144

 

ЗА РУБЕЖОМ

 

ЭТОГЕНИЧЕСКИИ ПОДХОД Р. ХАРРЕ

 

П. Н. ШИХИРЕВ

 

Одним из итогов многочисленных дискуссий 70-х гг. о кризисном состоянии и возможных перспективах развития социальной психологии, развернувшихся в США и Западной Европе, можно считать почти всеобщее осознание острой потребности в макротеории, которая позволила бы интегрировать огромный массив накопленных эмпирических данных и наметить новые, теоретически более плодотворные и практически более социально релевантные стратегические направления исследований.

Вместе с тем стало очевидно, что подобная теория вряд ли вообще сможет вырасти на основе какого-либо проявления парадигмы экспериментальной социальной психологии, сложившейся в США: будь то когнитивистская ориентация, атрибутивный подход или конкретная теория среднего уровня типа теории справедливости.

Критика выявила ряд таких существенных характеристик американской парадигмы, которые препятствуют ее теоретическому развитию как науки о психологическом аспекте социального процесса. Основными из них являются: абсолютизация индуктивного метода научного исследования, методологический индивидуализм, т. е. ограничение объекта исследования психикой индивида или, в лучшем случае, межиндивидуальным взаимодействием; ориентация на позитивистские установки так называемых точных наук и, как следствие этого — абсолютизация лабораторного эксперимента как основного метода; социологическая и философская неразвитость.

Известно, однако, что польза критики и ее убедительность определяются не столько ее деструктивной силой, сколько способностью предложить конструктивную альтернативу. И здесь нельзя не отметить, что на сей день в США и Западной Европе предпринята лишь одна попытка противопоставить американской парадигме конструкцию достаточно обоснованную и в то же время лишенную вышеупомянутых недостатков. Это так называемый этогениче-ский подход — концепция английского социального психолога Р. Харре, развиваемая им на, протяжении последних десяти лет [6—10].

Знакомство с ней представляет определенный познавательный интерес, не только потому, что она — единственная в своем роде, но также и потому, что в ней достаточно полно отражаются новые тенденции развития теоретической социальной психологии в Западной Европе.

 

*

 

«Чертеж новой науки», «концептуальная матрица наподобие эволюционной теории Дарвина, в рамках которой фрагменты социально-психологического знания могут быть собраны систематически и взаимосвязанно», «революция в социальной психологии» — так оценивает этогенический подход Р. Харре, как бы желая силой этих эпитетов снять всякие сомнения в грандиозности своего главного замысла — создать теорию для социальной психологии Г71, [10].

Идея синтеза этой теории на основе отрицания главных характеристик доминирующей (американской) парадигмы заложена в самом несколько необычно звучащем термине «этогения» (отсюда этогенический подход), который построен по аналогии с термином «этология»1. «Этогения, — говорит Р. Харре, — есть изучение реальной жизни людей; не в странном и обедненном мире лабораторий, а на улицах, дома, в магазинах и кафе, где люди действительно взаимодействуют» [7; 250]. Надо добавить к этому, что Р. Харре отрицательно относится к лабораторному эксперименту не только из-за слабой экологической валидности получаемых в нем данных или других его недостатков (влияние артефактов, действие предубежденности экспериментатора и т. п.), но и потому, что, по его мнению, это метод, предназначенный для изучения жесткой связи зависимых и независимых переменных, характерной для автоматизированных систем, а не для исследования поведения человека — существа, способного к рефлексии, разумному и автономному действию.

Харре выступает, таким образом, против машиноподобной модели человека и ратует за антропоморфную, т. е. воздающую человеку человеческое. Прямым следствием такой позиции является призыв с уважением относиться к рядовому человеку, как хозяину и интерпретатору социального мира, а также тезис о том, что любой человек сам в определенном смысле достаточно компетентный социальный психолог [8; 243]. Более того, по мнению Харре, основная задача профессиональных социальных психологов

 

145

 

