119
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
СООТНОШЕНИЕ ВЕРБАЛИЗАЦИЙ И ДИНАМИКИ СЕРДЕЧНОГО РИТМА У ИНДИВИДОВ, ПЕРЕДАЮЩИХ ЛОЖНОЕ СООБЩЕНИЕ
А.В. УЧАЕВ, В.Н. НОСУЛЕНКО, Ю.И. АЛЕКСАНДРОВ
Институт психологии РАН, Москва
Процесс лжи изучался путем анализа свободных вербализаций участников исследования. Для этого использовалась позиция «воспринимаемого качества», позволяющая вычленять и изучать вербальные единицы в привязке к индивидуальному опыту индивида. Каждая выделенная единица затем подвергалась процессу кодирования, т.е. приписывания определенных значений (по индуктивному принципу). Дополнительно происходила регистрация сердечного ритма для определения его вариабельности; он использовался в качестве показателя дифференцированности актуализируемого набора функциональных систем, составляющих индивидуальный опыт. Наличие или отсутствие сокрытия информации (лжи) устанавливалось по результатам последующей проверки на полиграфе. Было обнаружено, что в ситуации сокрытия информации имеет место достоверное увеличение количества продуцируемых вербальных единиц, а также междометий. Это происходит за счет изменения разных аспектов описания произошедших событий: роста числа описаний ситуаций, произошедших с объектами, которые фигурируют в повествовании, при их неизменном количестве, уменьшения детализации, снижения количества местоимений самореференции и пр. Сопоставление полученных данных с результатами других психологических и лингвистических исследований, использующих традиционный контент-анализ, позволяет полагать, что позиция воспринимаемого качества обладает преимуществом по сравнению с традиционным контент-анализом, так как предусматривает соотнесение вербального продукта с индивидуальным опытом субъекта, т.е. учитывает межиндивидуальные различия. Обнаружено также, что в процессе сокрытия в свободной беседе происходит снижение вариабельности сердечного ритма (по показателю энтропии) и усиление стресса (по показателю LF/HF). Сопоставление данных, полученных по вербализациям и сердечному ритму, выявило, что с уменьшением энтропии сердечного ритма уменьшается детализация описаний объектов и происходящих с ними ситуаций. Выявленные разными методами закономерности позволяют полагать, что в процессе продуцирования лжи (по сравнению с продуцированием правды) происходит изменение системной дифференцированности актуализируемого опыта. Использование анализа вербализаций и сердечного ритма позволило комплексно проанализировать состояние субъекта поведения в процессе эксплицирования лжи.
Ключевые слова: ложь, проверка на полиграфе, воспринимаемое качество, вербализации, системно-эволюционный подход, индивидуальный опыт.
Работа выполнена при финансовой поддержке РНФ, проект № 22-18-00435.
В проверках на полиграфе выделяют следующие два этапа: предтестовая беседа, целью которой является обсуждение проверяемых фактов, а также непосредственно тестирование, в котором происходит их проверка (Оглоблин, Молчанов, 2004). Объектом различных психофизиологических исследований является поведение по сознательному сокрытию информации, реализуемому или в беседе (см., например: Sung, Pentland, 2009; Swee et al., 2020), или во время самой проверки (см., например: Meijer et al., 2014; Bablani et al., 2021). При этом существующие теории полиграфа описывают процесс лжи, происходящий только при тестировании, игнорируя этап предтестовой беседы. Отсутствует сопоставление двух указанных видов поведения, что, на наш взгляд, возможно путем
120
сравнения их системной структуры и динамики (Учаев, Александров, 2022).
С точки зрения системно-эволюционного подхода (Швырков, 2006; Александров, 2009, 2020; Alexandrov et al., 2018) индивидуальное развитие понимается как последовательное формирование функциональных систем в результате системогенезов при научении. ФС представляют собой комплекс элементов организма, взаимосодействующих для достижения полезного приспособительного эффекта (результата) в соотношении организма со средой. При этом в процессе формирования новых соотношений индивида со средой функциональные системы фиксируются в дополнение к уже существующим, а не «вытесняют» их. Таким образом увеличивается степень дифференциации взаимоотношений организма со средой (Швырков, 2006; Александров, 2009).
Преимущество использования системно-эволюционного подхода при анализе поведения, направленного на сокрытие информации, обусловлено рядом причин. Во-первых, акт лжи понимается целостно, так как в других теориях он, как правило, отождествляется с активностью какого-либо параллельно протекающего психического процесса или состояния (внимание, память, эмоции и т.д.). Во-вторых, открывается возможность для сопоставления «поведения лжи» при реализации в различных условиях: в беседе и непосредственно при тестировании. Изоморфность указанных видов поведения позволяет специальным образом интерпретировать результаты их сравнения, в том числе, возможно, использовать язык системных процессов, для описания результатов этого сопоставления (Учаев, Александров, 2022).
В рамках системно-эволюционного подхода установлено, что реализация поведения обеспечивается одновременной актуализацией функциональных систем разного онтогенетического возраста: более старых и сравнительно более новых (Швырков, 2006; Александров, 2009). Существуют различные методы анализа актуализируемого набора функциональных систем. С одной стороны, возможен анализ вариабельности сердечного ритма (ВСР), так как сердце является одним из компонентов общеорганизменных функциональных систем. В таком случае ВСР является отражением процесса координации телесной и мозговой активности и зависит от характеристик системной организации реализуемого поведенческого акта, в том числе от степени дифференцированности актуализированного в нем набора систем (Бахчина, Александров, 2017; Бахчина, Демидовский, Александров, 2018). С другой стороны, возможно проведение анализа посредством изучения продуцируемых вербализаций (Александров, Носуленко, Савицкая, 2020). Слово и поведение имеют неразрывную связь ввиду взаимной включенности в процессы системогенеза на протяжении онтогенеза. Как было сказано ранее, индивидуальное развитие предполагает увеличение дифференциации взаимодействия организма со средой, что отражается и в поведении, и в характеристиках слов, используемых для вербального отчета о нем (Kolbeneva, Alexandrov, 2016). Кроме того, возможно интегральное рассмотрение системного обеспечения поведения по показателям сердечного ритма, а также вербальных данных. На основании данных, полученных в проведенных нами ранее экспериментах, есть основание полагать, что менее дифференцированное поведение будет выражаться в меньшем числе вербально продуцируемых деталей описания и в снижении показателей ВСР, и наоборот (Александров, Носуленко, Савицкая, 2020). Наблюдается изоморфизм системной организации поведения, содержания речевого сообщения (Носуленко, 2007) и ВСР. Итак, реализация поведения подразумевает актуализацию элементов индивидуального опыта – функциональных
121
систем разной степени дифференцированности. Как было отмечено выше, дифференцированность соотношений организма со средой будет представлена в характеристиках как вербального отчета, так и активности сердца.
