104
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СЕМЕЙНОЙ
ТЕРАПИИ
В. В. СТОЛИН
Более двух лет назад НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР и факультетом психологии МГУ им. М. В. Ломоносова был организован Консультационный центр психологической помощи семье. Коллектив центра, работающий под руководством профессора А. А. Бодалева и автора данной статьи, занят как разработкой теоретических и методических вопросов, так и оказанием конкретной психологический помощи обращающимся в центр. За время работы центра его посетило более 5000 человек; супруги, родители, бабушки и дедушки, дети стали клиентами центра. Деятельность сотрудников центра не сводится к выдаче советов или рецептов по поводу тех или иных сложных ситуаций в семье, она включает сложную и сравнительно новую для советской психологии работу по психологической коррекции семейных отношений или неврачебной психотерапии, теоретическим основам которой посвящена ниже публикуемая статья.
Семейная психотерапия — область науки и практики, которая в последние десятилетия переживает бурное развитие. Возникшая в 50-х гг. на Западе и обязанная своим появлением в основном психиатрам, семейная психотерапия первоначально была адресована семьям, включающим душевнобольных [26], [35]. Постепенно эта наука все более психологизировалась — как по целям, так и по объекту изучения. Если первоначально ставилась задача лечения или реабилитации больного путем психотерапевтического воздействия на его семью, то впоследствии уже сама семья становится групповым пациентом. Основные нарушения в семейном взаимодействии объясняются в психологическом плане: это нарушения в ролях, контактах, согласовании потребностей и т. д.
В рамках отечественной медицинской психотерапии также сформировалось убеждение в необходимости выхода за рамки клиники и обращения «к разнообразным социальным ситуациям», происходящим в «гуще жизни, в семье, на производстве» [16]. При этом имеются в виду такие субклинические аномалии, как «отдельные астено-невротические реакции», начинающийся алкоголизм, «истерический стиль реагирования», «душевная выхолощенность», «жестокость», «неуживчивость, на работе и в семье» [16; 9]. Другими словами, в зону психотерапии попадают нарушения, при которых ни симптомы, ни их причины не могут быть поняты исходя из анализа человеческого организма и требуют подхода с позиции теории личности и межличностных отношений. Особенно это очевидно, когда речь идет о семейной психотерапии — «особом виде психотерапии, направленном на изменение межличностных отношений и имеющем своей целью устранение эмоциональных нарушений в семье» [10; 297].
Социально-психологической природе объекта семейной психотерапии соответствует и природа психотерапевтического процесса — это «целенаправленное психологическое воздействие с помощью стимулов, основанных на природе социального взаимодействия» [31]. Психотерапию, направленную на здоровых с медицинской точки зрения людей, ориентированную на изменение процессов психологической природы (каковыми, в частности, являются взаимоотношения в конкретной семье или искажения в развитии личностей ее членов) и опирающуюся на использование психологических закономерностей общения и таких личностных процессов, как сознание и самосознание, можно назвать неврачебной или немедицинской психотерапией.
В советской психологии за последние десятилетия наметился интерес к
105
проблемам, связанным с семейной психотерапией. Пионерами в этой области у нас в стране оказалась группа ленинградских ученых и психотерапевтов, последователей В. Н. Мясищева — В. К. Мягер, Т. М. Мишина, А. И. Захаров, В. М. Воловик, Э. Г. Эйдемиллер и др. Тем не менее на сегодня основная литература, отражающая экстенсивный и интенсивный психотерапевтический опыт, принадлежит зарубежным авторам. Освоение этой богатой литературы осложнено тем обстоятельством, что соответствующие значения накапливаются в иных социальных и культурных условиях и не могут быть автоматически перенесены в условия современной советской семьи. Поэтому успех дела возможен только лишь при опоре на отечественные достижения в психологии и, что важно подчеркнуть, на собственный опыт консультирования и психотерапии семьи.
В теоретическом фундаменте семейной психотерапии можно выделить два раздела: теорию объекта психотерапии, т. е. семьи, и теорию психотерапевтического процесса, включающую знания о природе и особенностях общения психотерапевта с семьей и отдельными ее членами. В данной статье мы остановимся лишь на теоретических представлениях о семье, при этом преимущественно на тех, которые создавались на базе психотерапевтического опыта и предназначались для практического использования в психотерапии.
В рамках психотерапии основное назначение психологических знаний о семье состоит в том, что эти знания служат базой для постановки «семейного диагноза», представляют собой понятийный остов, с помощью которого психотерапевт узнает и понимает соответствующие явления в ситуациях контакта с конкретной семьей, а также базой для формулирования «стратегических» психотерапевтических целей. При этом семья характеризуется по крайней мере в трех аспектах. Семья выступает как система, связанная с социальным целым, характерная особыми функциями в отношении к удовлетворению потребностей ее членов, обладающая своим динамическим психологическим строением и как целое определяющая те или иные проявления включенных в нее индивидов. Другой аспект теории семьи — это специфика семейной деятельности, анализ мотивов, целей и действий членов семьи. И наконец, теория семьи включает анализ широкого спектра личностных особенностей членов семьи.