в том и состоит, чтобы исследовать правила и схемы, которыми руководствуются люди в своем повседневном поведении [8; 257]. Необходимо при этом подчеркнуть существенное отличие концепции Харре от других теорий подходов, также ориентированных на исследование обыденного сознания — например, «понимающей» социологии и атрибутивного подхода. Оно заключено в фундаментальном методологическом постулате этогенического подхода: «каждый человек должен рассматриваться не как одинокий индивид, а как сложная система, группа» [8; 256]. В этой метафоре четко выражено указание на социальность происхождения психики индивида как продукта социального взаимодействия с другими людьми, чем этогенический подход ставится в оппозицию методологическому индивидуализму. Что же противопоставляет Харре индивиду в качестве исходной, базовой единицы анализа? «Социальная психология, — говорит он, — должна анализировать социальное взаимодействие как социальный продукт, а затем пытаться выявить в людях, включенных во взаимодействие, первичную структуру, шаблон (template) или отражение этой структуры, которая явилась причиной этого продукта» [9; 287]. Таким образом, основной, первичной единицей анализа психологической составляющей социального процесса является, согласно Харре, некая матрица, шаблон социального взаимодействия, в которой, наподобие генетической программы, записана программа поведения людей, включенных во взаимодействие. Другим аналогом этой матрицы может служить сценарий пьесы2.

В одной из своих работ Р. Харре для описания социального процесса прибегает к следующей аллегории, из которой становится ясной функция шаблона. Представим себе кустарную итальянскую фабрику макаронных изделий и технологию ее производства. Она такова. На втором этаже здания фабрики находится емкость, наполненная тестом. Тесто из этой емкости по трубе идет на первый этаж, где мастер на нижний конец трубы навинчивает фильтр с отверстиями нужного калибра. Тесто, проходя через фильтр, приобретает форму макарон. Общество, пользуясь этой аллегорией, — макаронная фабрика, тесто — постоянный поток деятельности. Фильтры — шаблоны взаимодействия, которые «синхронно структурированы и способны диахронно контролировать поток мысли и действия, придавая им в нужный момент необходимую форму» [8; 247]. Задача психолога-этогениста состоит в том, чтобы исследовать эти фильтры, природу их функционирования. «Интересный психологический, особенно социально-психологический вопрос, — говорит Харре, — состоит в том, почему человек делает то, что он делает. Задача психологов не в том, чтобы объяснять, что он делает, но почему он делает именно это» [8, 246] (курсив мой. — П. Ш.).

Поскольку главная концептуальная нагрузка в концепции Р. Харре ложится на понятие первичной структуры, шаблона социального взаимодействия, необходимо остановиться на нем подробнее. Простейшим примером его действия может служить церемония представления хозяину дома его другом одного из незнакомых хозяину гостей. «Гладкое» социальное взаимодействие в этом случае обеспечивается, как правило, тем, что каждый из его участников в своей голове (более научно: в своей когнитивной структуре) содержит примерно один и тот же, шаблонный сценарий развертывающейся церемонии. Они «умеют себя вести», они, как говорит Харре, «социально компетентны», т. е. «обладают необходимыми когнитивными ресурсами и поэтому умеют читать социальные значения высказывания или жеста» [9; 290].

Согласно Харре, шаблоны разнообразны. Одни из них действуют постоянно, другие создаются для разового употребления; одним нужно следовать неукоснительно, другие указывают лишь общую стратегию поведения и т. п. Наличие шаблонов отнюдь не исключает возможности импровизации, поскольку социальные действия порождаются рядом разнообразных процессов, которые можно расположить на континууме между автоматизмами и автономией, когда действие предпринимается и регулируется сознательно, планомерно. На этом важном в свете принятой Харре модели человека континууме он обозначает термином «правила» обязательные для исполнения, преформированные шаблоны, а термином «план» — шаблоны действия, которые создаются самими людьми, импровизируются, не всегда имеют силу обязательности.

В этогеническом подходе понятие шаблона включается в анализ социального взаимодействия как основное, но неразрывно связанное с тремя другими важными концептами: «определение ситуации», «арбитр» и «социальная маска». Человек с позиций этогении — это биологический индивид, обладающий набором когнитивных структур, которые могут быть описаны четырьмя указанными понятиями.

