О ВЫСКАЗЫВАНИЯХ В

О ВЫСКАЗЫВАНИЯХ В. И. ЛЕНИНА

ПО ВОПРОСАМ ПСИХОЛОГИИ

(К 110-летию со дня рождения В. И. Ленина)

Б. М. КЕДРОВ

Институт истории естествознания и техники AM СССР, Москва

Хотя В. И. Ленин не занимался специально психологией, тем не менее в его трудах мы находим интереснейшие высказывания, относящиеся к этой науке, связанные с другими научными и практическими вопросами, которые близко его занимали. Развивая марксистское учение в целом и в различных его аспектах, В. И. Ленин развивал и марксистскую философию, а в связи с нею разрабатывал и проблему человека, его творческой — познавательной и практической — деятельности. Тем самым В. И. Ленин не мог не касаться, непосредственно и вопросов психологии. Некоторые из них мы рассмотрим ниже, приведя их в виде сводки ленинских высказываний, сгруппированных вокруг отдельных проблем. На нечто большее эта наша работа не претендует.

За научную материалистическую психологию. Уже в ранней работе «Что такое «друзья народа»...» (1894) В. И. Ленин на примере, в частности, психологии показал, в чем состоит одна из важнейших особенностей подлинной науки и вместе с тем, в чем заключен ее фундамент, на котором она строится. В связи с этим В. И. Ленин раскрыл материалистический подход к пониманию самого научного исследования, его истинное содержание и назначение.

С этих позиций В. И. Ленин подверг критике метод субъективной социологии: создавать всякого рода общие теории, пренебрегая установлением фактов, не умея даже подойти к серьезному фактическому изучению, к объективному анализу предмета. Называя такой подход метафизическим (в смысле натурфилософской спекуляции), Ленин писал: «Это самый наглядный признак метафизики, с которой начинала всякая наука: пока не умели приняться за изучение фактов, всегда сочиняли a priori общие теории, всегда остававшиеся бесплодными... Метафизик-психолог рассуждал о том, что такое душа? Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы» [1; т. 1, с. 141 —142].

Для того чтобы еще нагляднее представить сложившуюся ситуацию, В. И. Ленин выводит фигуры двух психологов, стоящих на противоположных позициях в этом вопросе: «...метафизик-психолог, всю свою жизнь писавший «исследования» по вопросу, что такое душа? (не зная в точности объяснения ни одного, хотя бы простейшего, психического явления) — принялся обвинять научного психолога в том, что он не пересмотрел всех известных теорий о душе. Он, этот научный психолог, отбросил философские теории о душе и прямо взялся за изучение материального субстрата психических явлений — нервных процессов, и дал, скажем, анализ и объяснение такого-то или таких-то психических

процессов» (там же, с. 142). Это, как показывает далее В. И. Ленин, не удовлетворяет метафизика-психолога: он не видит, в чем состоит совершенно новое понимание психологии научным психологом, каков особый метод научной психологии, примененный им. Ему, метафизику-психологу, кажется, что научный психолог привел «одни только факты» и обошел необходимость заняться пересмотром «всех известных философских теорий о душе» (там же).

Так В. И. Ленин обосновал взгляд на науку вообще, на научную психологию в частности, показал, что она должна начинаться с начала (т. е. с анализа фактов), а не с конца (т. е. не с конечных выводов). Таким образом психология ставилась в один общий ряд с другими частными науками, одни из которых изучали природу (естествознание), другие — общество.

Позднее В. И. Ленин продолжал защищать материалистический взгляд на психологию и отвергать ее идеалистическую трактовку. Так, по поводу книги Ф. Паульсена «Введение в философию» (1899) В. И. Ленин заметил, что, опровергая материализм и защищая теорию всеобщей одушевленности (которую он толкует в идеалистическом смысле), «Паульсен игнорирует 1) что он опровергает не материализм, а лишь некоторые доводы некоторых материалистов; 2) что он противоречит себе, толкуя современную психологию в идеалистическом смысле» [1; т. 29, с. 336].

Далее В. И. Ленин вскрывает слабость аргументации критикуемого им автора, его произвол и субъективизм в подборе аргументации в пользу идеализма против материализма: «Когда Паульсен критикует материалистов, — он противопоставляет материи высшие формы духа. Когда он защищает идеализм и толкует идеалистически современную психологию,— он сближает низшие формы духа с Kräfte etc. (с силами и т. д. — Б. К.). Это — самая уязвимая пята его философии» (там же; с. 337). В работе «Экономическое содержание народничества» (1895) В. И. Ленин продолжает критиковать идеалистическую интерпретацию психологии народниками. Так он, следуя Ф. Энгельсу, критикует «старый психологический метод: сличать свое понятие не с фактом, который оно отражает, а с другим понятием, слепком с другого факта» [1; т. 1, с. 436].

Между тем, как отмечает В. И. Ленин далее, «г. Струве сам признал, что уже психология дает положения, заставляющие отказаться от субъективизма и принять материализм» (там же; с. 438). Защита материалистического взгляда на психологию и отстаивание научности самой психологии — такова позиция В. И. Ленина.

В настоящее время само собой стало понятно, что всякая подлинная наука, имеющая дело с природой или человеком как реальными предметами, должна опираться на факты, на опытные данные, на эксперименты и наблюдения. Это полностью относится и к современной психологии. Но в те времена (в конце XIX в.) еще сильно был распространен ненаучный взгляд на психологию, которая находилась под эгидой идеалистической философии. Материалистические взгляды И. М. Сеченова, которые защищал В. И. Ленин, еще не могли утвердиться в науке, где господствовал взгляд, растворивший психологию в идеалистической философии. Вот почему в тех условиях выступление В. И. Ленина имело, громадное значение в смысле отстаивания объективных материалистических позиций в психологии как науке.

