161

 

ЗА РУБЕЖОМ

 

ПРОБЛЕМА ЗАВИСИМОСТИ-НЕЗАВИСИМОСТИ ОТ ПОЛЯ И ВОЗМОЖНОСТЬ ЕЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ГЕНЕТИКЕ ПОВЕДЕНИЯ

 

М. С. ЕГОРОВА

 

В 50-х гг. в американской психологии появляется целый ряд направлений, использующих понятие «когнитивный стиль» для объяснения некоторых индивидуальных различий в способах выполнения когнитивных заданий. Одной из первых работ, в которой использовался термин «когнитивный стиль», была статья Клейна (1951). Обсуждая перцептивные установки, Клейн писал, что в них отражается стиль изучения реальности, а сами эти установки являются стилем общей организации познавательной деятельности. Двумя годами позже название «когнитивный стиль» было дано Гарднером феномену категоризации. С этого времени термин широко применяется разными авторами, которые, понимая его по-разному, соглашаются тем не менее в том, что в стилях отражаются не содержательные, а процессуальные особенности деятельности человека, а также разделяют убеждение в стабильности этой характеристики и в адекватности ее применения для описания по крайней мере нескольких уровней психологического функционирования (например, восприятия, запоминания и мышления или получения, хранения, обработки и использования информации и т. д. [11]).

Когнитивные стили часто рассматриваются в теоретических и экспериментальных работах как наиболее обобщенная характеристика психологической деятельности. В качестве таковой они, несомненно, представляют интерес не только для онтогенетического анализа, последовательно реализуемого во многих работах, но и для генетического Обсуждение возможности такого анализа является предметом данной статьи. Оно будет проделано на примере зависимого-независимого от поля когнитивного стиля, который выделяется среди других типов когнитивных стилей по тщательности его разработки и по широте рассматриваемых в связи с ним явлений.

Понятие зависимости-независимости от поля введено и разработано Уиткином в рамках теории психологической дифференцированности, которая основывается на ортогенетическом принципе. Этот принцип предполагает, что «организмы... испытывают ряд изменений, отражающих тенденцию к движению от состояния сравнительной глобальности и недифференцированности к состоянию с растущей дифференцированностью и иерархической интеграцией» [34; 7]. Основными показателями психологической дифференцированности Уиткин предлагает считать, во-первых, зависимый-независимый от поля когнитивный стиль, во-вторых, автономность (специализацию) психологических функций, проявляющуюся, в частности, в контролях и защитах, и в-третьих, специализацию нейрофизиологических функций [40]1.

В данной работе рассматриваются: 1) методики диагностики зависимости-независимости от поля с точки зрения их психометрических характеристик; 2) возрастные и половые особенности зависимости-независимости от поля; 3) связи зависимости-независимости от поля с показателями разных уровней психологического функционирования и 4) с показателями психологической дифференцированности; 5) обсуждается возможность изучения природы зависимого-независимого от поля когнитивного стиля.

Методики диагностики зависимого-независимого от поля когнитивного стиля. Место индивида на континууме значений от крайней зависимости до крайней независимости от поля определялось первоначально с помощью трех тестов (см. [41]). В одном из них, тесте стержня и рамки, испытуемому предлагалось восстановить вертикальное положение стержня, помещенного в центр рамки. Ориентация стержня и рамки от пробы к пробе менялась. Поскольку испытуемый находился в темном помещении, в котором освещены были лишь стимульные объекты, единственные ориентиры, которыми он мог пользоваться, манипулируя стержнем, — это рамка и собственное тело. Испытуемые, полагавшиеся в большей степени на положение рамки (т. е. на зрительное поле), менее точно восстанавливали вертикальность стержня, чем те, которые принимали решение на основе своего положения

 

162

 

в пространстве, т. е. не были зависимы от поля, окружающего стержень.

С помощью второго теста — теста корректирования положения тела — определялось, на основе чего испытуемый, воспринимает свое положение в пространстве как вертикальное. В эксперименте варьировались угол наклона стула испытуемого и угол наклона комнаты, которая выступала как его зрительное поле. Стремление наклонить свой стул в ту же сторону, в которую наклонена и комната, свидетельствовало о зависимости от зрительного поля, а приближение положения своего тела к действительно вертикальному положению — об относительной независимости от него.

В третьем тесте, тесте вращающейся комнаты, от испытуемого требовалось, как и в предыдущем, придать себе и комнате вертикальное положение, но, в отличие от теста корректирования положения своего тела, изменение поля достигалось не изменением угла наклона комнаты, а вращением испытуемого. Комната же и стул всегда находились в строго вертикальном положении. В данном случае к большей точности (сохранению вертикальности) должна была приводить ориентация на зрительное поле, а не на собственное положение в пространстве.