Поведение человека, анализируемое в системе этих понятий, представляется Харре следующим образом. Человеческая жизнь может быть изображена как последовательность эпизодов, т. е. законченных по смыслу, связных отрезков, регулируемых определенными правилами и планами. В зависимости от происхождения действия, шаблона и степени произвольности действия эпизоды делятся на три категории: биологические, формальные (официальные) и проблемные.

В биологическом эпизоде (например, сне) паттерн поведения обусловлен физиологическими механизмами, действия которых нам подчиняются мало; мы как бы становимся их свидетелями. В таких эпизодах автономность человека крайне ограничена. Она выше в случае формального эпизода, примером которого может служить упомянутая выше церемония представления гостя хозяину. Однако социального психолога-этогениста интересуют в первую очередь проблемные эпизоды. Само определение такого эпизода (дословно — enigmatic)

 

146

 

— загадочный, представляющий загадку, требующий решения — предполагает, что в этом эпизоде человек самостоятельно решает какую-то задачу.

Строго говоря, здесь собственно и начинается психология. Если бы Харре не выделил в своей классификации этот тип эпизодов, то его концепцию было бы трудно отличить от других построений «понимающей» социологии, ибо и в них социальный процесс анализируется в таких же или аналогичных терминах. Так, например, в микросоциологии широко известна и применяется теорема У. Томаса («Если ситуации определяются как реальные, они реальны по своим последствиям»); понятие «маска» — одно из основных в теории социального «Я» И. Гоффмана; понятие «арбитр» сопоставимо с понятием референтной группы; наконец, само понятие «шаблон» по смыслу имеет много общего с другими понятиями, фиксирующими регуляторное действие социальных стандартов: социальных норм, установок, стереотипов и т. п. Поэтому введение понятия проблемы, задачи необходимо для перенесения анализа в сферу психологии. Какие же задачи решает человек в проблемном эпизоде?

Прежде всего он пытается определить ситуацию. Социальное действие начинается там, где ситуация определяется как социальная. В зависимости от определения ситуации одно и то же движение руки, например, можно определить как дружеский жест, просьбу о милостыне или боевой выпад. Образно говоря, определить, интерпретировать ситуацию — значит понять, в какой пьесе человеку предлагают участвовать.

Следующий элемент, формирующий психологический аспект социального действия, — выбор соответствующей этой ситуации маски, «Я»-идентификация. Между маской и определением ситуации существует тесная взаимосвязь. В зависимости от того, как определяется ситуация и, соответственно, жест, мы: протягиваем руку для приветствия рукопожатием, подаем милостыню или обороняемся, следовательно, определяем свою роль и место в ситуации.

Социальное действие не всегда автоматизировано, не всегда требует немедленной реакции. Очень часто оно является результатом размышления, проигрывания ситуации в воображении перед каким-либо лицом, выступающим для нас в роли арбитра, судьи относительно правильности совершаемого поступка, причем этот судья не обязательно должен отчетливо персонифицироваться. Арбитр — это критик: зритель, рецензент пьесы. Добавим, что критиком, согласно концепции Харре, может быть и сам субъект действия.

Значение понятий «маска» и «арбитр» в концепции Харре исключительно велико, поскольку одной из его фундаментальных идей является постулат о том, что самая большая для человека ценность — это уважение других людей. Мы еще вернемся к этой идее. Пока отметим лишь, что, согласно Харре, желая сохранить уважение окружающих, человек постоянно объясняет себе и другим уместность своих поступков, стремится сделать их понятными для других. Он как бы помогает другим людям читать текст своей роли так, как он ее понимает. Понятность и уместность3 — абсолютно необходимые условия действенного функционирования шаблонов в сети социального взаимодействия. Поэтому Харре неоднократно подчеркивает, что понятием, дополняющим понятие «правило», должно быть понятие «социальное значение». Понять поведение человека — значит правильно его интерпретировать, правильно «вычитать» его значение.

