Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

147

 

ЗА РУБЕЖОМ

 

КОНЦЕПЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ В СОВРЕМЕННОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

 

А. И. ДОНЦОВ, Т. П. ЕМЕЛЬЯНОВА

 

Социальная психология во Франции разделила судьбу всей европейской социальной психологии. В теоретическом отношении она добросовестно следовала американским образцам получения «позитивного» знания, практически не используя багаж национальных философских традиций как методологическую основу исследования. Как эмпирическая наука, она также фактически не внесла ничего нового в арсенал методических средств и приемов. По признанию известного французского психолога С. Московиси, «задавленная психоанализом, узница сциентистской модели научного знания, она [социальная психология во Франции. — А. Д., Т. Е.] не столько прокладывает новые пути, сколько следует в фарватере традиционных объяснительных схем. Ей не хватает порывов, стремительности, тех зерен безумия, из которых прорастает будущее» [30; 146]. И действительно, со времен Г. Лебона в социальной психологии Франции трудно назвать сколько-нибудь значительную теоретическую конструкцию. Социально-психологические исследования хотя и имели более гуманистический крен по сравнению с американским сциентизмом бихевиористского толка, в целом соответствовали заокеанским парадигмам.

Однако к концу 50-х — началу 60-х гг. американская социальная психология, переживающая состояние глубокого кризиса, начинает утрачивать безусловный авторитет у европейских и, в частности, французских исследователей. Характерно, что негативизм по отношению к американским традициям, бывший поначалу лишь формой критического остроумия, выступил со временем своеобразной «антиплатформой» построения собственной системы взглядов. На критике ограниченности лабораторного эксперимента базируются призывы обратиться к анализу реальных социальных групп и первые попытки таких исследований [15], [23]. [25]. Обвинение американской психосоциологии в «асоциальности» служит отправным моментом для постановки общественно значимых социально-психологических проблем, таких, как межгрупповые отношения, восприятие социальных нововведений, психология больших групп и др. До последнего времени, по словам С. Московиси, «социальные психологи, замыкаясь в чрезмерно узких и жестких познавательных схемах, по существу пренебрегали важнейшими аспектами социальной реальности, выходящими за рамки этих схем» [15; 3]. Упреки в «атеоретичности» и «афилософичности» стимулировали возникновение ряда оригинальных концепций в европейской социальной психологии, основывающихся на философских течениях Старого Света. Одной из них является концепция социальных представлений (representations sociales), предложенная С. Московиси и впитавшая идеи французской социологической школы.

Первой заявкой на ее построение можно считать докторскую диссертацию Сержа Московиси [25], посвященную изучению формирования представлений о психоанализе во французском обществе. В этой работе впервые во французской психологии сделана попытка с новых позиций осмыслить как исходные методологические посылки, сам предмет социально-психологического знания, так и методические приемы конкретного исследования. За двадцать с лишним лет, прошедшие со времени ее публикации, новый подход приобрел во Франции вид оригинального направления, объединяющего и теоретические, и сугубо эмпирические исследования. Работы в русле новой концепции, будучи близки по отправным принципам анализа, так многочисленны и разнообразны по проблематике, что можно с полным основанием говорить о существовании «французской школы» в современной социальной психологии. Среди публикаций этого направления не только журнальные статьи (см., например, [9], [10], [12], [18]), но и крупные монографические исследования Шомбар де Лёв [11], Р. Каёза [23], К. Херзлиш [19], К. Фламана [18], Ж. Абрика [8] и даже учебники по социальной психологии под редакцией С. Московиси [21] и Д. Жоделе [22]. Концепция социальных представлений вызвала живой интерес у социальных психологов за рубежами Франции. Об этом свидетельствуют, к примеру, выступления ряда крупных американских и европейских психологов на международном симпозиуме по проблеме социальных представлений, состоявшемся в Париже в январе 1979 г. Можно также упомянуть работы американского ученого Р. Фарра [17], известного швейцарского специалиста В. Дуаза [15] и других авторов, использующих понятийный аппарат новой концепции. Внимание и симпатии к этому направлению закономерны, они объясняются прежде всего масштабностью заявленных его теоретиками методологических и экспериментальных задач.