Индивиды, оказавшиеся сравнительно точными в выполнении двух первых тестов и часто ошибавшиеся в третьем, относились к поленезависимым, а индивиды, более успешные в третьем и сделавшие много ошибок в первых двух, — к полезависимым. Таким образом, первоначально разделение по характеристике зависимости-независимости от поля основывалось фактически на том, какая информация является для человека более важной — зрительная или вестибулярная. При доверии испытуемого к зрительным ориентирам делали вывод о его полезависимости, а принятие решения на основе вестибулярной информации классифицировалось как поленезависимость. Поскольку в реальной жизни визуальные и гравитационные ориентиры дают обычно непротиворечивую информацию о положении объекта в пространстве, не было оснований ожидать, что близость к тому или иному полюсу этой характеристики может быть связана с продуктивностью деятельности, т. е. совершенно очевидно, что зависимость-независимость от поля на этом этапе исследований выступала как только процессуальная характеристика или как перцептивный стиль.

В последующих исследованиях была продемонстрирована тесная взаимосвязь между результатами, получаемыми с помощью тестов пространственной ориентации, и результатами выполнения других перцептивных заданий. Это привело к изменению взглядов на происхождение индивидуальных различий, наблюдаемых при выполнении описанных тестов. В новых методиках, применявшихся для определения зависимости-независимости, требовалось выделить в сложном структурированном поле его часть.

Например, в тесте включенных фигур испытуемому надо было найти простую только что предъявлявшуюся фигуру в более сложной. Уиткин предположил, что в основе успешности выполнения таких заданий лежит способность преодолевать контекст, и именно с этой точки зрения — легкости выделения части из целого — реинтерпретировал результаты, полученные в тестах пространственной ориентации. В новой интерпретации зависимость-независимость от поля проявляет себя скорее как уровневая характеристика, испытывающая на себе влияние способностей или специальных навыков, а не процессульная, в которой отражается лишь индивидуальный стиль и которая не связана с успешностью деятельности человека.

Дальнейшее изменение эмпирической картины вернуло зависимости-независимости от от поля статус процессуальной характеристики: обширные экспериментальные данные относительно связи зависимости-независимости от поля с особенностями межличностных отношений (например, большая компетентность зависимых от поля индивидов в вопросах, касающихся отношений с другими людьми, или получение ими значительно большей информации от общения, чем независимыми от поля) позволили выдвинуть гипотезу о том, что наиболее общей причиной индивидуальных различий в когнитивном функционировании, устанавливаемом зависимым-независимым от поля когнитивным стилем, является степень свободы от внешних референтов, или, иначе говоря, степень ориентации человека при принятии решений на имеющиеся у него знания и опыт, а не на внешние ориентиры, если они вступают в противоречие с его опытом. При такой формулировке опять акцентируется процессуальный, а не содержательный характер зависимости-независимости от поля и социальная равноценность противоположных полюсов его значений с точки зрения продуктивности деятельности.

Таким образом, зависимость-независимость от поля устанавливается с помощью двух коррелирующих друг с другом типов тестов2 — одни связаны с восприятием вертикальности, в других требуется выделить фигуру из сложного гештальта. Авторы, разделяющие взгляды Уиткина на полезависимость, в качестве основного метода определения способности к выделению подструктур используют разные варианты теста включенных фигур, обычно модификацию теста Готтшальдта, предложенную Уиткином [42]. Будучи подвержен влиянию научения (например [10], [22]), этот тест тем не менее демонстрирует высокую надежность (гомогенность, выявленную сопоставлением частей теста, и устойчивости при повторном тестировании). Коэффициенты устойчивости, приводимые в работах разных авторов, варьируют от 0,61 до 0,92 [42]

 

163

 

(для взрослых — от 0,79 до 0,90), гомогенности — от 0,55 до 0,87 [35].

Свойство, диагностируемое этим тестом, часто сравнивают, Во-первых, со способностью удерживать зрительный образ стимула в памяти и отличать его от стимулов, на него похожих (flexibility of closure), которая определяется, например, тестом спрятанных фигур и аналогичными заданиями, и, во-вторых, способностью по отдельным частям предмета представлять себе этот предмет целиком (speed of closure), оцениваемой по тестам восстановления целого и нечетких картинок. В факторно-аналитических исследованиях легкость выделения части из целого и две этих способности обычно образуют отдельные первичные факторы [20], [21], объединяющиеся в один вторичный [12].