О месте психологии в общей системе научного знания. Фактическое, опытное обоснование научных взглядов на психические процессы не ограничивается изучением физиологических явлений, лежащих в основе этих процессов, подобно тому как и сама психология не сводится к физиологии мозга или к учению о высшей нервной деятельности. Опытная, экспериментальная психология охватывает и другие аспекты

человеческой психики, поведения человека и всего комплекса сложных явлений, изучаемых психологией и подлежащих тщательному изучению с фактической стороны.

В психике человека, во всем комплексе явлений, изучаемых психологией, находят свое отражение различные стороны самого человека как живого носителя, их живого субстрата. Во-первых, человек есть существо биологическое, а потому его психика и весь его внутренний мир не могут не быть связаны с его биологической, физиологической организацией. Во-вторых, человек есть существо социальное, а потому его психика, его поведение, его поступки и т. д. должны рассматриваться в связи с духовным обликом и духовной деятельностью определенных социальных слоев и групп, т. е. с тем, чем занимается социальная психология. Наконец, человек есть существо мыслящее, а потому его психика должна анализироваться так же и с этой стороны.

Все это не разные вещи, а лишь разные стороны одной и той же человеческой сущности, человека, наделенного высокоразвитой психикой, которая лишь проявляет себя по-разному в различных условиях, в различных связях и отношениях, в которых выступает сам человек как существо одновременно и биологическое, и социальное, и мыслящее.

Другими словами, в социальной жизни, в общественных отношениях человек выступает и как социальное, и как мыслящее существо нераздельно, точно так же как его мышление носит социально обусловленный характер и неотделимо от социальной жизни человека, из развития которой оно само возникло и выросло. Однако с помощью нашей абстракции мы можем выделить логический аспект мыслительной деятельности общественного человека, интересующий диалектику как логику, а также социальный аспект деятельности человека, составляющий предмет общественных наук. Психология же оказывается связанной и с тем и с другим аспектом.

Определить место психологии в общей системе современных наук значит прежде всего определить ее взаимоотношения с тремя основными группами отраслей научного знания, образующими фундамент или краеугольные камни этой системы. Сюда относятся три следующие группы наук: 1) естествознание, 2) общественные науки и 3) философия; последняя включает в себя диалектику как науку о наиболее общих иконах всякого движения, всякого развития, совершающегося в природе, обществе и человеческом мышлении, как отражении внешнего мира в сознании человека. В силу этого диалектика совпадает с логикой и теорией познания материализма.

Рассмотрим, каким образом В. И. Ленин прослеживал связи психологии во всех этих трех аспектах.

Первый (биофизиологический) аспект он прослеживал тогда, когда анализировал материальный субстрат психических процессов. Например, он пишет, что объективно существующие световые волны определенной длины, «действуя на сетчатку, производят в человеке ощущение того или иного цвета. Так именно естествознание и смотрит (и научная психология, добавим мы. — Б. К.). Различные ощущения того или иного цвета оно объясняет различной длиной световых волн, существующих вне человеческой сетчатки, вне человека и независимо от него. Это и есть материализм: материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т. д., т. е. от определенным образом организованной материи» [1; т. 18, с. 50].

Далее В. И. Ленин констатирует, что «ни единого факта не было приведено и не может быть приведено, который бы опровергал взгляд на ощущение, как образ внешнего мира, — взгляд.., разделяемый естествознанием по сю пору» [1; т. 18, с. 54].

Софизм махистов сводится к тому, как показывает В. И. Ленин, что они предлагают считать существующим одно только ощущение на том основании, что «мы еще не знаем всех условий ежеминутно наблюдаемой нами связи ощущений с определенным образом организованной материей...» (там же; с. 46).

Но махистская постановка вопроса в действительности только запутывает его, создавая лживую видимость какого-то его разрешения, «...ибо на деле остается еще исследовать и исследовать, каким образом связывается материя, якобы не ощущающая вовсе, с материей, из тех же атомов (или электронов) составленной и в то же время обладающей ясно выраженной способностью ощущения. Материализм ясно ставит нерешенный еще вопрос и тем толкает к его разрешению, толкает к дальнейшим экспериментальным исследованиям» (там же; с. 40). Махизм же, как показывает В. И. Ленин, засоряет вопрос и отводит в сторону от правильного пути посредством пустого словесного выверта: «элемент», который охватывает собой в их якобы нераздельной связи «элементы» физические и психические.

Ставя далее ребром вопрос: «Мыслит ли человек при помощи мозга?» (там же; с. 84), В. И. Ленин дает на него совершенно однозначный категорический ответ: да, и только при помощи мозга. Он приводит слова Л. Фейербаха и их оценку Ф. Энгельсом: «Наше сознание и мышление, как бы ни казались они сверхчувственными, являются продуктом (Erzeugnis) вещественного, телесного органа, мозга. Материя не есть продукт духа, а дух есть лишь высший продукт материи. Это, разумеется, чистый материализм» (там же; с. 85).

Когда Мах писал, что познание есть биологически полезное психическое переживание, В. И. Ленин ему отвечал: «Познание может быть биологически полезным, полезным в практике человека, в сохранении жизни, в сохранении вида, лишь тогда, если оно отражает объективную истину, независящую от человека» (там же; с. 142).

Как видим, в вопросе о природе ощущений как отражении объективной реальности, равно как и в вопросе о критерии практики, у В. И. Ленина тесно переплетается понимание биофизиологической основы изучаемых психологией процессов с их философским, гносеологическим толкованием. Это составляет второй (философский) аспект связи психологии с другими науками. Здесь психология тесно смыкается с философским материализмом, не растворяется в нем, так же как и материалистическая философия отнюдь не сводится к психологии, хотя бы и в ее научном, материалистическом понимании. Обе науки сосуществуют одна рядом с другой, тесно взаимодействуя друг с другом, изучая один и тот же объект — внутренний, духовный мир человека, но подходя к нему с различных позиций, учитывая в нем различные, хотя и органически связанные между собой стороны.