СЕМЬЯ КАК ДИНАМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
Жизнь советской семьи детерминирована условиями социалистического общества [14], [20]. Эти условия определяют функции семьи как первичной ячейки нашего общества, что отражено в юридических и моральных нормах и в самом укладе семейной жизни, а это, в свою очередь, сказывается на связях, взаимных функциях, семейных позициях и ролях и, следовательно, преломляется в особенностях взаимоотношений в семье. Макросоциальные процессы в конечном счете определяют и вероятность микросоциальных событий. Семьи переезжают на новые места жительства, члены семьи меняют работу, поступают учиться и т. д. В каждый конкретный период времени члены семьи являются и членами других общностей и коллективов — производственных, учебных и т. д. Тем самым события внесемейной социальной жизни вторгаются в семейные взаимоотношения. Каждая семья проходит также ряд стадий или периодов, начиная с периода добрачного знакомства, затем брака, рождения детей, их повзросления и отделения от семьи.
В течение этих этапов меняются потребности членов семьи и, следовательно, требования к семейным взаимоотношениям. Семья, ее психологическое строение, взаимоотношения в ней должны учитывать влияние всех перечисленных факторов. В переводе на язык системных представлений сказанное означает, что семья — открытая система, подверженная внешним воздействиям,— должна учитывать в своем строении всю совокупность различных влияний и добиваться некоторого внутреннего равновесия. Это равновесие достигается специфическим распределением прав и обязанностей, формированием общих планов, норм, выработкой способов общения. И чем более противоречиво влияние различных факторов
106
(а на существование противоречий в области семейно-брачных отношений не раз указывали советские социологи), тем более творческим становится процесс достижения равновесия. В каждый данный период действие факторов, влияющих на семейную жизнь, более или менее постоянно, поэтому цель выработки равновесного, сбалансированного состояния в принципе достижима.
Однако с течением времени характер влияний меняется. Так, например, рождается ребенок, жена вновь выходит на работу, молодая пара съезжается с родителями и т.д. Чтобы приспособиться к этим изменениям, нужно изменить саму систему отсчета и нарушить выработанное равновесие. От каких-то планов приходится отказываться, какие-то нормы и правила счесть непригодными, лишить себя каких-то человеческих контактов, выработать новые ценности. Этот процесс изменения, перестройки семейной жизни не может быть беспредельным — нельзя менять все планы, все правила и традиции, все ценности. Сохранение некоторой стабильности и в то же время приспособление к новым условиям, выработка новых отношений представляют собой итоговый интегрирующий процесс в функционировании семьи.
Таким образом, в функционировании семейной системы можно выделить, как это и делает ряд авторов, три момента или три процесса [28], [36]. Ассимилятивный процесс состоит в поддержании устойчивого состояния открытой семейной системы относительно некоторых фиксированных систем отсчета. Адаптивный процесс состоит в сдвиге самой фиксированной системы отсчета. Адаптивный процесс является поиском баланса между сохранением некоторого устойчивого состояния и изменением семейного функционирования, т. е. баланса между двумя первыми процессами [28; 22];
Эти три процесса характеризуют семью в динамическом аспекте. Понимание семьи как системы позволяет распространить на нее следующие широкоизвестные положения, относящиеся к функционированию системных объектов.
1. Семья обладает сложным внутренним строением, своей психологической структурой. 2. Семейная система как целое образует у включенных в нее индивидов «системные качества». Иначе говоря, семья как целое определяет некоторые свойства и особенности входящих в нее элементов. 3. Семейная система обладает свойством неаддитивности, т. е. не является суммой входящих в нее индивидов. Зная «все» о элементах системы, нельзя предсказать свойства целого. 4. Каждый элемент семейной системы влияет на другие элементы и сам находится под их влиянием. 5. Семейная система обладает способностью к саморегуляции.
Сформулированные положения, конечно, чрезвычайно общи и абстрактны. Однако они могут быть полезны как методологические ориентиры и в исследовательской, и в терапевтической практике. Так, например, в психотерапии существует понятие условной желательности симптома. Речь идет о том, что тот или иной болезненный симптом, то или иное органическое или поведенческое расстройство, с которым пациент или его семья обращаются к психотерапевту, в некотором отношении оказываются выгодным либо для самого носителя симптома, либо для семьи в целом, либо для какого-то другого члена семьи.
Второе из названных положений как раз и акцентирует внимание на том, что необходимо искать истоки происхождения тех или иных нарушений в особенностях функционирования целого.
А. Я. Варга и В. А. Смехов проанализировали случаи обращения в наш консультативный центр родителей, чьи дети страдают энурезом неорганического происхождения. Оказалось, что в подавляющем большинстве случаев энурез ребенка играл свою «позитивную» роль в установлении внутрисемейного равновесия. Так, в одних случаях он служил для ребенка средством привлечения к себе внимания родителей, которые были недостаточно близки с ним.
В других случаях энурез ребенка служил обоснованием для фактического разрыва интимных отношений супругов (необходимость находиться ночью рядом с ребенком позволяла избегать обсуждения истинных причин разлада). В третьих случаях родительская активность в лечении ребенка служила основным способом объединения супругов, и, следовательно, его реальное избавление от энуреза угрожало разрушением семейного единения. Подобные ситуации выявились и при других
107
расстройствах в поведении или развитии ребенка.
Третье положение, касающееся неаддитивности семейной системы, в качестве своего следствия предполагает, что, как бы тщательно ни собирались сведения в беседах с каждым членом семьи, полное представление о семейных взаимоотношениях можно составить, лишь собрав семью вместе. Не случайно в рамках семейной психотерапии получили развитие и обоснование такие методы, как семейное интервью [21], совместная семейная психотерапия [41], стереоскопическая техника [10]. На практике иногда оказывается, что случай, безнадежный по мнению каждого супруга в отдельности, неожиданно позитивно разрешается, когда супруги оказываются вместе.
