Вы находитесь на сайте журнала "Вопросы психологии" в девятнадцатилетнем ресурсе (1980-1998 гг.).  Заглавная страница ресурса... 

132

 

ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ

 

ГРУППА: ПСИХОЛОГИЯ И ЭТИМОЛОГИЯ

 

А. И. ДОНЦОВ

 

Психология группы. Это словосочетание прочно утвердилось в лексиконе психолога-профессионала, примелькалось на газетных страницах, перестало быть редкостью в повседневной речи. Не удивительно: группа, коллектив — главный способ организации общественной жизни современного человека, кажущийся подчас непосредственно осязаемой реальностью. «Если, несмотря на поглощенность собственными делами, гипотетический марсианин свежим взглядом окинет людей Земли, он, по-видимому, будет впечатлен тем количеством времени, которое земляне проводят сообща, нечто производя в группах» [10; 3] — так, как известно, начинается одна из наиболее фундаментальных книг, посвященных социально-психологическим феноменам группы. И уж коль скоро, по мнению специалистов, даже марсианин мог бы обладать способностью к различению групп во внешнем хаосе человеческих взаимодействий, странно ли, что им самим группа представляется реальным эмпирическим фактом?

Для большинства исследователей статус реального объекта группа приобретает не столько как извне заданная организационная единица, сколько благодаря особой системе межличностных взаимодействий, складывающихся между членами социальной общности и образующих специфическую «групповую психологию». Впрочем, близкое по смыслу выражение «социально-психологический климат» ныне привычно употребляется не только психологами. Широкое распространение психологических знаний, накладывающихся на гигантский опыт непосредственного общения и повсеместную тягу к его осмыслению, сегодня практически каждому позволяет считать себя специалистом-эмпириком в психологии группы, не без помощи научной терминологии постигшим ее внутренние пружины.

Превращение психологии в определенного рода культуру, массовое использование психологических категорий и символов в качестве средства интерпретации поведения отмечается многими авторами как характерная черта обыденного сознания современника. «Мы принадлежим к такой цивилизации, — пишет американский ученый М. Гросс в книге, симптоматично озаглавленной «Психологическое общество», — в которой человек необычайно озабочен собой. Нас интересуют наши поступки, их мотивация, болезни, всяческие отклонения от нормы, и современная психология пытается удовлетворить наш интерес, создавая многочисленные системы, объясняющие нашу психику» [11; 8]. О том, что эти «объяснительные системы» отнюдь не погребены в пыльных фолиантах, свидетельствует немало специальных исследований.

Рекорд популярности на Западе принадлежит, несомненно, психоаналитическому словарю, которым, как установлено С. Московиси, в своеобразно трансформированном виде активно оперируют представители различных социальных слоев [13]1. Источником публичного заимствования выступает и понятийный аппарат социальной психологии, в частности тот его раздел, который посвящен анализу динамики малых групп. По данным французского психолога Ж. Пуату, например, смысловая нагрузка термина «группа» у испытуемых из рабочей и мелкобуржуазной среды в высочайшей степени совпала с перечнем необходимых признаков группы, содержащимся в наиболее обстоятельных академических дефинициях [14].

Аналогичные по замыслу отечественные исследования мне не известны. Однако практика чтения популярных лекций убеждает: вероятность поразить воображение аудитории оборотами типа «стиль лидерства», «социометрический статус» либо «конформизм» неуклонно приближается к нулю. Времена мольеровского господина Журдена, изумившегося, что он говорит «прозой», и для психологии прошли, по-видимому, безвозвратно. Словом, не только термин, но и самое психологию группы есть, казалось бы, все основания расценивать как явление общедоступное и естественное.

Но что именно означает выражение «психология группы»? Вернувшись к изначальному смыслу его составляющих, легко обнаружить, что, поскольку «психология» в буквальном переводе с греческого — понятие (учение) о душе, в сочетании с «труппой» мы получаем... «понятие о групповой душе». В такой модификации «психология группы» не только перестает быть коротко знакомой, но и приобретает мистически-таинственный и двусмысленный характер. Причем двусмысленный дважды.