Связь психологии с физиологией мозга, с умением, о высшей нервной деятельности вовсе не означает сведение ее к этой материальной основе психики, как на таком сведении настаивает вульгарный материализм. При таком сведении исчезает качественная специфика духовных, в том числе и мыслительных процессов, их собственная, присущая им закономерность именно как духовным процессам, а не процессам чисто физиологического характера. Механицизм, проповедующий исчерпание процесса развития простыми количественными изменениями (увеличением или соответственно уменьшением), в корне чужд диалектике, как это показал В. И. Ленин [1; т. 29, с. 229]. Диалектика признает качественное своеобразие предмета психологии, которое не исчезает при наличии теснейшей связи психологии с физиологией вообще, с физиологией мозга и учением о высшей нервной деятельности в частности.

Можно сказать, что с естествознанием психология соприкасается через зоопсихологию и нейропсихологию и далее через физиологию и учение о высшей нервной деятельности, а с философией — через учение о человеческом мышлении, человеческом сознании, которое входит диалектику как логику и теорию познания материализма. Об этой последней связи мы скажем ниже. Сейчас же нам предстоит, хотя бы очень коротко, упомянуть об аспекте связей психологии с другими науками, который особенно глубоко был изучен В. И. Лениным. Такая связь составляет предмет междисциплинарной отрасли психологической общественной науки — социальной психологии. Напомним, что вопросы такого рода занимают важное место в определении момента революционного кризиса, психологического настроя народных масс, пролетариата и т. д. Не менее важное место они занимают в определении факторов духовного порядка, которые способствуют победе народов и классов в их освободительной борьбе. Обо всем этом много и неоднократно В. И. Ленин говорит в своих работах, касающихся теории социалистической революции, гражданской войны и строительства социализма в нашей стране. Вот пример того, как ясно переплетаются у В. И. Ленина социальный и психологический моменты, — он писал накануне Октября 1917 г.: «Нельзя вести массы на грабительскую войну в силу тайных договоров и надеяться на их энтузиазм» [1; т. 34, с. 197].

Такое же переплетение тех же моментов видно в статье В. И. Ленина «Главная задача наших дней» (март 1918 г.), где сказано: «У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь» [I; т. 36, с. 80].

Вопросы социальной психологии В. И. Ленин разрабатывает и в связи с анализом негативных явлений в нашей стране в ее послеоктябрьский период. Так, он предупреждал, что мелких товаропроизводителей (крестьянство) нельзя прогнать, «с ними надо ужиться, их можно (и должно) переделать, перевоспитать только очень длительной, медленной, осторожной организаторской работой. Они окружают пролетариат со всех сторон мелкобуржуазной стихией, пропитывают его ею, развращают его ею...» [1; т. 41, с. 27].

«Мелкобуржуазная стихия недаром называется стихией, — поясняет В. И. Ленин, — ибо это действительно нечто наиболее бесформенное, неопределенное, бессознательное» [1; т. 43, с. 241]. Понять природу этой стихии и выработать приемы и способы ее преодоления путем воспитания трудящихся масс крестьянства в соответствующем духе — все это составляет одну из задач социальной психологии как марксистской дисциплины. Фактически об этом говорил В. И. Ленин на I Всероссийском съезде по внешкольному образованию (1919 г.): «Когда мы сбросили капиталистические учреждения, оказалось, что есть еще одна сила, которой держался капитализм, — это сила привычки. Чем решительнее мы сбросили все учреждения, которые капитализм поддерживали, тем яснее выступила другая сила, которая капитализм поддерживала, — сила привычки. Учреждение можно при удаче разбить сразу, привычку никогда, ни при какой удаче разбить сразу нельзя» [1; т. 38, с. 361].

Много позже эта сила привычки может сказаться в форме пережитков старого, проявляющихся в совершенно изменившихся условиях, и тогда, как и раньше, их изучение и отыскание путей для их искоренения опять-таки становится предметом социальной психологии.

Необходимо упомянуть еще о связи научной психологии с такими общественными науками, как языкознание, педагогика и др.

В итоге вырисовывается место психологии в общей системе научного знания: оно определяется тремя главными ее связями: 1) с естествознанием, 2) с общественными науками и 3) с философией. Если построить треугольник наук, вершины которых займут названные три их группы, то психология окажется в центре такого треугольника, поскольку она одновременно находится в троякой связи — и с естествознанием, и с общественными науками, и с философией.

Такое графическое изображение места психологии в общей системе научного знания было предложено мною в 1954 г. на Цюрихском международном философском конгрессе. В 1966 г. на XVIII международном психологическом конгрессе Жан Пиаже поддержал эту классификационную схему, которую, мы построили, исходя из основных идей К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина.

Теперь мы попробуем остановиться еще на одной стороне соотношения между психологией и философией.

Психология и философия (логика и диалектика). Соотношение отдельного и общего. Если в XIX в. психология, будучи ненаучной, поглощалась идеалистической философией, то с возникновением диалектического материализма психология, следуя всем остальным частным наукам, отпочковалась от философии. Следовательно, от прежней философии отделились не только те частные науки, которые изучают природу и общество, но и те (в лице психологии), которые изучают внутреннюю (духовную) жизнь человека. В. И. Ленин писал: «С точки зрения Маркса и Энгельса, философия (в ее старом смысле. — Б. К.) не имеет никакого права на отдельное самостоятельное существование, и ее материал распадается между разными отраслями положительной науки. Таким образом, под философским обоснованием можно разуметь или сопоставление посылок ее с твердо установленными законами других наук... (здесь В. И. Ленин ссылается на психологию. — Б. К.) или опыт применения этой теории» [1; т. 1, с. 438].

