31

 

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО1

 

О. К. ТИХОМИРОВ

 

Трехтомный коллективный труд «Бессознательное. Природа. Функции. Методы исследования» [1], изданный в ходе подготовки к Международному симпозиуму, убедительно обосновывает правильность следующих теоретических положений: бессознательное есть реальный психологический феномен; психологическую структуру поведения человека нельзя понять, отвлекаясь от фактов бессознательного; для адекватного раскрытия идеи бессознательного необходимо ее диалектико-материалистическое осмысление; при построении научной теории бессознательного необходимо использовать данные концепции психологической установки [1; т. I, с. 16]. Вместе с тем некоторые теоретические проблемы требуют дальнейшего, более развернутого обсуждения, которое не следует подменять анализом вопроса о научном статусе психоанализа, так как феномены бессознательного давно стали объектом теоретического и экспериментального анализа в психологии, развивающейся, как известно, вне психоанализа.

 

1. БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И «ПЕРЕРАБОТКА ИНФОРМАЦИИ»

 

При научном изучении природы бессознательного встает вопрос о концептуализации феноменов бессознательного, о той системе понятий, с помощью которых мы фиксируем природу бессознательного. В материалах симпозиума убедительно показано, что нельзя свести бессознательное к динамике нервных процессов, показана ограниченность физиологического редукционизма. Однако физиологический редукционизм — это не единственная опасность, «угрожающая» бессознательному как именно психологическому феномену.

В материалах симпозиума часто используются выражения «неосознаваемая переработка информации», «непереживаемая переработка информации». Раскрывая содержание понятия «бессознательное», авторы одного из докладов пишут: «Термином «неосознаваемая психическая деятельность» мы обозначаем ту форму переработки информации в мозгу человека, которая не осознается индивидом» [1; т. 3, с. 111]. В другом докладе «бессознательно-психическое» трактуется как «разновидность информационных процессов» [1; т. 3, с. 72], утверждается, что человеческая психика представляет собой «единый сознательно-бессознательный контур переработки информации и управления» [1; т. 3, с. 76]. В третьем докладе утверждается, что даже конкретные процессы — «сублимация, вытеснение, защитные реакции являются

 

32

 

фактически способами переработки информации в мозгу» [1; т. 3, с. 81]. В четвертом докладе символизм и сгущение образов квалифицируются как «своеобразные виды переработки информации» [1; т. 3, с. 60].

В психологии есть несколько глобальных концепций, которые выражаются в понимании предмета психологии: психология как наука о душе, о сознании, о поведении. К этому списку добавился фактически еще один вариант: психология как наука об обработке информации. Возникли информационные теории мышления, памяти, восприятия, внимания, эмоций и даже поведения. При построении информационных теорий в психологии широко используются понятия и схемы, адекватно описывающие работу электронных вычислительных машин. Познавательные процессы трактуются как процессы приема, переработки и хранения информации, «когнитивные системы» интерпретируются как информационные системы («когнитивная психология») [7].

Конкретное содержание выражения «переработка информации» обычно раскрывается, когда дается перечень основных информационных процессов и основных видов переработки информации. К основным процессам относят различение символов, опробование символов, их сравнение, генерирование новых символов, их изменение, интерпретацию и категоризацию. Различают также два вида процессов переработки информации системой, решающей задачи: жесткоалгоритмический и эвристический. В первом случае процесс решения состоит в применении заранее заданных системе правил, которые гарантируют решение задач данного класса, обеспечивают обязательную эффективность поиска. Во втором случае используются некоторые (заранее заданные) критерии, ограничивающие поиск в пространстве возможностей, делающие его сокращенным, избирательным. Эти критерии получили название эвристик. Второй вид переработки информации не гарантирует обязательного нахождения решения, но делает такое нахождение достаточно вероятным. Переход к этой менее строгой процедуре решения задач обычно связывается с практической неосуществимостью жесткоалгоритмических процедур. Таким образом, алгоритмические и эвристические процессы различаются по результатам, по организации процесса. Общим же является то, что и в первом и во втором случае решение состоит в применении заданных правил, которые могут быть реализованы на ЭВМ.