Четвертое положение, касающееся взаимовлияний элементов внутри системы, особенно важно при формулировании конкретных задач психотерапии. Так, психотерапия, направленная на устранение того или иного изолированного явления в семейной жизни, того или иного симптома, иногда в случае своего успеха может привести к иному, зачастую более грубому нарушению или более тяжелому симптому. Наконец, пятое положение, касающееся способности системы к саморегуляции, особенно важно при построении тактики психотерапии. В большинстве семей, обращающихся за психологической помощью, разлажен именно механизм саморегуляции: члены семьи не могут самостоятельно решать возникающие в семейной жизни противоречия и конфликты. При этом члены семьи надеются, что психотерапевт возьмет на себя функции регулятора взаимоотношений, даст конкретные советы или указания. Поэтому, как справедливо отмечают В. К. Мягер и Т. М. Мишина, «психотерапевт с самого начала должен постараться определить свою роль в группе, разъясняя, что он будет наблюдателем и комментатором, но не судьей» [10].
При рассмотрении семьи как системы возникает вопрос о том, что же удерживает членов семьи вместе, каковы факторы, скрепляющие семейную целостность. Этот вопрос имеет смысл прежде всего в отношении к брачной паре и часто формулируется как вопрос о факторах стабильности брака.
Н. Н. Обозов и А. Н. Обозова [12] выделяют субъективные и объективные, внешние и внутренние факторы стабильности. К внешним объективным факторам авторы относят стабильность социальной системы и материальные условия существования семьи, к внешним субъективным — силу социального контроля, эффективность правовых и моральных норм, национальных и культурных традиций, ожиданий значимого окружения. К внутренним субъективным факторам стабильности брака относятся эмоциональные связи и к внутренним объективным — показатели супружеской совместимости.
Как указывают социологические исследования, внешние факторы перестают играть решающую роль в современной семье, уступая место внутренним. В данном контексте важно отметить, что семейную целостность обеспечивают не взятые изолированно чувства членов семьи друг к другу; даже позитивные эмоции, испытываемые одним из супругов к другому, могут оказаться разрушительными, если воспринимаются этим супругом как явно превышающие отдачу партнера.
Н. Аккерман, один из основателей семейной психотерапии, ввел два понятия — «идентичность» и «стабильность семьи». Семейная идентичность — это «содержание ценностей, устремлений, экспектаций, тревог и проблем адаптации, разделяемое членами семьи или взаимодополняемое ими в процессе выполнения семейных ролей» [21]. Другими словами, семейная идентичность — это эмоциональное и когнитивное «Мы» данной семьи. Семейная идентичность связана с самоосознанностью личности и может характеризоваться различной степенью включения или противопоставления «Я» в «Мы». Стабильность семьи, которую точнее было бы обозначить как «сохранение в изменении», предполагает сохранение идентичности во времени, контроль над конфликтами и способность семьи к изменению и дальнейшему развитию. В целом диалектику идентичности и стабильности можно было бы выразить таким принципом: сохраняя «Мы», включающее
108
в себя автономные и взаимозависимые «Я», постоянно менять его содержание в соответствии с требованиями развития всей семьи и индивида и контролировать при этом неизбежно возникающие конфликты и противоречия.
Семейная идентичность характеризует субъективный аспект семейной целостности, понятие структуры семьи относится к объективно складывающимся взаимоотношениям. Демографы под структурой семьи понимают ее состав и численность, выделяя однодетные, двухдетные, многопоколенные, неполные семьи [4]. Психологическая структурна семьи неосязаема и проявляется лишь в динамике взаимодействия ее членов. С позиций системного подхода «семейная структура — это невидимая сеть функциональных требований, организующих способы взаимодействия членов семьи» [36; 51].
Подсистемы, дифференцирующие структуру семьи, образуются на основе общих интересов ее членов по половому, функциональному и возрастному признакам (мать — ребенок, братья и сестры, родители, супруги). Индивид также является семейной подсистемой. Одновременно он принадлежит к другим подсистемам, в которых он вступает в различные отношения и, следовательно, получает «различные навыки социальной дифференциации» [36]. Другими словами, в разных семейных подсистемах для индивида есть возможность образовывать «Я» и «Мы» — идентичности. Границы в семейной структуре — это правила, регулирующие взаимодействие между подсистемами, т. е. регулирующие саму возможность и форму участия члена семьи в той или иной подсистеме. Мать, которая поручает старшему ребенку присматривать на улице за младшим, т. е. защищать, опекать и в случае необходимости наказывать, устанавливает тем самым место старшего ребенка в функциональной воспитательной подсистеме наряду с собой и отцом.
Каждая семейная подсистема выдвигает специфические требования к членам семьи и нуждается в определенной независимости, т.е. требует ясных границ внутри семейной подсистемы. Развитие супружеских отношений требует автономии от прародителей и детей, а также от вмешательства внесемейных факторов. Развитие отношений между братьями требует известной автономии от родительского вмешательства. Границы остаются ясными до тех пор, пока четко определена взаимная ответственность, функции подсистемы, степень ее власти или влияния; при этом состав подсистем в разных семьях может отличаться. Так, бабушки и старшие дети эффективно включаются в родительскую подсистему при определенных границах последней.
С точки зрения характера границ все семьи можно расположить на континууме. Срединное положение будут занимать семьи с ясными границами между подсистемами —это нормально функционирующие семьи. На одном из полюсов будут располагаться семьи с неестественно жесткими (непроходимыми— disengaged) границами, на другом полюсе — семьи с диффузными (спутанными — enmeshed) границами. Эти два типа нарушений в семейных структурах феноменологически будут проявляться по-разному.