Но отделение частных наук, в том числе и психологии, от философии, как общей науки, отнюдь не означало их отрыва от философии или их противопоставления ей. Напротив, все они стали на прочную материалистическую почву, все они пронизались диалектикой, и тем самым все они пришли в теснейший контакт с диалектико-материалистической философией.

Для психологии эту связь В. И. Ленин отметил, когда он определял «те области знания, из коих должна сложиться теория познания и диалектика» [1; т. 29, с. 314]. Сюда относится, по В. И. Ленину, история отдельных наук, следовательно включая и историю психологии, затем — история умственного развития ребенка и история умственного развития животных. Это — предыстория возникновения человеческого мышления и его начальная стадия, наблюдаемая в детском возрасте.

Изучение этих зачаточных форм и фаз мышления важно для проникновения в сущность более высоких, более развитых его форм и фаз, ибо это дает возможность проследить весь процесс развития мышления от его зарождения до его полного развертывания. С этой же целью В. И. Ленин включил в области знания, которые должны стать исходными при разработке теории познания и диалектики, также историю языка: это В. И. Ленин отмечает как NB и добавляет к этому « +психология + физиология органов чувств» (там же).

Весь этот материал, будучи диалектически обобщен, даст возможность, по замыслу В. И. Ленина, понять и представить мышление, отражающее собой объективный мир, именно как процесс, как развитие, как движение мысли, подчиняющееся общим законам диалектики.

Но куда, в каком направлении происходит это ее движение, ее развитие? Диалектика как логика, т. е. диалектическая логика, отвечает на это так: в направлении поисков и нахождения истины как соответствия

наших знаний объективной действительности. Логика изучает общие законы движения человеческой мысли к истине, независимо от го, в чьей конкретной голове, в каких конкретных условиях и какими индивидуальными путями это движение совершается. Один и тот же духовный процесс изучает одновременно и логика, и психология. Но ту ж другую интересуют разные стороны или аспекты процесса: логику — вопрос об истине как конечном пункте данного движения, психологию — то, как именно протекает этот же процесс в сознании данного индивидуального человека со всеми его неповторимыми особенностями, наслоениями его прошлой и настоящей, жизни, деятельности, его вкупе, привычек и т. д.

Вот почему В. И. Ленин записал: «Не психология, не феноменология духа (т. е. не естественноисторическое описание явлений мышления.— Б. К.), а логика = вопрос об истине» [1, т. 29, с. 156].

Можно сказать, что в основе соотношения психологии и логики лежит, диалектика отдельного и общего. Отдельное составляет предмет психологии, общее — предмет логики. Но изучая «отдельное» (движение мысли в голове отдельного человека), психология ищет и находит в этом отдельном свои законы (свое «общее»), подобно тому, как это делает любая наука вообще. Найти это свое «общее» означает не ограничиться лишь объяснением отдельных фактов, а подняться до уровня создания широких теоретических обобщений, охватывающих весь круг изучаемых явлений, и до открытия фундаментальных законов, лежащих в основе этих явлений. В. И. Ленин подчеркивал диалектику общего и отдельного, говоря, что «с известной точки зрения, при известных условиях всеобщее есть отдельное, отдельное есть всеобщее» (там же; с. 159). В фрагменте «К вопросу о диалектике» (1915) В. И. Ленин развивает это положение, показывая, каким образом «противоположности (отдельное противоположно общему) тождественны» (там же; с. 318).

Так надлежит понимать, исходя из этих высказываний В. И. Ленина, и то соотношение, которое складывается между психологией, как одной из частных наук, и философией (диалектикой и логикой), как общей наукой. Такое понимание имеет принципиальное значение, например, для анализа процессов творчества, в том числе научного творчества и технического изобретательства. Диалектическая логика раскрывает движение мысли ученого или изобретателя в аспекте того, как ищется, и находится истина, скажем, как открывается новый закон природы. Ход его открытия предполагает прохождение определенных логических и вместе с тем познавательных ступеней. Такими ступенями являются: 1) единичность (установление отдельных фактов); 2) особенность (распределение этих фактов по различным классам, их группировка по признакам тождества и различия); 3) всеобщность (объединение между собой ранее выделенных особых классов и раскрытие лежащей в их основе общей связи или закона). Такова была, в частности, история открытия периодического закона Д. И. Менделеевым.

Логика, абстрагируясь от всех деталей самого процесса научного открытия и истории его подготовки, улавливает лишь этот общий ход познания, приведший к обнаружению нового закона природы. Между тем весь этот процесс протекал в головах отдельных ученых, причем в каждой голове он протекал своеобразно, неповторимо, опираясь на всю сумму факторов чисто психологического характера, присущих каждому данному ученому (моментов фантазии и воображения, своеобразия работы интуиции, использования всякого рода ассоциаций и подсказок» и т. д. и т. п.). Логика, как общая наука, отвлекается от всего этого и принимает во внимание лишь обобщенный результат, очищенный от всего психологического, неповторимого, своеобразного, что выступило в голове данного отдельного ученого. Напротив, психология,

как частная наука, все свое внимание сосредоточивает как раз на этом индивидуальном, своеобразном, от чего отвлекается логика; Вместе же, дополняя друг друга, обе эти науки позволяют исследовать процесс научного творчества всесторонне и полно, во всей его конкретности, подобно тому, как это позволяет сделать в отношении изучения любого предмета принцип диалектики, опирающийся на признание единства общего и отдельного.

Далее мы остановимся на вопросах психологии научного творчества, которые также так или иначе поднимаются в работах В. И. Ленина.