В некоторых факторных исследованиях была продемонстрирована связь успешности выполнения теста включенных фигур и аналитических интеллектуальных тестов, таких, как сложение фигур, обнаружение недостающих деталей и кубики Косса [16], [23]. Примерами соотношения этого теста с другими тестами пространственной ориентации являются работы, в которых показана связь быстроты выделения частей из целого с легкостью решения некоторых задач Пиаже, связанных с децентрацией [13], [25], с точностью оценки величины объектов [14], а также с быстротой смены установки [8].

По предположению Уиткина, способность к выделению подструктур должна проявляться не только в пространственно-зрительной сфере. Однако связи зрительного и слухового тестов включенных фигур редко обнаруживаются в факторно-аналитических исследованиях, а использование сложных лингвистических конструкций как аналога сложных фигур дает крайне противоречивые результаты. Таким образом, имеющиеся данные позволяют сделать вывод об униполярности показателя, определяемого с помощью теста включенных фигур, и не дают надежных фактов в пользу гипотезы о том, что широта этого показателя не ограничивается пространственно-зрительной сферой.

Второй тип индикаторов зависимости-независимости от поля связан с восприятием вертикальности и диагностируется в настоящее время, во-первых, различными формами теста стержня и рамки, исключительно устойчивого во времени и практически не подверженного эффекту научения (например, [2]), и, во-вторых, — значительно реже — тестом корректирования положения тела. Результаты выполнения этих тестов и теста включенных фигур оказываются очень близки и часто не разводятся при факторном анализе [12], [16], [23]. Сходство их проявляется также и в том, что они коррелируют или входят в одни и те же факторы с одними и теми же группами тестов. Выполнение теста стержня и рамки оказывается связано, например,, с показателями децентрации Пиаже [14] или со способностью восстанавливать фигуру по ее частям [5]. Тем не менее было бы неправильно полагать, что результаты, получаемые в тестах восприятия вертикальности, могут быть исчерпывающе описаны феноменом выделения части из целого. Данные о том, что тест стержня и рамки содержит проприоцептивный компонент [43], а также то, что зависимые от поля люди (по данным этого теста) ощущают движение при передвижении их зрительного поля [4], и то, что они больше, чем независимые от поля, подвержены зрительным иллюзиям (в то время как независимые чаще испытывают вестибулярные [50]), заставляют восстановить в правах самую первую версию о природе индивидуальных различий, наблюдаемых в этих тестах, т. е. связать происхождение этих различий с использованием индивидами зрительных или гравитационных ориентиров.

На основании анализа методов диагностики зависимости-независимости от поля можно, следовательно, сделать вывод о том, что в их структуру включены два взаимосвязанных, но тем не менее полностью не совпадающих по содержанию фактора. Один из них связан со способностью выделения подструктур и является униполярным, второй — биполярный — описывает соотношение в перцептивной деятельности человека зрительных и вестибулярных ориентиров. Важно также отметить, что данные, получаемые обеими группами тестов, интерпретируются с помощью понятия «степень свободы от внешних референтов», которое является, таким образом, дефинитивным для зависимого-независимого от поля когнитивного стиля.

Возрастные и половые особенности когнитивного стиля. В концепции психологической дифференцированности постулировалось возрастание уровня поленезависимости с возрастом. Это подтвердилось в целом ряде исследований когнитивного стиля. Наиболее надежные данные о возрастных изменениях зависимости-независимости от поля получены в лонгитюдном исследовании двух групп, одна из которых наблюдалась с 8 до 13 лет, а вторая — с 10 до 24. Было обнаружено увеличение независимости от поля до 17-летнего возраста. В дальнейшем эта переменная не изменялась [39]. Судя по немногочисленным данным, уровень зависимости-независимости от поля остается относительно стабильным приблизительно до 40 лет [36], изменяясь затем в сторону большей полезависимости.

Возрастная динамика зависимости-независимости от поля оказывается похожей в различных культурах [36]. Так, например, исследование поленезависимости у мексиканских и американских школьников с 6 до 16 лет продемонстрировало повышение уровня этой характеристики с возрастом у обеих групп. Сравнение в Голландии, Италии и Мексике связей двух типов субкультурных особенностей (выделенных в каждой стране) с поленезависимостью обнаружило увеличение независимости от поля с возрастом и у мальчиков, и у девочек. Данные были аналогичны во всех трех странах и в каждой из выделенных внутри этих стран

 

164

 

субкультур.

