28

 

МЫШЛЕНИЕ КАК ПРОЦЕСС И ПРОБЛЕМА

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

 

А.В. БРУШЛИНСКИЙ

 

В категориальном аппарате современной психологии центральное место занимают категории отражения, психического, субъекта, объекта, общения и многие другие. В этом контексте продолжает развиваться и наиболее традиционная для советской психологии категория деятельности. В ходе изучения последней теперь становится особенно актуальным раскрытие ее взаимосвязей с самыми различными качествами и уровнями психического. На наш взгляд, требует все более тщательного исследования прежде всего ее взаимосвязь с психическим как процессом (чему обычно недостаточно уделяется внимания). Этому вопросу и посвящена настоящая статья. Вначале напомним лишь некоторые основные этапы в постановке и изучении названной проблемы.

Исторически первое и сегодня по-прежнему весьма перспективное, принципиально важное достижение психологической науки в СССР — это выдвижение и систематическая, все более глубокая разработка (начиная с 30-х гг.) диалектико-материалистического методологического принципа единства сознания (вообще психики) и деятельности. Начальные предпосылки для такой психологической разработки проблематики деятельности были заложены уже в 20-е гг. (см. прежде всего статью С. Л. Рубинштейна [32]). Наиболее детально данная проблематика — с разных сторон — была раскрыта потом в исследованиях Б. Г. Ананьева, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна, А. А. Смирнова, Б. М. Теплова и многих других авторов. Дальнейшее развитие она получает теперь в новейших работах ведущих современных советских психологов. В этом особенно отчетливо проявляется исходная общность методологических позиций различных представителей нашей психологической науки.

В своей первоначальной и, на наш взгляд, наиболее точной формулировке принцип единства сознания и деятельности гласит: психическое у человека не только проявляется, но и формируется в деятельности (у животных — в поведении). Таков онтологический «статус» человеческой психики. Он закономерно определяет и гносеологию, т. е. прежде всего методологические принципы познания психического: проявляясь и формируясь в деятельности, психика именно в ней и через нее становится предметом объективного научного исследования.

Первоначально — в 30—40-е гг. — на основе принципа единства сознания и деятельности была обобщена взаимосвязь деятельности и психического еще без дифференцировки последнего на процесс и результат (продукт). И лишь в 50-е и последующие годы этот анализ единства психического и деятельности был значительно углублен благодаря тому, что в самом психическом был вычленен процесс и его результат (см. прежде всего работы С. Л. Рубинштейна [34], [35], [36]). И Рубинштейн, и Леонтьев пришли к идее психического как процесса лишь на последних этапах своего творческого пути (соответственно в 50-е и 70-е гг.). Так, Леонтьев в конце 1972 г. сделал вывод о том, что главное для психолога — это изучение психического как процесса, как внутреннего движения индивидуального сознания [21; 136]. До 1972 г. он считал, что психология

 

29

 

должна исследовать прежде всего строение, структуру сознания и в меньшей степени динамику психического [20; 286, 353 и др.].

 

1. ПСИХИЧЕСКОЕ КАК НЕПРЕРЫВНЫЙ

ПРОЦЕСС

 

Психическое как процесс изначально и всегда является непрерывным в самом точном и глубоком смысле слова. Непрерывность психического объективно обусловлена его ведущей ролью в регуляции и саморегуляции деятельности людей (и поведения животных). Психическое изначально включено в непрерывное взаимодействие человека с миром, т. е. прежде всего в непрерывное взаимодействие субъекта с объектом, каковым в конечном счете потенциально является вся Вселенная.

Субъект (в исходном, наиболее широком смысле слова) — это человечество в целом. Оно, в свою очередь, представляет собой противоречивое единство разных наций, классов, социальных групп, индивидов, взаимодействующих друг с другом. Непрерывная взаимосвязь любого субъекта с объектом всегда и необходимо опосредствована взаимоотношениями между разными субъектами, и наоборот, любые взаимоотношения между субъектами столь же необходимо опосредствованы их взаимосвязями с объектом. Так — более конкретно — выступает непрерывное взаимодействие человека с миром (с другими людьми, с вещами и т. д.).

Психическое есть высший уровень отражения бытия и соответственно высший уровень саморегуляции всей жизни человека: познания, созерцания и преобразования природы и общества. В ходе познания и изменения мира люди тем самым познают и изменяют самих себя. В этом общественно-историческом процессе непрерывного взаимодействия с миром последний раскрывается перед человеком во все новых и новых качествах.

Непрерывность взаимодействия человека с миром (в частности, субъекта с объектом) проявляется прежде всего в непрерывности психического, включенного в процесс такого взаимодействия. Основным способом существования психического является его существование в качестве процесса — непрерывного, динамического, формирующегося, изначально не заданного. Таков исходный и важнейший тезис теории психического как процесса, разработанной Рубинштейном, его учениками и последователями. Психическое как процесс закономерно приводит к определенному продукту или результату (например, к решению или нерешению задачи; к формированию психического образа, понятия, суждения, мотива, чувства или эмоции и т. д.).

Если процессуальность психического есть его непрерывность, то продукт или результат такого процесса (например, инсайт) представляет собой нечто прерывное. Психика — это всегда взаимосвязь непрерывного и прерывного. Диалектический материализм раскрывает органическое единство непрерывного и прерывного. На разных уровнях бытия это единство выступает по-разному в зависимости от специфики того, что конкретно является непрерывным и прерывным. Их специфичность на уровне психического все более глубоко изучается психологической наукой. В данной статье мы уделяем основное внимание главным образом непрерывности психики, потому что именно эта сторона проблемы особенно актуальна для исследования процессуальности психического. Поскольку теория психического как процесса наиболее систематически начала разрабатываться на материале психологии мышления, целесообразно продолжить наш анализ на конкретном примере именно мышления как процесса.

Мышление объективно выступает как процесс (т. е. как нечто формирующееся, становящееся, динамичное и т. д.) прежде всего в силу следующего обстоятельства. Когда человек начинает осуществлять познавательную деятельность, например когда он начинает формулировать и решать мыслительную задачу или проблему, то он еще почти совсем не знает, как конкретно будет протекать его деятельность, поскольку решение обдумываемой им задачи вначале еще не известно. В таком смысле первоначально (почти) полностью отсутствует конечная стадия, конечное состояние, окончательный результат мыслительного процесса. Пока еще нет конечного, будущего результата (решения), пока он остается неизвестным, из него нельзя

 

30

 

телеологически исходить как из готового, заранее заданного, данного и т. д. Его можно лишь в минимальной степени как-то предвосхищать, прогнозировать, вообще антиципировать. Без такого прогнозирования мыслительный процесс превратился бы в чисто случайный, хаотический, слепой поиск.