Мечта, фантазия, воображение как элементы творческого мышления. В книге «Развитие капитализма в России» (1899) В. И. Ленин писал: «Перед тем, кто хочет изобразить какое-либо живое явление в его развитии, неизбежно и необходимо становится дилемма: либо забежать вперед, либо отстать. Середины тут нет» [1; т. 3, с. 322]. И вот В. И. Ленин показывает, с помощью каких психологических приемов можно забегать вперед, чтобы не отстать от жизни. Ответ на этот вопрос он дает в работе «Что делать?» (1902). Ответ гласит: «Надо мечтать!» [1; т. 6, с. 171]. Ссылаясь на Писарева, В. И. Ленин разъяснял: «Разлад разладу рознь, — писал по поводу о разладе между мечтой и действительностью Писарев. — Моя мечта может обгонять естественный ход событий или же она может хватать совершенно в сторону, туда, куда никакой естественный ход событий никогда не может прийти. В первом случае мечта не приносит никакого вреда; она может даже поддерживать и усиливать энергию трудящегося человека... Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, — тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни... Когда есть какое-нибудь соприкосновение между мечтой и жизнью, тогда все обстоит благополучно» (там же; с. 172).

Но для этого нужно, чтобы мечтающий человек серьезно верил в свою мечту, внимательно вглядываясь в жизнь, сравнивал свои наблюдения со своими воздушными замками и вообще добросовестно работал над осуществлением своей фантазии. «Вот такого-то рода мечтаний, к несчастью, слишком мало в нашем движении» (там же; с. 173), — констатировал В. И. Ленин.

Развивая эту мысль, В. И. Ленин писал позднее (1915 г.): «Нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке: ср. Писарев о мечте полезной, как толчке к работе, и о мечтательности пустой» [1; т. 29, с. 330].

О мечте, как о толчке к работе самого В. И. Ленина, мы скажем ниже. Сейчас же нам важно отметить следующую ленинскую мысль: «Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (in letzter Instanz (в последнем счете. — Б. К.) = бога). Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее («стол» вообще) есть известный кусочек фантазии» (там же; с. 330).

Вместе с тем В. И. Ленин исключительно высоко оценивал роль фантазии в жизни и творчестве людей. «Эта способность чрезвычайно ценна, — говорил он о фантазии. — Напрасно думают, что она нужна

только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности...» [1; т. 45, с. 125].

Когда махист И. Петцольдт выдвинул требование однозначности, которому якобы следует природа, то это требование, по его мнению, оказалось неприменимым к области психических явлений, а потому эти последние трактовались как совершенно незакономерные, лишенные собственной необходимости. На самом же деле это вовсе не так: в силу ей исключительной сложности эти явления включают в себя много случайного, но это не абсолютная случайность, а лишь форма проявляя скрытой за ней необходимости и дополнение к этой необходимости. По этому поводу В. И. Ленин заметил: «Однозначной определенна психических явлений, — поучает нас И. Петцольдт далее, — быть не может: роль фантазии, значение великих изобретателей и т. п. создают тут исключения, а закон природы или закон духа не терпит «никаких исключений»... (слова И. Петцольдта. — Б. К.). Перед нами чистейший метафизик, который понятия не имеет об относительности различия случайного и необходимого» [1; т. 18, с. 168], — заключает В. И. Ленин.

Следовательно, деятельность фантазии, творчество великих изобретателей и т. п. В. И. Ленин считает нужным анализировать не просто как нечто совершенно произвольное, лишенное закономерной направленности, а с позиции диалектики случайного и необходимого. Говоря о соотношении случайного и необходимого в научном творчестве и техническом изобретательстве, мы имеем в виду неповторимое своеобразие индивидуального творческого процесса, в случайной форме которого решается назревшая задача, которую поставила необходимым образом историческая эпоха и которую так или иначе необходимо человечеству решить. Так или иначе — значит тем или иным случайно сложившимся способом, случайно нащупанным путем. Когда Д. И. Менделеев открывал периодический закон, он воспользовался приемом карточного пасьянса, поскольку раскладывание пасьянса было его хобби. Но почти одновременно с ним в Англии Ньюлендс следовал акустической ассоциации, сопоставляя периоды химических элементов с музыкальными октавами. А во Франции тогда же де-Шанкуртуа создал зрительную ассоциацию тех же периодов с витком спирали, накрученной на боковую поверхность полого цилиндра. И пасьянс, и музыкальная октава, и спираль, накрученная на цилиндр, — все это кусочки фантазии, помогавшие ученым уловить и выразить объективную закономерность природы, которую искал их ум.

В каждой из этих трех совершенно различных между собой, случайно возникших ассоциаций как формах протекания творческой мысли химиков фактически ставилась и решалась одна и та же необходимо назревшая задача — сблизить химические элементы по величине их атомных весов. Так вся история подготовки и последующего открытия периодического закона может служить живым примером того, как действует в таких случаях диалектика случайного и необходимого. Ибо сама химическая наука требовала, чтобы периодический закон был открыт и в этом заключалась внутренняя необходимость развития химии; но как именно, с помощью каких психологических приемов и посредством каких построений мысли в качестве строительных лесов познания будет открыт данный закон — этого подсказать сама химия не могла: это было делом случая, который выступал в виде переплетения бесчисленного множества, казалось бы, совершенно ничтожных обстоятельств, связанных с личной биографией того или другого ученого. Очевидно, таким образом, что способность к фантазии является строго индивидуальной своеобразно протекающей в голове того или

иного ученого, изобретателя, художника, писателя. В отношении писателей В. И. Ленин предупреждал: «Спору нет, литературное дело всего менее поддается механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле безусловно необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию» [1; т, 12, с. 101]. Так В. И. Ленин писал в статье «Партийная организация и партийная литература» (1905).