Термин «переработка информации» фиксирует то, что является общим в работе технического устройства и в психике человека. Не менее важным и интересным, естественно, является вопрос об отличиях. Исследования мыслительной деятельности, специально направленные на анализ отличий человеческого мышления от работы ЭВМ [14], показали, что реальный процесс человеческого мышления отличается не только от жесткоалгоритмических, но и от так называемых эвристических процедур. Перечислим кратко эти отличия: (а) акт принятия задачи, означающий связывание ее с системой ранее сформированных мотивов и установок субъекта, является условием развертывания мыслительного процесса; (б) процесс решения задачи характеризуется сложной динамикой операциональных и личностных смыслов (вербализованных и невербализованных); (в) решение задачи включает в себя порождение новых потребностей и мотивов; (г) процесс целеобразования включается в ход решения задачи (формирование заранее незаданных промежуточных целей); (д) в качестве механизмов регуляции избирательности поиска выступают эмоциональные процессы, эмоциональные оценки могут порождаться в ходе актуального решения задачи и неоднократно меняться. Другими словами, мыслительный процесс в отличие от алгоритмических и эвристических носит продуктивный характер, он включает в себя психические новообразования,

 

33

 

возникающие у субъекта по ходу решения задач и относящиеся к самому решению. В еще большей степени продуктивный характер мыслительной деятельности выражается в самостоятельной постановке новых задач. Таким образом, в настоящее время можно считать доказанным несовпадение информационных и продуктивных психических процессов, т. е. процессов порождения новых целей, оценок, мотивов, установок, смыслов.

Психологические концепции, абсолютизирующие аналогию между человеком и вычислительной машиной, могут быть квалифицированы как современные варианты механистических концепций [6]. Этой современной механистической психологии может быть противопоставлена психология как наука о порождении, функционировании и структуре психического отражения реальности в процессах деятельности индивидов, наука, строящаяся на основе принципов диалектического и исторического материализма [10]. Как само отражение, так и процессы его порождения и функционирования качественно отличаются от процессов обработки информации в технических системах.

Я думаю, что формула о «неосознаваемой переработке информации» должна восприниматься и оцениваться в контексте столкновения и противопоставления механистической (в том числе неомеханистической) и диалектико-материалистической ориентации в психологии. В этой связи формуле о неосознаваемой переработке информации я противопоставляю позицию, согласно которой бессознательные психические процессы качественно отличаются от информационных процессов, изучаемых современной кибернетикой. Сегодня мало ограничиваться только тезисом о непротиворечивости общей диалектико-материалистической концепции психического и феноменов бессознательного, важно соотнести трактовки бессознательного с позиций естественнонаучного и диалектического материализма.

В одном из докладов симпозиума мы читаем: «Понятие неосознаваемой и непереживаемой мыслительной деятельности (понимаемой как процесс переработки информации), невзирая на всю свою «странность», лишено, во всяком случае, внутренней противоречивости» [1; т. 3, с. 742]. Мне кажется, что это утверждение как раз противоречиво, так как утверждает эквивалентность мыслительной деятельности и процессов переработки информации, что противоречит результатам теоретического и экспериментального исследования мыслительной деятельности [14].

Качественное отличие бессознательных психических процессов и процессов переработки информации иногда затушевывается «нестрогим использованием термина «информация», например «для обозначения психологически «значимого» содержания мозговых процессов» [1; т. 2, с. 28]. Термин «информация», по моему мнению, просто неадекватен для описания «психологически значимого».

При научном изучении природы бессознательного мало работать над преодолением физиологического редукционизма, важно осознать опасность кибернетического редукционизма, в рамках которого бессознательное рассматривается «как проявление некоторых более общих, чем психические, закономерностей, изучаемых в «чистом виде» кибернетикой» [1; т. 1, с. 210]. Следовательно, мы рискуем иметь «бессознательное» как нефизиологический и непсихологический феномены одновременно, мы рискуем иметь феномен лишь кибернетический.

 

2. БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И УСТАНОВКА

 

Предшествующий анализ показал, что в настоящее время большую актуальность приобретает задача дальнейшего развития понятийного аппарата психологической теории бессознательного, позволяющего

 

34

 

ясно дифференцировать бессознательное как психологическую реальность от физиологических и кибернетических его интерпретаций. В этой связи мне представляется необходимым уточнение ряда положений теории установки.

«Установка», находящаяся в центре внимания прежде всего грузинских психологов, выступает в двояком качестве: как эмпирическая реальность, подлежащая научному анализу, и как объяснительное понятие. И применительно к первому, и применительно ко второму возникают вопросы, ответы на которые будут способствовать дальнейшему развитию и конкретизации психологической теории установки. Попытаюсь сформулировать эти вопросы.