Это противоречие между изначальным отсутствием будущего результата и необходимостью его хотя бы минимального мысленного прогнозирования разрешается по ходу всего в целом мыслительного процесса. Процесс и есть конкретный способ разрешения указанного противоречия. Последнее представляет собой, на наш взгляд, наиболее существенное проявление того исходного парадокса мышления, творчества, вообще психического развития, который в Древней Греции был сформулирован примерно следующим образом: если я знаю, что я ищу, то что же мне еще искать; если я не знаю, что я ищу, то как я могу искать?! (О принципиальной важности для психологии этого парадокса подробнее см. [8; 82—95], [15; 48—49].) Теория психического как процесса (прежде всего мышления как процесса) изучает конкретные способы разрешения данного парадокса.

В лабораторном эксперименте мышление как процесс может выступить в ходе постановки и решения человеком любой задачи или проблемы, поскольку испытуемый уже имеет хотя бы минимальную исходную мотивацию к обдумыванию задачи. В ходе решения он осуществляет процесс ее анализа, синтеза и обобщения. Это и есть исходный процессуальный аспект мышления. Такой аспект является вместе с тем личностным, т. е. прежде всего мотивационным, поскольку уже имеющиеся мотивы и способности человека обеспечили его участие в эксперименте. В ходе подобных опытов у испытуемых обычно формируются новые способы решения определенных задач, характеризующие новый уровень микроразвития [26] их мышления как процесса. Тем самым формируются также (хотя бы в минимальной степени) их познавательная мотивация, их отношение к экспериментатору, к эксперименту, к другим испытуемым, к решаемым задачам и т. д. Это личностный аспект, характеризующий мышление как деятельность. Теперь на передний план выступает формирование мотивов и умственных способностей.

Таким образом, когда психолог исследует психику человека (самого себя или другого), то этот человек — субъект — выступает в качестве объекта. Становясь объектом исследования (в ходе наблюдения, самонаблюдения, эксперимента и т. д.), человек вовсе не перестает быть субъектом. В этом и состоит главная идея вышеупомянутого принципа единства сознания (вообще психики) и деятельности. Деятельность осуществляется субъектом и только им (т. е. не животным и не машиной). Это практическая, теоретическая и т. д. деятельность. Для того чтобы в ходе эксперимента, наблюдения и самонаблюдения испытуемый, становясь объектом исследования, оставался субъектом, он должен выполнять определенную — хотя бы простейшую — деятельность. Например, на основе формирующихся мотивов и целей он может решать значимые для него мыслительные задачи в ходе непосредственного общения и (или) сотрудничества с экспериментатором, а также с другими испытуемыми. Чтобы экспериментатор мог изучать мышление как процесс, для испытуемого оно должно выступать как деятельность [10; 77— 78].

Благодаря психическому как высшему уровню процессуальности, динамичности, непрерывности, человек, взаимодействуя с миром, может все более адекватно отражать любые, даже самые изменчивые, неожиданные, внешне незаметные, но существенные стороны окружающей действительности. Психическое как живой процесс — это исходная и важнейшая психологическая реальность, из которой в ходе взаимодействия человека с миром формируются другие психические явления, состояния и свойства. Процессуальность, непрерывная динамичность психического не означает, что в нем вообще нет ничего стабильного, устойчивого, статичного. Психические свойства (мотивы, способности и т. д.), неотрывные от психического как процесса, представляют собой — на каждой возрастной стадии — наиболее устойчивое, структурное, сформировавшееся

 

31

 

«ядро» психики. Оно обеспечивает новый, более высокий уровень формирования психического процесса, проявляясь в нем и продолжая формироваться дальше.

Непрерывность мышления как процесса, обусловленная непрерывностью взаимодействия человека с познаваемым миром, обеспечивается специфическим психологическим механизмом мыслительной деятельности — анализом через синтез. Его суть, раскрываемая теорией психического как процесса, состоит в следующем: объект в процессе мышления включается во все новые связи и отношения и в силу этого выступает (объективно!) во все новых качествах, которые фиксируются в новых понятиях и понятийных характеристиках; из объекта таким образом как бы вычерпывается все новое содержание. Например, в мыслительном процессе решения геометрической задачи познаваемый объект (геометрическая фигура) включается в разные связи и отношения и выступает в них в новых качествах (как треугольник, как часть параллелограмма и т. д.). Аналогичным образом психическое — в ходе его исследования — в различных системах связей объективно выступает соответственно в разных качествах: как процесс, как его результат, как статика, как динамика, как сознательное, как неосознанное, как свойство, как состояние и т. д. (Анализ через синтез теперь частично учитывается также и некоторыми представителями других психологических теорий и направлений (см., например [25; 237 и далее],):

Анализ через синтез всегда осуществляется на разных уровнях осознанного и неосознанного (бессознательного), в непрерывном взаимодействии того и другого. Посредством этого психологического механизма мышления именно человек в процессе познавательной деятельности открывает все новое и новое содержание, а не само это содержание прямо и непосредственно обнаруживает себя бездеятельному существу. Вместе с тем все познаваемое содержание человек открывает именно в объекте, формируя, конструируя, развивая систему понятий об этом объекте. Следовательно, лишь в непрерывном единстве человека и мира, объективного и субъективного осуществляется анализ через синтез как исходный и всеобщий психологический механизм, обеспечивающий непрерывность живого, реального психического процесса. Посредством этого механизма меняется соотношение между субъектом и объектом: человек, все глубже познавая мир, формируется и развивается как субъект.

Предметность, содержательность, объективность мышления не исключает его субъективности, т. е. того, что оно принадлежит человеку как субъекту. Лишь субъект в ходе своего практического, теоретического и т. д. взаимодействия с миром открывает сущностное содержание бытия. На разных уровнях психического отражаются соответственно разные уровни бытия — согласно общей закономерности: внешние причины действуют через внутренние (в данном случае — психические, все более развитые) условия. По мере общественно-исторического развития человека становятся доступными познанию и практическому освоению все более существенные закономерности природы и общества.