Богатые традиции французской социологии не могли не повлиять на формирование методологической основы концепции: С. Московиси исходит из идей «социального реализма», провозглашенных отцом французской социологической школы Э. Дюркгеймом. «Исходная точка изучения общества есть само это общество»,— формулирует свое методологическое кредо С. Московиси [21; 59]. Следование постулатам «социального реализма» определяет всю исследовательскую программу концепции,

 

148

 

и в первую очередь один из основных ее элементов — трактовку предмета социально-психологического исследования. Трудно не согласиться с мнением С. Московиси, что предмет социальной психологии должен отражать «свою собственную область реальности, благодаря чему наша наука будет в состоянии двигаться вперед» [29; 5]. В поисках такого специфического социально-психологического аспекта реальности он и обратился к национальному социологическому наследию — понятию коллективного представления, приобретшему, правда, несколько иной смысл, чем в учении Э. Дюркгейма [16]. Возврат к этому «утерянному», по словам С. Московиси, понятию продиктован прежде всего необходимостью найти ту «клеточку» психической жизни общественного субъекта, в которой полно и адекватно отражается его социальная жизнь. Представления людей о политических событиях, социальных явлениях, отдельных личностях, научных направлениях и т. д. должны, по мнению С. Московиси, стать основным предметом социально-психологического анализа. Вслед за Дюркгеймом представление понимается им не как элемент индивидуальной психики отдельного субъекта, но как нечто общее в индивидуальных сознаниях членов социальной общности. Это та часть индивидуальных сознаний, которая типична для представителей одной и той же социальной группы. С. Московиси настаивает, что изучение социальных представлений дает важнейший материал для понимания социально-психологических черт социальной общности: выражая отношение группы к социально значимому объекту, коллективное представление, и это подтверждается эмпирически, является одним из ее фундаментальных атрибутов [28; 73—74].

Не интеракция как таковая, но ее когнитивные детерминанты — «умственные образы», формирующиеся у субъектов взаимодействия о мире, себе и друг друге — вот истинный предмет социальной психологии как науки. Это наука не столько о внешне наблюдаемом поведении, сколько о том, что его определяет, находясь за фасадом поведенческого акта. Такой подход, с одной стороны, отличает концепцию социальных представлений от традиционных теоретических ориентации, с другой — сближает ее с рядом когнитивистских течений в современной западной социальной психологии1. Обращение к «социально-перцептивным» аспектам психологической реальности, рассмотренной в широком общественном контексте, закономерно привело французских авторов к постановке вопросов межгруппового взаимодействия, динамики социального познания, взаимоотношений субъекта и социальной группы и, в целом, к возрождению проблематики больших групп. Эта своеобразная «ахиллесова пята» современной западной социальной психологии после почти векового перерыва заслуженно привлекла наконец внимание исследователей. Являясь актуальнейшей проблемой обществоведения, она не находила, да и не могла найти, сколько-нибудь адекватного решения в рамках прежде безраздельно господствовавших бихевиористских, психоаналитических и других парадигм.

Уже само обращение к животрепещущим проблемам общества, открытость концепции реальным трудностям социальной жизни не может не вызвать интереса со стороны психологов-марксистов. При этом не следует, однако, упускать из виду особенностей исходных методологических посылок концепции социальных представлений. Декларируя тезис об обусловленности общественного сознания условиями социальной жизни индивидов и групп, ее теоретики весьма своеобразно трактуют суть этих условий. В их интерпретации социальная жизнь, социальные отношения — это никак не отношения между людьми, складывающиеся в процессе материального производства, а всего лишь набор этических, правовых, эстетических норм, регулирующих взаимосвязи групп и индивидов. Подобная психологизация социального унаследована, разумеется, из учения Э. Дюркгейма. Оттуда же берет свои истоки идея автономии сферы социальной действительности, которая образована совокупностью социальных представлений той или иной группы общества. Согласно С. Московиси, сформированный группой или индивидом набор представлений о явлениях общественной жизни становится почти осязаемой реальностью: «Проникая в социальное окружение субъекта, представление о чем-либо неизбежно воспринимается им как реальность, условная, но все же реальность, имеющая почти материальную форму» [29; 45]. Сформировавшись, эти элементы духовной жизни как бы отрываются от материального носителя и продолжают свой путь как независимые субстанции: «Однажды произведенные, они живут своей жизнью, перемещаются, комбинируются, притягиваются и отталкиваются, рождают новые представления, в то время как старые исчезают»,— констатирует С. Московиси [29; 6].