Во-первых, потому, что здесь подспудно допускается само наличие некоей «совокупно-групповой» души, прецеденты чего, кстати сказать, не столь уж исключительны в истории социальной психологии. «Групповой разум»,

 

133

 

«групповая память», «групповая воля» и им подобные абстрактно-гипотетические конструкты, призванные репрезентировать психологическую целостность группы как «совокупного субъекта», нет-нет да и отождествляются на страницах научных публикаций с самой изучаемой реальностью, полностью утрачивая исходный откровенно метафорический смысл. Аналогия с атрибутами индивидуального субъекта, конечно, заманчива, отчасти даже оправданна, но не является ли она своего рода «троянским конем» для социальной психологии (см. [6])? Ведь даже если и согласиться с подобным групповым антропоморфизмом, то и в этом случае не избежать сакраментального и — увы! — до сих пор безответного вопроса: а где же помещена эта коллективная душа, что или кто является ее материальным носителем?

Удивительно актуально в этом контексте звучит известное замечание В.И. Ленина о психологе-метафизике, предающемся общим рассуждениям о том, что такое душа. «Нелеп тут был уже прием, — подчеркивал В.И. Ленин, полемизируя с Н.К. Михайловским. — Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы» [1; 142]. Думается, что этот совет вполне своевремен и для социального психолога, занятого изучением групп и коллективов.

Во-вторых, двусмысленность выражения «психология группы» состоит и в том, что в нем, по сути, утверждается, что некто обладает понятием о мифической совокупной душе, т. е., стало быть, находится во всеоружии методов и принципов ее познания. Сведения об этом, однако, до настоящего времени не обнародованы. Как видим, все настолько непросто с «психологией группы», что и от самого словосочетания впору отказаться. Впрочем, такая же участь тогда грозила бы и «психологии торговли», и «психологии спорта», и многим другим «психологиям». Дело, конечно, не в некоей сомнительной «душе»: современный эквивалент греческого psyche — психика — судьбу выражения «психология группы» полностью не облегчает. Дело в двузначности термина «психология» вообще и «психология группы» в частности. С одной стороны, в каноническом варианте психология — наука о закономерностях развития психической деятельности. Психология группы, с этой точки зрения, дисциплина, в рамках которой изучаются закономерности общения и взаимодействия людей в условиях социальной общности.

С другой стороны, слово «психология», причем не только в разговорной речи, используется как эквивалент самой психики. В этом смысле говорят, например, о чьей-либо психологии, подразумевая особенности характера, личности оцениваемого человека. Психология группы в данном случае предстает уже не как наука, но как особый предмет исследования. Предмет, как бы определяющий место психологического анализа в ряду других дисциплин — философии, социологии, экономики, права, педагогики и т. д., для которых социальные группы также служат объектом изучения.

Может показаться странным, но, несмотря на длительную монополию разработки проблематики человеческих групп, принадлежавшую именно психологии, проблемная область их собственно психологического изучения отнюдь не является окончательно и единодушно осознанной. Дефицита в конкретных вопросах, возникающих (или ставящихся) перед психологом при исследовании групп, естественно, нет. Изобилие эмпирических данных и частных концептуальных конструкций также достигло колоссальных размеров. Но среди всего этого изобилия как-то затерялся и забылся «детский» по наивности вопрос: а что же, в сущности, является основным предметом социально-психологической рефлексии при анализе группы? Другими словами, в чем состоит та фундаментальная неясность, которая позволяет считать группу проблемой социально-психологического знания?

Интересная деталь. Принято полагать — и не без веских оснований, — что большинство принципиальных социально-психологических проблем были осмыслены именно как проблемы уже в философских системах древности. Удивительно, но едва ли не доминирующая в современной социальной психологии проблема малой (первичной, или контактной) группы ни у Платона, ни у Аристотеля, ни в философских трактатах средневековья фактически даже не была поставлена. Относительно малочисленная социальная общность, с которой главным образом имеет дело сегодняшний социальный психолог, статус проблемы, достойной специальных научных размышлений, приобрела, по-видимому, лишь в новейшее время.