Таким образом, объективность предметного содержания познаваемого мира и субъективность познавательной активности (т. е. мыслительной деятельности как активности именно субъекта) не исключают, а, наоборот, необходимо предполагают друг друга. Объект познается только субъектом, а не животным и не машиной (человек все успешнее использует последнюю в качестве одного из средств своей познавательной деятельности). Иначе говоря, субъективное есть форма проявления объективного.

В этой непрерывности взаимодействия субъективного и объективного, характеризующей анализ через синтез, особенно отчетливо обнаруживается социальность человеческого мышления. Познаваемая субъектом объективная реальность в единстве ее чувственных и «сверхчувственных» (К. Маркс) качеств — это не только чувственно, наглядно данная действительность, но и общественно выработанная система понятий, знаний, объективированная в слове и обозначаемая в философии специальным термином «идеальное». Такая система научных знаний, усваиваемая индивидом (в процессе обучения), выступает для него тоже как своеобразная «объективная реальность», в которой аккумулирован исторический опыт человечества. И потому мышление необходимо является «общением человека с человечеством» [36; 52], взаимодействием с исторически развивающейся системой научных знаний, отражающей сущность объекта.

Это необходимое для мышления опосредствованное общение закономерно связано с различными формами непосредственного, живого общения между людьми, очень отчетливо проявляющегося, например, в ходе группового решения мыслительных задач. В данной связи большое эвристическое значение имеет методологический принцип общения, разрабатываемый Б. Ф. Ломовым и его учениками и сотрудниками (подробнее см. [28], [24]). Указанный принцип направляет исследование на

 

32

 

систематическое сопоставительное изучение человеческой психики в двух разных, но взаимосвязанных ситуациях: 1) непосредственного, живого общения (лицом к лицу) и 2) вне такого (т: е. непосредственного) общения.

Соответственно этому мышление как процесс (решения одной и той же задачи) изучается теперь в двух вышеупомянутых ситуациях. Более конкретно: та же самая мыслительная задача решалась одним испытуемым (эксперименты нашей аспирантки Б. О. Есенгазиевой) и затем непосредственно общающимися между собой двумя другими испытуемыми (эксперименты нашего аспиранта В. А. Поликарпова). Таким путем в обоих указанных случаях удалось раскрыть общее и различное в функционировании основного психологического «механизма» мыслительного процесса — анализа через синтез. Проведенные эксперименты показали, что когда в процессе анализа через синтез познаваемый объект включается в разные системы связей и выступает в них в новых качествах, то эти различные системы объективных существенных отношений вначале вычленяются соответственно разными субъектами. В результате между испытуемыми могут возникнуть разногласия. Весь последующий процесс группового решения задачи означает, что разные субъекты в ходе дискуссии (субъект-субъектные взаимосвязи) соотносят друг с другом эти разные качества познаваемого объекта, (субъект-объектные взаимосвязи). Тем самым различные системы отношений и выступающие в них качества объекта как бы персонифицируются соответственно разными индивидами и потому непрерывно соотносятся друг с другом в субъектах и через субъектов. В состав этих отношений входит и отношение человека к познаваемому объекту, поскольку, открывая в процессе мышления новые качества объекта, субъект вместе с тем все более адекватно определяет их значение для своей деятельности. Тем самым по ходу мышления как процесса формируется мотивация для его дальнейшего протекания [12].

Любой из участников совместной познавательной деятельности может стать потенциальным «источником» явных или неявных «подсказок» по отношению к остальным партнерам. Для группового решения задач оказались действительными психологические закономерности мышления, выявленные в экспериментах с одним испытуемым и определяющие разные типы использования и неиспользования «подсказок» в зависимости от уровня проанализированности решаемой задачи [35], [38], т. е. по вышеупомянутому принципу: внешние причины действуют через внутренние условия. Вместе с тем эти закономерности выступают в новых, более конкретных условиях сложных межличностных взаимоотношений (например, разные формы сотрудничества, «психологическая защита» по отношению к экспериментатору или другим партнерам и т. д.).

В результате новое обоснование получает уже упоминавшийся общий вывод: непрерывная взаимосвязь (в процессе анализа через синтез) любого субъекта с познаваемым объектом необходимо опосредствуется взаимоотношениями между разными субъектами и, наоборот, любые взаимоотношения между субъектами столь же необходимо опосредствованы их взаимосвязями с объектом. Для разных наук о мышлении (гносеологии, логики, психологии и т. д.) его субъект выступает в соответственно разных качествах. В психологии субъект мыслительной деятельности изучается прежде всего в неразрывной связи с процессуальным аспектом мышления.

Такое взаимосоотнесение субъектом свойств и качеств объекта (анализ через синтез) осуществляется в мысленном плане — теоретически, но, конечно, под контролем практики. Специфика и преимущества теоретического мышления в том и состоят, что в процессе анализа через синтез (например, в ходе лишь мысленного или умственного эксперимента) удается привести во взаимодействие такие свойства и качества объекта, которые в материальном плане еще или уже не могут взаимодействовать или же их взаимодействие очень трудно, дорого и опасно организовывать1. Примерами могут служить познание прошлого, прогнозирование будущего (в том числе будущего, пока неизвестного решения любой задачи или проблемы) и т. д. В процессе познания прошлого человек тоже прогнозирует будущее (вначале неизвестное) решение соответствующей проблемы.

Взаимосоотнесение в мысленном — идеальном — плане различных аспектов познаваемого объекта осуществляется в ходе анализа через синтез субъектом и только им. Тем самым раскрывается, познается именно объект в своей подлинной сущности. Поэтому бытие объекта как бы продолжается в субъекте, выступая в нем в своей многокачествен-ности — актуальной и потенциальной. По тому, что и как выявляет в объекте данный субъект, можно, в свою очередь, познавать и этого последнего.

Таким образом, объективность, адекватность познания закономерно обеспечивается именно его субъективностью: познание (в частности, мышление) есть активность субъекта, непрерывно взаимодействующего с объектом (с другими людьми, с вещами и т. д.). Этим не исключаются, а, наоборот, предполагаются и получают свое объяснение возможность и даже частичная необходимость субъективности в другом смысле слова — субъективности как неполной адекватности мыслительного процесса объекту. Ошибки, неистинность в ходе познания не означают, что субъект прекратил свое взаимодействие с познаваемым объектом, которое до этого было непрерывным. Такие ошибки тоже объясняются на основе анализа через синтез как мыслительного механизма неразрывной взаимосвязи человека с миром.