Семьи с жесткими границами между подсистемами реагируют на нарушения в одной из подсистем лишь тогда; когда последствия этих нарушений приобретают особенно тяжелые, а то и необратимые формы. Родители в таких семьях часто не осведомлены о жизни их детей, и лишь драматические ситуации — исключение из школы, противоправный поступок — способны активизировать внутрисемейное общение. В семьях противоположного типа, как остроумно отмечает С. Минухин, даже отказ ребенка от десерта воспринимается как глобальная внутрисемейная проблема, вызывающая бурную активность и взаимодействие всех ее членов [36].
Классификацию семей, подобную только что рассмотренной, предлагали и другие авторы на основе клинических наблюдений. Так, введены понятия «недифференцированной семейной эго-массы», и «эмоционального развода» [27], «межперсонального слияния» [25]. Исследователи, изучавшие семьи шизофреников, указывают на спутанность границ в таких семьях. Отношение к девочкам в них не отличалось от отношения к мальчикам, нарушались
109
границы между поколениями (матери, например, делились с дочерьми проблемами взаимоотношений с мужьями и т.п.) [35]. К. Хувер и Дж. Франц рассмотрели пять уровней семейной дифференциации в рамках однонаправленного континуума — от семей, включающих симбиотические отношения, до семей с оптимальной автономией ее членов [29]. В работах советских авторов выделяется тип так называемых эмоционально-отчужденных семей. Часть из них — это «безразличные друг к другу сожители, не замечающие друг друга» (эмоционально-разделенные семьи). В других — «невмешательство в личные дела (вплоть до неосведомленности) и эмоциональное дистанцирование возведены в принцип, несмотря на наличие внутренней потребности и заботы о благополучии друг друга» (ригидные рационалистические семьи) [3; 240].
Практика работы Консультативного центра показывает, что в эмоционально-разделенных семьях обычно нарушена семейная структура. Одни из клиентов, обращающихся в центр,— это супруги, которые в течение уже длительного времени не имеют интимных отношений, но продолжают жить под одной крышей либо из чувства «долга» перед детьми, либо не желая хлопот и неприятностей, связанных с разводом, и не имея сильной мотивации разрушить формальный статус. У консультанта они просят совета, как разорвать формальные отношения с минимальными потерями в эмоциональном и материальном плане. При этом обращающийся супруг плохо представляет себе чувства своего партнера и характер его взаимоотношений с детьми. Другие клиенты — это родители, которые обращаются в центр, как правило, после посещения врачей, прежде всего психоневролога. Они жалуются на какой-либо дефект в развитии или поведении ребенка — невнимательность, безволие, плохую память,— который при патопсихологическом обследовании и сборе данных о его поведении не подтверждается. Эти «сверхвключенные» и мнительные родители бывают разочарованы, если им сообщают, что их ребенок нормален, и продолжают поиск «более опытного» диагноста. Тот или иной тип поведения индивида может закрепляться в отношениях членов семейной группы, образуя психологическую роль. В литературе популярны такие семейные роли, как «Золушка», «козел отпущения» и т. д. Они образно характеризуют нарушение семейных отношений и психологические роли членов семьи, которые могут быть либо жестко закрепленными, либо неочерченными, двусмысленными, противоречивыми.
Для описания нездоровых семейных отношений некоторые авторы используют понятие гомеостаза, подразумевая под этим «семейные» узы, которые являются сдерживающими, обедненными, стереотипными и почти не разрушимыми» [43]. Наиболее известны две формы таких отношений — псевдовзаимность и псевдовраждебность [44]. В обоих случаях речь идет о семейных плеядах, члены которых связаны между собой бесконечно повторяющимися стереотипами эмоциональных взаимореагирований и находятся в фиксированных позициях в отношении друг к другу, препятствующих личностному росту и «психологическому отделению членов семьи [43]. Псевдовзаимные семьи поощряют выражение только теплых, любящих, поддерживающих чувств, а враждебность, гнев, раздражение и другие негативные чувства всячески скрывают и подавляют. В псевдовраждебных семьях их члены, наоборот, выражают лишь враждебные чувства и отвергают нежные. Ленинградские авторы для первого типа семей используют термины «псевдосолидарные» [3] или «псевдосотрудничающие» [9]. В таких семьях ригидность ролевой структуры и высокая степень взаимозависимости, которые нарушают адаптацию семьи к меняющимся условиям жизни, все же сохраняются даже «за счет мистификации действительности и формирования иррациональных суждений при отсутствии истинного взаимопонимания» [3; 241].
Наблюдения, сделанные на основе работы нашего центра, позволяют считать, что одной из наиболее существенных характеристик псевдовзаимных (псевдосолидарных, псевдосотрудничающих) семейных групп является такой баланс предложения и принятия
110
помощи, который под маской кооперации скрывает эгоистически-конкурентный характер взаимоотношений. «Жесткое разделение психологических ролей на «сильного» и «слабого» партнера позволяет «сильному» супругу камуфлировать свой страх некомпетентности с помощью обращения сверху вниз, а «слабому», «находясь в позиции ребенка в случае каких-то неудач, обвинить сильного в недосмотре за ним» [11; 49]. Другие формы нездоровых семейных взаимоотношений — «соперничество», «изоляция» [19], «симбиотические, гиперпротективные, диссоциированные» [3] — также имеют черты нездорового гомеостаза.
