая свой подход к психике с традиционно-психологическим, социобиологи отмечают «макроскопичность» первого, задающегося вопросом «почему психика работает именно так и не иначе». В отличие от социобиологов психологи («микроскопический» подход) задаются вопросом о том, как работает психика, каков ее механизм [46; 1]. Дополнительность психологии и социобиологии выражается также и в специфике интерпретации общебиологического понятия «адаптация» [30; 314], [47; 961].

Социобиология претендует на создание парадигмы для психологии — принципы генетики, приложенные к анализу деятельности человека, выступают здесь именно в таком качестве [27; 11], [17; 67], [46; 7]. «Психология без генетики, — пишет Э. Уилсон, — такой же парадокс, как химия без физики и биология без химии» [46; 2]. Призывы к психологии «научиться мыслить генетически» не новы (см., например, [28; 7]), однако никогда ранее генетику не прилагали к разработке теоретико-психологических вопросов столь активно. Впрочем, ряд зарубежных психологов приписывают эволюционно-генетический подход З. Фрейду, что дает им основание для соотнесения его концепций с учением социобиологов [24], [30]. Правомерность такого соотнесения критикуется рядом авторов; так, М. Поллак пишет, что «тот, кто ищет поддержки теории Фрейда в социобиологии, подобен птолемеевскому астроному, считающему, что учение Коперника — частный случай системы Птолемея» [37; 497]. «Вызов социобиологии психологии также несостоятелен,— пишут Вайрс и др., — как и попытки нейрофизиологии поглотить психологию» [47; 974—975].

Все вышесказанное, казалось бы, свидетельствует о том, что собственно психологическая критика социобиологии может быть ограничена общими замечаниями о редукционизме [19; 43]. Действительно, социобиология открыто редукционистский подход к жизнедеятельности человека. Э. Уилсон пишет: «...редукционизм как сведение более сложных явлений материального мира к более простым — необходимая черта научного метода на начальных этапах развития данной отрасли знания (психология, по мнению Уилсона, находится еще в зародышевом состоянии. — А. К.), тогда как холизм — черта метода уже устоявшейся науки» [46; 10]. Между тем для постановки проблемы наследственных предпосылок психического развития человека столь узкая критическая оценка социобиологии (указание на редукционизм) вряд ли может считаться удовлетворительной, так как здесь объективно нельзя игнорировать принципы генетики.

Адаптация с точки зрения генетики (в том числе и генетики человека) — это успех в деле воспроизводства генов, дифференциальное размножение, т. е. способность оставлять сильных в репродуктивном отношении потомков (см., например, [3; 109], [33]). Сходство подходов генетики и социобиологии к проблеме человека тем не менее не исключает критику второй со стороны первой [32], [20; 389]. Кроме того, имеет место взаимозависимость теоретических принципов социобиологии и генетики поведения: исследования по генетике поведения берут за основу представления о его эволюционно-генетических предпосылках, а положение о наследственной детерминированности психических свойств выступает в качестве исходного факта для социобиологии [39; 160], [17; 31] «Адаптивность поведения, — пишет Д. Бараш, — предполагает его наследственную обусловленность» [17; 284]. Или в другом месте: «...чем жестче фенотип связан с генотипом, тем больше будет влияние фенотипа на сохранение и воспроизводство генотипа в последующих поколениях» [17; 43]. Действительно, как отмечает Ж. Пиаже, «поведение не только результат, но и фактор эволюции» [36; 2], а эволюционисты О. и Д. Солбриг пишут: «...для

 

38

 

того, чтобы естественный отбор мог действовать на поведение, поведенческие признаки должны не только обладать адаптивной ценностью, но и передаваться от родителей потомкам» [13; 430].