Это важно не только в повседневной практике, но и в научном анализе. В этой связи Харре особое внимание уделяет весьма важной теоретической проблеме разведения понятий: поведение (behavior) в бихевиористском смысле, т. е. скорее движения; действие (action) и поступок, акт (act). Разница между ними, по Харре, состоит в уровне интерпретации и той системы, в которой они интерпретируются. Ее можно пояснить на примере церемонии бракосочетания. Определенный фрагмент этого формального эпизода, оставаясь одним и тем же, может быть интерпретирован на уровне описания движения: четвертый палец ее руки прошел через кольцо, которое держал он4; на уровне действия: он надел кольцо на четвертый палец ее руки; на уровне поступка: он женился на ней.

Харре указывает, что движение, действие и поступок имеют разные аналитические системы координат. Движения соотносятся как проявления биологического; действия — в системе семантического анализа, но с точки зрения более широкой структуры; наконец, поступки соотносятся с социальной структурой в целом.

В итоге церемония бракосочетания с позиций этогенического подхода будет интерпретироваться следующим образом: «Люди совершают действие вступления в брак, что предполагает знание обоими новобрачными отношения друг к другу и значения совершаемого поступка... в ролевой системе брачного ритуала. С другой стороны, выполняя брачную церемонию, они совершают поступок, порождающий фрагмент относительно постоянного социального порядка...» [9; 300].

В иерархии (социальный порядок — поступок — действие — движение) каждый уровень в соответствии с правилами функционирования системного целого, каким является общество, выступает как исполнительный для вышестоящего и задает программу нижестоящему. Движения обслуживают действия, действия — поступки. Поэтому Харре называет действия значениями движений; поступки — значениями действий; задаваемые обществом системы взаимных обязательств и ожидания определяются более широкой социальной структурой.

Заслуга Харре в том, на наш взгляд, и состоит,

 

147

 

что он не остановился на уровне микроструктуры социального взаимодействия (движение — действие — поступок), регулируемого системой нормативных стандартов, а сделал несомненный шаг вперед, попытавшись вмонтировать свою схему в более широкую концептуальную схему социального процесса на уровне общества. Без этого шага вся концепция, скорее всего, заняла бы свое место в шеренге прочих частных подходов, которые так и не i вырвались из тенет методологического индивидуализма.

Однако концепция Харре весьма типична для поисков новых путей развития теоретической социальной психологии. Они объединяются общим стремлением: расширить, вывести объект исследования за пределы индивидуальной психики и межиндивидуального взаимодействия, социологизировать социальную психологию.

Одновременно можно отметить встречное движение буржуазной социологии в сторону ее дальнейшей психологизации, что выражается в стремительном подъеме феноменологической, «понимающей» и т. п. социологии5.

В Западной Европе взаимное сближение социологии и социальной психологии катализируется, с одной стороны, отмеченным выше падением авторитета американской парадигмы, с другой — западноевропейскими традициями социально-философского, социологического и психологического анализа социального процесса. (Правда, в силу ряда конкретно-исторических причин это сближение практически реализовалось впервые не в Европе, а в США, приобретя там облик символического интеракцио-низма — направления, которое в равной степени можно назвать как психологической ветвью социологии, так и социологической ветвью социальной психологии.)

В ходе этой конвергенции главную и наиболее важную проблему как для социолога, так и для социального психолога представляет и определение и удержание своего предмета, своего уровня и среза исследования в столь многогранном объекте, каким является социальный процесс. Еще более трудно сохранить диалектику социального и психического в многочисленных переходах от одного уровня социальной системы к другому: от индивида через группы различного масштаба к обществу. Для этого необходимо найти такое системообразующее свойство, которое бы универсально присутствовало, хотя и в разных формах, на всех уровнях социальной системы.

Рассмотрим, как решаются эти проблемы в системе Р. Харре, изложенной им в фундаментальной монографии «Социальное бытие» [10]. Исходя из своего представления об уровнях социального взаимодействия, он выстраивает иерархию наук о поведении человека. Она такова. Точно так же, как психологические исследования ставят проблемы перед физиологами (например, как человек различает в хаосе стимулов значимые паттерны), социологические исследования ставят проблемы перед социальными психологами (например, какими когнитивными ресурсами должен обладать индивид для осуществления эффективного социального взаимодействия). В свою очередь, как это станет видно из дальнейшего изложения, постановка социологических проблем детерминируется философским уровнем анализа, который, в понимании Харре, обусловлен этическими ценностями общества6.