Увеличение поленезависимости с возрастом происходит на фоне относительной стабильности индивидуального уровня этой характеристики: с течением времени не меняется ранговое место индивида в группе по показателю когнитивного стиля (например, [31]). Интраиндивидуальная устойчивость зависимости-независимости от поля обнаруживается с четырехлетнего возраста.

Результаты исследования половых различий не менее однородны, чем возрастных. В десятках работ показана большая поле-независимость мужчин по сравнению с женщинами [33]. Половые различия в когнитивном стиле начинают обнаруживаться уже в пятилетнем возрасте и достигают почти максимальной своей величины к подростковому.

Связи зависимости-независимости от поля с показателями разных уровней психологического функционирования. Представление о степени свободы от внешних референтов выступает как объяснительный принцип при анализе связей зависимости-независимости от поля с самыми разными характеристиками — от когнитивных процессов до межличностных отношений.

Подводя итог обширному обзору данных о связи когнитивного стиля с особенностями обучения, Гудноу делает вывод о том, что независимые от поля индивиды включены в процесс обучения скорее как его активные участники, нежели как зрители. Поэтому, например, в эффективности обучения независимых от поля индивидов ведущую роль играет наличие у них внутренней мотивации. Обучение же полезависимых учеников оказывается более успешным в ситуации негативного подкрепления [17]. Поэтому же полезависимые индивиды склонны игнорировать менее заметные черты анализируемого объекта (или ситуации), полагаясь на его более «выпуклые», лежащие на поверхности особенности [17]. Индивиды же, обладающие независимым от ноля когнитивным стилем, преобразуют предлагаемую им стимульную ситуацию, выделяя ее существенные, а не наиболее заметные черты. Кроме того, у них легче происходят генерализация и перенос знаний и навыков. Более выраженная у них способность преодолевать контекст влияет на более рациональный выбор ими стратегий запоминания и воспроизведения материала по крайней мере в тех случаях, когда этот материал требует предварительной аналитической обработки [19].

Ориентация на внешние референты полезависимыми людьми подтвердилась также при регистрации у них движений глаз во время решения ими перцептивных заданий, что позволило сделать вывод о связи особенностей селективного внимания с зависимостью-независимостью от поля [7].

Уиткин и Гудноу с привлечением огромного эмпирического материала проанализировали связь особенностей межличностных отношений с зависимостью-независимостью от поля [38]. Было показано, что при выполнении двух условий — реального характера взаимодействий и неопределенности (недостаточной структурированности) ситуации — обнаруживается связь между зависимостью-независимостью от поля и характером межличностных отношений. Поскольку полезависимые индивиды больше, чем поленезависимые, полагаются на внешние референты, т. е. не на себя, а на поле (в данном случае на окружающих людей), они вследствие этого получают больше информации в общении с другими и более чувствительны к различным социальным воздействиям. Полученные данные кратко сводятся к следующему. Зависимые от поля люди ждут от окружающих поддержки и внимания. Им легче, например, отвечать на вопросы, слыша в ответ одобрительные междометия или получая оценку своих ответов. Полезависимые дети, решая трудную задачу, чаще смотрят на экспериментатора, чем независимые от поля. Когда задача легкая и дети уверены, что решат ее правильно, разницы по этому параметру между зависимыми и независимыми от поля нет. Косвенным показателем большего внимания полезависимых индивидов к людям является лучшая память у них на лица.

Присутствие других людей интенсифицирует деятельность полезависимых индивидов. Уже в младшем возрасте обнаруживается предпочтение коллективных игр полезависимыми и склонность к одиночеству у поленезависимых детей. У взрослых стремление к коллективной или же к индивидуальной деятельности, выражающееся в выборе профессии, также обнаруживает связь с полезависимостью.

Будучи межличностно ориентированными, зависимые от поля легче ладят с другими людьми, оценивают их более положительно, чем независимые от поля, и реже открыто выражают враждебное отношение к кому-либо, хотя испытывают его столь же часто, как и независимые от поля.