Социобиологи стремятся к более широкой и четкой, чем в психогенетике, постановке вопроса о роли наследственности в психическом развитии, считая этот вопрос ключевым в процессе теоретического состыкования психологии и генетики [16; 2], [18; 38], [18; 302], [46; 53]. Это свидетельствует об исключительной роли социобиологической проблематики при обсуждении проблемы наследственных предпосылок психического развития человека. Очевидно значение критики социобиологии в этом контексте и с позиций представлений об общественно-исторической природе психики человека, о влиянии органических условий на формирование человеческой психики, развиваемых в работах советских психологов Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейна, Б.Г. Ананьева, Б.М. Теплова, Д.Н. Узнадзе и многих других.

Первый этап критики социобиологии — определение понятий «биологическое» и «социальное», в методологически адекватном, нередукционистском ключе. Для этого необходимо обратиться к марксистско-ленинской философии, согласно которой «социальное» по происхождению связано с трудом и вследствие этого выступает как явление общественно-историческое, надбиологическое, присущее только человеку (см. [1; 123]). С другой стороны, принимая во внимание универсальность закономерностей генетики, понятие «биологическое» в предельно общем смысле следует определить как категорию, имеющую эволюционно-генетическое, а не узкофизиологическое значение. На это, в частности, указывает В.Д. Жирнов [5; 161].

Так определенные категории «биологическое» и «социальное» на некотором уровне анализа выступают как противопоставленные друг другу, что хорошо фиксировано в концепции «социального наследования» и «социальных программ», которая развивается Н.П. Дубининым. Согласно этой концепции, имеющей теоретически существенное значение для критики социобиологии, социальное наследование, в отличие от биологического, заключается в передаче поколениям людей общественно-исторического опыта, обеспечивает преемственность этого опыта через воспроизводство исторически сложившихся форм жизнедеятельности и служит основой для дальнейшего творческого преобразования последних. Наличие социального наследования диалектически снимает, но не уничтожает на уровне человеческого организма действие биологического наследования: генетическая программа человека, как и всех живых существ, записана в молекулах ДНК и передается от поколения к поколению через половые клетки, обеспечивая совместно со средой созревание и функционирование человеческого организма, универсальность и вариабельность органических особенностей человека. Общее свойство для генетической и социальной программы — непрерывность, однако если первая непрерывность имеет биологическую природу, то вторая — общественно-историческую [4].

В свете этих положении становится ясной основная ошибка социобиологов — недоучет качественной специфики наследования на уровне человека, связанной с трудом как надбиологическим (= общественно-историческим) явлением. Социобиологи по сути дела, не исследуют соотношение между «биологическим» и «социальным», а выводят, объясняют «социальное» из «биологического» [8; 147], [12; 47]. Эволюционно-генетический процесс и эволюция культуры на уровне человека с точки зрения социобиологов «неразъединимы» [25; 142], [35; 2]. На уровне животных, по Д. Фридману, аналогичная неразъединимость характеризуется понятием «импринтинг» [25; 144], (см. также [38; 48], [20; 427], [18; 227—244]).

В историко-научной перспективе социобиологическая концепция культуры представляет собой крайнее выражение весьма распространенной среди генетиков точки зрения о тождественности социальной и сигнальной наследственности. Еще Т. Морган утверждал существование двух процессов наследования: один вследствие материальной непрерывности (через трансляцию

 

39

 

генетического материала), а другой путем передачи опыта одного поколения другому посредством знаков. Последний получил название сигнальности, которая, по М.Е. Лобашеву, возникает в процессе эволюции как специальный механизм индивидуального приспособления и одновременно как механизм передачи информации в ряду поколений [10; 12]. Такое понимание сигнальности, в целом соответствующее «первой сигнальной системе» И.П. Павлова, можно поставить в соответствие с социобиологической категорией «эпигенетические правила» [34]: уже заданная в генотипе информация лишь реализуется средой.

Для социобиологов деятельность человеческого индивидуума — это суть звено биологической эволюции, в ходе которой происходит воспроизводство генетического материала [17; 67], [22; 48], [45; 52—53], [46; 2]. Между тем непосредственное действие эволюционно-генетического процесса по отношению к жизнедеятельности человека диалектически снимается историческим процессом как эволюцией культуры. Последняя выступает небиологическим связующим звеном между поколениями людей. Посредством информационной системы генотипа обеспечиваются преемственность поколений живых существ, которая создает непрерывность органического мира. Культура передается посредством труда, что в собственно-психологическом смысле ставит ее в положение альтернативы к генотипу (см. Э.В. Ильенков [7; 154]).