Ядром его концепции является идея о том, что в едином потоке социальной деятельности можно теоретически выделить два главных аспекта, взаимодействие между которыми объясняет содержание и форму социального процесса. Это практический аспект, или система производства материальных средств существования. Она исследуется социологами, экономистами. Социальные психологи призваны изучать второй, экспрессивный аспект, или систему производства моральных и социально-психологических «продуктов»: репутаций, авторитетов, уважения и т. п. Экспрессивная система состоит, в свою очередь, из процессов экспрессии и импрессии. Экспрессия (expression) есть процесс публичного выражения, проявление индивидом своих качеств. Его действия и высказывания формируют у людей, интерпретирующих это поведение, определенное впечатление (impression).

Следующая сквозная идея концепции — представление о том, что наибольшую ценность для человека представляет уважение других людей, а наибольшее наказание — их презрение. Соответственно, все продукты экспрессивной системы могут быть расположены на континууме: уважение — презрение.

Поскольку уважение других, по мнению Харре, — самый глубокий первичный мотив, то он считает, что в истории человечества и в поведении большинства людей экспрессивная система чаще всего доминирует над практической. Ближайшие экспрессивные цели предпочитаются более отдаленным практическим, и в итоге экспрессивная деятельность может протекать как бы независимо от ее инструментальной и практической эффективности. Более того, ритуал выражения и принятия уважения под давлением экспрессивных потребностей может даже вытеснить практические интересы. В частности, закономерность развития социального института или организации, по мнению Харре, в том и состоит, что экспрессивный аспект, т. е. производство репутаций, экспрессивная детерминация, постепенно, но неуклонно вытесняет практическую детерминацию, т. е. отодвигает на задний план цели практические, инструментальные, ради осуществления которых организация или институт были первоначально созданы.

Далее, положение человека в практической системе (его материальное положение, экономическая и политическая власть) далеко не всегда совпадает с его положением в экспрессивной системе и отнюдь не обязательно его определяет, поскольку всегда опосредствуется символической ритуализацией социального процесса, в основе которой лежит тот же первичный социальный мотив.

По той же причине, согласно Харре, несмотря на то что биологические потребности могут

 

148

 

быть источником социальных проблем, решающего влияния на человека они не оказывают, поскольку удовлетворяются в рамках общественных форм жизни, которые представляют собой сплетение сложных символических комплексов, вызываемых к жизни экспрессивной мотивацией.

Именно поэтому, полагает Харре, было бы серьезной ошибкой искать источники деятельности в индивидуальной психике. По своей форме человеческая деятельность — это всегда результат, общий продукт действий многих людей. Тем более это характерно для ее экспрессивного аспекта, поскольку, несмотря на то что люди борются за почести и социальное признание индивидуально, репутация — это корпоративный продукт, а ее приобретение — результат признания достоинств одного многими.

Стремясь более четко локализовать экспрессивный аспект, Харре выделяет для теоретического анализа два типа структур. К первому он относит структуры, состоящие из людей (people structures). Ее элементами являются люди, отношения между которыми конституируют их производные: сообщества, институты, товары, символические продукты и т. п. В рамках этого типа структур каждый индивид конституируется, с одной стороны, теми системами отношений, в которые он включен, с другой — своими индивидуальными биологическими особенностями, своим положением во времени и пространстве.

Второй тип структур — центральный для социальной психологии — это структуры действий (action structures). Ее составляет деятельность людей, сформированных теми социальными общностями, в которые они входят. Социальная деятельность, или непрерывный поток общественной жизни, состоит из эпизодов, которые складываются из поступков, состоящих, в свою очередь, из последовательности действий и т. д. По своему содержанию в рамках этого, второго типа структуры человеческая деятельность, согласно Харре, представляет: а) совокупность действий и поступков, направленных на решение практических социальных проблем; б) вербальные объяснения этих действий и поступков, имеющие целью сделать их понятными, уместными, из чего можно было бы судить о том, что они совершены разумным, следовательно, достойным уважения субъектом. Здесь важно подчеркнуть, что, несмотря на проводимое различие, оба вида деятельности в системе Харре берут свое начало в одной и той же когнитивной системе (отраженного в сознании социального знания и социального умения), из которой человек черпает правила действия и принципы интерпретации.