Когда в процессе мышления объект включается в разные системы связей и выступает

 

33

 

в них в разных качествах, то субъект не всегда и не сразу в полной мере учитывает, что данное качество объекта специфично и существенно именно в данной, а не в другой системе отношений. Таков главный источник ошибок в процессе мышления. Это обнаруживается особенно отчетливо также и в проанализированных нами случаях группового решения задач (см. выше), когда разные системы связей, в которых по-разному выступает объект, как бы персонифицируются соответственно различными индивидами. Тогда с предельной очевидностью выявляется неразрывная взаимосвязь субъект-объектных и субъект-субъектных взаимодействий.

Итак, на всех стадиях мышления (даже в случае ошибок) последнее закономерно формируется как непрерывный психический процесс именно в силу непрерывности познавательного взаимодействия человека с миром. Все более глубокое изучение этой стороны проблемы и составляет одну из важнейших задач совсем кратко анализируемой здесь теории мышления как процесса, вообще теории психического как процесса, реализующей принцип единства сознания и деятельности. Раскрыть формирование человеческой психики в деятельности — это значит прежде всего исследовать психическое как процесс (непрерывный, формирующийся, развивающийся в качестве регулирующего компонента деятельности). Понятие формирования конкретизируется в понятии процесса.

 

2. ВЗАИМОСВЯЗЬ ОБЩЕСТВЕННОГО

И ИНДИВИДУАЛЬНОГО

В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПСИХИКЕ

(АНАЛИЗ ЧЕРЕЗ СИНТЕЗ

И ЗНАЧЕНИЕ — СМЫСЛ)

 

Последовательная и глубокая разработка психологической проблемы непрерывности обеспечивает построение подлинно монистической теории психики, преодолевающей различные проявления дуализма. Действительное, а не декларативное изучение психического как процесса (формирующегося в деятельности — в непрерывном взаимодействии человека с миром) возможно только в меру преодоления тройного дуализма: 1) между субъектом и объектом; 2) между природным и социальным; 3) между общественным и индивидуальным. Покажем это конкретно на примере одной из линий исследования социальности человеческой психики — линии, идущей еще от Э. Дюркгейма и в смягченной форме иногда продолжающейся до сих пор. Тем самым мы рассмотрим иной подход к проблеме непрерывного — прерывного, существенно отличающийся от развиваемой нами точки зрения. На этом фоне выступит особенно отчетливо специфика нашей трактовки непрерывного взаимодействия человека с миром.

Как известно, вопрос о социальной природе человеческой психики был очень остро поставлен, в частности, в русле психологической концепции французской социологической колы (в работах Дюркгейма и его учеников-социологов, а затем и в работах примыкавших к ним психологов П. Жанэ, Ж. Пиаже и др.). В этом состоит большая заслуга Дюркгейма и его последователей, особенно очевидная при сравнении с теми из их современников, которые недооценивали или даже игнорировали социальную сущность человеческой психики2. Вместе с тем французская социологическая школа и идущие за ней психологи не смогли с необходимой глубиной и последовательностью разработать поставленную ими проблему, поскольку они исходили из идеалистических и дуалистических предпосылок. По Дюркгейму, все социальное состоит из коллективных представлений и является продуктом представлений. Здесь социальность сведена лишь к коллективным представлениям, по существу к идеологии; ведущая роль реальных — производственных, общественных — отношений не учтена должным образом.

Основное исходное положение Дюркгейма является откровенно дуалистическим. Он прямо пишет: человек «есть существо двойственное. В нем—два существа: существо индивидуальное, имеющее свои корни в организме и круг деятельности которого вследствие этого оказывается узкоограниченным, и существо социальное, которое является в нем представителем наивысшей реальности интеллектуального и морального порядка, какую мы только можем познать путем наблюдения,— я разумею общество» ([17; 219] здесь и далее подчеркнуто нами — А. Б.). Так общий изначальный дуализм природного и социального неизбежно приводит к выделению чисто внешней взаимосвязи между индивидуальным (неправомерно сведенным к биологическому) и общественным. Дуалистическая взаимосвязь между ними выступает прежде всего как соотношение двух видов опыта: личного и коллективного; в основе первого из них лежит вначале контакт с природой, в основе второго — контакт с обществом (опять разрыв между природным и социальным!).

Личный опыт — это прежде всего индивидуальные ощущения, восприятия, представления, вообще образы. Все они—1) чисто субъективны («мои ощущения неотделимы от меня»)

 

34

 

и 2) находятся в постоянном изменении («как функция данной минуты»). Прямую противоположность им составляет коллективный опыт, т. е. коллективные представления и концепты, выражающие состояние коллективности — различные стороны общественного бытия. В отличие от индивидуальных, чувственных образов концепты, наоборот,—1) безличны, общезначимы, независимы от каждого отдельного субъекта, всеми понимаются одинаково и 2) неизменны, находятся «вне времени и становления», выражают лишь устойчивые и существенные стороны бытия «вне и выше» ситуативных и индивидуальных случайностей, зафиксированы в словаре родного языка. Таким образом, дуализм общественного и индивидуального в итоге выступает более конкретно как разрыв (соответственно) между двумя аспектами человеческой психики: между коллективным и личным, понятийным и наглядно-чувственным, общезначимым и субъективным, существенным и несущественным, устойчивым (закрепленным в языковых значениях) и непрерывно меняющимся и т. д. Этот дуализм, проявляющийся в очень разных вариантах, получил весьма широкое распространение в социологии и психологии — особенно во Франции (см. подробнее [33], [36]). Через Жанэ, раннего Пиаже и др. он оказал определенное влияние и на некоторых других психологов 20—30-х гг., в частности, на позднего Л. С. Выготского3 (см. подробнее [33], [7]).

Так, например, в значительной степени именно с этих позиций разрабатывалась тогда проблема развития детского мышления. Вышеуказанное соотношение общественного и индивидуального обнаружило себя прежде всего в том, что аналогом коллективных представлений отчасти стали неспонтанные понятия ребенка (ранний Пиаже), затем научные понятия у детей (поздний Выготский) и, наконец, языковые значения (А. Н. Леонтьев). Аналогом же «собственно индивидуального» в психике человека стали детские спонтанные понятия (Пиаже), житейские понятия (Выготский) и личностный смысл (Леонтьев). Рассмотрим этот наш вывод более подробно, поскольку он обычно недостаточно учитывается (например, в новейших дискуссиях об историческом контексте возникновения и перспективах развития культурно-исторической теории высших психологических функций, разработанной Выготским).