Полезависимые люди легче разрешают конфликтные ситуации. В одном из экспериментов, например, было показано, что группа, в состав которой входят только независимые от поля люди, редко приходит к соглашению по спорным вопросам. В другом опыте пары студентов должны были выработать общее мнение по проблемам, взгляды на которые у них расходились. Пары независимых от поля студентов в 35 % случаев не приходили к общему мнению, полезависимых — лишь в 5 %. Если члены диады имели различный когнитивный стиль (один был полезависимым, а другой — поленезависимым), то окончательное решение оказывалось ближе к тому варианту, который первоначально был у поленезависимого члена пары, а общий уровень поленезависимости индивидов оказался положительно связан со степенью влияния мнения партнера на их суждения. Правда, зависимые от поля индивиды не всегда ищут опоры в окружающих, а лишь тогда, когда доверяют им как источникам информации. Это положение было доказано в исследованиях с экспериментальным манипулированием соотношения уверенности испытуемого в собственном

 

165

 

суждении и в суждении другого: в первой части опыта испытуемому говорили, что он более точен в выполнении задания, чем его партнер, во второй — наоборот. У независимых от поля влияния партнера и в том и в другом случае выявлено не было, у зависимых от поля влияние партнера во второй части опыта оказалось значительно большим (см. [38]).

Приведенные и аналогичные данные о связи когнитивного стиля с характеристиками обучения и межличностного взаимодействия используются Уиткином как доказательство одного из теоретических положений концепции психологической дифференцированности, позволяющего говорить о зависимости-независимости от поля как о когнитивном стиле. Рассмотренные результаты экспериментов демонстрируют связь противоположных полюсов этого типа когнитивного стиля с различными наборами характеристик — высокой продуктивностью аналитической деятельности, с одной стороны, и большей компетентностью в межличностных отношениях — с другой. Ни один из этих полюсов не является исходно плохим или хорошим, и «...каждый из них выполняет адаптивную роль в специфических жизненных ситуациях» [38; 682]3.

Связи полезависимости с другими показателями психологической дифференцированности. Существует, как уже говорилось, еще два типа индикаторов психологической дифференцированности, не интерпретируемых с точки зрения свободы от внешних референтов: автономность психологических функций, в которой наибольшую экспериментальную разработку получили контроли импульсивного поведения и защиты, и специализация нейрофизиологических функций. Одно из положений теории Уиткина, говорящее о том, что человек «...функционирует на более или менее одинаковых уровнях психологической дифференцированности во всех психологических сферах» [38; 682], предполагает наличие связей между когнитивным стилем и двумя другими индикаторами дифференцированности. Рассмотрим, подтверждается ли это положение эмпирическими данными.

Большинство клинических работ, в которых методами диагностики контролей являются проективные методики (обычно ТАТ и тест чернильных пятен Роршаха), выявляют связь более структурированных контролей с независимостью от поля, а менее структурированных — с зависимостью [37], [41]. При диагностике контролей с помощью наблюдения за реальным поведением [18] гиперактивность детей и выраженность импульсивности (т. е. меньшая структурированность контролей) оказались связаны с зависимостью от поля. Способность выполнять тестовые задания, направленные на выявление контролей в моторной сфере (нарисовать линию, пройти по прямой, медленно написать свое имя), продемонстрировала связь с зависимостью от поля [26].

Защиты, используемые представителями разных полюсов зависимого-независимого от поля когнитивного стиля, исследовались самыми разными методами: с помощью методики Роршаха, теста незаконченных предложений, интервью, наблюдения, специального вопросника, направленного на определение типа защитных механизмов индивида, и т. д. [40], [41]. Полученные данные свидетельствуют в большинстве своем о выраженности у независимых от поля таких защитных механизмов, как изоляция, интеллектуализация и проекция, а у зависимых от поля — подавление и отказ. Влияние стрессовой или эмоционально напряженной ситуации на процессы восприятия и запоминания у зависимых и независимых от поля людей (например, распознавание ими тахистоскопически предъявляемых нейтральных и эмоционально значимых слов) также подтверждает выводы о связи зависимости от поля с подавлением и отказом [28].

Работы по изучению третьего индикатора дифференцированности — нейрофизиологических характеристик — начали проводиться недавно по сравнению с другими направлениями исследования этой области, поэтому данных немного. Кроме того, имеющаяся эмпирика достаточно противоречива: не во всех работах подтверждается взгляд на связь когнитивного стиля со специализацией церебральных функций [3], [30]. Однако результаты этих работ позволяют предположить связь «нейрофизиологической дифференцированности» с зависимостью-независимостью от поля. В одной из работ, например, была найдена связь между поленезависимостью и более коротким временем распознания букв при предъявлении их в правой части зрительного поля и лиц — при предъявлении их в левой части зрительного поля [44]. Связи же между зависимостью от поля и латерализацией отсутствовали.

Кроме специализации психологическая дифференцированность предполагает также интеграцию функций, их взаимодействие. Именно с этой точки зрения в одном из исследований [6] были интерпретированы данные о том, что у независимых от поля индивидов при выполнении типично «левополушарных» заданий активнее вовлекается правое полушарие: было показано, что зависимые от поля испытуемые хуже, чем поленезависимые, справляются с лингвистическим заданием, когда оно адресуется в

 

166

 

правое полушарие (в левое ухо при дихотическом прослушивании).