Производство, труд являются способом бытия как человечества в целом (в этом суть понятия «культура»), так и любого его объединения, группы — будь то народность или семья (в этом суть понятия «социальность»). Групповые взаимоотношения у животных сугубо биологичны, поэтому их детерминацию справедливо связывать, как это и делают социобиологи [17], [45], с эволюционно-генетическим процессом. Все формы взаимоотношений между людьми, в том числе и связи «родитель—ребенок», «муж — жена», изначально небиологичны, так как основаны не на воспроизводстве генов, а на производстве человеческой личности в ходе сотрудничества субъекта и его социального окружения. «Личность человека, — пишет А.Н. Леонтьев, — «производится», создается общественными отношениями, в которые индивид вступает в своей деятельности» [9; 195]. Действительно, вместе с тем что онтогенез человека осуществляется в ходе присвоения культуры — продукта труда исторического человека, — существенно, что и сам процесс присвоения выступает здесь как труд: творчество составляет сердцевину бытия человеческого индивидуума как личности. Поэтому ложен постулируемый в социобиологической концепции изначальный «генетический конфликт», будто бы существующий даже между родственными субъектами [17; 298], [30; 315—316].

Воспитание детей, любовь и вообще все разновидности человеческого общения имеют перед собой не репродуктивные, а продуктивные цели. «Разделение труда» между женщиной и мужчиной по своему характеру не репродуктивно, как это считает Э. Уилсон [46; 59], а продуктивно: традиционное представление о созидании материальных и духовных ценностей как о «мужском деле» не только неверно по своей сути, но также не учитывает еще один чрезвычайно важный вид человеческого творчества — созидание самой личности человека. Именно в личности субъект обнаруживает самодостаточность, возможную в рамках всего естественноисторического континуума лишь на уровне человека и снимающую противоречие между индивидуальной и родовой жизнью: в эволюционно-генетическом процессе органическая жизнь рода увековечивает себя через бесчисленное множество смертей отдельных особей; тогда как через процесс творчества человеческая личность сохраняется в потомках — не только в памяти потомков, которая может со временем стереться, но прежде всего в их делах, в той продолжающейся ниточке созидания культуры и самого человека, которую ткут конкретные личности в ограниченных временных рамках своих физических жизней.

Социобиологи утверждают: жизнедеятельность индивида имеет в качестве своей цели бессмертие генов — индивид живет и умирает для блага своих генов, а как следствие этого — для их

 

40

 

носителей — потомков [17; 286], [22], [45; 1]. Эта идея, восходящая к представлениям о бессмертии зародышевой плазмы классика генетики А. Вейсмана, составляет суть развиваемого социобиологами принципа репродуктивного императива, который можно толковать не только как лозунг «размножайтесь!», но и как призыв «исчезайте!» для особей — страдательных орудий естественноисторического процесса воспроизводства генетического материала, в котором исчезает индивидуальность, растворяется особенное. В этом плане человеческая личность выступает как антагонист чередованию ограниченных по времени индивидуальных жизней в биологическом мире, антагонист слепой репродуктивности, заданной видовой генотипической программой (см. [16; 21]). Если потенциальное бессмертие генов осуществляется в ходе биологической эволюции, то актуальное бессмертие личности реализуется в ходе ее самостоятельной творческой деятельности, способность к которой является родовой особенностью человека — субъекта общественных отношений, а потому может сохраняться при всех обстоятельствах человеческой жизни и в каждой ее временной точке.

В данном контексте любой человеческий индивидуум, включенный в «социальную ситуацию развития» (понятие Л.С. Выготского), может рассматриваться как личность, создающая свою специфическую детерминацию по отношению к развитию субъекта. Последнее положение чрезвычайно значимо для постановки проблемы наследственных предпосылок психического развития человека.