Из этого следует огромный удельный вес психологии творчества, которая как раз и учитывает индивидуальные моменты в духовной деятельности человека. Но В. И. Ленин подчеркивает при этом и тот общий момент, что речь идет о том, что партийная литература есть составная часть всего партийного дела, хотя она носит своеобразный характер и «не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата» [1; т. 12, с. 101].

Здесь мы вновь видим, как у В. И. Ленина конкретно применяется диалектика общего и отдельного.

В статье «О едином хозяйственном плане» (1921) В. И. Ленин особенно выделил такой сугубо психологический момент в деле идейного перевоспитания старых специалистов, как их личные интересы, обусловленные узкой специальностью каждого из них, их профессионализмом. Путь к коммунистическому мировоззрению как общему пролегает через отдельное — особенности каждой группы или категории людей, идущих к этой общей цели. Задача коммунистов, писал Ленин, «подходить к специалистам науки и техники («они в большинстве случаев неизбежно пропитаны буржуазными миросозерцанием и навыками», как говорит программа РКП) чрезвычайно осторожно и умело, учась у них и помогая им расширять свой кругозор, исходя из завоеваний и данных соответственной науки, памятуя, что инженер придет к признанию коммунизма не так, как пришел подпольщик-пропагандист, литератор, а через данные своей науки, что по-своему придет к признанию коммунизма агроном, по-своему лесовод и т. д.» [1; т. 42, с. 346].

Тут, как и везде, у В. И. Ленина ярко проявляется диалектика общего и отдельного, под углом которой выступают у него психологические проблемы и задачи.

Наглядный образ как психологический прием в полемике и пропаганде. Касаясь воображения и его роли в восприятии сложных связей и зависимостей, необходимо привести некоторые ленинские наглядные образы и сравнения, которые должны по ассоциации психологически помогать читателям и слушателям проникать в суть обсуждаемых вопросов. Например, в статье «О рождающемся направлении «империалистического экономизма»» (1916) В. И. Ленин отводит критические стрелы своих противников, которые обвиняли его в «дуализме». Он пишет: «Если я скажу, что к цели а надо

идти от пункта налево, а от пункта направо, будет ли это

↔ ↔

«дуализм»?... Значит, к одной цели (слияние наций) из разных исходных пунктов одни пойдут так, другие иначе. Отрицание этого есть «монизм», объединяющий сапожную щетку с млекопитающим» [1; т. 30, с. 65].

Приведенная выше схема зрительно поясняет мысль В. И. Ленина. На профсоюзной дискуссии (1921 г.) В. И. Ленин наглядно объяснил требования для диалектической логики в противоположность эклектике

и формальной логике на примере стакана, стоявшего, вероятно, на кафедре, с которой выступали ораторы. Противник В. И. Ленина запаял, что проходящая дискуссия похожа на то, что один объявляет стакан стеклянным цилиндром, а другой — инструментом для питья. И. Ленин соглашается и с тем и с другим, но добавляет: «Но стакан имеет не только эти два свойства или качества или стороны, а бесконечное количество других свойств, качеств, сторон, взаимоотношений и «опосредствований» со всем остальным миром. Стакан есть тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания. Стакан может служить как пресс-папье, как помещение для пойманной бабочки, стакан может иметь ценность, как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен ли он для питья, сделан ли он из стекла, является ли форма его цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное» [1; т. 42, с. 289].

Далее В. И. Ленин характеризует, исходя из сказанного, логику формальную (школьную) и эклектику, когда соединяются случайно два шла более различных определения (и стеклянный цилиндр, и инструмент для питья). В противоположность им обоим В..И. Ленин характеризует далее марксизм, то есть диалектическую логику, как он подчеркивает (там же).

Образ стакана послужил, таким образом, В. И. Ленину для раскрытия весьма сложных философских вопросов методологического характера. Психологически это был удивительно удачный прием, позволивший на конкретном, общедоступном для всех примере изложить свой взгляд на вещи и опровергнуть формализм и эклектицизм своего противника.

Мы видим у В. И. Ленина много раз апеллирование к подобным образам, будящим у читателей и слушателей их воображение и позволяющим им конкретно воспринимать более абстрактные вещи. Таков образ особого звена в цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь исторических событий и подготовить прочно переход к следующему звену, как об этом В. И. Ленин писал в работе «Очередные задачи Советской власти» (1918). Употребив такое сравнение для характеристики главной задачи, стоящей перед революционерами в каждый особый момент, В. И. Ленин поясняет: «...порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты, и не так глупы, как в обыкновенной кузнецом сделанной цепи» [1; т. 36, с. 205].

Сходный образ В. И. Ленин привел в речи «О профессиональных союзах...» (1920 г.), говоря об организационной структуре диктатуры пролетариата, которую (диктатуру) может осуществить только авангард, вобравший в себя революционную энергию класса. Этот авангард связан со всем классом, со всем трудовым народом, «ибо нельзя осуществлять диктатуру пролетариата через поголовно организованный пролетариат. Нельзя осуществлять диктатуру без нескольких «приводов» от авангарда к массе передового класса, от него к массе трудящихся... Таким образом, получается как бы ряд зубчатых колес. И таков механизм самой основы диктатуры пролетариата... здесь имеется сложная система нескольких зубчатых колес и не может быть простой системы...» [1; т. 42, с. 205, 204].

В Берне (столице Швейцарии) В. И. Ленин, работая над сочинениями Гегеля, создавал свои «Философские тетради» (1914—1915).