Исходное и основное различение житейских (спонтанных) и научных (неспонтанных) понятий в исследованиях Выготского обусловлено определенной, вышеупомянутой трактовкой общественного-индивидуального. Понятия являются житейскими «в силу их происхождения из собственного жизненного опыта ребенка» [13; 169], т. е. из его личного опыта. В отличие от них научные понятия развиваются «в условиях образовательного процесса, представляющего собой своеобразную форму систематического сотрудничества между педагогом и ребенком, сотрудничества, в процессе которого происходит созревание высших психологических функций ребенка с помощью и при участии взрослого» [13;164]. Это простейшая разновидность уже не личного, а коллективного опыта. Легко видеть, что житейские и научные понятия противопоставляются в исходных определениях по принципу (соответственно) отсутствия или наличия «сотрудничества со взрослыми». Житейские понятия формируются из собственного жизненного опыта детей вначале без специальной помощи и участия взрослых. И наоборот, научные понятия у ребенка образуются первично без опоры на его собственный жизненный опыт, на основе словесного знака — первичного вербального определения, но зато в сотрудничестве с окружающими его людьми; только потом, вторично эти понятия «прорастают в сферу личного опыта» [13; 232] детей. Таков очевидный изначальный дуализм общественного (научные понятия) и индивидуального (житейские понятия), закрепленный в итоге Выготским в его трактовке «зоны ближайшего развития» (подробнее см. [7]). Указанный разрыв между общественным и индивидуальным преодолевается теорией мышления как процесса (см. прежде всего интерпретацию известных экспериментов, проведенных по методике подсказок; эта интерпретация разработана на основе принципа детерминизма, согласно которому внешние причины действуют через внутренние условия [35; 82—83 и др.]. Таким образом, соотношение общественного-индивидуального рассматривается в теории мышления как процесса иначе, чем в вышеупомянутой трактовке «зоны ближайшего развития».

Впоследствии эта трактовка оказала определенное влияние на разработку А. Н. Леонтьевым и А. Р. Лурией известной проблемы «значение и смысл» (идущей от Ф. Полана и Л. С. Выготского [13]). Леонтьев на следующем примере раскрывает соотношение (сводящееся к несовпадению) языкового значения и личностного смысла. Юноша, учащийся в школе, отчетливо понимает, хорошо знает то или иное историческое событие из прошлого своей Родины (это знание-понятие-значение). Но вот тот же юноша уходит на фронт, чтобы защищать свою страну. Изменилось ли, увеличилось ли его знание (понятие, значение) об этом историческом событии? Леонтьев отвечает: нет; оно, может быть, даже стало менее отчетливым; кое-что, может быть, даже позабылось. Но вот (продолжает Леонтьев) почему-нибудь это событие теперь вспомнилось ему и осветилось как бы другим светом. «Оно стало иным, но не как значение, не со стороны знания о нем, а со стороны его смысла для личности; оно приобрело для него новый, более глубокий смысл» ([20; 293]). (Выделено Леонтьевым.— А. Б.).

При таком подходе к проблеме, на наш взгляд, неправомерно отрываются друг от друга 1) значение, (понятие, знание) и 2) смысл, поскольку первое не обогащается новым содержанием и даже частично утрачивает его, а второе, наоборот, становится более глубоким. Будучи таким образом оторванным от знания, понятия, значения, т. е. по существу от объекта, смысл «вычерпывает» свое новое содержание не из объекта, а, очевидно, получает его только от субъекта, теперь уже не взаимодействующего с объектом. (Первоначально Леонтьев настолько резко отделял друг от друга значение и смысл, что даже соотносил их с «совершенно различными анатомическими структурами в мозговой коре» [19; 83].) Для того чтобы устранить или хотя бы смягчить неизбежно возникающий здесь разрыв между субъектом и объектом, между смыслом и значением, надо было бы признать, что в данном случае (пример с юношей) становится более содержательным не только смысл, но и значение. Но тогда исчезает основной критерий для различения того и другого, т. е. смысл и значение просто становятся тождественными друг другу.

На наш взгляд, подлинное решение этой проблемы должно исходить из упоминавшегося выше фундаментального положения о непрерывности взаимодействия человека с миром (субъекта с объектом, с другими субъектами и т. д.). Поскольку одним из психологических механизмов такого взаимодействия является анализ через синтез, то значение и смысл выступают прежде всего как постепенно выявляемые субъектом разные качества одного и того же объекта (события), включаемого в разные системы связей и отношений. Конкретно это обнаруживается в непрерывной динамике переменных и их частных значений (подробнее см. [10;. 148 и далее]). Так в изучении одной и той же системы фактов проявляются существенные различия двух теоретических подходов (анализ через синтез; значение и смысл).

К числу различных связей, в которые включается познаваемый объект, всегда принадлежат и объективные (эмоционально переживаемые в разной степени) отношения субъекта к объекту (тем самым предлагаемая нами трактовка данной проблемы не является интеллектуалистической). Надо только учесть, что в ходе познавательной деятельности, как уже говорилось выше, в качестве объекта выступает все познаваемое: люди, вещи и т. д.

Эту линию рассуждений можно и нужно продолжить далее с учетом специфики психического процесса высшего чувства (например, любви человека к человеку). Жизненные наблюдения свидетельствуют о том, что, по крайней мере, в некоторых случаях любящий открывает в любимом человеке его большие душевные качества, действительно ему присущие, но не замечаемые другими — «равнодушными» — людьми. «Любовь иногда бывает выявлением образа любимого — часто невидимого для других людей — не потому, что любящий поддается иллюзии, а потому, что он выявляет те стороны, которые не выясняются для других людей в тех деловых отношениях, в которых выступают лишь функциональные свойства человека как «маски» [37; 374].

На основании всех этих вышеприведенных аргументов теперь уже достаточно ясна неадекватность широко распространенного подхода к общей проблеме значения — смысла. Главную идею такого подхода недавно очень четко обобщил Лурия: «Если «значение» слова является объективным отражением системы связей и отношений, то «смысл» — это привнесение субъективных аспектов значения соответственно данному моменту и ситуации» [25; 53] (ср. с тем, что говорилось выше о противопоставлении устойчивого и существенного ситуативным и индивидуальным случайностям). Процитированное обобщение может привести к субъективизму, каковым и является такое привнесение субъективного (о принципиальном различии между психическим как субъективным, т. е. принадлежащим субъекту, и субъективистским, см. [34; 54—70]).