Исходя из того, что имманентной характеристикой социального взаимодействия является объяснение, т. е. вербальное и невербальное сопровождение действия, имеющее целью сохранить или улучшить свою репутацию и сделать свое действие осмысленным, понятным и разумным в глазах других людей, Р. Харре строит и свой метод исследования поведения, который он называет анализом объяснений (accounts analysis). С его помощью он предполагает проникнуть в процесс интерпретации человеком своих и чужих поступков.

Не имея возможности останавливаться на самом методе, укажем лишь, что в самом общем виде он представляет собой применение методики речевого анализа, разработанной Оксфордской и лингвистической школой [11]. Укажем также на сложности, возникающие в связи с необходимостью учета большого количества уровней объяснений. В самом деле, человек, совершая поступки в проблемной ситуации: а) объясняет ее для себя и б) для окружающих; далее, сам социальный психолог должен: в) объяснить для себя это поведение человека и г) объяснить объяснение им своего поступка; наконец, д) объяснить себе и научному сообществу, почему и как он все это делает, ибо его деятельность тоже есть деятельность социальная.

Таковы предлагаемые Р. Харре модель общества, социального процесса и исследовательская схема в самом кратком изложении, которое, тем не менее, позволяет, по-видимому, составить о них общее представление, выявить их достоинства и недостатки.

Некоторые из его идей можно, на наш взгляд, плодотворно применять для разработки конкретных теоретических проблем социальной психологии. Такова, например, идея о нормативности социального поведения как его важнейшей атрибутивной характеристике7. Весьма рациональна идея рассмотрения поведения в социальной ситуации как ситуации решения задачи, проблемной ситуации.

Важны и другие положения этогенического подхода: о необходимости изучения «когнитивных ресурсов» человека, т. е. способностях формулировать социальную проблему, оперировать в уме и воображении условиями задачи; о том, что эти когнитивные ресурсы могут быть выявлены средствами психолингвистического анализа; об исследовании субъективного образа объективной социальной действительности; в целом о необходимости исследования обыденного сознания и практического языка живых людей в реальной жизни.

Наконец, импонирует эрудиция основателя этогенического подхода, свободное владение весьма сложными приемами построения теоретической системы8, ее многоплановость, разнообразие теоретической и эмпирической аргументации. Не случайно концепция Р. Харре была замечена не только в Западной Европе, где она были восторженно принята молодыми социальными психологами, но и в США, где недавно одна из его обобщающих работ была опубликована в самом престижном периодическом издании по экспериментальной социальной психологии [9]. Есть все основания полагать, что популярность этогенического подхода будет возрастать.

Учитывая именно это обстоятельство, нельзя не остановиться еще на одной стороне рассматриваемой теории, столь же характерной для современной социальной психологии в Западной Европе. Речь идет об обращении к Марксу. К сожалению, столь же типичным оказалось для Харре, при всей серьезности его намерений,

 

149

 

поверхностное прочтение Маркса. Это удручает, тем более потому, что сам Харре часто цитирует Маркса, называя его «наиболее авторитетным и глубоким философом и диалектиком практической системы» [10]. Более того, сама теория экспрессивной системы выступает у него как результат экстраполяции политэкономической теории Маркса на процесс производства репутаций9.

Он считает, что так же, как система материального производства может быть исследована с помощью понятий средств производства, отчуждения, обмена и т. п., так и в экспрессивной системе можно обнаружить свои средства производства (реальные достижения с их социальной оценкой, похвала, хвастовство и т. п.), свой механизм отчуждения, как, например, в случае с репутацией, которая, являясь элементом более широкой символической системы (общественное мнение), может начать в определенном смысле самостоятельное существование.

Не останавливаясь на допустимости и обоснованности подобной аналогии, обратимся к более серьезным просчетам Харре в трактовке марксизма.