Казалось бы, странно. Чрезвычайно широкое использование термина «группа» в самых разных отраслях знания, его поистине общенаучный характер невольно заставляют предположить, что изначально он применялся именно по отношению к некоторым человеческим сообществам и так же, как сами эти сообщества, существует с незапамятных времен. Это умозаключение поддерживается и извечной, как будто бы, естественностью такого человеческого состояния, как «быть в группе». Так ли это? Да и когда, кстати говоря, возникло слово «группа», столь привычное в речи современного человека? На истории этого термина следует остановиться подробнее: занимательная сама по себе, она многое проясняет в специфике социально-психологического познания группы.

Как это ни невероятно, но слово «группа» во французском, немецком, английском, испанском и других языках возникло сравнительно недавно, во всяком случае, не раньше второй половины XVII в. Именно в это время французскими художниками был завезен на родину из Италии технический термин из сферы изящных искусств — ит. groppo, или gruppo, обозначавший несколько симметрично скомпонованных фигур, составляющих сюжет живописного, графического или скульптурного произведения. Чтобы называться группой, совокупность этих фигур должна была производить целостное художественное впечатление. Классический пример — скульптурная группа

 

134

 

«Лаокоон» родосских мастеров Агесандра, Атенодора и Полидора (ок. 50 г. до н. э.).

По свидетельству одного из французских социальных психологов, предпринявшего специальные этимологические изыскания [8], первое письменное появление французского groupe, от которого, скорее всего, произошли его английский и немецкий эквиваленты, датируется 1668 г. Благодаря Мольеру год спустя это слово проникает в литературную речь, пока еще сохранив техническую окраску. Достаточно быстро распространившись в живой речи для указания на соединенность некоторых элементов, лишь с середины XVIII в. слово «группа» во Франции начинает употребляться для обозначения круга или собрания реальных людей. Кстати говоря, в математику, где, как известно, интенсивно разрабатывается собственная теория групп, этот термин был введен Э. Галуа только в 1830 г., т. е. почти столетием позже. Если верить французским авторам Д. Анзье и Ж. Мартэну, «древние языки не располагали никаким понятием для описания малочисленной ассоциации людей, преследующих совместные цели» [9; 8]. История проникновения слова «группа» в русский язык, смысловых трансформаций, которые оно в нем претерпело, требует специального исследования. Не предрешая его результатов и не претендуя на окончательность выводов, некоторые штрихи этой истории можно наметить, ознакомившись с русскими толковыми и энциклопедическими словарями разного времени. Согласно М. Фасмеру, автору наиболее фундаментального этимологического словаря русского языка, слово «группа» образовано от немецкого gruppe, заимствованного в свою очередь из французского и итальянского. На немецкое происхождение термина «группа» указывают и толковые словари русского языка с тех, разумеется, пор, когда это слово туда попало. Если пока невозможно ответить как, то хотя бы когда это произошло?

Первый словарь Академии Российской, интересующий нас том которого вышел в 1790 г., слова «группа» не содержит. Следующий за ним академический словарь, увидевший свет в 1806 г., также его не включает. Первое упоминание слова «группа» в толковых словарях русского языка датируется лишь 1847 г. Было, правда, одно любопытное исключение. Изданный в 1803 г. «Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту, содержащий разные в российском языке встречающиеся иностранные речения и технические термины, значение которых не всякому известно» — своеобразный словарь иностранных слов начала прошлого века — среди прочих заморских «диковин» приводит и слово «группа». Группа определяется в этом словотолкователе как «речение живописцев и скульпторов, взятое с итальянского и значащее собрание многих фигур, целое составляющих, так приноровленных, что глаз разом их озирает».