Источником субъективизма в данном случае становится прежде всего неточное понимание взаимосвязей между объективным и субъективным, существенным и несущественным, инвариантным и ситуативным, общим и частным и т. д. Для преодоления этой неточности особенно важно устранить разрыв между общим и частным. Такой дуализм между ними ликвидируется (вернее, вообще не возникает), если с самого начала исходить из следующих принципиально важных положений: «В научном понятии, в законе частное не исчезает, а сохраняется в виде переменных, которые могут получить разное частное значение. В этом смысле

 

36

 

общее богаче частного, содержит его — хотя и в неспециализированном виде — в себе» [34; 143].

При таком подходе к проблеме раскрытие частных, ситуативных, изменяющихся и т. д. свойств объекта в соотнесении с его общими, инвариантными, наиболее существенными качествами не приводит к субъективизму. Как уже отмечалось выше, именно этот подход разрабатывается теорией мышления как процесса и вообще теорией психического как процесса [1], [10], [11], [34—36] в ходе психологического, экспериментального исследования непрерывной динамики переменных и их частных значений, посредством которых субъект отражает познаваемый объект [8], [26], [29], [38].

Для того чтобы можно было изучать эту процессуальность мышления, проявляющуюся, в частности, в динамике переменных и их значений, оказалось необходимым преобразовать и разработать идущую от Ф. де Соссюра известную идею различения языка и речи (он различил их с позиций психологизма). Теория психического как процесса в принципе невозможна без дифференциации языка и речи. Психологический подход адекватен только в отношении речи и неприменим к языку (иначе неизбежна порочная психологизация языковедческих явлений). В языке — в отличие от речи — заключен относительно фиксированный результат познавательной работы предшествующих поколений (ср. языковые значения). Всякий язык поэтому более или менее архаичен по отношению к живому процессу мышления, оформляющему в речи (ср. смысл) свои новейшие результаты. На этой методологической основе преодолевается любой субъективизм — например, от Дюркгейма до Б. Уорфа; (подробнее см. [36; 102— 115]), закрывающий путь к изучению непрерывного взаимодействия субъекта с объектом, а тем самым и к изучению проблемы общественного — индивидуального в психике человека.

 

3. О МОДЕЛИРОВАНИИ ПСИХИЧЕСКОГО

 

В ходе непрерывного взаимодействия с объектом человек в процессе мышления оперирует не с самими по себе понятиями, словами, знаками, символами, значениями, смыслами и т. д., а именно с объектом, определяемым в понятиях, т. е. выступающим в разных качествах по мере его включения в разные системы связей и отношений. Абсолютная непрерывность такого взаимодействия человека с объектом означает, в частности, неустранимость, незаменимость последнего. И потому, строго и точно говоря, в принципе невозможно никакое замещение объекта, например его моделью (знаковой, математической и т. д.). Между тем моделирование в большинстве случаев трактуется именно как такое замещение познаваемого объекта его моделью. Это наше принципиальное возражение против любого замещения объекта (подробнее см. [7], [8]) вовсе не отрицает, конечно, возможности и необходимости моделирования как одного из методов познания. В определенном смысле всякий эксперимент (в том числе мысленный) может быть моделированием, но не замещением познаваемого объекта. Однако многие авторы настаивают на понимании моделирования именно как замещения объекта. Особенно отчетливо это обнаруживается в трактовке математических моделей. Выделим два основных варианта такой трактовки.

В первом варианте имеется в виду, что в процессе мышления человек оперирует не с реальными объектами, а с их математическими моделями — заместителями (которые лишь потом могут соотноситься с объектами). Такой изначальный отрыв процесса мышления от объекта неизбежно приводит к тому, что математические модели лишаются онтологических предпосылок. Тогда не требуется учитывать существенных специфических качеств познаваемого объекта, чтобы формировать адекватные ему математические модели. Например, в этом случае недооценивается вопрос о том, насколько адекватен или неадекватен именно для психологии математический аппарат, издавна разрабатываемый в интересах физических и технических наук, т. е. с учетом специфики лишь их предмета. А потому недостаточно понимается необходимость в разработке новых глав математики специально для нужд психологии. В итоге математические модели могут стать чисто произвольными, условными конструкциями, никак не

 

37

 

связанными или недостаточно связанными с моделируемыми объектами. Такая тенденция к полной «дезонтологизации» современного математического моделирования закономерно порождает иллюзию его универсальности и всесилия как метода познания: если не обязательно учитывать специфику познаваемого объекта (например, человека и его психики), то математическая модель, действительно, может показаться адекватной для любого объекта.

Этот принципиальный недостаток удается преодолевать в ходе разработки второго варианта математического моделирования. В данном случае изначально учитываются фундаментальные онтологические предпосылки любых математических моделей, вообще всей современной математики, основанной на теории множеств. Математическая наука, как известно, изучает количественную (в широком смысле слова) сторону объекта. Всякая количественная характеристика какого-либо явления, процесса и т. д. необходимо предполагает также и его качественную характеристику (но не наоборот!). Количество всегда неотрывно от качества. Поэтому взаимодействие субъекта с познаваемым объектом (даже математическим) всегда есть непрерывное содержательное оперирование его качеством. В ходе изучения интеллекта и в других случаях сейчас намечается тенденция вычленять «формально-динамическую» сторону объекта и отделять ее от «содержательной» стороны. К первой из них представляется особенно удобным применить количественные методы, что очень часто и делается. На наш взгляд, здесь и происходит отрыв количества от качества, формально-динамического от содержательного. Неверно рассуждать по принципу: содержательное — значит не формально-динамическое; формально-динамическое— значит не содержательное. Эта ошибка неизбежна, если противопоставлять процессуальное (динамическое) содержательному. На самом же деле процесс сопоставляется не с содержанием, а с результатом (продуктом), к которому он приводит. Психическое как процесс есть нечто динамическое. Его динамика всегда содержательна — благодаря непрерывному взаимодействию субъекта с миром. И процесс, и результат никогда не бывают бессодержательными. Это надо учитывать и при количественном подходе к психике.