Косвенные данные о соотношениях когнитивного стиля и нейрофизиологического индикатора дифференцированности можно почерпнуть из диагностики уровня латерализации в некоторых специфических выборках. Например, в ряде работ доказывается меньшая латерализация функций у людей, правая рука которых является ведущей не во всех ситуациях [15]. Поскольку эти же группы людей демонстрируют большую полезависимость [32], можно предположить связь полезависимости с меньшей церебральной латерализацией.

Приведенные данные свидетельствуют о связях зависимого-независимого от поля когнитивного стиля с максимально широким кругом показателей. Тем не менее имеющейся эмпирики недостаточно для признания справедливости некоторых положений Уиткина. Прежде всего нет основания для постулируемого им качественного различия связей зависимости-независимости от поля с нейрофизиологическими функциями и со специализацией психологических функций, с одной стороны, и связей полезависимости с показателями разных уровней психологического функционирования — с другой. Схема рассмотрения данных и в том и в другом случае едина: выделяются некоторые особенности поведения, коррелирующие с показателем зависимости-независимости от поля, которые диагностируются по методикам, обращенным к перцептивно-зрительной сфере. Гипотеза же разноуровневости проявлений полезависимости предполагает поиск характеристик, аналогичных зависимости-независимости от поля, во внимании, памяти, мышлении и т. д. (осуществимость чего проблематична) и последующее установление взаимосвязей между индикаторами когнитивного стиля, относящимися к разным уровням. Таким образом, получается, что предположение о сквозном характере поленезависимости как проявлении единой психологической характеристики экспериментально не проверялось, а скорее всего и не может быть проверено. Корректнее поэтому рассматривать перечисленные факты, как это делает, например, Анастази [1], с точки зрения связи перцептивного функционирования человека с его общей психологической организацией. При таком подходе следующим шагом в анализе полезависимости будет неизбежно постановка вопроса о природе этой связи.

Природа зависимости-независимости от поля. Имеющиеся о ней в настоящее время данные крайне противоречивы. Так, предположение о том, что некоторые когнитивные особенности, и зависимость-независимость от поля в том числе, определяются геном, локализованным в Х-хромосоме, неоправданно сужает представление о полезависимости, сводя его к особенностям решения пространственно-зрительных задач. Кроме того, способ проверки этого предположения (сопоставление когнитивных стилей детей с когнитивными стилями родителей противоположного пола) не является отрицанием средовой гипотезы происхождения полезависимости, так как анализ зависимости от поля у членов одной семьи оставляет слишком большую свободу для интерпретации полученных результатов в терминах особенностей социализации. Факты же, свидетельствующие о социальной обусловленности когнитивных стилей, многочисленны. Их многократное воспроизведение, тщательный анализ и валидизация на межкультурном материале (например, см. обзор [36]) позволяют выделить группы характеристик, фактически исчерпывающие те особенности социализации, которые связаны с формированием зависимости-независимости» от поля. К ним относятся: 1) существование (или отсутствие) в семье строго определенной жесткой системы правил, соблюдение которых неукоснительно требуется, и преобладание (или нет) строгости в отношении родителей к детям; 2) выраженность стремления развивать самостоятельность ребенка; права и обязанности, которые он имел в семье в разном возрасте; 3) распределение родительских ролей; 4) степень поддержки семьей требований других взрослых людей или организаций, связанных с воспитанием детей; 5) способы принуждения к выполнению обязанностей и соблюдению различных правил; последовательность в реализации этих способов.

Возможность выделения и последующего контроля в эксперименте этих особенностей позволяет предположить схему эксперимента, которая может быть использована для проверки гипотезы о социальной обусловленности показателей зависимости-независимости от поля. Подтверждение этой гипотезы потребует объяснения связей зависимости-независимости от поля с самыми разными показателями с той точки зрения, что вся когнитивная сфера человека обусловлена его социальными характеристиками (прежде всего особенностями личности). Негативный результат проверки гипотезы даст возможность утверждать участие не только социальных, но и наследственно обусловленных особенностей в формировании зависимости-независимости от поля.