Яркости и лаконизму этого определения группы большинству последующих остается только позавидовать! Кроме того, это толкование позволяет предположить, что, во-первых, немецкий мог и не быть единственным иноязычным первоисточником возникновения слова в русском языке, а, во-вторых, появилось оно в России, скорее всего, не ранее XVIII в. Во всяком случае, современный академический Словарь русского языка XIXVII вв. его не включает.

В первой половине XIX в. еще недавно «не всякому известное» слово «группа» попадает, по-видимому, в состав общеупотребительной лексики. В появившемся в 1845 г. Карманном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка, его нет. Возможно, что к этому времени оно если и не обрусело, то перестало восприниматься как сугубо иностранное. Показательно, что лишь два года спустя Словарь церковно-славянского и русского языка не только приводит его, но и дает целых три значения: 1) «совокупность, система однородных предметов, имеющих взаимную связь», 2) «две или многие фигуры, поставленные вместе», 3) «несколько островов, лежащих вместе».

Через полстолетия в изданном в 1895 г. первом томе Словаря русского языка, составленного вторым отделением Академии наук, это определение группы повторится почти дословно: «собрание, совокупность, иногда система однородных предметов». Сферы применения термина весьма разнообразны: группа фигур, скульптурная, фотографическая, деревьев, островов, гор, пластов одного происхождения и даже мышечная группа. Словом, почти всякая, но представленная исключительно предметной совокупностью. Никакого намека на возможность назвать группой «собрание» живых, а не изваянных людей. Даже возвратный глагол «группироваться» проиллюстрирован минералогическим примером: кристаллы, группирующиеся в друзу.

Энциклопедические словари начала века также трактуют «группу» лишь в предметно-неодушевленном плане. Ф.А. Брокгауз и И.А. Эфрон этого слова вообще не дают, хотя и приводят «группировку» — «прием в музыкальном письме». Энциклопедия под ред. С.Н. Южакова (1905), как и несколькими годами позже опубликованная Русская энциклопедия, на слове «группа» отсылает к искусству либо минералогии.

С каких же пор в русском языке словом «группа» стала обозначаться совокупность реально существующих людей? Первым официальным свидетельством такого словоупотребления может, по-видимому, служить Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля (1880). Словом «группа», по В.И. Далю, могут быть названы: «чета, купа, кучка; связь, сноп, цепь; грезд, грезно; кружок, толпа» (курсив мой. — А. Д.). Ко времени составления словаря живой разговорный язык позволял, стало быть, назвать группой некоторые скопления людей. Но только ли разговорный? И только ли во второй половине XIX в.?

Контент-анализ письменных источников эпохи, конечно, далеко превосходит возможности автора. Однако, заглянув в первый том Словаря языка Пушкина, легко установить, что дважды использованное А. С. Пушкиным слово «группа» один раз было, очевидно, употреблено в искомом смысле. Записывая в дневнике весной 1821 г. впечатления о похоронах кишиневского митрополита, А.С. Пушкин отметил, что пришедшие поглазеть «наполняли тесные улицы, взбирались на кровли и составляли там живописные группы» (курсив мой. — А. Д.). Безусловно, эта цитата не

 

135

 

дает оснований безоговорочно утверждать об искомом смысле слова «группа». Скорее всего, Пушкина впечатлила именно картинность расположения скопившихся людей, и сам термин еще не утратил здесь собственно эстетической нагрузки. Тем более что второй раз, спустя 15 лет, Пушкин его употребил в исконно итальянском значении, делясь в письме к жене впечатлениями о картине К. Брюллова «Взятие Рима Гензериком». Так что в начале XIX в. в русском языке слово «группа» оставалось, по-видимому, достаточно специальным термином, к реальным социальным группам практически не относившимся.