Количество не обособлено от качества, а, наоборот, неразрывно с ним связано, выражая не любые, а строго определенные качественные свойства объекта: однородность, одинаковость и т. д. Например, исходное для математики понятие множества «становится отчетливым лишь в предположении, что элементы данного множества можно рассматривать как отдельные элементы» [41; 474]. Последние обладают такими исходными качественными свойствами, которые объективно допускают подобное расчленение на изначально отделенные друг от друга, однородные, относительно одинаковые компоненты (единицы).

Указанное важнейшее исходное свойство элементов («кирпичиков», атомов) математического множества может быть названо дизъюнктивностью (прежде всего в исключающем смысле слова, существенном, в частности, при дихотомическом делении объема понятий). Например, в элементарном курсе планиметрии все треугольники дизъюнктивно подразделяются на три типа: остро-, тупо- и прямоугольные, так что между ними существует отношение взаимоисключения (один и тот же треугольник не может принадлежать сразу к двум типам). В этом смысле конъюнкция тоже дизъюнктивна, поскольку она объединяет изначально разделенные элементы. В тех же случаях, когда не удается осуществить такое взаимоисключающее деление или расчленение, вышеуказанная изначальная дизъюнктивность отсутствует. Так, в психологии приходится исходить из следующего положения: «различая интеллектуальные, эмоциональные и волевые процессы, мы не устанавливаем этим никакого дизъюнктивного деления»[37; 97], поскольку всякий конкретный психический акт всегда представляет собой неразрывное единство познавательных и аффективных (эмоционально-волевых) аспектов.

Мышление как реальный, живой, непрерывный процесс в силу своих исходных качественных особенностей, и прежде всего в силу своей изначальной целостности (системности) и неаддитивности объективно не является дизъюнктивным в указанном выше смысле слова. Различные стадии и вообще любые компоненты живого мыслительного процесса настолько органически и непрерывно взаимосвязаны, что их нельзя рассматривать как дизъюнктивно отделенные друг от друга элементы математического множества, лишенные генетических, т. е. предельно непрерывных, связей (подробнее см. [9], [10]).

Дизъюнктивный тип взаимосвязей наиболее адекватно и плодотворно обобщен в формальной (в частности, математической) логике, которая на определенном уровне абстракции является

 

38

 

совершенно необходимой и перспективной, хотя и отвлекается от развития изучаемого объекта. Недизъюнктивный тип взаимосвязей обобщается на основе диалектической логики, которая создает главные методологические предпосылки для изучения того или иного объекта в его генезисе. Психология мышления, основанная на диалектической логике, и ставит перед собой задачу все более систематически исследовать микро- и макроразвитие живого мыслительного процесса в ходе непрерывного формирования и взаимопревращения всех его стадий, компонентов, операций и т. д. Высший уровень такой непрерывности (континуальности) в формировании осознанного и неосознанного процесса мышления индивидов является, следовательно, недизъюнктивным, т. е. континуально-генетическим. (Наша трактовка психического как непрерывного (недизъюнктивного) отчасти совпадает с таковой у X. Дрейфуса и В. В. Налимова.) На основании всего вышесказанного теперь уже ясно, что психологическое понятие непрерывности (континуальности) существенно отличается от математического (дизъюнктивного). На это принципиально важное обстоятельство уже обращал внимание выдающийся французский математик А. Пуанкаре. Оно впоследствии, однако, почти не учитывалось ни математиками, ни психологами.

Вся математика в целом, как мы видели, является дизъюнктивной. Это относится как к дискретной, так и к непрерывной математике (что было недавно хорошо показано — в других терминах — в известных математических работах Л. Заде [18], П. К. Рашевского [31] и др.). Иначе говоря, при всех весьма существенных различиях между математической дискретностью и математической непрерывностью та и другая являются одинаково дизъюнктивными. Вот почему этот последний термин более адекватен для обсуждаемой здесь проблемы, чем менее общий термин «дискретный».

Итак, непрерывность психического (как процесса) недизъюнктивна. И наоборот, в математике непрерывность дизъюнктивна. Это два существенно разных понятия непрерывного. Соответственно разными для обеих наук — психологии и математики — являются и понятия прерывного (дискретного). При всей непрерывности психического как процесса в нем закономерно есть нечто прерывное. Выше уже отмечалось, что любой продукт, результат психического процесса может быть таким прерывным компонентом внутри этого единого непрерывного процесса. Наиболее ярким примером является здесь прежде всего инсайт. Внезапность, прерывность возникновения инсайта, действительно, означает своеобразный перерыв или разрыв в формировании ведущего к нему мыслительного процесса. Но все дело в том — прерывность чего?! Это прерывность 1) плавности, постепенности, но не 2) преемственности, процессуальности, недизъюнктивности в протекании мышления. Инсайт есть скачкообразное, качественное, внешне внезапное, резкое изменение в ходе мыслительной деятельности и вместе с тем оно целиком и полностью сохраняет преемственность, вообще детерминированность всего мышления. В этом очень глубоком смысле слова недизъюнктивность как непрерывность есть синоним детерминации процесса, а недооценка или отрицание такой непрерывности психического есть соответственно индетерминизм (закрывающий пути к научному объяснению, например, того же инсайта).

Таким образом, психическое всегда формируется и развивается как единство непрерывного и прерывного. Второе возникает и существует только на основе первого, генетически исходного. Поэтому результат, продукт психического, непрерывного процесса не может возникнуть раньше самого процесса и независимо от него. После своего возникновения такой продукт продолжает «жить» в психическом процессе, существенно влияя на него и не отделяясь от него. Следовательно, при всей своей прерывности этот продукт тоже не является дизъюнктивным — в отличие от элементов математического множества (или деталей любой машины). Тем самым прерывное в психическом процессе существенно отличается от такового в математике. Указанное отличие целесообразно закрепить терминологически. Например, термин «прерывное» можно было бы сохранить в психологии, а термином «дискретное» пользоваться тогда в математике (и технике).