Сказанного достаточно, чтобы пояснить различие гомеостатических отношений в нормальных и нездоровых семьях. Это различие кроется прежде всего в тех целях, которым служит гомеостатическое регулирование внутрисемейных отношений. В здоровой семейной структуре устанавливается равновесие, проявляющееся в четкости границ и функций подсистем, оформлении психологических ролей каждого члена семьи и формировании семейного «мы». Такое равновесие не устанавливается автоматически, в любой семье возможны сближение, конфронтация, соперничество и конфликты между ее членами. Однако для нормальной семьи — это моменты, неизбежные для всякой живой, действующей и развивающейся системы. Семейный гомеостаз оказывается нездоровым, когда равновесие во взаимоотношениях используется для того, чтобы избежать изменения, развития и связанных с этим возможных тревог и потерь. Разновесие перестает быть формой адаптации целого к задачам оптимального выполнения этим целым своих внутренних и внешних функций, наоборот, само целое оказывается лишь способом сохранения некоторого равновесия, препятствующего развитию личности членов семьи и их взаимоотношений. Установление близких, дружеских, взаимозависимых контактов становится самостоятельным и доминирующим требованием каждого члена семьи, реализуемым даже ценой сдерживания развития семьи в целом и каждой личности, ухода от действительности и ее искажения. Установление дистанции перестает быть формой ограничения взаимных прав и обязанностей, но становится формой обособления, способом избежать ответственности за других и сохранить в неприкосновенности некоторый, как правило, искаженный образ «я». Содержание семейного «мы» оказывается либо застывшим «семейным мифом» (Ferreirа, цит. по [8]), либо псевдорациональным «семейным контрактом» [41].
ИНДИВИДУАЛЬНО-ДЕЯТЕЛЬНОСТНЫИ АСПЕКТ
СЕМЕЙНЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИИ
Семейные взаимоотношения можно рассматривать со стороны индивидуальных вкладов их участников. Такие вклады могут быть проанализированы на уровне установок членов семьи и соответствующего этим установкам поведения. Еще в 30-х гг. были выделены четыре родительские установки и соответствующие им типы поведения: «принятие и любовь», «явное отвержение», «излишняя требовательность» и «чрезмерная опека» (О. Konner, цит. по [38]). Между поведением родителей и поведением детей прослеживалась определенная зависимость: принятие и любовь порождают в ребенке чувство безопасности и способствуют нормальному развитию личности, явное отвержение ведет к агрессивности и эмоциональному недоразвитию и т. д.
Позднее было проведено много исследований, в которых тщательно проанализированы установки и поведение родителей и поведение их детей [17], [23], [42], а также супружеские установки и поведение [5], [15], [18], [34]. Более глубокий анализ индивидуальных вкладов членов семьи в их семейные взаимоотношения связан с анализом мотивационного аспекта поведения в семье. В литературе, ориентированной на психотерапевтическую практику, для этого аспекта поведения используется понятие «транзакция». Транзакция — это действие, переходящее в ответное действие или состояние другого субъекта и как бы рассчитанное на такой трансформированный возврат. Взаимосвязанная система транзакций представляет собой индивидуальную
111
деятельность, в том смысле этого понятия, которое предложено А. Н. Леонтьевым [6]. Система транзакций строится из сознательного или неосознанного мотива вызвать определенные изменения в действиях или состояниях другого члена семьи, необходимые для удовлетворения потребностей субъекта транзакции. Поскольку мотив – это всегда изменение поведения или состояния другого человека, транзакция связывает индивидуально-деятельностный и межличностный планы взаимоотношений.
Клинически ориентированные исследователи основное внимание уделили транзакциям, негативным с точки зрения развития личности и гармонии семейных отношений. Такова, в частности, мистификация, описанная Р. Лэйнгом [32], - внушение родителями детям того, в чем они нуждаются, кем являются, и т.д. Р. Лэйнг выделяет в мистификации три момента: приписывание, инвалидизацию и индукцию. Приписывание детям «плохости» (ненадежности, упрямства, безрассудства) и «слабости» (болезненности, ненормальности) формирует в ребенке негативный «Я-образ». Инвалидизацтя состоит в принудительном отказе детей от своей точки зрения, если последняя угрожает родительскому авторитету. Индукция состоит в попытке заручиться сотрудничеством другого в реализаций приписанного ему «Я-образа». Все эти формы транзактной активности рассматриваются как межличностные защиты, т. е. попытки сохранения каких-то сторон своего «Я» путем изменения «Я» другого [32]. Практика Консультативного центра показывает, что описанные явления не есть что-то необычное и исключительное в жизни «проблемных» семей. Интересные данные в этом аспекте могут быть получены путем анализа родительских сочинений «Мой ребенок».
Вот пример приписывания «плохости» в одном из сочинений. «Наверное, каждая мать,— пишет клиентка С. Ц., 31 год,— была бы рада похвалиться каким-то достоинством своего ребенка. Но, пересматривая всю нашу жизнь (9 лет) год за годом, я с удивлением убеждаюсь — похвалить сына почти не за что». Другая выдержка из сочинения матери, клиентки П: О., 30 лет, дает пример приписывания «слабости»: «Я трачу на нее последние деньги, я везу ее на такси, я оставляю ее дома, когда ей не хочется идти в школу, я разрешаю ей все подряд. Она девочка не ленивая, но я все за нее делаю. Мне ее жалко. Ей очень нужно серьезно похудеть. А я не ограничиваю ее ни в чем, хотя знаю, что истинная любовь состоит в том, чтобы помочь ей сбросить лишний вес. Знаю и не могу. Я просто люблю свою несчастную девочку. Но иногда думаю, что ей лучше бы не родиться, сколько бед на ее голову, а ее мать, не может ей помочь».