Во второй половине и особенно к концу прошлого столетия положение существенно меняется. Слово «группа» все чаще появляется в литературной речи, а на страницах философских и политических произведений используется в том числе и как синоним реальной социальной общности. К этому значению термина, начиная с опубликованных в 1859 г. «Очерков вопросов практической философии», неоднократно прибегает видный идеолог народничества П.Л. Лавров. Употребляется выражение «социальная группа» и другими авторами. Здесь, однако, необходимо учитывать два обстоятельства. Подобное словоупотребление, во-первых, было, скорее всего, результатом знакомства с зарубежными философскими и социологическими произведениями. Во всяком случае, что касается названной работы П.Л. Лаврова, это представляется почти несомненным. Посвящение П. Прудону, как и многочисленные цитаты из его работ, в которых фигурирует слово «группа», служит очевидным подтверждением.

Во-вторых, возможно, в силу заимствования объем понятия «социальная группа» оставался крайне неопределенным и аморфным. На это, анализируя работу П. Струве, в 1894 г. специальное внимание обратил В. И. Ленин. Отметив, что становление социологии как науки было во многом достигнуто материалистическим определением понятия «группа», В. И. Ленин вместе с тем подчеркнул, что «Само по себе это понятие слишком еще неопределенно и произвольно: критерий различения «групп» можно видеть и в явлениях религиозных, и этнографических, и политических, и юридических и т. п. Нет твердого признака, по которому бы в каждой из этих областей можно было различать те или иные «группы» [2; 428—429].

Необходимо ли знакомство с историей лексической эволюции слова «группа» для понимания принципов и ориентиров социально-психологического познания человеческих групп? Стоит ли усилий выявление подобной истории термина «коллектив», появившегося, несмотря на свой латинский корень, много позже «группы»? Первые шаги в этом направлении, кстати сказать, уже сделаны автором одной из диссертационных работ и привели к интересным результатам [3]. Думается, необходимо и стоит. Прежде всего потому, что прослеживание смысловых метаморфоз «группы» за время существования этого термина позволяет наглядно убедиться: раньше, чем стать достоянием социально-психологического знания, проблема группы должна была выкристаллизоваться как проблема социальной действительности. Как справедливо отмечает М.Г. Ярошевский, «такое социальное явление, как малые группы, вовсе не является порождением XX в. Они древни, как человечество. Но именно наша эпоха превратила их в проблему» [7; 413].

Есть и другой, чисто этимологический как будто бы момент, оказавшийся вплотную связанным с социально-психологическим осмыслением группы. Уже на этапе своей предыстории значение термина «группа» восходит к двум корням: «узел» и «круг». Что касается первого, то именно таким был первичный смысл итальянского groppo и родственного ему древнепровансальского grop. Второй корень обязан влиянию на формирование слова «группа» германского kluppe, принадлежащего, возможно, к тому же семейству, что и санкритское kula, и означающего «множество», «скопление», «масса», а в варианте германского же kruppe — «округлая масса». Показательно, что изданный во Франции Большой универсальный словарь XIX в. трактует фр. groupe как искаженное фр. croupe, на основании чего правомерно предположить, что оба слова имели в основе идею круга2. Вспомним теперь синонимический ряд, который приводит к слову «группа» В. Даль: купа, кучка, связь, кружок, грезд (иначе — гроздь, кисть или, как определяет сам В. Даль, «срослый комок»). Не требуется специальных изысканий, чтобы констатировать: смысловое поле русского слова «группа» весьма сходно с таковым же его западноевропейских прародителей. И вот что характерно, именно эти идеи — целостности и внутреннего единства — пронизывают всю историю осмысления малой группы и коллектива как социально-психологического феномена.

Хотя слово «группа» могло быть адресовано некоторой совокупности людей уже с середины XVIII в. (во всяком случае, во Франции), потребовалось, однако, еще полтора столетия, пока явление, им обозначаемое, стало предметом научно-психологического интереса. Психологическое «открытие» малой социальной группы как особой реальности человеческих отношений произошло в начале XX в. и послужило решающим стимулом развития новой ветви психологического знания — социальной психологии. В чем же состояла суть открытия, имевшего столь радикальные последствия? Было строго экспериментально установлено, что малая группа, во-первых, не представляет собой простую сумму свойств составляющих ее людей, но приводит к возникновению особых групповых феноменов и, во-вторых, оказывает существенное, порой решающее воздействие на поведение, деятельность, психическое состояние включенных в нее лиц.