Такая схема эксперимента основана на использовании близнецового метода. Есть несколько работ (например, [27]), в которых описывается применение этого метода для изучения полезависимости, однако полученные данные о большем внутрипарном сходстве показателей полезависимости у монозиготных (идентичных) близнецов по сравнению с дизиготными совершенно справедливо не интерпретируются в этих работах как доказательство генотипической обусловленности полезависимости. Дело в том, что есть ряд характеристик, которые, с одной стороны, известны как специфические особенности развития близнецов, а с другой, обусловливают становление более зависимого от поля когнитивного стиля. Это прежде всего разные аспекты онтогенетического формирования схемы тела и «чувства собственной идентичности (sense of separate identity)». Так, почти абсолютное внешнее сходство монозиготных близнецов

 

167

 

приводит к сравнительно позднему развитию у них представлений о границах своего тела и взаимосвязях между его частями, и именно эта особенность близнецовой ситуации, а не наследственность служит причиной большего внутрипарного сходства монозиготных близнецов по сравнению с дизиготными по показателю полезависимости.

Преодолению этой трудности может способствовать применение ряда процедур, нетипичных для традиционного близнецового исследования. Во-первых, можно сопоставить уровни внутрипарного сходства показателей полезависимости у двух групп монозиготных близнецов, которые различаются по своему положению на континууме значений зависимости-независимости от поля. Большее внутрипарное сходство полезависимых монозигот по сравнению с поленезависимыми будет являться подтверждением гипотезы социальной обусловленности стиля: поскольку при таком сопоставлении особенности развития, связанные с внешним сходством, одинаковы в сравниваемых группах, о генотипической обусловленности должно свидетельствовать совпадение внутрипарного сходства показателей полезависимости, полученных в двух группах. Во-вторых, подобрав две группы дизиготных близнецов (зависимую и независимую от поля) таким образом, чтобы внутрипарное сходство исследуемых параметров в обеих группах было одинаковым, можно сопоставить особенности социализации с уровнем поле-зависимости. Гипотезе о социальной обусловленности будет соответствовать факт связи полезависимых индивидов с более жесткими способами социализации, существовавшими в их семьях.

Проведение эксперимента по такой схеме восполнит существенный пробел в понимании феномена зависимости-независимости от поля и позволит при пересмотре имеющихся данных в целом ряде случаев избежать неоднозначности в их интерпретации.

 

1. Anastasi A. Psychological testing. N. Y., 1963.

2. Applebaum H. Stability of portable rod-and-frame test scores. — Percept, and Mot. Skills, 1978, 47, p. 1153—1154.

3. Arndt S., Berger D. Cognitive mode and asymmetry in cerebral functioning. — Cortex, 1978, 14, p. 78—86.

4. Barrett G. Y., Thornton C. L., Ca-be P. A. Cue conflict related to perceptual style.— J. Appl. Psychol., 1970, 54, p. 258— 264.

5. Bergman H., Engelbrektson K. An, examination of factor structure of rod-and-fra-me test and embedded figures test. — Percept, and Mot. Skills, 1973, 37, p. 939—947.

6. Bloom-Feshbach J. Differentiation: Field-dependence spatial ability and hemispheric specialization. — J. of Personality, 1980, 48, p. 135—148.

7. Blowers B. N.. O'Connor K. P. Relation of eye movements to errors on the rod-and-frame test. — Percept, and Mot. Skills, 1978, 46, p. 719—725.

8. Basse Т. V. Establishment of the flexible thinking factor in fifth grade boys. — J. Psychol., 1968, 69, p. 93—100.

9. Carroll Т. В., Maxwell S. E. Individual differences in cognitive abilities. — Ann. Rev. Psychol., 1979, 30, p. 603—640.

10. Challp L. Learning on the group embedded figures test. — Percept, and Mot. Skills, 1979, 48, p. 1070.

11. Davis A. T. Cognitive style: Methodological and developmental considerations. — Child Devel., 1971. 5, p. 223—231.

12. Eisner D. A., Schale K. W. A factorial analysis of psychological differentiation and hierarchic integration. Abstracted in TSAS catalog of Selected Documents in Psychology, 1972, 2, p. 62.

13. Flnley G. E., Solla Т., Cowan P: A. Field-independence, egocentrism and conservation in young children. — Genet. Psychol., 1977, 131, p. 155—156.

14. Gardner R. W., Jackson D. N., Messick S. T. Personality organization in cognitive controls and intellectual abilities. — Psychological Issues, 1960, 2 (whole N 8).

15. Gilbert C., Bakan P. Visual asymmetry in perception of faces. — Neuropsychologia, 1973, 11, p. 355—362.

16. Goodenough D., Karp S. A. Field dependence and intellectual functioning. — J. Abn. and Soc. Psychol., 1961, 63, p. 241 — 246.