Анализ другого случая, дает пример «инвалидизации».
И. С. — мать семилетнего мальчика. Она разошлась с отцом, когда мальчику был только год. Мать убеждена, что в мальчике много от отца, по ее мнению, подлого и нечестного человека. Кроме того, мать считает мальчика психически нездоровым. Шестилетнего ребенка по настоянию матери кладут в психиатрическую лечебницу, однако заболевания у него не находят. Мать, тем не менее, не верит врачам и продолжает искать более «опытных» специалистов. На просьбу привести пример ненормального поведения мальчика долго думает, а затем говорит: «Все дети радуются, когда им покупают новые игрушки, а этот...».
Другим автором описаны три вида транзакций — связующие, отталкивающие и делегирующие [43], в целом приводящие к тому виду гомеостаза, который мы обозначили как нездоровый. Связующие транзакции происходят на уровне потребности в зависимости (ит-уровень), когнитивном уровне (эго-уровень) и уровне потребности в лояльности (су-перэго-уровень). На первом уровне родители, потакая несвоевременному и неадекватному удовлетворению детской потребности в зависимости, мешают его повзрослению и самостоятельности, на втором уровне — мистифицируют ребенка, на третьем — поддерживают у него непроходящее чувство вины за свои «прегрешения». «Делегирующие» родители позволяют своим детям уходить с родительской орбиты, но лишь в определенном направлении. Не реализовав в своей жизни какие-то мотивы и цели (стать известным художником, музыкантом, найти идеального супруга), такие родители перепоручают своим детям достижение •этих целей, делегируя их на выполнение «миссии». «Отталкивающие» родители пренебрегают детьми, игнорируют их как досаждающих и мешающих.
Э. Берн, один из идеологов и популяризаторов транзактного анализа, описал взаимосвязанные системы транзакций, названные им играми [24]. Игры — это тот же не здоровый гомеостаз,
112
рассмотренный как система повторяющихся транзакций, закрепленных за участниками игры в виде определенных ролей и имеющих целую систему мотивов (в терминологии Берна — «выгод») — социальных, психологических, экзистенциальных. Эвристический момент транзактного анализа Э. Берна в том, что он анатомирует и придает смысл таким необъяснимым для постороннего наблюдателя ситуациям, когда один и тот же, по существу, конфликтный и неизбежно приводящий к ссоре диалог повторяется в течение многих лет (игра «тупик») или когда супружеская пара живет годы, избегая интимной близости (игра «фригидная женщина»).
СЕМЬЯ И ЛИЧНОСТЬ
Анализ индивидуальных деятельности членов семьи, направленных друг на друга, стоящих за ними мотивов и потребностей фактически вводит категорию личности в контекст представлений о семье. Личность, конечно же, не сводится только к мотивам, поэтому и многие другие ее характеристики привлекают внимание исследователей семейных взаимоотношений.
В одном из направлений таких исследований рассматривается роль семьи в формировании личности ребенка [1], [5], [8], [40] и роль личности в формировании семейных отношений [5]. Введение трехгенеративной перспективы и выявление сложной зависимости между особенностями прародительских семей, личностными характеристиками и спецификой взаимоотношений в супружеской паре и влиянием отношений в молодой семье и личностных особенностей родителей на формирование личности ребенка [5] — пожалуй, наиболее важное достижение в этой области. Методологическую схему подхода можно условно обозначить так: «семья — личность — семья — личность».
Исследователи другого направления концентрируют внимание на супружеской диаде, пытаясь выяснить, какие характеристики членов диады и как должны соответствовать друг другу. Анализ ведется в контексте проблем совместимости [12], [13], взаимной привлекательности [30]. Методологическая схема следующая: «индивидуальность + индивидуальность = семья». Факты и гипотезы, существующие в контексте обоих направлений, были недавно проанализированы в периодической печати [5], [12], [13], поэтому мы остановимся лишь на том аспекте проблемы, который часто (и незаслуженно) остается в тени.
Этот аспект связан с представлением о личности как об особом «психическом органе», с помощью которого индивид интегрирует сформированные в нем как в социальном индивиде способности, свойства, потребности и генетически предопределенные особенности. Процесс такой интеграции, выработки своего «Я» никогда не заканчивается. Фазы, события жизни, возникающие в ней противоречия и конфликты вновь выдвигают задачи развития, перестройки, реинтеграции своего «Я» [2]. Это оказывается необходимым и при образовании собственной семьи, и в ситуациях изменения ее состава и структуры, рождения ребенка, в частности. Способность человека к активной самоперестройке лежит также в основе успеха семейной психотерапии. В большинстве теорий семьи и личности, направленных на обслуживание психотерапии, идея саморазвития личности не стала центральной — в этом, пожалуй, можно упрекнуть многих из цитированных зарубежных авторов. Однако психотерапия как практическая деятельность неизбежно опирается на эту фундаментальную особенность личности. Фактически все виды психотерапии так или иначе апеллируют к одному опосредующему звену — самосознанию и сознанию личности, тем самым имплицитно поддерживая тезис об ее активности и ответственности. Психоанализ пытается решить проблемы за счет доведения до сознания прежде недоступных переживаний. При этом оказывается неважным, что усилиями психоаналитика эти переживания приобретают гиперболизированную, а иногда и вовсе фантастическую форму, — главное, что человек, доверяющий психоаналитику, получает уверенность, что теперь он знает причины своих жизненных затруднений, сознает себя более уверенным и вооруженным перед лицом психологических коллизий. Представители рациональной
113
психотерапии, в том числе советские психиатры [16], достигают той же цели — повышения сознательной «вооруженности» пациента — с помощью разъяснения реальных причин того или иного аномального состояния, убеждения и переубеждения, также используя при этом авторитет психотерапевта.