Первый психологический эксперимент, в котором было установлено повышение индивидуальной продуктивности в присутствии других

 

136

 

людей, был осуществлен Н. Трипплетом еще в 1897 г., а с начала нынешнего столетия изучение влияния группы на поведение и. психические функции человека приобретает уже повсеместный характер. Программа экспериментальных исследований, развернувшихся в разных странах, преследовала две цели, четко сформулированные В.М. Бехтеревым и М.В. Ланге: во-первых, выяснить, «как именно проявления личности меняются в коллективе или, точнее, что делается с личностью, когда она становится участником деятельности целого коллектива» [5; 45]; во-вторых, определить, «чем вообще реакция коллективной личности (так с позиций коллективной рефлексологии авторы именовали группу. — А. Д.) на то или иное событие или явление отличается от реакции, свойственной отдельной личности при тех же самых или приблизительно одинаковых условиях» [5; 45]. В 10—20-е гг. В. Меде в Германии, В.М. Бехтерев и М.В. Ланге в России, Ф. Олпорт в США на основе большого эмпирического материала приходят к единому выводу: ситуация непосредственного контакта существенно влияет на протекание психических процессов, результативность деятельности человека и сопровождается возникновением «надындивидуальных» психологических феноменов, свойственных некоторой совокупности лиц как целому.

Для философии, социологии, искусства, да и простого здравого смысла, этот вывод, как таковой, конечно, не был ни новым, ни неожиданным. Приоритет именно социальной психологии в утверждении о целостном характере групповых явлений, о податливости человека воздействию себе подобных, по-видимому, может быть оспорен. Термин «внушаемость», к примеру, уже в качестве научного понятия был предложен в 1866 г. французским психиатром А. Льебо, активно использовался В. МакДауголлом, А. Бинэ, многими другими авторами. И тем не менее значение общепризнанного открытия этот вывод приобрел именно в первые десятилетия нашего века и благодаря усилиям социальных психологов.

В их работах зависимость поведения человека от внешнего влияния впервые была экспериментально рассмотрена не столько как индивидуально-психологический, сколько как социально-психологический феномен. И это, по словам французского психолога Ж. Монмолен, глубоко проанализировавшей историю и современное состояние разработки проблемы социального влияния, было подлинным переворотом в ее изучении: «социальное влияние перестало расцениваться как явление психологии индивида и было понято как феномен социального взаимодействия» [12; 17].

С этих позиций основным предметом социально-психологического анализа малой группы уже в начале века выступило изучение закономерностей возникновения и воспроизводства психологической целостности конкретной социальной общности. Целостности, не раскладывающейся на индивидуальные свойства членов группы и не выводимой на их основе. Целостности, порождаемой всей системой совместной активности людей и не образующейся иначе. Достаточно вспомнить неустанное стремление сконструировать психологическую «формулу» группы, столь свойственное отечественным авторам 20-х гг. Характерно, что системное происхождение формирующихся в группе социально-психологических явлений ими не просто теоретически допускалось. Уже в те годы, хотя результаты экспериментального поиска ускользающих от точного замера надындивидуальных феноменов были достаточно скромными, психологической «субъектности» группы как бы авансом был придан статус реальности, непосредственно доступной методическому препарированию.