Движение, динамика представлений в обществе составляет главный предмет внимания сторонников концепции. Условно можно было бы выделить три основные функции социального представления в общественной жизни: сохранение стабильности, устойчивости индивидуальной или групповой когнитивной структуры; детерминация поведения и, наконец, адаптация внешних социальных фактов, введение их в строй духовной жизни коллективного субъекта. Функция поддержания стабильности психологической жизнедеятельности субъекта — важнейшая из приписываемых социальному представлению: «Содержание, логика представления укрепляют внутреннюю структуру группы или индивида, воспроизводят и актуализируют ее, устанавливая внешние связи» [28; 79],— отмечает С. Московиси. Социальное представление как атрибут групповой активности в сформированном виде выступает эмблемой, обобщающим знаком социальной общности, консолидирует ее и облегчает процесс межгруппового взаимодействия. Роль представления состоит в этом случае в репрезентации групповых норм, ценностей перед лицом каких-либо внешних и внутренних «возмущений».

 

149

 

К. Херзлиш, анализируя процесс динамики представлений, заключает, что «социальное представление может стать и становится символом некоторых ценностей» [20; 319]. Упрощение, стандартизация социального общения — одна из ведущих целей движения социального представления. С ней непосредственно связана и другая — интеграция внутренней структуры, психологической целостности субъекта.

В формулировке этого положения явно слышны интонации, свойственные социально-психологическому когнитивизму в целом. Р. Каёз, в частности, так видит суть функционирования социального представления: «Информация категоризуется в связной и глобальной когнитивной системе, которая позволяет субъекту построить образ мира, дающий возможность его понять, к нему приспособиться и действовать в нем» [23; 15]. Поддержание стабильности внутренней структуры, построение непротиворечивой картины мира, характеризующейся равновесием входящих в нее элементов,— «предназначения» представления, идея которых вытекает из имплицитно присутствующих в концепции когнитивистских аксиом. Теоретики концепции в пылу полемики пытаются отмежеваться от американской разновидности когнитивизма, находя ее упрощенной и недостаточно «социальной». На деле же они придерживаются тех же постулатов и сходного понятийного аппарата, нередко заимствуя расхожий терминологический набор у ортодоксальных когнитивистов. Как С. Московиси, Ж. Кодол, так и другие приверженцы концепции, не заботясь о терминологических разночтениях, употребляют без необходимых комментариев термины «когнитивный универсум», «когнема», «когнитивная, структура» и другие традиционные когнитивистские понятия. В одной из теоретических статей Ж. Кодол [12] ограничивается призывом «уточнить» эти понятия с точки зрения общих принципов концепции. Очевидно, однако, что упомянутые термины следовало бы не просто уточнить, а основательно переосмыслить с позиций новой методологии. Вместе с тем С. Московиси, думается, прав, полагая, что «анализ социальных представлений позволяет в более широком социальном контексте проинтерпретировать механизмы построения когнитивных планов поведения и процессов коммуникации» [30; 142]. В ближайшем будущем, по его мнению, можно ожидать конвергенции этих исследований с многочисленными работами по атрибуции, ориентированными пока исключительно на диадические взаимоотношения. Такая конвергенция позволит «социализировать» атрибуцию, с одной стороны, и придать большую методическую строгость анализу представлений, с другой. Подобная тенденция, подчеркивает он, реально обозначается в работах Оксфордской группы психологов, возглавляемой Дж. Джасперсом, в ряде исследований Женевской группы, руководимой В. Дуазом, в некоторых работах М. фон Кранаха в Берне. «Я уверен, —пишет С. Московиси,— что именно здесь кроется один из узловых моментов развития социальной психологии до конца нынешнего тысячелетия» [30; 143].