В рамках групповой психотерапии [39] для увеличения самоуважения используются механизмы общения и терапевтический потенциал его участников. Кажущееся исключение составляют бихевиористски-ориентированные психотерапевтические системы, в декларируемые задачи которых входит переобучение или обучение новым навыкам. Однако и в этом случае можно высказать гипотезу, что основной эффект проистекает не из-за самого по себе навыка коммуникаций, взаимодействия и т. п., а из-за осознания клиентом своей возросшей вооруженности в межличностном общении и, соответственно, общего увеличения потенциала сознания. Подобные точки зрения легли в основу и некоторых концепций, развиваемых внутри бихевиористского направления в психотерапии [41]. Подобная ключевая роль сознания и самосознания, вытекающая из анализа психотерапевтических систем, вполне понятна в рамках той концепции, которая предлагается теорией деятельности [6], [7]. Сознание — главное новообразование человеческой психики по сравнению с психикой животных, а самосознание — психический процесс, характеризующий высшую форму психического развития человека — его личность. Естественно, что сознание и самосознание являются столь эффективными человеческими орудиями решения интер- и интрапсихических проблем. При этом речь идет не только о познании своей мотивации и не только о иерархизации мотивов. В «вертикальном движении сознания», о котором писал А. Н. Леонтьев, можно выделить и еще один содержательный момент.
Всякая, человеческая потребность имеет двойное психологическое содержание. Со стороны целостности организма или личности содержание потребности выступает как нужда, нехватка чего-то важного для нормального функционирования человека. В существующих в литературе перечнях потребностей, включающих потребности в творчестве, безопасности, любви, престиже и т. п. [37], используется именно этот смысл понятия «потребность». Со стороны же человеческой деятельности потребность приобретает свое содержание благодаря удовлетворяющему ее предмету, т. е. мотиву деятельности. Существенно, что оба плана содержания потребности относительно независимы друг от друга.
Эта относительная независимость потребности и мотива имеет принципиальное значение для психотерапии. Она позволяет ставить задачу не борьбы с потребностями человека, а создания условий для нового их удовлетворения, их опредмечивания в новых мотивах. Сознание и самосознание выступают в таком случае как посредники этого процесса переопредмечивания потребностей. Тем самым и эффект психотерапии выходит за пределы сознания — в реальную деятельность, в реальное общение субъекта.
Все три теоретически выделяемые составляющие семейной жизни — семейная структура, индивидуальные деятельности членов семьи, направленные друг на друга, и индивидуальные и личностные особенности членов семьи — взаимоопределяют и взаимополагают друг друга. Структура отношений устанавливается в результате индивидуальной деятельности и в то же время требует для себя, для своего поддержания именно таких, а не иных действий. Личностные и индивидуальные особенности членов семьи предопределяют мотивы их деятельности, которые сами формируются и укрепляются под влиянием этой деятельности и соответствующей семейной структуры. Все три составляющие, таким образом, связаны принципом «круговой каузальности» [22], т. е. такими взаимоотношениями, при которых причина и следствие меняются местами и взаимоопределяют друг друга. Полноценный семейный диагноз включает нахождение отклонений в каждой из составляющих, отыскание «запускающего звена» и анализ конкретной взаимосвязи указанных составляющих. В соответствии с семейным диагнозом
114
психотерапевт может концентрировать свои усилия на особенностях семейной структуры, негативных транзакциях или личностных особенностях или всех трёх составляющих одновременно.
При этом в рамках семейной психотерапии оказывается возможной концентрация психотерапевтических усилий лишь, на одном из членов семьи, на семейной диаде, на нуклеарной семье, на семейной группе, включающей прародителей и родственников, и даже на семье вместе с ее ближайшим социальным окружением, включая соседей и знакомых. Терапия будет оставаться семейной до тех пор, пока психотерапевт оценивает любые изменения в семейной подсистеме — индивиде, диаде и т. д. — в контексте функционирования семейного целого и корригирует процесс психотерапии в соответствии с этим.
Стратегические цели семейной психотерапии, таким образом, определяются семейным диагнозом, базирующемся на описанных теоретических представлениях. Однако тактика психотерапии учитывает и то, что объект воздействия — клиент, пациент одновременно является и объектом общения, вступающим в активные отношения с психотерапевтом. Этот факт требует глубокого изучения хода психотерапевтического процесса под углом зрения анализа специфического взаимодействия, общения людей, одни из которых обращаются за помощью, а другие пытаются ее оказывать. Но эта проблема выходит за рамки настоящей статьи.
1. Антонов В. В. О роли контакта с матерью в психическом развитии ребенка. — Невропатология и психиатрия, 1975, № 10.
2. Анциферова Л. И. Некоторые теоретические проблемы психологии личности. — Вопросы психологии, 1978, № 1, с. 37—49.
3. Воловик В. М. Семейные исследования в психиатрии и их значение для реабилитации больных. — В кн.: Клинические и организационные основы реабилитации психических больных / Под ред. М. М. Кабанова и К. Вайзе. М., 1980.