Объектом существующих исследований по изучению сознательного сокрытия информации в свободной беседе являются различные аспекты (характеристики) этого поведения. Первая и более многочисленная группа экспериментов посвящена анализу невербального поведения испытуемых. Установлено, что во время произнесения лжи происходит изменение тембра и громкости голоса, количества жестов и пр. (Верхорубова, Цветкова, 2017). В другой группе исследований изучается изменение физиологических показателей, например, вариабельности сердечного ритма (Sung, Pentland, 2009; Swee et al., 2020). Третьим классом исследований является поиск вербальных признаков лжи. В рамках психологических и лингвистических исследований было установлено, что во время сокрытия правды происходит уменьшение количества прилагательных, описывающих детали произошедших событий, увеличение слов-паразитов (Маркова, 2015), уменьшение я-высказываний (Подвойский, 2020) и т.д. (подробнее см. ниже в разделе «Обсуждение»).
Описанные в литературе исследования по анализу вербализаций используют в основном традиционный контент-анализ, сосредоточиваясь на поиске языковых маркеров лжи: количество слов определенных частей речи (например, местоимений или прилагательных), количество слов, отражающих процесс перцепции (глаголы «думать», «считать», «полагать» и пр.), общее количество слов в предложении и т.д. (Литвинова, Середин, 2013; Litvinova et al., 2017). Нами предлагается сосредоточение не на формальных средствах синтаксиса, а на содержательном анализе вербальных описаний, отражающих активное взаимодействие индивида с окружающей средой с учетом его/ее индивидуального опыта (Носуленко, 2007; Nosulenko, Samoylenko, 1997). Вербализации являются исходным материалом для анализа «воспринимаемого качества» объектов и событий, формируемого при взаимодействии индивида со средой и являющегося своего рода «интегратором» качественных и количественных (инструментальных) данных, которые получаются в эмпирическом исследовании (Носуленко, 2007, 2021). В воспринимаемом качестве устанавливается связь между субъективно значимыми характеристиками восприятия и особенностями воспринимаемых элементов внешней среды. В нем интегрированы прошлый опыт субъекта, цели его поведения, а также совокупность элементов внешней среды и их свойств.
Из анализируемых текстов вербализаций первоначально выделяются вербальные единицы, каждая из которых независимым образом характеризует отдельные аспекты или сущности объекта описания и тем самым представляет собой отдельный элемент «измерения» составляющих воспринимаемого качества (Nosulenko, Samoylenko, 1997). Затем осуществляется кодирование вербальных единиц, в процессе которого вырабатываются категории, определяющие значения вербальных единиц, и устанавливается связь каждой вербальной единицы с данными, получаемыми от других источников информации (видео, психофизиологические измерения и т.д.). Стратегия такого анализа данных определяется индуктивным подходом, главный принцип которого заключается в том, «чтобы позволить исследователям строить выводы на основе результатов исследования, а именно на содержащихся в данных наиболее значимых темах и смыслах, без ограничений, свойственных структурированным методологиям» (Thomas, 2006, p. 238), где к тексту применяются заранее созданные понятия
122
и категории. В результате формируются категории, основанные как на конкретных данных и имеющейся у исследователя информации о контексте, так и на его теоретических представлениях об объекте исследования. Иными словами, эти категории могут корректироваться в процессе анализа, а не формулируются перед началом работы с текстом, как в классическом контент-анализе (Носуленко, 2021; Носуленко, Самойленко, 2011). Впоследствии закодированные вербальные единицы повергаются групповому статистическому анализу, как это делалось, например, в нашем исследовании, где был операционализирован метод кодирования вербальных единиц для анализа содержания эмоциональных переживаний при восприятии соответствующих изображений (Александров, Носуленко, Савицкая, 2020).
Цель данного исследования состояла в выявлении особенностей изменений вербализаций и вариабельности сердечного ритма (как показателей дифференцированности отношений организма со средой) при продуцировании участниками эксперимента честных и ложных сообщений. В качестве гипотез исследования выступали основанные на упомянутых выше данных и теоретических соображениях предположения, что существуют различия в динамике изменений показателей ВСР и вербализаций при продуцировании честных и ложных сообщений лицами, проходящими проверку на полиграфе. Дополнительной гипотезой было предположение, что существует взаимосвязь содержания вербализаций и ВСР при продуцировании различных типов ответов.
ПОСТРОЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Выборка. В эксперименте приняли участие 19 человек (12 мужского пола и 7 женского) в возрасте от 21 до 40 лет (M = 25.56, SD = 4.82, Med = 24). У всех испытуемых отсутствовали жалобы на физическое самочувствие и психологический дискомфорт.
Схема эксперимента. Данное исследование приурочивалось к проверке на полиграфе, проводимой при трудоустройстве соискателей различных вакансий компаний г. Москвы. Перед началом эксперимента к телу участников прикреплялся датчик сердечного ритма (Zephyr HxM BT). Далее происходила предтестовая беседа, предваряющая любое тестирование на полиграфе. Из нее выделялся этап обсуждения двух вопросов, затем проверяемых на полиграфе (одинаковых для каждого участника). С помощью специальной программы осуществлялась телеметрическая регистрация показателей сердечного ритма (Полевая и др., 2012). Параллельно осуществлялась запись на цифровой диктофон высказываний участников, которые позже переводились в текстовый формат. После записи происходило собственно тестирование с использованием полиграфа.
Данные, полученные на этапах обсуждения двух проверочных вопросов, объединялись: вербальные отчеты и сердечный ритм по отдельности. Всего было выделено 20 сообщений, содержащих ложь, и 18 – правду.
Важно отметить, что наличие или отсутствие сокрытия информации в процессе продуцирования вербальных сообщений оценивалось по результатам проводимого исследования на полиграфе. Однако не существует такого комплекса изменений показателей вегетативной нервной системы, которые бы однозначно указывали на ложь (Учаев, 2022). Интерпретация результатов тестирования происходит по принципу наличия или отсутствия субъективной значимости вопроса. Если значимость вопроса определяется не самим содержанием утаиваемой информации, а какими-либо другими факторами (смущение от предъявляемых вопросов, наличие сведений о совершение подобных действия другими лицами и пр.), то в любом
123
случае происходит сокрытие информации, так как она не сообщается полиграфологу.
Обработка вербальных данных. В настоящем исследовании использовался ранее операционализированный и подробно описанный метод получения и анализа вербальных данных (подробнее см.: Александров, Носуленко, Савицкая, 2020). Отличие заключалось в том, что участники эксперимента не описывали непосредственно наблюдаемые изображения, а извлекали из памяти события, происходившие в их жизни. Известно, что наборы активирующихся областей мозга и клеток этих структур при реальном наблюдении событий, а также при развертывании внешнего поведения с наборами, вовлекающимися в активность при представлении этих событий и реализации поведения во внутреннем плане, существенно перекрываются (см., например: Александров, Сварник, 2009).
Из вербализаций участников исследования выделялись вербальные единицы, независимым образом описывающие различные аспекты биографических сведений. К примеру, из словосочетания «старшая сестра» выделялись две единицы: «сестра» (объект) и «старшая» (признак объекта). Затем каждая выделенная вербальная единица подвергалась процессу кодирования. Как было указано ранее, набор категорий определялся a posteriori (Носуленко, 2007; Александров, Носуленко, Савицка, 2020). В процессе анализа полученных вербализаций были выделены следующие классификационные категории для кодирования вербальных единиц.