Вторая функция социального представления, утверждают французские авторы, состоит в том, что оно выступает механизмом регуляции поведения индивидуального и группового субъекта. «Анализ социальных представлений,— отмечает К. Херзлиш в обзоре, посвященном этому направлению исследований,— неоспоримо свидетельствует, что ориентация поведения составляет одну из главных специфических функций» [20; 320]. Значимым итогом теоретических и экспериментальных исследований явилось положение о том, что связь представлений и поведения не является однонаправленной и поведенческие акты, в свою очередь, способствуют порождению новых представлений. Репрезентируя социальное окружение во внутреннем мире субъекта, представление является своего рода промежуточным звеном в системе внешних стимулов и поведенческих ответов. «Реагируя, субъект непременно обращается к своему прошлому перцептивному опыту, нечто актуализирует из него, а потому стимул и ответ формируются одномоментно. Ответ — это не столько реакция на стимул, сколько его предтеча. Благодаря представлениям стимул в известной степени предопределен ответом» [28; 46]. Эта парадоксальная на первый взгляд инверсия классической формулы бихевиоризма полностью вписывается в систему рассуждений когнитивистского толка о природе психической активности субъекта: «Любой стимул, любая частица окружения, любое впечатление социально реконструированы, и поведение не является ответом на стимул, но реконструкцией этого стимула» [29; 11—12],— утверждает С. Московиси. Таким образом, делается попытка понять поведение не как пассивный ответ, жестко детерминированный в своем содержании внешним стимулом, а как активное взаимодействие с объектом. Тезис несомненно прогрессивный для западной социальной психологии. Необходимо, однако, заметить, что «активное взаимодействие» с объектом рассматривается в рамках концепции как субъективно-познавательное отношение, вне контекста реальной предметной деятельности. Отсутствие четкой теоретической проработки взаимосвязи категорий «поведение» — «деятельность» — «активность» приводит к тому, что с помощью механизма социального представления понятие поведения лишь пытаются включить в более широкие рамки рассмотрения. Однако при всех «усовершенствованиях» оно не может отразить диалектической сущности живой активности человека в обществе, определяющейся местом субъекта в системе общественных отношений. В последние 10—15 лет идеи концепции социальных представлений вдохновили ряд интересных эмпирических исследований роли представлений в ситуации внутригруппового взаимодействия. Большая серия экспериментов осуществлена Ж. Кодолом [12], [13], [14]. В системе групповой активности он различает четыре основных элемента, представления о которых образуют когнитивную структуру группы: задача деятельности, группа в целом, партнеры по взаимодействию и сам субъект. Особое внимание им уделялось выяснению соотносительного «веса» каждого из названных представлений, а также их взаимозависимости. Согласно гипотезе, с одной стороны, эти представления существуют и функционируют самостоятельно и относительно независимо друг

 

150

 

от друга, с другой — в совокупности образуют целостную картину ситуации группового взаимодействия. Полученные данные свидетельствуют, что члены экспериментальной группы в ситуации совместного решения задач действительно формируют представления о каждом из выделенных элементов ситуации. Несомненного внимания заслуживают, в частности, результаты, позволяющие сделать вывод об иерархическом характере структуры внутри-групповых представлений о соответствующих элементах ситуации. Как выяснилось, всегда существует субъективно доминирующий элемент, определяющий характер «взаимоотношений» остальных элементов. Интересны также результаты исследования роли представлений о себе самом в ситуации взаимодействия. Ж. Кодол обнаружил любопытный феномен, названный им «сверхконформность»,— тенденцию переоценки субъектом своей роли в групповой активности. Согласно данным, каждый оценивает себя как в большей степени соответствующего нормам и ценностям группы, нежели остальные ее члены. В целом же один из основных теоретических выводов Ж. Кодола гласит: «То, на что реагирует индивид, к чему он приспосабливается посредством своего поведения, определяется не столько окружающей его объективной материальной реальностью, сколько когнитивной схемой этой реальности как результатом переработки информации» [14; 11].