4. Герасимова И. А. Структура семьи. — М. 1976.
5. Захаров А. И. Психологические особенности диагностики и оптимизации взаимоотношений в конфликтной семье. — Вопросы психологии, 1981, № 3, с. 58—68.
6. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. — М., 1959.
7. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М., 1975.
8. Мишина Т. М. Психология и психотерапия супружеских пар. — В сб.: Семейная психотерапия при нервных и психических заболеваниях. Л., 1978, с. 140—152.
9. Мишина Т. М. Психологическое исследование супружеских отношений при неврозах. — В сб.: Семейная психотерапия при нервных и психических заболеваниях. Л., 1978, с. 13—20.
10. Мягер В. К., Мишина Т. М. Семейная психотерапия. — В кн.: Руководство по психотерапии / Под ред. В. Е. Рожнова. Ташкент, 1979, с. 297—310.
11. Новикова Е. В. О некоторых характеристиках общения между супругами. — В сб.: Семья и формирование личности / Под ред. А. А. Бодалева. М., 1981.
12. Обозов Н. Н., Обозова А. Н. Три подхода к исследованию психологической совместимости.— Вопросы психологии, 1981, №6, с. 98—101.
13. Обозов Н. Н., Обозова А. Н. Диагностика супружеских затруднений. — Психологический журнал, 1982, т. 3, № 2, с. 147—151.
14. Проблемы быта, брака и семьи. — Вильнюс, 1970.
15. Решетняк Ю. А. Применение тестов межличностных отношений к задачам брачного клиринга. — Вопросы кибернетики. Вып. 48. Клиринговые системы, с. 70—85. — М., 1978.
16. Руководство по психотерапии / Под ред. В. Е. Рожнова. — Ташкент, 1979.
17. Смекал В. Анкетные методы и оценочные шкалы. — В кн.: Кванцара и Кол. Диагностика психического развития. — Прага, 1978.
18. Соколова Е. Т. Влияние на самооценку нарушений эмоциональных контактов между родителями и ребенком и формирование аномалии личности. — В сб.: Семья и формирование личности. М., 1981, с. 15—21.
19. Столин В. В. Семья как объект психологической диагностики и неврачебной психотерапии. — В сб.: Семья и формирование личности / Под ред. А. А. Бодалева. М., 1981, с. 26—38.
20. Харчев А. Г. Брак и семья в СССР.— М., 1979.
21. Ackerman N. Family therapy in transactions—Boston, 1970.
22. Andolfi M. Family therapy. — N. Y.; L., 19787
23. Benjamin L. S. Structural analysis of social behavior. — Psychol., Rev., 1974, v. 81, N 5, p. 392—425.
24. Berne E. Games people play. — N. У.э Grove press, Ine., 1967.
25. Boszormenyi-Nagy J. A theory of relationships: Experience and transaction. — Inj Boszormenyi-Nagy J., Framo J. L., (eds.) Intensive family therapy. N. Y.: Harper & Row, 1965, p. 33—86.
26. Bowen M. A family concept of schizophrenia. — In: Jackson D. D. (ed.) The etiology of schizophrenia. N. Y.: Basic Books, 1960, p. 346—372.
27. Bowen M. Family psychotherapy with schizophrenia in the hospital and in private practice. — In: Boszormenyi-Nagy J., Framo J. L. (eds.) Intensive family therapy. N. Y. Harper & Row, 1965, p. 213—243.
28. French A. P. Disturbed children and their family. N. Y.: Human science press, 1977.
115
29. Hoover С. F., From Y. D. Siblings in the families of schizophrenics. — Archives of General Psychiatry, 1972, 26, p. 334—342.
30. Huston Т., Levinger G. Interpersonal attraction and relationships. — Univ. Ann. Psychol., 1978, v. 29, p. 115—156.
31. Kratochvil S. Psychoterapi . Praha, 1976.
32. Laing R. D. Mystifications, confusion and conflict. — In: Boszormenyi-Nagy J., Framo J. L. (eds.) Intensive family therapy. N. Y.: Harper & Row, 1965, p. 343—364.
33. Lang P. Self-efficacy theory thoughts on cognition and unification. — Adv. Behav. Res. Ther, 1978, v. 1, p. 187—192.
34. Leary T. F. Interpersonal diagrosis of personality. — N. Y., 1957.
35. Lidz Т., Fleck S., Cornelison A. R. Schizophrenia and the family. N. Yr: International University Press, 1965.
36. Minuchin S. Families and family therapy. L.: Tavistock Publications, 19747.
37. Murrey H. Explorations in personality. N. Y., 1938.
38. Rembowski J. Wiezi uczuciowe w rodzi-nie. W-wd, 1972.
39. Rogers С. С. Rogers on encounter groups. Penguins books,. 1970.
40. Rutter M. Maternal deprivation: New findings, new concepts, new approaches. — Child devel., 1979, v. 5, N 2.
41. Satir V., Slachowiak J., Taschman H. A. Helping families to change. N. Y.: Jason Aron-son, Inc., 1975.
42. Schsaefer E, S. A configurational analysis of children's reports of parent behavior. — J. Consult. Psychol., v. 29, 1965.
43. Sterlin H. Family theories: An introduction. — In: Burton A. (ed.) Operational theories of personality. N. Y.: 1974.
44. Wynne L. C., Ryckoff ]. M., Day J., Hirsch S. J. Pseudo-mutuality in the family relations of schizophrenics. — Psychiatry, 1958, 21, p. 205—220.
Поступила в редакцию 19.III.1982