Начнем с того, что Р. Харре впадает в заблуждение относительно оценки Марксом роли психологического фактора, ценностных ориентации, традиций, норм и т. п. в историческом процессе. Он обвиняет Маркса в пресловутом экономизме, утверждая, что развитие материального производства не может детерминировать экспрессивную систему. Забывая о правиле диалектики: при анализе сущностного отношения всегда иметь в виду постоянные переходы одной стороны противоречия в другую, их постоянную обратную связь, — он впадает в противоположную (по отношению к приписываемой им марксизму точке зрения) крайность.

Он, судя по всему, просто не знаком с такими работами Маркса, как «18-е брюмера Луи Бонапарта» и другими, где Маркс показывает сложную взаимозависимость экономической структуры общества и системы общественных отношений, которые отнюдь не исчерпываются производственными отношениями. Это не мешает Харре утверждать, что, якобы согласно Марксу, «трудиться — в природе человека» [10; 8], «для жизни нужны больше всего (above all)10 пища и питье, одежда и жилище», что социальная формация порождается в соответствии с идеологией» (?!), но, с другой стороны, «по меньшей мере в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс рассматривали систему материального производства как автономно действующую и развивающуюся систему (?!)» [8; 253] и т. д. и т. п.

Только таким, поверхностным и отрывочным, знанием работ Маркса, непониманием самого духа его учения об обществе как системе, живом, развивающемся организме, можно объяснить вывод Харре о том, что теория Маркса имеет якобы ограниченный, локальный характер [10; 183]. Под этим имеется в виду, что Маркс правильно воспроизвел в своей теории социальный процесс в Западной Европе XIX в., когда (так считает Харре) практический аспект социального процесса господствовал над экспрессивным. Современные же страны, полагает Харре, живут в эпоху господства экспрессивной системы, и поэтому, он считает, для социального психолога идеи Т. Веблена и И. Гоффмана имеют якобы большее значение.

На этом, вовсе не доказанном, умозаключении строится обычная риторика об обществе, где материальные потребности удовлетворены и преобладают психологические, где рабочий класс бастует, чтобы подчеркнуть свою значимость и престиж [10; 352], где социальный статус — еще недостаточное условие для обладания властью [10; 234]. Это общество, которому лучше развиваться путем постепенных реформ, предлагаемых экспериментаторами в области микросоциальных форм взаимодействия.

Отсюда вывод: поскольку революции совершаются исподволь, путем накопления мириад микросоциальных изменений, происходящих в системе шаблонов, устойчивость которых обеспечивается самой структурой языка (системой интерпретации и обоснования) и другими системами символического взаимодействия, поскольку это так, то человеку остается лишь уповать на то, что власть предержащие обеспечат ему свободу слова — это главное, по мнению Харре, орудие в преобразовании экспрессивной системы производства. Утопичность этой надежды, сколь и расчет на то, что люди, владеющие практической системой производства, начнут поощрять «новые экспериментальные формы социального взаимодействия, создавать новые иерархии для выражения уважения», очевидны. В итоге политический аспект теории Харре сводится фактически к самой заурядной филистерской апологетике существующего капиталистического строя.

Ее пафосом пропитана и модель человека. Не сомневаясь в искренности намерений Харре представить человека как активного, автономного и т. п. субъекта, нельзя не обратить внимание на то, что, будучи помещен в описанную выше модель общества, он приобретает, как это ни парадоксально, облик «человека-локатора» из «Толпы одиноких» Д. Рисмэна или «человека организации» У. Уайта. Это типичный представитель «среднего класса», мещанин и конформист, автономный (но в пределах «дозволенного») ритуалист, отдающий себе отчет в том, что хорошая репутация сама по себе — прибыльное капиталовложение, она обеспечивает кредит.

Серьезное критическое замечание можно высказать по поводу генезиса и первичности экспрессивной системы, фиксируемой в нормативной структуре общества. Суждения Харре по этому поводу противоречивы. С одной стороны, он сам подчеркивает, что социальный процесс лишь в теоретической абстракции может быть расчленен на практический и экспрессивный аспекты. С другой, он утверждает, что исторически экспрессивный аспект предшествует практическому [10; 26]. Тем самым Харре фактически вновь пытается закономерности более высокого уровня объяснить врожденными индивидуальными свойствами человеческой природы,

 

150

 

психологической потребностью человека в признании и уважении.