Эксперименты, посвященные роли представлений в функционировании группы, довольно многочисленны. Они включают оригинальные исследования Ж. Абрика о значении представлений в ситуации конфликтного взаимодействия [8]; Ж. Карна и М. Ванандруэля о структуре внутригрупповой интеракции и влиянии на нее представлений субъекта о себе самом 124]; К. Фламана о когнитивных параметрах эмоциональных взаимоотношений в группе [18]; С. Московиси об эффекте поляризации группы [26]; Е. Апфельбаум о динамике представлений в условиях экспериментальных игр [10]; М. Плона о процессах идентификации в экспериментальной ситуации [31] и т. д. Новизна эмпирического демарша названных авторов в столь изученной, казалось бы, области заключается прежде всего в более строгом учете рефлексивного аспекта группового взаимодействия. При этом рефлексия членов группы рассматривается, во-первых, как важнейшая детерминанта совместной активности, даже более мощная, чем объективные условия ситуации, и, во-вторых, как элемент целостного «социального контекста» жизнедеятельности группы и ее членов. Пафос новой методологии определенно выразили Ж. Абрик и Ф. Марделя: «Испытуемый не теряет своих социальных характеристик перед дверью лаборатории. Он продолжает реагировать, понимать и придавать значение экспериментальным сценариям исходя из своего социального статуса или, точнее, из места, которое он занимает в социальной системе» [9; 152]. Не случайно, предсказывая «воскрешение» проблематики малых групп, С. Московиси подчеркивает, что оно не может не сопровождаться возрождением интереса к более широким социальным общностям и феноменам. «Можно ожидать,— пишет он, оценивая перспективы развития европейской социальной психологии,— что грядущие годы принесут подлинное восстановление в правах психологии масс, коллективного поведения, массовых коммуникаций, которые были отданы на откуп социологии... Это требует внедрения новых методов и разработки более общих теорий, нежели те, с которыми мы свыклись» [30; 140].

Третью функцию социальных представлений, условно названную нами адаптивной, теоретики концепции видят двояко. На уровне общественной системы — это приспособление вновь поступающей информации к уже сложившимся в социальной общности нормам, оценкам, представлениям; на уровне когнитивной организации индивида — это адаптивная перестройка «когнитивного универсума» субъекта с целью сохранить его внутреннее равновесие. На уровне общества в целом перцептивные процессы всесторонне исследовались С. Московиси [28], который, по оценке Г.М. Андреевой, «справедливо заметил, что задачи для социальной психологии задает именно общество, оно диктует ей проблемы» [2; 25— 26]. Попыткой решения конкретных социальных задач и явилось исследование представлений о психоанализе как научной теории в различных слоях французского общества. С. Московиси не без основания предполагает, что ни наука, ни идеология в обществе не могут сами непосредственно определять человеческое поведение. Представление, по его логике, призвано «приспосабливать науку к обществу и общество к науке и к реальности, которую она открывает» [28; 76]. Функция представлений — это, таким образом, перестройка и адаптация научных знаний в соответствии с требованиями и действительностью сложившейся системы социальных отношений. В результате такой перестройки научное знание становится в собственном смысле слова элементом культуры, частью духовной жизни той или иной социальной группы [5]. «Если психоанализ становится символом идеологии США и появляются выражения «американский психоанализ», «реакционная наука» — в этом воплощаются национальные и политические ценности определенной социальной группы»,— делает вывод С. Московиси [28; 77]. Представления о научной теории образуют удобную, непротиворечивую картину социальной жизни группы — эта идея красной нитью проходит через все рассуждения С. Московиси.

Формулируя ее, он опирается на неоспоримое утверждение о связи познания и социального контекста, т. е. о социальной природе познания. Однако «социальный контекст» понимается как совокупность тех же духовных сущностей, обретших статус реальности. В итоге познание оказывается детерминированным познанием. По отношению к такого рода социальному идеализму чрезвычайно точным является замечание Г.М. Андреевой о том, «что «социальный контекст» не надо «привязывать» к социально-психологическому исследованию, а из него надо исходить, так как он дан сразу же в качестве основы эмпирически наблюдаемых отношений между индивидами» [1; 259].

Согласно концепции социальных представлений, общество есть прежде всего «думающая» субстанция, и основная задача состоит в том,

 

151

 