Существенные различия в психологическом и математическом понятиях и прерывного, и непрерывного закономерно приводят к большим трудностям на пути математизации психологии мышления. Для психологии —в силу недизъюнктивностй психического — нужна, очевидно, какая-то новая (недизъюнктивная) математика, если она вообще осуществима. «Вряд ли можно возражать против необходимости разработки специального математического аппарата для психологии. Однако пути разработки такого аппарата пока еще

39

 

неясны» [22; 15]. Эта совсем общая постановка большой и актуальной проблемы конкретизируется существенно по-разному применительно к разным областям современной весьма разветвленной психологической науки. Например, математизация психологии наиболее продвинута в психофизике и, наоборот, особенно сложна в психологии мышления, так как последняя призвана раскрывать специфическую сторону мыслительной деятельности и не может дублировать математическую логику, теорию игр, кибернетику и другие математизированные дисциплины, изучающие иные аспекты той же деятельности.

В плане соотношения кибернетики и психологии особенно существенно учитывать непрерывность психического как процесса, потому что наиболее крайние сторонники кибернетического моделирования психики вообще стремятся игнорировать или даже отрицать эту непрерывность. Так, иногда все непрерывное в конечном счете сводится лишь к дискретному: «в сложных системах любое непрерывное есть только статистика большого числа отдельных событий» [2; 85]. Такой подход отражает традиционную, дизъюнктивную методологию прежде всего технических наук, не адекватную психологии. Любая машина действительно дизъюнктивна, поскольку она собрана из изначально отделенных друг от друга деталей и блоков и функционирует раздельными циклами (например, включение, переключение и выключение двигателя). В отличие от этого психику невозможно включить или выключить. Она функционирует непрерывно от рождения до смерти каждого индивида; такая непрерывность выступает особенно отчетливо в форме неосознаваемых звеньев функционирования человеческой психики.

Все более глубокое исследование психического как непрерывного (сознательного и бессознательного) процесса в единстве с его прерывными результатами составляет одну из важнейших задач современной психологии. В ходе такого исследования раскрываются и динамика и статика (структура) психического в их взаимозависимости. В данной статье мы и пытались показать, что в рамках общей взаимосвязи непрерывного и прерывного сейчас является особенно актуальным систематическое изучение прежде всего непрерывности психического, изначально включенного во взаимодействие человека с миром. Именно такое изучение психического как процесса может обеспечить монизм психологической теории, поскольку оно преодолевает дуализм между субъектом и объектом, между природным и социальным, между общественным и индивидуальным.

 

1.               Абульханова К. А. Деятельность и психология личности. — М., 1980. — 336 с.

2.               Амосов Н. М. Алгоритмы разума. — Киев, 1979.— 224 с.

3.               Ананьев Б. Г. О проблемах современно го человекознания. — М., 1977. — 380 с.

4.               Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. — М, 1979. — 320 с.

5.                Бехтерев В. М. Предмет и задачи общественной психологии как объективной науки.— Психологический журнал, 1981, № 6, с. 142—152.

4.        Бодалев А. А. Формирование понятия о другом человеке как личности. — Л., 1970.— 136 с.

5.        Брушлинский А. В. Культурно-историческая теория мышления. — М., 1968. — 104 с.

6.        Брушлинский А. В. Психология мышления и кибернетика. — М., 1970.— 191 с.

7.        Брушлинский А. В. Психология мышления и теория множеств. — В кн.: Психология технического творчества. М, 1973, с. 222—224.

8.        Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование.— М., 1979. — 230 с.

9.        Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии. — М, 1972. — 336 с.

10.     Воловикова М. И. Познавательная мотивация в процессе решения мыслительных задач: Канд. дис. — М., Ин-т психологии АН СССР, 1980.— 130 с.

11.     Выготский Л. С. Мышление и речь. — М.; Л„ 1934, —324 с.

12.     Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. — М., 1972. — 424 с.

15.     Давыдов В. В., Зинченко В. П. Принцип развития в психологии. — Вопросы философии, 1980, № 12, с. 47—60.

16.     Дрейфус X. Чего не могут вычислительные машины. — М., 1978. — 334 с.

17.     Дюркгейм Э. Социология и теория познания.— В кн.: Хрестоматия по истории психологии. М., 1980, с. 212—235.

18.     Заде Л. Понятие лингвистической переменной. — М., 1976. — 167 с.

19.     Леонтьев А. Н. Очерк развития психики. — М., 1947.— 120 с.

20.     Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. — М., 1972. — 576 с.

21.     Леонтьев А. Н. Деятельность и сознание.— Вопросы философии, 1972, № 12, с. 129—140.

22.     Ломов Б. Ф. Системность как принцип математического моделирования в психологии. — Вопросы кибернетики, 1979, вып. 50, с. 3—18.

23.     Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности. — М., 1980. — 278 с.

24.     Ломов Б. Ф. К проблеме деятельности в психологии. — Психологический журнал, 1981, № 5, с. 3—22.

25.     Лурия А. Р. Язык и сознание. — М., 1979. — 320 с.

26.     Матюшкин А. М. Проблемные ситуации в мышлении и обучении. — М., 1972. — 208 с.

27.     Налимов В. В. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. — Тбилиси, 1978. — 84 с.

28.     Проблема общения в психологии / Под ред. Б. Ф. Ломова. —М., 1981, —278 с.

29.     Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения / Под ред. С. Л. Рубинштейна. — М., I960.—168 с.

30.     Психологическая теория коллектива / Под ред. А. В. Петровского. — М., 1979.— 240 с.

31.     Рашевский П. К. О догмате натурального ряда. — Успехи математических наук, 1973, вып. 4, с. 242—246.

32.     Рубинштейн С. Л. Принцип творческой самодеятельности. — Ученые записки высшей школы г. Одессы, 1922, т. II, с. 148—154.

33.     Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. — М., 1940. — 596 с.

34.     Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. — М., 1957. —328 с.

35.     Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. — М., 1958.— 148 с.

36.     Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. — М., 1959.— 354 с.

37.     Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. — М., 1973. — 424 с.

38.     Славская К. А. Мысль в действии. — М., 1968. —208 с.

39.     Смирнов А. А. Развитие и современное состояние психологической науки в СССР.— М., 1975. — 352 с.

40.     Теплов Б. М. Проблемы индивидуальных различий. — М., 1961. — 536 с.

41.     Философская энциклопедия, т. 3.—М., 1964. —584 с,

42.     Цехмистро И. 3. Диалектика множественного и единичного. — М., 1972. — 276 с.

43.     Шадриков В. Д. Психологический анализ деятельности. — Ярославль, 1979. — 92 с.

44.     Эсаулов А. Ф. Проблемы решения задач в науке и технике. — Л., 1979. — 200 с.

 

Поступила в редакцию 08.1.1982 г.