Он работал в Национальной библиотеке города, которая находилась возле набережной горной реки Аары, протекающей через весь Берн; это было недалеко от высокого моста Кирхенбрюкке, переброшенного через эту реку. С моста хорошо видны бурлящие потоки быстро сбегавшей с гор реки. Такую картину несомненно много раз наблюдал В. И. Ленин. И образ бегущих вод нашел отражение в его «Философских

тетрадях» как поясняющий сложнейшую диалектику взаимоотношения явления и сущности, отдельного и общего, кажущегося и действительного, внешнего и внутреннего, поверхностного и глубинного. Так, В. И. Ленин отмечает гегелевское подразделение сущности: кажимость (видимость), явление, действительность. И далее: существенное и несущественное. Кажимость. В несущественном, в кажимости есть момент небытия.

И вот, чтобы наглядно представить себе эти абстрактные формулы диалектики и как бы овеществить их, Ленин для себя прибегает к образу пенистой, бурлящей реки, подобной Ааре: «т. е. несущественное, кажущееся, поверхностное чаще исчезает (момент небытия. — Б. К.), не так «плотно» держится, не так «крепко сидит», как «сущность». Etwa (примерно. — Б. К.): движение реки — пена сверху и глубокие течения внизу. Но и пена есть выражение сущности!» [1; т. 29, с. 116].

Вслед за тем, прибегая к тому же образу реки, В. И. Ленин набрасывает картину мира, исходя из материалистически понятой диалектики Гегеля: «Река и капли в этой реке. Положение каждой капли, ее отношение к другим; ее связь с другими; направление ее движения; скорость; линия движения — прямая, кривая, круглая etc. — вверх, вниз. Сумма движения. Понятия как учеты отдельных сторон движения, отдельных капель (= «вещей»), отдельных «струй» etc. Вот a peu pres (приблизительно. — Б. К.) картина мира по Логике Гегеля, — конечно, минус боженька и абсолют» [1; т. 29, с. 131—132].

Приведу еще один ленинский образ процессов познания: «Перед человеком сеть явлений природы... Сознательный человек выделяет (себя из природы. — Б. К.), категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира, узловые пункты в сети (ее «узелки». — Б. К.), помогающие познавать ее и овладевать ею» (там же, с. 85).

В докладе на VII московской губпартконференции «О новой экономической политике» (1921 г.) В. И. Ленин привел образ, взятый из военной области, с целью пояснить сущность нэпа как перехода от политики лобового штурма капитализма в нашей стране к политике обходного маневра и длительной осады противника. Тут образом ему послужила история неудачных штурмов и последующей осады японскими войсками русской крепости.

Чтобы пояснить смысл перехода к нэпу, Ленин говорил: «...я позволю себе взять для сравнения один из эпизодов русско-японской войны, который, мне кажется, поможет нам представить себе точнее соотношение разных систем и приемов политики в революции такого рода, как революция, происходящая у нас. Пример, о котором я говорю, это — взятие Порт-Артура японским генералом Ноги. Основное, что интересует меня в этом примере, состоит в том, что взятие Порт-Артура прошло две совершенно различных стадии» [1; т. 44, с. 194—195]. Первая — ожесточенные штурмы, вторая — медленная осада, в результате которой крепость пала.

Этот образ В. И. Ленин использовал для характеристики смены нашей экономической политики в 1921 г.

Наконец, еще один важный образ В. И. Ленин создал для того, чтобы развенчать золотого кумира — этого кумира буржуазного мышления. В работе «О значении золота теперь и после полной победы социализма» (1921 г.) В. И. Ленин нарисовал некоторую воображаемую пока еще ныне ситуацию, которая должна способствовать искоренению привычки боготворить золото как символ и воплощение богатства. «Когда мы победим в мировом масштабе, — писал В. И. Ленин,— мы думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира. Это было бы самым «справедливым» и наглядно-назидательным употреблением золота для тех поколений, которые не забыли, как из-за золота перебили десять

миллионов человек и сделали калеками тридцать миллионов... и как из-за того же золота собираются наверняка перебить двадцать миллионов человек и сделать калеками шестьдесят миллионов в (грядущей. — Б. К.) войне...» [1; т. 44, с. 225—226].

Психологический аспект всей этой ленинской мысли совершенно ясен: надо развенчать золото как фетиш в глазах всего человечества, показать его обыденность, отсутствие в нем чего-либо божественного, чему поклоняется буржуазия.

Мечта как психологический толчок к работе. В заключение мне хочется в двух случаях коснуться мечты как толчка к работе мысли самого В. И. Ленина. Разумеется, элемент предположения, который здесь имеется, строго обоснован точными фактами.

Первый, случай. В апреле 1913 г. В. И. Ленин, узнав об открытии способа подземной газификации каменного угля, написал статью «Одна из великих побед техники». Можно представить себе, что в глазах В. И. Ленина особое значение здесь имело то, что газовые моторы позволяют превращать энергию угля в электричество, которое техника способна передавать на громадные расстояния, причем стоимость электрического тока резко понизилась бы. При капитализме это еще более обострило бы все коренные противоречия, присущие этому строю. Напротив, при социализме, как предвидит В. И. Ленин, это сильно облегчило бы труд рабочих. «Электрификация всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных, отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы «домашних рабынь» от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне» [1; т. 23, с. 94—95].

В дооктябрьских условиях это было гениальное прозрение, подлинная мечта великого человека, понявшего еще задолго до победы социалистической революции, какую роль может и должно сыграть электричество после ее победы. Вскоре же после Октября 1917 г. эта ленинская мечта начинает претворяться в жизнь, она дает дальнейший толчок работе, но уже не только мысли, а и конкретного дела, принимая организационные формы, выливаясь в реальные планы материального строительства. В апреле 1918 г., т. е. меньше чем через полгода после Октябрьской революции, В. И. Ленин делает «Набросок плана научно-технических работ» для Академии наук, в котором особое внимание обращает «на электрификацию промышленности и транспорта и применение электричества к земледелию» [1; т. 36, с. 228, 231], а также на использование непервоклассных сортов топлива для получения электрической энергии. Спустя два с половиной года этот набросок плана, выросший из первоначально возникшего у В. И. Ленина замысла-мечты, разрастется в грандиозный план ГОЭЛРО, девизом которого станет ленинская формула: «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны».