Первый вопрос связан с понятием «структура установки». В материалах симпозиума можно найти следующее утверждение: «Психологические установки могут включать в свою структуру не только мотивы поведения, но и активность восприятия, направленность мыслительной деятельности, процессы вынесения решений и многое другое. Все эти феномены, включаясь в структуру установки, подчиняются законам установок и вследствие этого могут, в частности, проявляться как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне» [1; т. 1, с. 34]. Остается непонятным, насколько длинным является список того, что может включать в себя структура установки (выражение «многое другое» остается достаточно неопределенным), между тем это важно для понимания природы установки, так как если она включает в себя все психические явления, то становится просто синонимом психики. Остается неопределенным также выражение «включать в свою структуру». Что значит, например, включение в структуру установки «активности восприятия»? Является ли «активность восприятия» компонентом установки или она лишь подчиняется действию установки, оставаясь самостоятельным феноменом? Требуется уточнить, что имеется в виду при перечислении феноменов, которые включаются в установку. Например, «процессы вынесения решения» трактуются в современной литературе очень различно [12], и потому возникает необходимость пояснений. Таким образом, при дальнейшем развитии теории установки целесообразно уточнить понятие «структура установки», характеристики включаемого в эту структуру и самого процесса включения.

Второй вопрос связан с понятием «психологическая установка». Использование этого понятия порождает необходимость дифференциации психических и непсихических установок, так как предполагает существование последних, необходимость формулирования критерия дифференциации. В литературе широко используются понятия, являющиеся близкими по содержанию понятию «установка»: «ожидание» (expectancy), «акцептор действия». Следует ли квалифицировать состояние готовности, возникающее у животного в опытах с ожиданием награды, в которых экспериментатор незаметно подменяет ранее показанную пищу на менее съедобную, как именно психическую установку? Можно ли считать, что в опытах по изучению константности восприятия у рыб формируется именно психическая установка? Можно ли явление акцептора действия, которое физиологами не связывается с психикой, интерпретировать как психическую установку? На эти вопросы мы пока не имеем однозначных ответов, между тем выработка их необходима для уточнения содержания и объема понятия «психическая установка».

В настоящее время ведется продуктивная работа по дальнейшей дифференциации самих явлений, видов установки. Различают «актуально-моментальные» и «диспозиционно-подкрепленные» установки, «практические и теоретические» установки, «социальные» установки [1; т. 1, с. 111 —121]. Вместе с тем легко обнаружить, что конкретно-экспериментальные исследования различных видов установок отличаются

 

35

 

значительной неравномерностью, что затрудняет развитие общей теории установки.

Сложность теоретической ситуации, возникшей в психологической науке, связана еще и с тем, что психологическая теория установки также испытывает «натиск» кибернетических понятий. Иногда считают, что «в виде установки организм располагает своеобразным алгоритмом управления протекающими в нем физическими и психическими процессами» [2; с. 238]. В материалах симпозиума мы также находим утверждения, согласно которым «своеобразные виды переработки информации (символизм, сгущение образов) осуществляются на уровне установки» [1; т. 3, с. 60], «наличие единой структуры установки... подтверждают также данные современной науки о связи и управлении — кибернетики и теории информации» [1; с. 1, с. 41]. Мне кажется, что для повышения устойчивости психологической теории установки к «натиску» кибернетических понятий необходимо более интенсивное изучение феномена первичной установки, т. е. первоначального возникновения феномена установки, а не лишь его последующей фиксации.

 

3. БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ

 

История изучения бессознательного и современное состояние проблемы, представленное в материалах симпозиума, убедительно свидетельствуют об огромных трудностях, которые возникают при научном изучении бессознательного. Возникает вопрос о том, насколько специфичны эти трудности именно для изучения бессознательного.

Справедливо подчеркивают, что недооценка идеи синергического аспекта взаимоотношений между сознанием и бессознательным, равно как и исключение аспекта конфликта между ними препятствовали изучению бессознательного [1; т. 1, с. 26]. Однако отношения как синергии, так и конфликта характеризуют не только отношения между сознательным и бессознательным, но и соотношения внутри сознательных явлений и внутри бессознательных явлений (конфликт планов и совпадающие требования морали, интерференция материалов в памяти и кооперирование установок). Как применительно к сознанию, так и применительно к бессознательному возможен учет или неучет диалектики конфликта и синергии, следовательно, эта трудность познания не является специфичной только для бессознательного.