1. Валентность. Дифференцировались данные, отражающие положительные или отрицательные по своей коннотации высказывания. Так, к положительным относились утвердительные частицы «да», а также выделяемые аспекты («мать», «отец», «институт» и пр.). В качестве отрицательных рассматривались как самостоятельные частицы «нет», так и отрицательные частицы в составе с другими словами («никогда», «ни один из них» и пр.).
2. Уверенность. Данный параметр отражал наличие либо полной (утверждение), либо частичной (сомнение) уверенности в эксплицируемых высказываниях. Например, из автобиографического описания «водительское удостоверение я получил, по-моему, в 2015 году» вербальные единицы «я» и «водительское удостоверение» являлись утверждениями, а «2015 год» являлся сомнением.
3. Тип. Вербальные единицы разделялись по типу их содержания. Они могли содержать факты («мама», «я»). Далее выделялись места, куда относились как географические наименования («Москва»), так и другие имеющие пространственную локализацию площади («возле дома», «в институте»). Даты выражались конкретными указаниями на временной период («в августе 2020 года») или ссылками на них («в период учебы в школе»). Также выделялись количества, отражающие любой подсчет величин («два раза», «около пяти штрафов»). Дифференциация указанных категорий происходила исходя из контекста описываемых событий. К примеру, из текста «эта ситуация произошла в школе» вербальная единица «школа» могла быть классифицирована как место или дата.
4. Название. Тексты могли содержать вербальные единицы, описывающие факты автобиографии именами существительными («брат», «Олег», «машина» и пр.) или местоимениями, которые заменяли вышеуказанные слова («у него», «у нас», «в тот период»). Отдельно выделялись все указания на себя (я), например, «я», «у меня».
5. Отнесенность. Происходила дифференциация вербальных единиц, в которых было описание объекта или ситуаций, происходящих с ними. Например, из описания «я участвовал в драке» вербальная единица «я» являлась объектом, а единица «участвовал в драке» была отнесена к ситуации.
6. Детализация. В последней категории разделялись вербальные единицы, содержащие целостные описания объектов или их отдельные признаки. В описании «старшая сестра» вербальная единица «сестра» классифицировалась как целостное, а «старшая» – как атрибут.
Отдельно подсчитывалось общее количество вербальных единиц, выделенных по каждому анализируемому этапу беседы, а также количество озвученных междометий («ну», «как бы» и пр.), которые при этом не выделялись в самостоятельные вербальные единицы, так как они не отражают какой-либо аспект индивидуального опыта участников эксперимента (Носуленко, 2007), но, вероятно, могут рассматриваться в качестве отдельной характеристики динамики его актуализации.
Далее все полученные вербальные единицы подвергались процедуре нормирования для проведения группового статистического анализа. В отдельном поле базы данных рассчитывался коэффициент, отражающий вес вербальной единицы в зависимости от общего количества вербализаций конкретного участника эксперимента:
где Ns – количество вербальных единиц, выделенных из текста испытуемого S, а Nav – среднее арифметическое значение количества вербальных единиц, относящихся к проверяемой теме, полученной по группе участников (Nosulenko, Samoylenko, 1997).
Обработка данных сердечного ритма. Для анализа вариабельности сердечного ритма (ВСР) использовались последовательности RR-интервалов (показателей продолжительности сердечного цикла), вычисляемые как интервалы между двумя соседними R-зубцами кардиокомплексов. Для каждого участника эксперимента были получены последовательности, зарегистрированные во время бесед по двум проверяемым на полиграфе темам. Из полученных записей исключались те, в которых содержались артефакты.
В качестве анализируемого показателя бралась выборочная энтропия (Richman, Moorman, 2000) со следующими входными параметрами: размерность = 2; фильтрующий фактор = 0,5*σ. Также вычислялись спектральные показатели для анализа индекса вегетативного баланса (соотношение низко- и высокочастотных осцилляций, LF/HF), для чего применялся метод Ломба–Скаргла (Fonseca et al., 2013).
Обработка и статистический анализ вышеописанных данных проводились в программах Microsoft Excel 2019, MATLAB R2020a и IBM SPSS Statistics 23.0. Для проверки выборки на нормальность использовались критерии Колмогорова–Смирнова и Шапиро–Уилка. Для анализа взаимосвязи показателей применялся коэффициент корреляции Пирсона. Для оценки различий между выборками использовались t-критерий Стьюдента для независимых выборок (с поправкой на критерий Ливиня) и U-критерий Манна–Уитни. Различия считались значимыми при p ≤ 0,05.
РЕЗУЛЬТАТЫ
Анализ полученных данных проводился в трех направлениях: анализ вербализаций, анализ сердечного ритма, а также их сопоставление.
Анализ вербализаций. По результатам обработки вербальных отчетов участников эксперимента были получены 3405 вербальных единиц. Было выявлено, что в ситуации сокрытия информации (выявляемой в последующем по результатам тестирования на полиграфе) происходит общее увеличение числа продуцируемых вербальных единиц (t = 2,795; p = 0,020), а также увеличение количества используемых в речи междометий (t = 2,301; p = 0,033). При этом при передаче сообщений, содержащих ложь, происходит увеличение времени обсуждения произошедших
125
событий (U = 127; p = 0,048) с одновременным увеличением числа вопросов со стороны полиграфолога (U = 67,5; p = 0,003).
Анализ отдельных характеристик вербальных единиц показал, что в ходе продуцирования лжи происходит увеличение положительных по валентности единиц (t = 2,488; p = 0,023), но не отрицательных (t = 1,341; p = 0,194). Таким образом, при сознательном сокрытии информации растет количество вербальных единиц без частицы «не».
В ситуации сокрытия информации происходит увеличение числа утверждений (t = 2,597; p = 0,018), но не сомнений (t = 1.225; p = 0,235). Это означает, что при произнесении лжи пропорционально увеличению продуцируемых вербальных единиц растет число утвердительных высказываний.
Анализ типа высказываний показывает, что в ситуации сознательного сокрытия информации происходят изменения вербальных единиц, отнесенных к фактам (t = 2,442; p = 0,025) и местам (t = 2,238; p = 0,032), но не к датам (t = 1,336; p = 0,197) и количествам (t = 1,263; p = 0,215). Таким образом, увеличение числа продуцируемых вербальных единиц происходит за счет увеличения количества описаний фактов и географических мест.
Анализ изменений названий показывает, что в ситуации лжи увеличивается количество вербальных единиц, выраженных именами существительными (t = 2,294; p = 0,030). При этом количество вербальных единиц, выраженных местоимениями самореференции я, снижается достоверно (t = –2,185; p = 0,016), а выраженных обычными местоимениями снижается на уровне тренда (t = –1,804; p = 0,080). Таким образом, во время сокрытия информации снижается количество я-высказываний и высказываний, в которых имеет место не непосредственное называние объектов и ситуаций, а «ссылка» на них в виде местоимений.