чтобы выявить собственную логику коллективного познания вне зависимости от его объективно-исторических содержательных детерминант. В том же структурно-формалистическом духе трактуется и процесс индивидуального познания. Основная его цель, по С. Московиси, сделать обычным, «своим» странное, непонятное, чуждое содержание, идущее из внешнего мира. Возникающее у индивида представление призвано перестроить его внутренний мир во избежание его разрушения. Замкнутое на идее борьбы со «странным», это рассуждение не может быть плодотворным: «Основная напряженность между обычным и странным разрешается с помощью наших социальных представлений в пользу первого и в ущерб второму» [29; 29]. Торжество «обычного» в результате познавательной активности подчеркивается и акцентируется постоянно. Овладение непонятным и превращение его в банальность, по С. Московиси, основная задача познания. Оставаясь в рамках принципа адаптивности, изначально заданного гомеостазиса, он не затрагивает такие актуальнейшие проблемы, как социальное развитие личности, самосовершенствование человека в процессе познания. Метафизический метод становится прокрустовым ложем исследования. Процесс познания оказывается оторванным от «энергетических», движущих сил духовной активности индивида, суть которых сводится лишь к поддержанию баланса в «когнитивном универсуме». Справедливости ради отметим, что в последних публикациях С. Московиси заметен определенный отход от ортодоксальных принципов «адаптивно-гомеостатического» понимания природы социально-психологических феноменов. «В недавнем прошлом, — пишет он, характеризуя современное состояние социальной психологии на Западе,— под влиянием Л. Фестингера, С. Аша и К. Левина давление к единообразию, конформности и равновесию выступало доминирующей парадигмой... Обновление может прийти и придет вследствие концентрации внимания на понятиях изменения, конфликта и нововведений» [30; 139].

Вместе с тем показательно, что С. Московиси оставляет в стороне вопрос об источниках социальных представлений и их генезисе. Замкнувшись в круге «обычное — необычное», он не в состоянии ответить, благодаря чему совершенствуется и развивается общество, коль скоро и оно в целом, и его отдельные члены сконцентрированы на поддержании собственного гомеостазиса. Когнитивный процесс освоения «чуждого», «странного» получает в концепции наименование «закрепление». Суть его сводится к матричной обработке поступающей новой информации средствами классификации и идентификационного сопоставления с общепринятым образцом-прототипом. «Причесанная» таким образом информация также укладывается в матричную сетку. Все эти процессы приводят к тому, что человек всегда, по мнению С. Московиси, склоняется к банальности, принятой его группой. Зачастую принимаемая индивидом позиция логически неоправданна, поспешна, но зато удобна и практична. Стереотипы, замечает С. Московиси, представляют наиболее высокий уровень социального приспособления.

Понимание природы внешнего мира практически оказывается предопределенным структурой когнитивных механизмов и их содержанием. Как же возникают новые теории, оригинальные гипотезы, если индивид вращается в замкнутом круге банальностей, стереотипов и суждений здравого смысла? Этот вопрос авторы концепции не ставят — и не случайно. Дело здесь не только в метафизичности когнитивистской традиции. Большое влияние на концепцию социальных представлений оказало учение о социализации, которое пронизывает всю французскую обществоведческую и психологическую литературу, начиная от Э. Дюркгейма и его школы. Идея социального принуждения — ядро социологических построений Э. Дюркгейма — воплотилась, как известно, в концепции насильственной социализации детской психики, «вынужденно» приспосабливающейся к чуждому ей внешнему миру. В несколько осовремененном и модифицированном варианте эта мысль проводится и сторонниками концепции. В ней, по точному определению А.Н. Леонтьева, «полностью сохраняется психологическая бескачественность сознания, только теперь сознание представляется некоей плоскостью, на которой проецируются понятия, концепты, составляющие содержание общественного сознания. Этим сознание отождествляется с знанием: сознание — это «сознание», продукт общения сознаний» [6; 27].

Гиперболизация когнитивной стороны общественной жизни, игнорирование деятельностной, созидательной сущности социальной активности группы и личности, несомненно, значительно ограничивают объяснительные возможности данной модели. Однако нельзя не признать, что в рамках западной психологии концепция социальных представлений стала явлением незаурядным. По оценке С. Московиси, «пока социальная психология была «закрыта» для когнитивных феноменов, прежде всего коллективных, интерес к социальным представлениям, вполне понятно, был ограничен Францией. С того момента, как эти «эпистемологические» трудности будут преодолены, ничто не помешает быстрому распространению интереса как к категории социального представления, так и к их эмпирическому изучению. Именно такой мне представляется нынешняя ситуация в США и Европе» [30; 142]. Произойдет ли подобная экспансия — покажет время. Нам она представляется сомнительной. В то же время несомненно, что рассмотренная концепция подняла актуальные методологические проблемы социально-психологического знания, дала импульс интересным эмпирическим работам и уже потому заслуживает внимания советских исследователей.

 

1. Андреева Г. М. Социальная психология.— М., 1980.— 416 с.

2. Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. Современная социальная психология на Западе. — М., 1978. — 271 с.

3. Емельянова Т. П. Социальное представление как форма существования идеологии в обществе. — В кн.: Социально-психологические факторы повышения эффективности идеологической деятельности в свете решений XXVI съезда КПСС. Ростов н/Д., 1982, с. 14—17.

 

152

 

4. Емельянова Т. П. Социальное представление как инструмент социального познания (по материалам французской социальной психологии).— В кн.: Наука и общество: Тезисы докладов и выступлений к Всесоюзной научно-теоретической конференции. Вып. II. Иркутск, 1983, с. 5—7.

5. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975. — 304 с.

6. Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959. — 352 с.

7. Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов. — Л., 1980.— 144 с.

8. Abric J. С. Jeux, conflits et representations sociales. — These pour le Doctorat es Lettres. Universite de Provence. Aix-en-Provence, 1976.

9. Abric J. C., Mardellat R. Etude experimentale des representations dans une situation conflictuelle: role du contexte de la tache de la place et de la pratique de sujes dans la formation social—Bull de psychol, 1973—1974, XXVII.

10. Apfelbaurn E. Etudes experimental des Conflits: les jeux experimentaux. — Année psychol., 1966, N 2.

11. Chombart de Lauwe M. I. Un monde autre: l'enfance. P., 1971.

12. Codol J. P. Note terminologique sur l'emploi de quelques expression concernant les activités et processus cognitifs en psychologie sociale. — Bull. de psychol., 1969, N 23, p. 63—71.

13. Codol J. P. On the system of representatations in a group situation. — Europ. J. Soc. Psychol., 1974, N 4(3), p. 343—365.

14. Codol J. P. L'interdependance des représentations dans une situation du groupe. — Communication presenté au colloque sur les représentations sociales. P., 1979. 45 p.

15. Doise W. L'articulation psychosociologique et les relations entre groupes. Bruxelles, 1976. 215 p.

16. Durkheim E. Les regies de la methode sociologigue. P., 1956.

17. Farr R. M. On the varieties of social psychology: An essay on the relationships between psychology and other social sciences. — Soc. Sci. Inform., 1978, 177, p. 503—525.

18. Flament C. Images des relations amicales dans les groupes hierarchises. — Anné Psychol., 1971, N 1. p. 117—125.

19. Herzlich Cl. Sa'nte et maladie. Analysis d'une representation sociale. P., 1959.

20. Herzlich Cl. La representation sociale. — In: Introduction a la psychologie sociale. P., 1972, p. 303—323.

21. Introduction á la psychologie sociale (sous la direction de S. Moscovici). P., 1972.

22. Jodelet D. et coll. La psychologie sociale. P., 1970.

23. Kaes R. Images de la culture chez les ouvriers francais. P., 1968.

24. Karnas G., Vanandruel M. Representations sociales du soi en interaction avec autrui. — Bull. de psychol., 1980—1981, v. XXXIV.

25. Moscovici S. Etude de la representation sociale de la psychoanalyse. — These pour le Doctorat es Lettres. Universite de Paris. P., 1960.

26. Moscovici S., Chatel M., Zavalloni M. Effect de polarisation et construction des échelles d'attitude. — Bull. de psychol., 1968, N 2.

27. Moscovici S. Society and theory in social psychology. — In: Tajfel H., Israel J. (eds.) The context of social psychology. N. Y., L., 1972.

28. Moscovici S. La psychoanalyse, son image et son public. P., 1976. 506 p.

29. Moscovici S. Les représentation sociales. — Communication presente au colloque sur les representations socialts. P., 1979. 96 p.

30. Moscovici S. Perspectives d'avenir en psychologie social. — In: Psychologie de demain (sous la direction de P. Fraisse). — P., 1982, p. 137—147.

31. Plon M. Quelques aspect des processus d'identification dans une situation experimentale. —Bull. du C.E.R.P. — 1969, N 18, 2.

 

Поступила в редакцию 28. III 1983 г.



1 Когнитивизм как методологическую ориентацию, акцентирующую необходимость учитывать внутренние, «ментальные» детерминанты социального поведения, следует, по мнению многих авторов, отличать от психологии когнитивных процессов, представляющих собой особый объект исследования.