Содержание понятия «наследственная предпосылка психического развития человека» обычно узко трактуется либо как генотипическая программа, через те или иные физиологические механизмы влияющая на качество и уровень психического развития, либо как универсальность человеческого организма, проявляющаяся в его пластичности в ответ на средовые влияния и потенциальной готовности к разнообразным формам культурной деятельности. Между тем понятие наследственности в генетике гораздо шире — оно обозначает механизм, на основе которого обеспечивается преемственность между поколениями организмов, непрерывность живой материи при смене поколений (см. М.Е. Лобашев [10; 10])—наследственность задает соотношение между фило- и онтогенезом, определяет временные рамки и общий ход индивидуальных онтогенезов в ряду поколений организмов, а также качественную специфику взаимоотношений между родственными особями разных поколений. Эти моменты, чрезвычайно важные для понимания психического развития человека, с точки зрения последнего остро подмечены в рамках социобиологической концепции, хотя и истолкованы биологизаторски.

Проведенное критическое рассмотрение концепции социобиологии позволяет указать на возникшую только на уровне человека новую форму взаимоотношения между генотипом и психическим фенотипом: место эволюционно-генетического процесса здесь заняла эволюция культуры — общественно-историческое (= небиологическое) явление, обусловливающее взаимосвязь между поколениями людей и поэтому выступающее важнейшей наследственной (небиологической!) предпосылкой психического развития человека.

С точки зрения социобиологов, между генами и психологическими признаками лежат генетически обусловленные физиологические механизмы [18; 304]; подчеркивается биологическая ограниченность человеческой деятельности [19; 35], ее жесткая детерминированность гено-средовым взаимодействием [46; 71]. Вместе с тем психическая деятельность человека определяется как «свойство организма» [45; 3]. Тезис о культуре как небиологической наследственной предпосылке психического развития человека позволяет ввести в изучение процесса движения от генотипа к психическому фенотипу два новых звена: развитие организма человека и деятельность субъекта как личности. Специфика последнего способствует тому, что путь от органического признака к психологическому осуществляется по качественно иным закономерностям, чем реализация генотипической информации (при участии среды) в ходе формирования органики.

 

41

 

Представление о небиологической наследственной предпосылке психического развития человека не умаляет, а, наоборот, специфическим образом подчеркивает значение биологических наследственных предпосылок психического развития человека, в качестве которых, как мы полагаем, должны выступить: 1) универсализм органических свойств, 2) их полиморфизм, 3) ограниченность жизненного цикла субъекта. При этом, как показывает анализ, чисто биологическим и независимым от социальных влияний моментом человеческого существования является только третье. Действительно, по Марксу, сама природа человека есть продукт истории и, изменяя внешнюю природу, человек в то же время изменяет свою собственную природу [2; 188]. Однако внешняя природа не только не была полностью изменена историческим человеком, но и вряд ли будет им когда-либо полностью изменена. И если до конца следовать марксовой аналогии, обычно используемой для указания на общественно-историческую сущность человека, то необходимо допустить возможность существования собственно биологического в человеческом бытии. Однако даже в органическом развитии субъекта все несет отпечаток социальных влияний: универсализм организма человека имеет одним из своих источников социальные влияния в антропогенезе, полиморфизм по органическим особенностям также несет довольно существенную небиологическую компоненту, формируясь под влиянием генотипа и культуры. Лишь факт неизбежности смерти можно отнести к собственно-биологической наследственной предпосылке психического развития человека, имеющей важное значение как для качественной специфики человеческого психоонтогенеза, так и для его дифференциальных уровней. Роль общей продолжительности жизни, ее принципиальная ограниченность как непреодолимый природно-биологический момент по отношению к человеческой психике хорошо схвачены социобиологами, хотя и интерпретированы в свойственном им биологизаторском духе: смерть — окончание заботы индивида о собственных генах, оставленных потомкам [16; 17—18], [35; 376], [43; 173], [45; 339]. С позиций марксистской психологии, этой интерпретации неизбежности смерти органического тела индивида следует противопоставить понимание прижизненного творчества личности как построение «неорганического тела» человека, т.е., — по Марксу — культуры.