На наш взгляд, сама проблема поставлена недостаточно корректно. Вопрос о том, что предшествует чему: нормативная система (фиксирующая экспрессивный аспект) или система практическая, напоминает вопрос о том, что произошло вначале: яйцо или курица. Эмпирически конкретный индивид находит готовыми социальные нормы. Они ему предшествуют. Исторически общество и его нормы рождаются одновременно в процессе коллективного, координированного действия, они производны от этого процесса. Что же касается постулата о постоянном приоритете экспрессивного аспекта, то он уязвим для критики, как любой другой вариант психологизации социального процесса.

Маркс, как известно, рассматривал этот процесс, диалектически раскрывая механизм действия социальных стандартов, он убедительно показал, как и почему «слепая сила экономического принуждения», будучи функцией всеобщей экономической зависимости, совокупностью собственных сущностных сил индивидов, т. е. порожденной самими индивидами, в классовом обществе отчуждается, как «гражданское общество», предстающее для индивида в виде системы правил и нормативных принуждений.

Вся сложность состоит здесь в том, что в реальной действительности мы в самом деле поступаем так, а не иначе потому, что так принято, так должно, чтобы не потерять уважение окружающих и т. п. Однако считать, что за нормами и правилами не стоит ничего более, кроме конвенциональных соглашений о символике выражения уважения, — значит попасть под влияние фетишистского сознания, которое, как показал Маркс, мешает проникнуть за видимость вещей, за ту форму, в которой они являются здравому смыслу.

Иными словами, здравый смысл нельзя изучать с позиций здравого же смысла.

В своих работах Харре справедливо критикует современных социальных психологов за то, что в своей теоретической работе они руководствуются социологией здравого смысла, исходят из психологии так называемого порядочного человека. Нельзя не отметить изрядного влияния той же «житейской социологии» и на самого Харре при всем его стремлении вооружить современную социальную психологию фундаментальной теорией11.

Претензии на ее создание оказались необоснованными. При всех положительных частных достижениях Харре не удалось ни решить конструктивно проблему предмета социальной психологии, ни раскрыть диалектику взаимодействия социального и психического в социальной системе. Абсолютизировав потребность в признании, взяв ее за системообразующее социальное качество, он и не мог получить ничего другого, кроме гипертрофированного представления о ее действительном месте и роли.

 

1.       Бобнева М. И. Социальные нормы и регуляция поведения. — М., 1978. — 310 с.

2.       Ионин Л. Г. Понимающая социология. — М., 1979. —206 с.

3.       Archibald P. Social psychology as political economy. N. Y.: McGraw-Hill, 1978. 295 p.

4.       Harré R. The principles of scientific thinking. L.: Basingstoke, 1970. 324 p.

5.       Harré R. The philocophies of science. An introductory survey. L.: Basingstoke. 1972. 191 p.

6.       Harré R., Secord P. The explanation of social behavior. Oxford: Blackwell, 1972. 327 p.

7.       Harré R. The analysis of episodes. — In: The context of social psychology. L.: Academic Press, 1972, p. 407—424.

8.       Harré R. Blueprint for a new science. — In: Reconstructing social psychology. Harmondsworth: Penguin Books, 1974, p. 240— 259.

9.       Harré R. The ethogenic approach: Theory and practice. — In: L. Berkowitz (ed.) Advances in experimental social psychology. L.: Academic Press, 1977, v. 10, p. 284—314.

10.    Harré R. Social being. L.: Academic Press, 1979. 438 p.

11.    How to do things with words. L.: Oxford University Press/J. Austin, J. Urmson. 1965. 280 p.

12.    Schlenker B. On the ethogenic approach: etiquette and revolution. — In: L. Berkowitz (ed.) Advances in experimental social psychology. L.: Academic Press, 1977, v. 10, p. 315— 330.

 

Поступила в редакцию 9.IХ.1981 г.