Анализ отнесенности показывает, что в процессе сознательного сокрытия информации происходит увеличение количества вербальных единиц, которые отражают ситуации, происходящие с объектами (t = 2,136; p = 0,040), а не сами объекты (t = 1,216; p = 0,232). Получается, что при произнесении лжи увеличение количества вербальных единиц происходит за счет увеличения описаний ситуаций.
Последняя категория анализа вербальных единиц была связана с детализацией (рис. 1). При сокрытии информации количество целостных описаний увеличивается (t = 2,270; p = 0,047), а отдельных аспектов – атрибутов – падает (t = –1,966; p = 0,049).
Анализ сердечного ритма (рис. 1). Сравнение энтропии сердечного ритма для
Рис. 1. Графики изменения энтропии сердечного ритма (слева) и коэффициента LF/HF (справа) в ситуации лжи (темный цвет) и правды (светлый цвет). Указанные различия значимы на уровне p ≤ 0,05
126
тех частей беседы, где испытуемые продуцировали правдивую информацию или лгали, выявило ее значимое изменение (t = –1.941; p = 0,050). Таким образом, при сокрытии информации сложность сердечного ритма уменьшается. При этом наблюдается возрастание стресса по показателю отношения LF/HF (U = 739; p = 0,012).
Сопоставление данных сердечного ритма и вербальных единиц. Корреляционный анализ энтропии сердечного ритма и отдельных категорий, по которым классифицировались вербализации, выявил, что при возрастании энтропии сердечного ритма увеличивается количество атрибутивных высказываний из категории детализация (r = 0,389; p = 0,019), и наоборот.
ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
В рамках проведенного исследования была проанализирована динамика изменения вербализаций и вариабельности сердечного ритма у лиц, дающих правдивые и ложные ответы на вопросы, а также произведено их сопоставление. Показано, что в ситуации сокрытия информации, которое в дальнейшем устанавливалось по результатам проверки на полиграфе, происходит ряд изменений в количестве продуцируемых вербализаций, а также в их содержании. Так, при декларировании лжи происходит общее увеличение количества продуцируемых вербальных единиц. В литературе описано наличие сходных изменений, выявленных путем подсчета общего количества слов в высказывании (Литвинова, Середин, 2013; Юдаева, 2020), однако не дается их содержательная интерпретация. В основном это вызвано тем, что основная цель авторов – удовлетворить практический запрос на построение моделей по разграничению лжи и правды в текстах, в том числе с применением автоматизированных алгоритмов (Литвинова, Середин, 2013).
Кроме того, в ситуации сокрытия информации, наряду с общим увеличением количества вербальных единиц, происходит увеличение количества сообщаемых положительных фактов, но не отрицательных, а также утвердительных единиц, но не сомнений. Таким образом, процентное соотношение положительных и утвердительных вербальных единиц увеличивается по сравнению с отрицательными в виде сомнений. При этом в ряде исследований ситуации лжи наблюдается противоположное – увеличение именно отрицательных коннотаций (Новицкая, 2013; Литвинова, Середин, 2013). Среди прочих можно рассмотреть две стратегии лжи: отрицание и забалтывание (Щетинина, 2017). В ситуации отрицания наблюдалось бы увеличение единиц соответствующей категории, а также общее уменьшение продуцируемого вербального продукта. В проведенном эксперименте его участники, по-видимому, реализовали другую стратегию – забалтывание, которое характеризуется увеличением количества слов (количества вербальных единиц) и утверждений. Их увеличение, наряду с возрастанием времени обсуждения и количества уточняющих вопросов со стороны полиграфолога, свидетельствует о желании уйти от прямого ответа. C одной стороны, происходит зашумление передаваемой информации сообщением общих (поверхностных) фактов. С другой – это провоцирует задавание уточняющих вопросов для раскрытия обстоятельств обсуждаемых событий. При этом лгущий не может быть до конца уверен в полном отсутствии у собеседника всей полноты информации. В таком случае каждая новая вербализация будет дополнением к предыдущим с целью построения все более правдоподобной модели событий, относительно которых происходит опрос.
О попытке сообщения обследуемыми лицами поверхностных фактов свидетельствует возрастание количества продуцируемых вербальных единиц за счет увеличения целостных, а не атрибутивных
127
высказываний. Сюда же можно отнести и неизменное соотношение сообщаемых дат и количеств. Их также можно рассматривать как атрибуты событий. Подсчет чего-либо происходит не абстрактно, а в привязке к какому-либо факту или событию. Уменьшение количества деталей событий, сообщаемых при произнесении лжи, ранее описывалось в различной литературе. В психологических исследованиях это происходит напрямую с точки зрения пропуска деталей в описании событий (Подвойский, 2020). В лингвистических исследованиях это выражается в уменьшении числа прилагательных (Маркова, 2015). С одной стороны, указанный феномен можно интерпретировать как стратегию введения в заблуждение. Увеличение количества сообщаемых деталей может поспособствовать выводу о причастности говорящего к расследуемому событию, так как он или она в достаточной мере о нем осведомлены. Кроме того, при продуцировании деталей в процессе сокрытия информации их затем надо будет обличить в непротиворечивую картину. На таких противоречиях легче обнаружить ложь. Однако, исходя из полученных данных, можно выдвинуть другую гипотезу. Было обнаружено, что в ситуации сокрытия информации статистически достоверно снижается энтропия сердечного ритма с одновременным увеличением показателя стресса (LF/HF). Также выявлена корреляционная взаимосвязь показателей энтропии и количества продуцируемых атрибутивных описаний и описания объектов и ситуаций. С точки зрения системной психофизиологии, это следует рассматривать как снижение дифференцированности соотношения организма со средой, т.е. как состояние обратимой стрессовой регрессии (Александров и др., 2017; Бахчина, Александров, 2017; Бахчина, Демидовский, Александров, 2018), что в данной ситуации характеризуется уменьшением детализированности описаний.
Как предполагают Н. Гордон и В. Флейшер (Gordon, Fleisher, 2010), в ложном сообщении встречается меньше деталей ввиду того, что «когнитивное усилие (энергия)» затрачивается на сам процесс лжи, требующий креативности и контроля над своим поведением со стороны индивида. С наших теоретических позиций (Швырков, 2006; Александров, 2009, 2020; Alexandrov et al., 2018) этот процесс должен характеризоваться увеличением числа вовлекаемых в реализуемое поведение ФС, возрастанием его сложности, а следовательно, возрастанием энтропии сердечного ритма. В проведенном эксперименте наблюдается противоположная тенденция – уменьшение энтропии. Поведение по сокрытию информации, которое реализовывали участники эксперимента, не является полностью новым – оно строится на прошлом индивидуальном опыте (Учаев, Александров, 2022). Факты биографии, которые будут проверяться в ходе тестирования на полиграфе, многократно использовались обследуемыми, так как они являются общими для требований большинства компаний, информацию о чем можно найти в том числе в интернете, а также обговаривались с ними ранее во время различных собеседований. Следовательно, у обследуемых было время для примерного обдумывания и конструирования стратегии поведения. По предположению Б.М. ДеПауло ложь, в отличие от правды, чаще всего бывает предварительно подготовленной, но даже в этом случае она может содержать меньшее количество деталей (DePaulo et al., 2001). Мы предполагаем, что, хотя «лгущие» участники эксперимента и имели специальную цель по введению в заблуждение, в основе соответствующего поведенческого акта в значительной степени лежала реализация «функциональных систем лжи», имевших место ранее в онтогенезе, без срочного формирования новых соотношений со средой. Кроме того, как было сказано выше, важным фактором
128
может быть влияние стрессовой регрессии, которая обусловливает реализацию менее дифференцированных отношений организма со средой (Александров и др., 2017).