Это дает возможность предположить, что норма психического развития не задается биологически, а создается в самой ситуации развития личности— то или иное органическое свойство, складывающееся под влиянием генотипа и среды, выступает как задача для личности в системе доступных ей общественных отношений. Возможности преодоления неблагоприятной органики до известной меры беспредельны. Только ограниченность человеческой жизни ставит пределы компенсации значимых для онтогенеза психики органических нарушений. Проведенные рассуждения справедливы и в случае нормальных спонтанно возникающих органических свойств в их универсальных и полиморфных проявлениях, которые формируют лишь процесс деятельности индивида, но не ее результат, а тем более не уровень и качество психического развития. Последние, можно полагать, в конечном счете определяются умением самого субъекта либо его социального окружения адекватно учитывать, использовать как универсальные и индивидуальные органические данные, так и все возможности их развития и компенсации, содержащиеся в общечеловеческой культуре.

Подведем итоги. Вопрос о взаимосвязи эволюционно-генетического процесса, культуры и психики человека, в острой форме поставленный в социобиологии, истолкован там биологизаторски и нуждается в критическом переосмыслении с диалектико-материалистических позиций, что может иметь теоретически существенное значение для постановки проблемы наследственных (биологических и социальных) предпосылок психического развития человека, так как узкая или теоретически упрощенная постановка проблемы, принимающая во внимание лишь часть наследственных предпосылок, может привести к неадекватным для психологии крайним точкам зрения —

 

42

 

биологизаторству и социологизаторству.

 

1. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 41 — 174.

2. Маркс К. Капитал. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23.

3. Ауэрбах Ш. Генетика. — М., 1966. — 819 с.

4. Дубинин Н. П. Что такое человек. — М., 1983. — 334 с.

5. Жирнов В. Д. Проблема предмета медицины. — М., 1978.— 240 с.

6. Игнатьев В. Н. Социобиология человека: «теория генно-культурной коэволюции». — Вопросы философии. 1982. № 9. С. 134—141.

7. Ильенков Э. В. Проблема идеального (статья вторая). — Вопросы философии. 1979. № 7. С. 145—158.

8. Карпинская Р. С., Никольский С. А. Социобиология — ее сторонники и оппоненты.— Философские науки. 1982. № 1. С. 145—148.

9. Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. — М., 1975. — 304 с.

10. Лобашев М. Е. Генетика. — Л., 1967.— 751 с.

11. Панов Е. Н. Современное состояние и перспективы развития эволюционной социобиологии. — Зоологический журнал. 1982. Т. 19. Вып. 2. С. 988—999.

12. Никольский С. А. Аналогия и редукция — основные методы социобиологического исследования. — В сб.: Пути интеграции биологического и социогуманитарного знания. М., 1982. С. 47—49.

13. Солбриг О., Солбриг Г. Популяционная биология и эволюция. — М., 1982. — 488 с.

14. Сатдинова Н. X. Социобиология — «за и против». — Вопросы философии. 1982. № 3. С. 129—136.

15. Фролов И. Т. Перспективы человека. — М. 1983.— 344 с.

16. Baldwin J. D., Baldwin J. I. Beyond sociobiology. — N. Y.: Elsevier, 1981. —325 p.

17. Barash D. P. Sociobiology and behavior. — N. Y.: Elsvier, 1977. —378 p.  .

18. Barlow G. W. (ed.) Sociobiology: Beyond nature/nurture? — Boulder (Col.): Westview press, 1980. — 627 p.

19. Barnett S. A. Humanity and natural selection. — Ethology and Sociobiology. 1983. V. 4. N. 1. P. 35—51.

20. Caplan A. L. (ed.) The sociobiology debate: Readings on ethical and scientific issues. — N.Y.: Harper and Row, 1978.— 514 p.