Отмечается, что при объяснении бессознательного имеют место «ошибки возведения в ранг общего (или даже всеобщего) закона таких черт, тенденций, особенностей, которые характеризуют в действительности лишь довольно ограниченный, узкий круг явлений, наблюдаемый к тому же при наличии только специфических условий» [1; т. 1, с. 32]. Такие ошибки не являются характерными только для изучения бессознательного: возведение ассоциаций в ранг всеобщего закона, отрицание существования памяти у животных и даже у ребенка до трех лет представителями французской социологической школы, преувеличение роли данных патологии для изучения нормы, переоценка значения физиологических методов изучения психики.

Исследователей бессознательного довольно часто (и не без основания, особенно по отношению к представителям психоанализа) упрекают в малой научной доказательности формулируемых теоретических положений. Однако этот упрек можно встретить и по отношению к такой, казалось бы, «процветающей» области науки, как математическая психология. «В современной психологии,— пишет польский психолог Т.О. Козелецкий,— особенно в математической психологии, создано много аксиоматических теорий, которые либо невозможно проверить, либо, даже если они и проверяемы, никто не берется за проведение соответствующих

 

36

 

эмпирических исследований. Формулирование таких гипотез ни к чему не ведущая забава» [8; 222]. Таким образом, «малая научная доказательность» встречается далеко не только при исследованиях бессознательного. На малую разработанность методов исследования можно пожаловаться в большинстве разделов психологической науки.

В материалах симпозиума имеются утверждения о том, что знания о бессознательном и знания о сознании принципиально различаются: первое всегда опосредствовано, а второе может быть непосредственным. «Мое знание о моих сознательных процессах возникает одновременно с моей зубной болью, достоверность такого знания не нуждается для меня в каких-либо обоснованиях или подтверждениях» — читаем мы в одном из докладов [1; т. 3, с. 69]. Нужно, однако, различать субъективное переживание непосредственной данности и действительное строение познавательного процесса. Согласно современным психологическим представлениям [15], не только познание внешнего мира, но и познание самого себя всегда носит опосредствованный характер. Знание о боли онтогенетически возникает позднее самого переживания боли, предполагает овладение языком, возможность обозначения словом. Достоверность этого знания нуждается также в подтверждениях, так как возможна, например, неправильная локализация боли. Таким образом, знания о сознании и знания о бессознательном по своему действительному строению носят опосредствованный характер.

Кризис, о котором иногда говорят применительно к тем или иным направлениям исследования бессознательного, не является также чем-то уникальным: слово «кризис» слишком хорошо знакомо всем теоретикам психологии.

Итак, основные трудности изучения бессознательного не являются специфичными. Это означает, что позитивная разработка проблемы бессознательного возможна только в более широком контексте объективного научного познания психики, предполагающем соединение клинических и экспериментальных методов исследования.

 

4. БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ В ЭСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

 

В настоящее время актуальной является задача расширения круга конкретных неосознанных психических явлений, которые могут быть предметом специальных психологических исследований.

К числу понятий, которые позволяют как бы перебросить мост между клинически ориентированными исследованиями бессознательного и его экспериментально-психологическими исследованиями, относится понятие «смысл». Кроме личностного смысла, хорошо известного по работам А. Н. Леонтьева, был выделен «операциональный смысл». Необходимость такого выделения возникла в ходе экспериментально-психологических исследований мыслительной деятельности человека.

Одна из центральных задач собственно психологического исследования мышления заключается в том, чтобы перейти от регистрации продуктов, конечных результатов мыслительной деятельности человека к анализу самой актуально развертывающейся деятельности. С этой целью при изучении мышления взрослого человека широко используют прием рассуждения вслух, который позволяет экспериментатору регистрировать существенные этапы процесса мышления. Этот методический прием, однако, характеризуется известной ограниченностью, так как позволяет фиксировать и анализировать лишь вербализованные, осознанные компоненты мыслительной деятельности. В экспериментальной психологии мышления в настоящее время все шире применяются способы регистрации невербализованных, неосознаваемых самим субъектом

 

37

 

форм исследовательской активности: глазодвигательная и осязательная активность при решении задач, условия которых представлены наглядно.