Проблематичной является классификация отдельных вербальных единиц или высказываний участников эксперимента как не соответствующих действительности. Ложь, произносимая в процессе общения, а не в тестировании на полиграфе, представляет собой совокупность из честных и ложных высказываний. Представляется возможным считать лживым весь процесс обмена информации. Снижение энтропии сердечного ритма при общем увеличении продуцируемых вербальных единиц во время произнесения лжи также не входит в противоречие с тем, что это увеличение, казалось бы, должно быть связано с возрастанием дифференцированности, однако детализированность описания фактов биографии не возрастает, а только удлиняется время диалога.
Кроме того, в ситуации декларирования лжи наблюдается увеличение количества слов-паразитов, сопровождающих речь. Указанные изменения могут быть вызваны тем фактом, что участники эксперимента могли только в общих чертах знать, какие вопросы им будут заданы, а конкретное содержание вербализаций формулировалось непосредственно перед тем, как дать ответ на конкретный вопрос эксперта. В таком случае требуется некий промежуток времени для обдумывания и подготовки непротиворечивого ложного сообщения. В других исследованиях также описано увеличение количества междометий в ситуации лжи, наряду с увеличением пауз в речи (Маркова, 2015; Юдаева, 2020).
Проведенный анализ показывает, что в процессе произнесения лжи возрастает количество вербальных единиц, классифицированных как ситуации, происходящие с объектами, а не сами объекты. В лингвистических исследованиях подобные случаи характеризуются увеличением количества глаголов (Маркова, 2015). Исследования на полиграфе в основном касаются проверок возможного совершения каких-либо действий (кража, нанесение увечий, употребление наркотиков и пр.). В проанализированных нами беседах происходит обсуждение именно этих действий, а не лиц, которые их осуществляют.
Анализ названий показал, что в ситуации сокрытия правды дается более конкретное описание объектов и ситуаций через их непосредственное называние. При этом процентное соотношение я-высказываний и описания через «ссылку» в виде местоимений снижается. Уменьшение количества самореференций (Литвинова, Середин, 2013; Новицкая, 2013) некоторые исследователи рассматривают как процесс диссоциации, вызванный, например, чувством вины или страха (Подвойский, 2020).
Проведенный анализ изменения соотношения вербальных единиц в честных и ложных ответах обнаружил согласованность полученных данных с теми, что были описаны в литературе в рамках других исследований, но с применением иных методов анализа вербальных данных. Примененный нами метод (Носуленко, 2007; Nosulenko, Samoylenko, 1997) имеет свои преимущества. Традиционный метод контент-анализа предполагает подсчет количества слов, относящихся к той или иной части речи, или же слов, обозначающих «мыслительные процессы», например, глаголы «думать», «считать», «полагать» и пр. (Литвинова и др., 2015). В подходе «воспринимаемого качества» (Носуленко, 2007) вербальные данные рассматриваются не просто как продукт речевой деятельности индивида, а в соотношении с его опытом, целями, социокультурным контекстом и т.д. Вербальные единицы анализируются также в неразрывной связи с поведением индивида (Kolbeneva, Alexandrov, 2016).
129
Позиция воспринимаемого качества позволяет проводить содержательную интерпретацию полученных результатов, в том числе с привязкой к индивидуальному опыту каждого конкретного субъекта поведения. Это может являться преимуществом при проведении кросскультурных исследований ввиду того, что анализируется лежащий в основе речи (устной или письменной) индивидуальный опыт, а не используемые слова различных частей речи и грамматические конструкции, различающиеся в разных языках. Кроме того, анализ данных происходит не обобщенно, а контекстуально. Например, в проведенном анализе вербальная единица «в школе» могла быть классифицирована как дата или место, исходя из контекста повествования.
С нашей точки зрения (Швырков, 2006; Александров, 2009, 2020; Alexandrov et al., 2018), поведение обеспечивается актуализацией соответствующих элементов опыта – функциональных систем. С этих позиций возможно сопоставление поведения, направленного на сознательное сокрытие информации, которое было выявлено по результатам анализа вербализаций, сердечного ритма и с помощью других методов, в том числе при реализации в разных условиях, например, в ходе свободной беседы и тестирования на полиграфе. Это достигается путем анализа состояния субъекта поведения, т.е. набора одновременно актуализированных систем разного онтогенетического возраста, обеспечивающих текущее поведение, и в данном случае являющихся изоморфными по отношению друг к другу (Швырков, 2006; Alexandrov, 2018). Конечно, такое обширное исследование является относительно энергозатратным, потому что анализ текстов вербализаций всегда происходит при помощи экспертов, а не автоматически. Однако сам дизайн исследования обеспечивает возможность интеграции данных разного типа, в том числе качественных и количественных, что является необходимым условием приближения эмпирических исследований к естественным ситуациям жизни и деятельности человека (Носуленко, 2021).
Использованный нами метод анализа вербализаций проводился для однородной группы лиц, реализующих, по большей части, спонтанную ложь в устной форме на русском языке. Целью последующих исследований может быть анализ данных в других условиях. Например, письменные тексты представляют собой заранее подготовленную ложь, которая может быть обдумана и скорректирована без ограничения по времени. Показано, что в таких описаниях увеличивается количество глаголов, т.е. вербальных единиц по типу ситуация, что сходно с полученными нами данными. Но при этом на уровне тренда (p = 0,1) увеличивается количество местоимений самореференции (Litvinova et al., 2017). Также показано наличие корреляционной взаимосвязи параметров текста с полом и психотипом участников эксперимента (Литвинова, 2015; Щетинина, Афанасьева, Котова, 2017).