Так, говоря словами В. И. Ленина, мечта дала толчок работе.

Как раз в канун рождения плана ГОЭЛРО, в сентябре 1920 г., нашу страну посетил английский писатель-фантаст Герберт Уэллс. Но он не понял, что мечта об электрификации России не есть пустое фантазерство оторванных от реальной жизни мечтателей, но что это та именно мечта, которая дает толчок к работе и которая в результате упорного труда миллионов людей, охваченных этой мечтой, воплощается в жизнь, становится действительностью. Уэллс назвал тогда В. И. Ленина «кремлевским мечтателем», который, как подлинный марксист, хотя и отвергает всех «утопистов», но, дескать, в конце концов сам впал в утопию, утопию электрификации. Осуществление таких

проектов в России, как будущий план ГОЭЛРО, по мнению Уэллса, можно представить себе только с помощью сверхфантазии. «В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром. Он видит, как вместо разрушенных железных дорог появляются новые, электрифицированные, он видит, как новые шоссейные дороги прорезают всю страну, как подымается обновленная и счастливая, индустриализированная коммунистическая держава» [4; 73].

Особое внимание Уэллс обратил на задачу перестройки психологии крестьянства. И тут возникли проблемы социально-психологического характера: «Я спорил с ним (с В. И. Лениным. — Б. К.), доказывая, что большевикам придется перестроить не только материальную организацию общества, но и образ мышления целого народа. По традициям и привычкам русские — индивидуалисты и любители поторговать; чтобы построить новый мир, нужно сперва изменить всю психологию» (там же; с. 73—74).

«Разговаривая с В. И. Лениным, я понял, — заключил Уэллс, — что коммунизм... все-таки может быть огромной творческой силой» (там же; с. 74).

И все же у автора замечательных фантастических произведений не нашлось места для мечты о реальном будущем, которая начиная с весны 1913 г. вдохновляла В. И. Ленина и всю большевистскую партию на дело переустройства жизни нашего народа с помощью электрификации всей страны.

Другой случай. В сентябре того же 1913 г., несколько месяцев спустя после того, как В. И. Ленин впервые высказал идею электрификации, он прочел только что опубликованную переписку К. Маркса с Ф. Энгельсом на языке оригинала. Одним из первых было прочитано письмо К. Маркса от 14 января 1858 г. Прочтя его, В. И. Ленин записал: «Рациональное в «Логике» Гегеля, в его методе. [I Маrх 1858: снова перелистовал «Логику» Гегеля и хотел бы на 2—3 листах изложить, что в ней рационального.] [Минус его, Гегеля, «мистификация»]».[2; с. 33]. На полях Ленин еще раз подчеркнул: «Рациональное в «Логике» Гегеля».

Не в этот ли самый момент у В. И. Ленина возник замысел-мечта выполнить то, что в свое время задумывал создать К. Маркс и по какой-то причине не смог этого выполнить? Если так, то мечта как толчок к работе могла возникнуть у Ленина еще за целый год до того, как он смог приступить к ее реализации.

К приведенному письму непосредственно примыкает другое письмо К. Маркса от 1 февраля 1858 г., которое В. И. Ленин законспектировал так: «Гераклит» Лассаля — ученическая вещь. Никакой критики понятия диалектики» (там же, с. 33). Поставив на полях NB и дважды отчеркнув вторую фразу, В. И. Ленин этим определил и характер работы над гегелевской логикой: через критику понятия диалектики.

Немного позднее В. И. Ленин прочел и записал письмо Ф. Энгельса от 30.V.1873 г. В этом письме применительно к естественным наукам Ф. Энгельс изложил метод восхождения от абстрактного (представленного механикой) к конкретному (физике, химии и, наконец, биологии). В. И Ленин законспектировал это письмо так: «Диалектика в естествознании. (Энгельс, ср. Anti-Duhring) [В роде черняка «Anti-Dühring'a»] (там же, с. 142). Трижды отчеркнув свою запись и поставив NB, В. И. Ленин особо выделил это письмо, поскольку в нем (как и в «Анти-Дюринге») последовательное изложение естественных наук следует методу восхождения от абстрактного к конкретному. Но до осени 1914 г. В. И. Ленин не имел возможности приступить к реализации своей мечты — выполнить в XX в. то, что более полувека назад задумывал

сделать К. Маркс. Но как только В. И. Ленин вырвался из австрийского плена в начале империалистической войны 1914 г. и оказался в Берне, он немедленно приступил к реализации этой мечты. И начал он именно с большой «Логики» Гегеля, как это задумывал в свое время К. Маркс. В биографии В. И. Ленина, написанной авторским коллективом под руководством акад. П. Н. Поспелова, сказано: «В. И. Ленин намеревался написать специальный труд по материалистической диалектике, но это намерение ему, к сожалению, осуществить же удалось» [3; с. 278].

Тем не менее «Философские тетради», родившиеся в ходе критической работы В. И. Ленина над «Логикой» Гегеля и другими сочинениями, демонстрируют, какую громадную работу проделал В. И. Ленин в течение 1914—1915 гг., стремясь осуществить свою мечту — написать труд по материалистической диалектике, критически переработав всю «Логику» Гегеля, а также другие философские источники.

1. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — 5-е изд.

2. Ленин В. И. Конспект переписки К. Маркса и Ф. Энгельса. 1844—1883. — М., 1959.

3. Владимир Ильич Ленин. Биография.—4-е изд. — М., 1970.

4. Уэллс Г. Россия во мгле. — М., 1956.