Экспериментальные исследования невербализованных компонентов мыслительной деятельности субъекта при решении шахматных задач выявили своеобразную тактику реализации поиска, заключающуюся в неоднократном переобследовании одних и тех же элементов ситуации, осуществляемом путем включения элемента в различные системы взаимодействий (например, 20 раз за 1 мин 46 с). В результате различных исследовательских действий один и тот же элемент ситуации выступает по-разному для испытуемого на разных этапах периода, предшествующего выбору одного практического действия. Возник вопрос о том, что представляет собой та особая форма отражения объекта, которая является результатом различных исследовательских действий и которая меняется по ходу решения одной и той же задачи. Анализ показал, что данную форму отражения нельзя отнести к таким известным категориям, как «перцептивный образ», «понятие», «объективное значение», «личностный смысл», она была названа термином «операциональный смысл». Операциональный смысл в своей исходной форме носит невербализованный, неосознанный характер; при определенных условиях он может вербализоваться. Невербализованный операциональный смысл — одна из единиц анализа бессознательного.

При экспериментально-психологическом исследовании мышления были выделены не только операциональные смыслы отдельных элементов ситуации, но и ситуации в целом, смыслы отдельных исследовательских актов (попыток переобследований ситуации). В исследования мыслительной деятельности человека были введены новые параметры характеристики этой деятельности: возникновение и развитие смысла на разных стадиях решения задачи, соотношение невербализованных и вербализованных смыслов в ходе решения задачи, процессы взаимодействия различных смысловых образований, роль смысловых образований в организации исследовательской деятельности, в определении ее объема (избирательности) и направленности [14].

Дальнейшее усложнение методов экспериментально-психологического исследования мышления позволило обеспечить одновременную и непрерывную регистрацию в течение всего процесса решения задачи речевого рассуждения (его содержательных и экспрессивных компонентов), осязательной активности (с помощью циклографической методики) и вегетативной симптоматики эмоций (КТР, пульс). Исследования показали, что невербализованный операциональный смысл элементов ситуации является необходимым условием возникновения интеллектуальных эмоций. Оказалось, что превращение невербализованных операциональных смыслов в вербализованные может включать или не включать эмоциональную активацию. В первом случае операциональный невербализованный смысл превращается в личностный смысл. Процесс порождения новых личностных смыслов становится доступным экспериментально-психологическому анализу [5].

Невербализованные операциональные смыслы в определенных условиях выступают как своего рода «предцели», которые носят характер невербализованных предвосхищений возможных действий в ситуации и которые при определенных условиях могут превращаться в словесно формулируемые цели. Сравнительный анализ процессов решения одних и тех же задач при различной мотивации показал, что при более значимой мотивации изменяется процесс порождения операциональных смыслов и их вербализация [3].

Таким образом, выделение самого явления «операциональный смысл» явилось результатом углубления экспериментальных исследований

 

38

 

мышления. Изучение операциональных смыслов составляет сегодня одно из важных направлений исследований, приведших, по существу, к формированию смысловой теории мышления, стремящейся, в отличие от информационной теории мышления, отразить качественное своеобразие человеческого мышления, которое не описывают ни физиологический, ни кибернетический подходы, но которое вместе с тем доступно строго научному, экспериментально-психологическому исследованию.

 

5. ПРОБЛЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В СТРУКТУРЕ ОБЩЕПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

 

Для более четкого выявления места проблемы бессознательного в структуре психологического знания важно соотнести феномены бессознательного с такими реальностями, которые обозначаются категориями «деятельность», «отражение», «общение», «личность», «отношение» и которые являются более близкими многим психологам, чем понятие «бессознательное».

Абстрактная схема строения деятельности, согласно которой выделяют собственно деятельность, действия и реализующие их операции, может служить одним из оснований классификации феноменов неосознаваемой психической жизни человека, выделяющей место неосознаваемых психических явлений в структуре деятельности. Конституирующим признаком деятельности является мотив, т. е. некоторый объект, в котором опредмечивается потребность [10]. Хорошо известно, что мотив может быть неосознанным, также неосознанным может быть психическое отражение самого потребностного состояния. Основным признаком действия является наличие сознательного предвосхищения будущих результатов, т. е. цели. Однако кроме такого осознанного предвосхищения можно выделить и неосознанные предвосхищения, к их числу относятся некоторые виды установок. Таким образом, наряду с осознанными и неосознанными мотивами следует выделять осознанные и неосознанные предвосхищения будущих результатов, т. е. цели и установки. Операции в человеческой деятельности также имеют двоякую природу: одни являются продуктом трансформации сознательных действий и, в случае затруднений, могут вновь возвращаться в сознание, другие формируются по типу «прилаживания» к ситуации и вообще никогда не попадают в сознание, они функционируют как неосознаваемые автоматизмы. Существование качественно разнородных феноменов бессознательного исключает возможность распространения выводов, полученных при исследовании одного из феноменов бессознательного на всю область бессознательного.