Особо стоит выделить соотношение вербальных единиц для ситуации лжи и правды, полученных на материале анализа разных языков, а следовательно, и социокультурных сред. Существует неразрывное единство индивидуального опыта, языка и культуры ввиду того, что процесс индивидуального развития человека происходит в том числе через приобретение культурного опыта посредством связанного с ним языка (Александров, 2009; Александров, Александрова, 2009). При этом наряду с культуроспецифичными имеются и инвариантные для разных культур характеристики ментальности и поведения принадлежащих к ним людей (см., например: Arutyunova et al., 2013). Так, было показано, что у англоговорящих лиц при продуцировании лжи снижается количество описываемых деталей
130
и использование местоимений (Gordon, Fleisher, 2010; Ludwig et al., 2016; Vrij, Leal, Fisher, 2018), а также количество ссылок на конкретные временные периоды и употребление местоимений самореференции (Gordon, Fleisher, 2010). В исследовании на материале украинского языка (Васюк, 2019) было обнаружено, что при эксплицировании лжи происходит уменьшение количества продуцируемого текста, количества деталей, местоимений самореференции, но увеличение слов-паразитов и «ссылок» в указании на объекты (например, «эта женщина»). Указанные данные во многом сходны с полученными нами в ходе текущего эксперимента, что позволяет судить о минимальных кросскультурных различиях при декларировании лжи индивидами, т.е. о существовании значительной межкультурной инвариантности в этом вопросе.
Исходя из полученных данных, мы можем предположить, что ложь, которую реализовывали в диалоге участники эксперимента, является более простым поведением (по числу вовлекаемых функциональных систем) по сравнению с эксплицированием правды. Однако важно подчеркнуть, что данная зависимость может быть обусловлена выбранной стратегией поведения по сокрытию информации, которая затем реализовывалась в поведении. Участники данного исследования, по всей видимости, использовали «зашумление» информации путем передачи поверхностных фактов. Постановка другой задачи, требующей придумывания принципиально новой, детализированной и неправдоподобной версии событий, повидимому, может привести к реализации более сложного поведения.
В ходе проведения эксперимента использовалась регистрация сердечного ритма участников эксперимента (с последующим анализом ВСР), а также вербального продукта (с последующим использованием позиции «воспринимаемого качества» в качестве принципа анализа данных). Их совместное применение позволило одновременно разными методами изучить состояния субъектов поведения (Швырков, 2006; Alexandrov, 2018) при произнесении лжи и правды. При этом использование энтропии сердечного ритма позволяет анализировать индивидуальный опыт расширенно – в привязке к физиологическим составляющим активности организма индивида, т.е. проводить психофизиологическое изучение указанных поведенческих актов (в дополнение к «внешней» оценке вербального и невербального поведения). Это, с одной стороны, расширяет возможности изучения продуцирования лжи, а с другой – позволяет выявить основу для создания диагностических комплексов по выявлению лжи, реализуемой в диалоге.
В настоящее время анализу вариабельности сердечного ритма в ситуации декларирования лжи и правды посвящено сравнительно малое количество работ. В них, в основном, рассматривается изменение частоты сердечных сокращений (Meijer et al., 2014) или соотношения LF/HF (Sung, Pentland, 2009). Исходя из методических ограничений (регистрация сердечного ритма должна проводиться на длительном интервале) подобное поведение рассматривается в свободной беседе, а не в рамках проверок на полиграфе (Учаев, Александров, 2022). Использование энтропии (нестационарности, сложности) сердечного ритма является новым вектором развития подобных исследований. В настоящее время нами проводится цикл указанных исследований, в которых происходит анализ энтропии сердечного ритма при реализации участниками эксперимента разных типов поведения по сокрытию информации в рамках проверок на полиграфе (Там же). Совокупный анализ данных, полученных для разных типов лжи в разных условиях (свободная беседа, тестирование на полиграфе), позволит сопоставить их системную организацию.
131
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В проведенном нами исследовании состояние участников эксперимента при сообщении ими правдивой и ложной информации было изучено путем совокупного анализа вербализаций и характеристик сердечного ритма. Было обнаружено, что в ситуации сокрытия информации происходит достоверное увеличение количества продуцируемых субъектом вербальных единиц, а также снижение энтропии сердечного ритма, сопряженное с уменьшением детальности описания, и увеличение выраженности стресса. Использованный подход позволил нам, сочетая указанные методы, оценить и сопоставить динамику актуализации субъективного опыта в процессе произнесения правды и лжи. Использование интегративных методов способствует более комплексному анализу процесса сознательного сокрытия информации.
1. Александров Ю.И. Дифференциация и развитие // Теория развития: Дифференционно-интеграционная парадигма / Сост. Н.И. Чуприкова. М.: Языки славянских культур, 2009. С. 17– 28.
2. Александров Ю.И., Сварник О.Е. Принцип отбора в развитии индивида // Когнитивные исследования. Проблема развития: Сб. науч. трудов: Вып. 3 / Под ред. Д.В. Ушакова. М.: Ин-т психологии РАН, 2009. С. 77–106.
3. Александров Ю.И. и др. Регрессия как этап развития / Александров Ю.И., Сварник О.Е., Знаменская И.И., Колбенева М.Г., Арутюнова К.Р., Крылов А.К., Булава А.И. М.: Ин-т психологии РАН, 2017. 191 с.
4. Александров Ю.И. Швырков Вячеслав Борисович. Формирование новой парадигмы в психологии и смежных науках // Выдающиеся ученые Института психологии РАН: Биографические очерки / Под ред. А.Л. Журавлева. М.: Ин-т психологии РАН, 2020. С. 218–255.
5. Александров Ю.И., Александрова Н.Л. Субъективный опыт, культура и социальные представления. М.: Ин-т психологии РАН, 2009. 320 с.
6. Александров Ю.И., Носуленко В.Н., Савицкая Т.Ю. Вербальная оценка эмоциональных и нейтральных изображений // Вопр. психол. 2020. Т. 66. № 6. С. 117–130.
7. Бахчина А.В., Александров Ю.И. Сложность сердечного ритма при временной системной дедифференциации // Эксперимент. психол. 2017. Т. 10. № 2. С. 114–130.
8. Бахчина А.В., Демидовский А.В., Александров Ю.И. Соотношение сложности динамики сердечного ритма и системных характеристик поведения // Психол. журн. 2018. Т. 39. № 5. С. 46–58.
9. Васюк К.М. Психолингвистический анализ грамматического строения лживого сообщения // Психологічний часопис. 2019. Т. 5. № 3. С. 222–234.
10. Верхорубова А.Н., Цветкова О.А. Вербальные и невербальные признаки лжи // Омские социально-гуманитарные чтения – 2017. Омск, 2017. С. 240–245.
11. Литвинова Т.А. и др. Исследование влияния пола и психологических характеристик автора на количественные параметры его текста с использованием программы Linguistic Inquiry and Word Count / Литвинова Т.А., Литвинова О.А., Рыжкова Е.С., Бирюкова Е.Д., Середин П.В., Загоровская О.В. // Научный диалог. 2015. № 12 (48). С. 101–109.
12. Литвинова Т.А., Середин П.В. Поиск признаков лжи в письменном тексте: современные методы и подходы // В мире науки и искусства: вопросы филологии, искусствоведения и культурологии. 2013. № 1 (24). С. 126–133.
13. Маркова А.В. Ложь в речи. Речь и структура коммуникации // Слово. Предложение. Текст: анализ языковой культуры. 2015. № 9. С. 87–93.