21. Davis B. D. The importance of human individuality for sociobiology. — Zygon. 1980. V. 15. N. 3. P. 275—293.

22. Dawkins R. The selfish gene. — Oxford University Press, 1976. — 225 p.

23. Dennett D. C. Intentional systems in cognitive ethology: The "Panglossian paradigm" defended. — Behav. and Brain Sci. 1983. V. 6. N 3. P. 343—390.

24. Eber M. Freud, sociobiology and contemporary psychoanalysis. — Amer. Psychol. 1983. V. 38. N 4. P. 496—497,

25. Freedman D. Human sociobiology: A holistic approach. — N.Y.: Free press, 1979. — 242 p.

26. Goodson F. E. The evolutionary foundations of psychology. —N.Y.: Holt, 1973. — 228 p.

27. Hyland M. Introduction to the theoretical psychology. — L.: Basingstoke, Macmillan, 1981. — 147 p.

28. Jensen A. R. Educability and group differences. — N.Y.: Harper and Row, 1973. — 407 p.

29. Johnston T. D. Contrasting approaches to a theory of learning. — Behav. and Brain Sci. 1981. V. 4. N 1. P. 125—173.

30. Leak G. K., Christopher S. B. Freudian psychoanalysis and sociobiology. — Amer. Psychol. 1982. V. 37. N 3. P. 313—322.

31. Levy J. Varieties of human brain organization and the human social system. — Zygon. 1980. V. 15. N 4. P. 351—375.

32. Lewontin R. C. Sociobiology as an adaptionist program. — Behav. Sci. 1979. V. 24. N 1. P. 5—14.

33. Lewontin R. C. The genetic basis of evolutionary change. — N.Y.: Columbia University Press, 1974. — 346 p.

34. Lumsden Ch. J., Wilson E. D. Genes, mind and culture. — Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1981. — 440 p.

35. Lumsden Ch. J., Wilson E. O. Précis of genes, mind and culture. — Behav. and Brain Sci. 1982 (Mar.). V. 5(1). P. 1—37.

36. Piaget J. Relations between psychology and other sciences. — Ann. Rev. Psychol. 1979. V. 30. P. 1—8.

37. Pollak M. Will Sociobiology Really Revive Freud? — Amer. Psychol. 1983. V. 38. N 4. P. 497—498.

38. Pulliam H. R., Dunford Ch. Programmed to learn: An essay on the evolution of culture. — N.Y.: Columbia Univ. Press, 1980.— 138 p.

39. Ruse M. Sociobiology: Sense or nonsense? — Dordrecht, etc.: Reidel, 1979. — 231 p.

40. Ruse M. Is science sexy: And other problems in the biomedical sciences. — Dordrecht, etc.: Reidel, 1981. —299 p.

41. Salkind N. J. Theories of human development. — N.Y., etc.: Van Nostrand, 1981. —273 p.

42. Smith P. K. Does play matter? Functional and evolutionary aspects of animal and human play. — Behav. and Brain Sci. 1982. V. 5. N 1. P. 139—184.

43. Shapiro M. The sociobiology of Homo sapiens. — Kansas City (Mo): Penecrest fund, 1978. — 202 p.

44. Trigg R. The shaping of man: Philos. aspects of sociobiology. — Oxford: Blackwell, 1982. — 186 p.

45. Wilson E. O. Sociobiology: The new synthesis.— Cambridge: Belknap Press, 1975. — 697 p.

46. Wilson E. O. On human nature. — Cambrige, Mass.: Harvard University Press, 1978. — 260 p.

47. Wyers E. J., et al. The sociobiological challenge to psychology: On the proposal to "cannibalize" comparative psychology. — Amer. Psychol. 1980 (Nov). V. 35 (11). P. 955—979.

 

Поступила в редакцию 1.IV 1983 г.



1 При изложении взглядов социобиологов мы использовали понятие «индивид» в значении отдельной особи.