Осознанные и неосознанные психические явления образуют две формы психического отражения внешнего мира и соответственно две формы управления, психического регулирования деятельности (осознанная и неосознанная регуляция). При исследовании частных форм психического отражения реальности мы сталкиваемся с необходимостью дифференциации ощущений, в которых человек отдает себе отчет, и ощущений, в которых он не отдает себе отчета. Аналогичную дифференциацию можно провести и применительно к восприятию достаточно сложных объектов. Более того, обычный акт восприятия характеризуется тем, что осознается в лучшем случае предмет восприятия, а не свойства самого образа восприятия, с помощью которого мир «презентируется» субъекту. При изучении памяти еще на заре экспериментальной психологии был выявлен феномен, показывающий, что невозможность воспроизведения испытуемым списка заученных ранее слогов еще не означает полного разрушения следов памяти (прием доучивания).

 

39

 

В области психологии научного творчества давно были описаны факты, показывающие, что многие феномены творческой деятельности не носят осознанного характера. При исследовании эмоциональных процессов выделяются феномены, когда человек может констатировать самый факт появления эмоционального переживания, но не может указать объект, вызывающий эти переживания, и случаи, когда даже самый факт переживания остается скрытым от субъекта (аффективные следы, или «комплексы») и выделяется лишь в условиях специально организованного эксперимента (например, ассоциативного).

При анализе общения, которое сегодня «модно» противопоставлять деятельности, также возникает необходимость изучения неосознаваемых психических явлений. Достаточно вспомнить классические исследования достоверности свидетельских показаний; в речевой коммуникации всегда присутствуют неосознанные компоненты.

Собственно психологическое изучение личности в системе общественных отношений не может, естественно, игнорировать тот факт, что объективно складывающиеся общественные отношения между людьми не обязательно отражаются ими на уровне сознания. Этот факт был выявлен К. Марксом при анализе товарного фетишизма, при анализе личностей как персонифицированных выражений социально значимых черт [1; т. 1, с. 88]. Сущность человека, понимаемая как совокупность общественных отношений, от него самого может быть скрыта.

Если мы используем широкое определение личности, данное в свое время С.Л. Рубинштейном [13], то в содержание понятия «внутренние условия» мы должны включить и неосознаваемые психические явления. Если мы будем основываться на более узком психологическом понятии о личности, которое связывается с иерархией мотивов [10], то очевидно, что не только мотивы, но и иерархические отношения между ними могут быть неосознанными.

Применительно к категории «отношение» нужно дифференцировать «отношение» и «сознательное отношение». «Человек есть личность,— писал С.Л. Рубинштейн,— в силу того, что он сознательно определяет свое отношение к окружающему» [13; 34]. Очевидно, что важно учитывать различия между сознательно определенными отношениями и отношениями, которые сознательно еще не определены.

Таким образом, психология личности не может развиваться без интенсивного изучения и неосознаваемых психических явлений, и этим прежде всего определяется значение их исследований в системе психологического знания.

 

1. Бессознательное / Под ред. А. С. Прангишвили, А. Е. Шерозия, Ф. В. Бассина. — Тбилиси, 1978. Т. I, 786 с; т. II, 686 с; т. III, 797 с.

2. Бжалава И. Т. Психология установки и кибернетика. — М., 1966.—230 с.

3. Богданова Т. Г. Целеобразование при различной мотивации: Автореф. канд. дис. — М., 1978.— 25 с.

4. Берсзанская Н. Б. Анализ непроизвольных компонентов в структуре целеобразования. — М, 1978. — 27 с.

5. Васильев И. А., Поплужный В. Л., Тихомиров О. К. Эмоции и мышление, — М., 1980. — 191 с.

6. Искусственный интеллект и психология. — М., 1976. — 342 с.

7. Клацки Р. Память человека. — М., 1978.

8. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. — М., 1979. — 504 с.

9. Линсей Я., Норман Д. Переработка информации у человека. — М., 1974. — 550 с.

10. Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. — М., 1975. — 304 с.

П. Психологические исследования творческой деятельности. — М., 1975. — 253 с

12. Психологические механизмы целеобразования.—М., 1977. — 258 с.

13. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. — М., 1957.—328 с.

14. Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. — М., 1969. —304 с.

15. Чеснокова И. И. Проблема самосознания в психологии. — М., 1977.— 145 с.