14. Новицкая И.В. Обоснование способа моделирования ложных сообщений в лабораторных условиях и пути проверки его валидности // Приволжский научный вестник. 2013. № 8–1 (24). С. 133–141.
15. Носуленко В.Н. Психофизика восприятия естественной среды. Проблема воспринимаемого качества. М.: Ин-т психологии РАН, 2007. 400 с.
16. Носуленко В.Н. Вопросы интеграции качественных и количественных методов в психологическом исследовании // Эксперимент. психол. 2021. Т. 14. № 3. С. 4–16.
17. Носуленко В.Н., Самойленко Е.С. Индуктивный анализ в рамках перцептивно-коммуникативного подхода // Актуальные проблемы теоретической и прикладной психологии: традиции и перспективы. Ярославль: ЯрГУ, 2011. С. 366–370.
18. Оглоблин С.И., Молчанов А.Ю. Инструментальная «детекция лжи» (проверка на полиграфе). М.: Нюанс, 2004. 464 с.
19. Подвойский К.В. Криминалистическая диагностика лжи по вербальным признакам // Известия Тульского гос. ун-та. Экономические и юридические науки. 2020. № 2. С. 125–131.
20. Полевая С.А. и др. Телеметрические и информационные технологии в диагностике функционального
132
состояния спортсменов / Полевая С.А., Рунова Е.В., Некрасова М.М., Федотова И.В., Бахчина А.В., Ковальчук А.В., Шишалова И.С., Парин С.Б. // Совр. технологии в медицине. 2012. № 4. С. 94–98.
21. Учаев А.В. Современные методы выявления скрываемой информации // Психол. журн. 2022. Т. 43. № 1. С. 42–50.
22. Учаев А.В., Александров Ю.И. Обусловленные стрессом особенности актуализации субъективного опыта в процессе сокрытия информации // Росс. психол. журн. 2022. Т. 19. № 1. С. 158–172.
23. Швырков В.Б. Введение в объективную психологию: Нейрональные основы психики: Избр. труды. М.: Ин-т психологии РАН, 2006. 592 с.
24. Щетинина В.В., Афанасьева Е.С., Котова Е.М. Выявление стратегий лжи при расследовании правонарушений и преступлений сотрудниками правоохранительных органов // Научное обозрение. Серия 2: Гуманитарные науки. 2017. № 4–5. С. 72–78.
25. Юдаева О.В. Междисциплинарность как перспективное направление научно-методических исследований (на примере описания лингвистических интегративных наук) // Научнометодич. бюллетень Военного ун-та МО РФ. 2020. № 2. С. 115–130.
26. Alexandrov Y.I. The subject of behavior and dynamics of its states // Росс. психол. журн. 2018. Т. 15. № S2/1. С. 131–150.
27. Alexandrov Y.I. et al. Neuronal bases of systemic organization of behavior / Alexandrov Y.I., Sozinov A.A., Svarnik O.E., Gorkin A.G., Kuzina E.A., Gavrilov V.V. // Cheung-Hoi Yu A., Li L. (eds). Systems Neuroscience. Advances in Neurobiology. Springer, Switzerland, 2018. P. 1–33.
28. Arutyunova K.R. et al. Moral judgments in Russian culture: Universality and cultural specificity / Arutyunova K.R., Alexandrov Y.I., Znakov V.V., Hauser M.D. // J. Сognition and Сulture. 2013. V. 13. N 3–4. P. 255–285.
29. Bablani A. et al. Lie detection using fuzzy ensemble approach with novel defuzzification method for classification of EEG signals / Bablani A., Edla D.R., Kupilli V., Dharavath R. // IEEE Transactions on Instrumentation and Measurement. 2021. V. 70. P. 1–13.
30. DePaulo B.M. et al. Cues to deception // Lindsay J.J., Malone B.E., Muhlenbruck L., Charlton K., Cooper H. // Psychol. Bull. 2003. V. 129. N 1. P. 74–118.
31. Fonseca D.S. et al. Lomb-scargle periodogram applied to heart rate variability study / Fonseca D.S., Netto A.D., Ferreira R.B., de Sa A.M.F.L.M. // 2013 ISSNIP Biosignals and Biorobotics Conference: Biosignals and Robotics for Better and Safer Living (BRC). IEEE, 2013. P. 1–4.
32. Gordon N.J., Fleisher W.L. Effective interviewing and interrogation techniques. USA: Academic Press, 2010. 406 р.
33. Kolbeneva M.G., Alexandrov Y.I. Mental reactivation and pleasantness judgment of experience related to vision, hearing, skin sensations, taste and olfaction // PloS ONE. 2016. V. 11. N 7. P. e0159036.
34. Litvinova O. et al. Deception detection in Russian texts / Litvinova O., Seredin P., Litvinova T., Lyell J. // Proceedings of the Student Research Workshop at the 15th Conference of the European Chapter of the Association for Computational Linguistics. 2017. P. 43–52.
35. Ludwig S. et al. Untangling a web of lies: Exploring automated detection of deception in computermediated communication / Ludwig S., van Laer T., de Ruyter K., Friedman M. // J. of Management Information Systems. 2016. V. 33. N 2. P. 511–541.
36. Meijer E.H. et al. Memory detection with the Concealed Information Test: A meta-analysis of skin conductance, respiration, heart rate, and P300 data / Meijer E.H., Selle N.K., Elber L., BenShakhar G. // Psychophysiology. 2014. V. 51. N 9. P. 879–904.
37. Nosulenko V., Samoylenko E. Approche systemique de l’analyse des verbalisations dans le cadre de l’etude des processus perceptifs et cognitifs // Social Science Information. 1997. V. 36. N 2. P. 223–261.
38. Richman J.S., Moorman J.R. Physiological time-series analysis using approximate entropy and sample entropy // Amer. J. of Physiology-Heart and Circulatory Physiology. 2000. V. 278. N 6. P. H2039H2049.
39. Sung M., Pentland A.S. Stress and lie detection through non-invasive physiological sensing // Internat. J. of Biomedical Soft Computing and Human Sciences: The Official J. of the Biomedical Fuzzy Systems Association. 2009. V. 14. N 2. P. 111–118.
40. Swee T.T. et al. Formulation of a novel HRV classification model as a surrogate fraudulence detection schema / Swee T.T., Hiik K.L.C., Hou T.J., Meng L.K., Abdul-Kadir M.R., Harris A.R.A., Rafi M.F.M., Bodey L., Tay Y.C., Yahua A., Yin J.S.S., Thye M.T.F., Alang T.A.I.T., Malik S.A. // Malaysian J. of Fundamental and Appl. Sciences. 2020. V. 16. N 1. P. 121–127.
41. Thomas D.R. A general inductive approach for analyzing qualitative evaluation data // Amer. J. of Evaluation. 2006. V. 12. N 2. P. 237–246.
42. Vrij A., Leal S., Fisher R.P. Verbal deception and the model statement as a lie detection tool // Frontiers in Psychiatry. 2018. V. 9. P. 492–514.