Оправдался ли этот аванс? Действительно ли существует таковая реальность? Каковы условия ее становления и формы проявления? Представлена ли и как психологическая целостность группы в сознании ее членов? Какими методами она может быть констатирована? Эволюция теоретических представлений о движущих силах развития малых групп и коллективов, сходство или конфронтация различных объяснительных моделей по сей день определены способом решения именно этих кардинальных проблем. А новейшая история социально-психологического изучения группы — это по-прежнему серия попыток, нередко мучительных и безуспешных, лишь приближающих время окончательных ответов. «Социальные группы, в том числе и малые, — подчеркивает Г.М. Андреева в недавно вышедшем университетском учебнике по социальной психологии, — даны социальному психологу как объект исследования, и его задача — шаг за шагом проследить факт превращения объективно возникших групп в подлинно психологическую общность» [4; 260].

Только ли несомненной сложностью обусловлена десятилетиями не увядающая актуальность этой задачи? Не объясняется ли, пусть отчасти, ее солидный возраст недостаточной целеустремленностью и осознанностью научных поисков ее решения? Не слишком ли поспешно гипотеза о «собирательной личности» была воспринята как свершившийся психологический факт? Быть может, стоит вернуться к ее теоретической и эмпирической перепроверке? Актуализировать по отношению к ней своего рода эффект «прерванного действия»?

«Кроме того, я думаю, что Карфаген необходимо разрушить», — так, по преданию, заканчивал все свои речи римский сенатор Катон-старший. Настойчивость, с которой я возвращаюсь к проблеме целостности как ядру социально-психологического анализа группы, прибегая в том числе и к этимологии, меньше всего вызвана стремлением уподобиться римскому сенатору, вошедшему в историю главным образом своей знаменитой фразой. Лишь отчасти она связана и с неизбежными личными научными пристрастиями автора. Истинная ее причина — надежда, что, восстановив в правах проблемность проблемы целостности, удастся получить нечто вроде Ариадниной нити в обширнейшем и сложнейшем лабиринте психологических исследований малых групп и коллективов.

 

1. Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? — Полн. собр. соч., т. 1, с. 125—346.

2. Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве (отражение марксизма в буржуазной литературе). — Полн. собр. соч., т. 1, с. 347—534.

 

137

 

3. Александров В. И. Процесс формирования понятия «коллектив» и его социальная сущность: Автореф. канд. дис. — М., 1978. — 23 с.

4. Андреева Г. М. Социальная психология. — М., 1980.— 416 с.

5. Бехтерев В. М., Ланге М. В. Влияние коллектива на личность. — В кн.: Педология и воспитание. — М., 1928.

6. Донцов А. И. К проблеме целостности субъекта коллективной деятельности, — Вопросы психологии, 1979, № 3, с. 25—34.

7. Ярошевский М. Г. Психология в XX столетии. — М, 1974. — 447 с.

8. Anzieu D. Introduction a la dynamique des groupes.— Bulletin de la Faculte des Letires de Strasbourg, 1964, v. 42, p. 393—426.

9. Anzieu D., Martin J.-Y. La dynamique des groupes restreints. Paris, 1976, 299 p.

10. Cartwright D., Zander A. Introduction to group dynamics. — In: Cartwright D., Zander A. (eds.) Group dynamics. — N. Y., 1968.

11. Gross M. L. The psychological society: A critical analysis of psychiatry, psychotherapy, psychoanalysis and the psychological revolution. N. Y., 1978. 369 p.

12. Montmollin G. L'influence sociale. Phenomenes, facteurs et theories. Paris, 1977. 336 p.

13. Moscovici S. La psychanalyse, son image et son public. Paris, 1976. 506 p.

14. Poitou J.-P. La dynamique des groupes. Une ideologie au travail. Paris, 1978. 357 p.

 

Поступила в редакцию 25.VI.1982 г.



1 По отчетам Американской ассоциации психиатров, в середине 70-х гг. в США около 6 млн. человек ежегодно прибегали к услугам психотерапевтов [11; 74].

2 Основанное на идее круга представление о равенстве образующих группу лиц, как отмечают некоторые французские авторы, нашло явственное воплощение в ряде культовых обрядов: рыцари Круглого стола и пр. [9; 8—9]. Общепринятое сегодня выражение «беседа за круглым столом» является, по-видимому, секуляризованным отголоском тех же традиций.