17. Goodenough D. The role of individual differences in field dependence as a factor in learning and memory. — Psychol. Bull., 1976, 83, 4, p. 675—694.

18. Halverson C. F., Waldrop M. F. Relations between preschool activity and aspects of intellectual and social behavior on age 7 1/2. — Devel. Psychol., 1976, 12, p. 107— 112.

19. Hennessey J. E., Nahinsky I. D. Strategy choice and the effect of field independence on abstraction, storage and retrieval. — Bulletin of the Psychonomic Society, 1980, 15, p. 121 — 124.

20. Hettema P. J. Cognitive abilities as process variables.—J. Pers. and Soc. Psychol., 1968, 10, p. 461—471.

21. Horn J.L., Cattell R. B. Refinement and test of the theory of fluid and crystallized general intelligence. — J. Educ. Psychol., 1966, 57, p. 253—270.

22. Johnson S., Flein J. M., Tyer Z. Effect of practice and training in spatial skills on embedded figures scores of males and females. — Percept, and Mot. Skills, 1979, 48, p. 975—984.

23. Karp S. A. Field dependence and overcoming embeddedness. — J. of Consulting Psychol., 1963, 27, p. 294—302.

24. Kojima H. Assessment of fild dependence in young children. — Percept, and Mot. Skills, 1978, 46, p. 479—492.

25. Llben L. Z. Performance on Piagetian spatial tasks as a function of sex, field dependence and training. — Merrill — Palmer Quarterly, 1978, 24, p. 97—110.

26. Maccoby E. E., Dowley E. M., Hagen J. W., Degerman R. Activity level and intellectual functioning in normal preschool

 

168

 

children. — Child Devel., 1905, 36. p. 761 — 770.

27. Martin. T. O., Gross R. B. A comparison of twins for degree of closeness and field dependency.—Adolescence, 1979, 14, p. 739—745.

28. Minard J. G., Mooney W. Psychological differentiation and perceptual defence: Studies of the separation of perception from emotion. — J. Abn. Psychol., 1969, 74, p. 131—139.

29. Nilsson A., Magnusson P. A., Vasko T. Reflexive versus perceptual regulation: An investigation of nystagmus, oculogyral illusion, motion-and-median-plane and rod-and-frame. — Psychol. Res. Bull. 12, No 13. Lund, Sweden, Univ. of Lund, 1972 (see: H. A. Witkin, D. R. Goodenough. Field dependence revisited. N. Y., 1977).

30. Pizzamiglio L., Carli R. Visual tactile and acoustic embedded figures tests in patients with unilateral brain damage. — Cortex, 1974, 10, p. 238—247.

31. Rusch R., Lis D. Reliability and trend for field independence as measured by the porlable rod-and-frame. — Percept, and Mot. Skills, 1977, 44, p. 55—61.

32. Silverman A. J., Adevat G., McGough W. E. Some relationships between handedness and perception. — J. of Psychosomatic Research, 1966, 10, p. 151—158.

33. Waber D. P. Biological substrates of field dependence implications of the sex differences. — Psvchol. Bull., 1977, 84, p. 1076—1087.

34. Werner И., Kaplan B. Symbolic formation. N. Y., 1967.

35. Witkin H. A. Individual differences in ease of perception of embedded figures.— J. Psychol., 1955, p. 1—15.

36. Witkin H., Berry J. W. Psychological differentiation in cross-culture perspective. — J. of Cross-Culture Psychology, 1975, 6, p. 4—87.

37. Witkin H. A., Dyk R. B. et al. Psychological defferentiation N. Y., 1974.

38. Witkin H. A., Goodenough D. R. Field dependence and interpersonal behavior. — Psychol. Bull., 1977, 84, p. 661 — 689.

39. Witkin H. A., Goodenough D. R., Karp S. A. Stability of cognitive style from childhood to young adulthood. — J. Pers. Soc. Psychol., 1967, 7, p. 291—300.

40. Witkin H. A., Goodenough D. R., Oltman Ph. K. Psychological differentiation: Current status. N. Y., 1977.

41. Witkin H. A., Lewis H. B. et al. Personality through perception. Westport, 1955.

42. Witkin H. A., Oltman Ph. K., Raskin E., Karp S. A. A manual for the embedded figures test. Palo Alto, 1971.

43. Wober M. Adapting Witkin's field-independence theory to accomodate new information from Africa. — Brit. J. Psychol., 1967, 58 (pt. 1, 2), p. 29—38.

44. Zociolottl P., Oltman P. K. Field dependence and lateralization of verbal and configurational processing. — Cortex, 1978, 14, p. 155—168.