133
References in Russian:
1. Alexandrov Yu.I. Differentsiatsiya i razvitie // Teoriya razvitiya: Differentsionno-integratsionnaya paradigma / Sost. N.I. Chuprikova. M.: Yazyki slavyanskikh kul’tur, 2009. S. 17– 28.
2. Alexandrov Yu.I., Svarnik O.E. Printsip otbora v razvitii individa // Kognitivnye issledovaniya. Problema razvitiya: Sb. nauch. trudov: Vyp. 3 / Pod red. D.V. Ushakova. M.: In-t psikhologii RAN, 2009. S. 77–106.
3. Alexandrov Yu.I. i dr. Regressiya kak etap razvitiya / Alexandrov Yu.I., Svarnik O.E., Znamenskaya I.I., Kolbeneva M.G., Arutyunova K.R., Krylov A.K., Bulava A.I. M.: In-t psikhologii RAN, 2017. 191 s.
4. Alexandrov Yu.I. Shvyrkov Vyacheslav Borisovich. Formirovanie novoj paradigmy v psikhologii i smezhnykh naukakh // Vydayushchiesya uchenye Instituta psikhologii RAN: Biograficheskie ocherki / Pod red. A.L. Zhuravleva. M.: In-t psikhologii RAN, 2020. S. 218–255.
5. Alexandrov Yu.I., Alexandrova N.L. Sub”ektivnyj opyt, kul’tura i sotsial’nye predstavleniya. M.: In-t psikhologii RAN, 2009. 320 s.
6. Alexandrov Yu.I., Nosulenko V.N., Savitskaya T.Yu. Verbal’naya otsenka emotsional’nykh i nejtral’nykh izobrazhenij [Indicators of verdal assessment of emotional and neutral images] // Voprosy psikhologii. 2020. T. 66. N 6. S. 117–130.
7. Bakhchina A.V., Alexandrov Yu.I. Slozhnost’ serdechnogo ritma pri vremennoj sistemnoj dedifferentsiatsii // Eksperiment. psikhol. 2017. T. 10. N 2. S. 114–130.
8. Bakhchina A.V., Demidovskij A.V., Alexandrov Yu.I. Sootnoshenie slozhnosti dinamiki serdechnogo ritma i sistemnykh kharakteristik povedeniya // Psikhol. zhurn. 2018. T. 39. N 5. S. 46–58.
9. Vasyuk K.M. Psikholingvisticheskij analiz grammaticheskogo stroeniya lzhivogo soobshcheniya // Psikhologіchnij chasopis. 2019. T. 5. N 3. S. 222–234.
10. Verkhorubova A.N., Tsvetkova O.A. Verbal’nye i neverbal’nye priznaki lzhi // Omskie sotsial’no-gumanitarnye chteniya – 2017. Omsk, 2017. S. 240– 245.
11. Litvinova T.A. i dr. Issledovanie vliyaniya pola i psikhologicheskikh kharakteristik avtora na kolichestvennye parametry ego teksta s ispol’zovaniem programmy Linguistic Inquiry and Word Count / Litvinova T.A., Litvinova O.A., Ryzhkova E.S., Biryukova E.D., Seredin P.V., Zagorovskaya O.V. // Nauchnyj dialog. 2015. N 12 (48). S. 101–109.
12. Litvinova T.A., Seredin P.V. Poisk priznakov lzhi v pis’mennom tekste: sovremennye metody i podkhody // V mire nauki i iskusstva: voprosy filologii, iskusstvovedeniya i kul’turologii. 2013. N 1 (24). S. 126–133.
13. Markova A.V. Lozh’ v rechi. Rech’ i struktura kommunikatsii // Slovo. Predlozhenie. Tekst: analiz yazykovoj kul’tury. 2015. N 9. S. 87–93.
14. Novitskaya I.V. Obosnovanie sposoba modelirovaniya lozhnykh soobshchenij v laboratornykh usloviyakh i puti proverki ego validnosti // Privolzhskij nauchnyj vestnik. 2013. N 8–1 (24). S. 133–141.
15. Nosulenko V.N. Psikhofizika vospriyatiya estestvennoj sredy. Problema vosprinimaemogo kachestva. M.: In-t psikhologii RAN, 2007. 400 s.
16. Nosulenko V.N. Voprosy integratsii kachestvennykh i kolichestvennykh metodov v psikhologicheskom issledovanii // Eksperiment. psikhol. 2021. T. 14. N 3. S. 4–16.
17. Nosulenko V.N., Samojlenko E.S. Induktivnyj analiz v ramkakh pertseptivno-kommunikativnogo podkhoda // Aktual’nye problemy teoreticheskoj i prikladnoj psikhologii: traditsii i perspektivy. Yaroslavl’: YArGU, 2011. S. 366–370.
18. Ogloblin S.I., Molchanov A.Yu. Instrumental’naya «detektsiya lzhi» (proverka na poligrafe). M.: Nyuans, 2004. 464 s.
19. Podvojskij K.V. Kriminalisticheskaya diagnostika lzhi po verbal’nym priznakam // Izvestiya Tul’skogo gos. un-ta. Ekonomicheskie i yuridicheskie nauki. 2020. N 2. S. 125–131.
20. Polevaya S.A. i dr. Telemetricheskie i informatsionnye tekhnologii v diagnostike funktsional’nogo sostoyaniya sportsmenov / Polevaya S.A., Runova E.V., Nekrasova M.M., Fedotova I.V., Bakhchina A.V., Koval’chuk A.V., Shishalova I.S., Parin S.B. // Sovr. tekhnologii v meditsine. 2012. N 4. S. 94–98.
21. Uchaev A.V. Sovrem ennye metody vyyavleniya skryvaemoj informatsii // Psikhol. zhurn. 2022. T. 43. N 1. S. 42–50.
22. Uchaev A.V., Alexandrov Yu.I. Obuslovlennye stressom osobennosti aktualizatsii sub”ektivnogo opyta v protsesse sokrytiya informatsii // Ross. psikhol. zhurn. 2022. T. 19. N 1. S. 158–172.
23. Shvyrkov V.B. Vvedenie v ob”ektivnuyu psikhologiyu: Nejronal’nye osnovy psikhiki: Izbr. trudy. M.: In-t psikhologii RAN, 2006. 592 s.
24. Shchetinina V.V., Afanas’eva E.S., Kotova E.M. Vyyavlenie strategij lzhi pri rassledovanii pravonarushenij i prestuplenij sotrudnikami pravookhranitel’nykh organov // Nauchnoe obozrenie. Seriya 2: Gumanitarnye nauki. 2017. N 4–5. S. 72–78.
25. Yudaeva O.V. Mezhdistsiplinarnost’ kak perspektivnoe napravlenie nauchno-metodicheskikh issledovanij (na primere opisaniya lingvisticheskikh integrativnykh nauk) // Nauchno-metodich. byulleten’ Voennogo un-ta MO RF. 2020. N 2. S. 115– 130.
Поступила в редакцию 13. Х 2022 г.